Текст книги "Не приходя в сознание"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

НЕ ПРИХОДЯ В СОЗНАНИЕ
Документальная повесть

НАЕЗД

Представьте себе небольшой подмосковный городок, открытую железнодорожную платформу, круглые часы с тяжелыми стрелками, переезд, полосатый шлагбаум с красными мигающими лампочками. В сотне метров – шоссе. На обочине стоят высокие сосны, их верхушки освещены закатным солнцем. Пахнет оттаявшей землей, дымом весенних костров, из лесу доносится запах подсыхающей хвои.

Рабочий день кончился, дорога опустела. Жители городка, истосковавшиеся по яркому небу, жаркому солнцу, в предчувствии близкого лета прогуливаются по улочкам, сгребают в костры обнажившийся после снега мусор, укрепляют флаги к завтрашнему Первомаю. На станции, вокруг платформы, предпраздничная чистота. Все подметено, вычищено, собраны скопившиеся за зиму консервные банки, битые бутылки, окурки, оберточная бумага.

Часы показывают ровно восемь. Платформа залита солнцем – дни уже длинные, вечера светлые. Вот-вот должна подойти электричка. Ожидающие шелестят газетами, разглядывают друг друга, смотрят в просвет между деревьями, где через минуту-вторую покажется зеленый квадрат первого вагона. Все потихоньку наслаждаются теплом, солнцем, приятными надеждами на лето – в последних известиях уже сообщают о погоде на побережьях Крыма и Кавказа. Из-за высоких стволов сосен слышится гул электрички. Опытные пассажиры почувствовали ее приближение по перезвону, дребезжанию проводов над рельсами.

Такие вот моменты бывают нечасто и потому запоминаются, хотя вроде бы и не происходит ничего необычного. Мелкие брызги солнца из-за верхушек сосен, запах дыма, ощущение приближающегося праздника. Много ли надо... Через минуту остановится у платформы электричка, распахнутся десятки ее дверей, и ты войдешь, выберешь место у окна и, ощущая на лице солнечные лучи, понесешься мимо леса, оттаявших полей, понесешься к своему дому, к близким людям, к празднику. В будущее. А впрочем, мы только и делаем, что несемся в будущее, с грустью сознавая, что и в прошлом нам было не так уж плохо...

Электричка подойдет через минуту. Пока есть время, бросим взгляд на дорогу.

По самому краю обочины, по влажной еще земле медленно идет семейство. Впереди отец катит коляску с малышом, ему около двух с половиной лет, чуть поотстав, идет мать с сыном постарше – этому около пяти. Они только вышли из лесу и еще не успели свернуть на узкую дорожку за кустарником. Все немного усталые, разморенные лесом, прогулкой, чистым воздухом. В руках у женщины детское ведерко с сосновыми шишками, малыш держит в руке красный воздушный шарик, для него завтрашний праздник уже наступил.

До перехода на пешеходную дорожку остается пройти около десяти метров. Но семейству не суждено пройти эти метры. Не успеют.

Подходит к платформе поезд. Станция незначительная, остановки короткие, все торопятся проскочить в вагоны, пока двери не захлопнулись. Время вечернее, следующая электричка будет минут через двадцать. Можно, конечно, и на платформе в такую погоду посидеть, но как-то привыкли мы бежать, даже когда не торопимся. Бежим к замешкавшемуся троллейбусу, по ступенькам метро, задыхаясь, вскакиваем в автобус, даже зная прекрасно, что впереди, кроме долгого вечера в четырех стенах, нас ничего не ждет.

И так мало остается дней, которые бы хотелось повторить, прожить заново. Нам некогда, мы пробегаем мимо них. А когда нет времени, нечего и вспомнить. В памяти остаются дни, прожитые неторопливо, замедленно, когда мы видели форму облака, выражение лица попутчика, слышали его слова, да и в самого себя заглянуть оставалось время...

Электричка еще стоит. Из-за поворота дороги показывается машина. Светлые «Жигули». Скорость – за семьдесят километров в час. Идет как положено, по правой стороне. Осадка значительная, машина загружена. Родителям с детишками остается пройти пять метров, чтобы свернуть на дорожку. Машина делает правый поворот. Приехавшие на электричке люди невольно останавливаются. Большая скорость «Жигулей», надсадный рев мотора, даже шуршание шин об асфальт хорошо слышны в тишине. «Жигули» все круче, круче берут вправо, но набранная скорость не позволяет вписаться в поворот, и машину прижимает к осевой линии. Вот она пересекает ее, но не может удержаться на дороге, ее отбрасывает к левому краю. Машина несется прямо на отца, который спокойно катит коляску, не видя, что происходит за его спиной. До поворота ему остается метра три, не больше.

Первой обернулась мать. Что-то заставило ее обернуться. Она едва успела оттолкнуть сына в кювет, в кустарник.

– Коля! Машина! – крикнула она, но оставшихся секунд было недостаточно. Николай обернулся, дернул коляску на себя, сам отшатнулся. И все-таки машина зацепила коляску. Она опрокинулась в кювет, малыш выпал. Когда подбежавшая мать подняла сына на руки, у того из носа и ушей текла кровь. Его еще не осматривали врачи, не фотографировали в рентгеновских лучах, еще не было вскрытия, а оно будет, но уже можно сказать: травма оказалась смертельной.

Со стороны платформы, от стоянки такси, из лесу торопятся люди. Мать пытается привести сына в себя или хотя бы увидеть в нем признаки жизни.

– Он жив... Кажется, жив... Конечно, он жив... – повторяет она, убеждая не то себя, не то какие-то высшие силы.

Отец бросается к машине, распахивает переднюю дверцу и пытается выволочь водителя наружу. Но толстый коротышка, уцепившись в руль, упершись ногами в рычаги машины, всеми силами старается остаться в ней, понимая, что снаружи его ничего хорошего не ожидает. А вокруг уже толпа – охающая, сочувствующая, толпа, которая ничем помочь не может. Разве что добрым советом, но никакой совет не спасет мальчонку.

– Коля! Он живой! – кричит мать, поднимая сынишку. Николай, бросив водителя, подбегает к ней.

И в тот момент, когда общее внимание переключилось на малыша, неожиданно распахиваются четыре дверцы машины, из нее в обе стороны начинают выпрыгивать мужчины и женщины. Всем показалось, что их было больше, чем могли вместить «Жигули». Что вы думаете, они делают? Пытаются вытащить машину из кювета? Нет. Помогают матери спасти ребенка? Тоже нет. Хотя бы соболезнуют, сочувствуют? Ничуть не бывало. Разбегаются. Все, включая коротконогого водителя. С топотом, ломая сучья кустарника, несутся к лесу. Он рядом, скрыться можно без труда, тем более что преследовать беглецов никто не собирался, не до того было. Женщинам, вернее, девушкам, которые выскочили с левой стороны машины, пришлось пробежать мимо матери с окровавленным ребенком, проявить сноровку, чтобы, не дай бог, не столкнуться. Удалось. Прошмыгнули.

Прошло совсем немного времени, несколько минут. Часы на платформе показывали пять минут девятого. Электричка едва успела отойти, еще виден последний вагон, слышен перезвон проводов, пахнет, как и пять минут назад, хвоей, дымком и предстоящим летом, но для некоторых мир изменился настолько, что уже никогда не будет для них таким беззаботным, счастливым, каким был пять минут назад.

Тяжело топают убегающие люди. И когда они остановились и взглянули друг другу в глаза, между ними были уже совершенно иные отношения. Если раньше их связывали симпатия, привязанность, взаимная заинтересованность, то теперь – только сговор. От сговора им уже никуда не деться. Вот увидите.

СГОВОР

Эта история явно детективная. Но договоримся сразу – никаких тайн не будет. В конце концов, главное все-таки не в том, чтобы продержать читателя в неведении до последней страницы, а потом показать пальцем на неприметного человека и сказать: вот он, преступник.

Конечно, это увлекательно, при таком повествовании каждый сам может вообразить себя следователем. Но не менее интересно, зная преступника с самого начала, проследить за его поступками, посмотреть, к чему он стремится, какими путями надеется уйти от наказания. Тем более что в данном происшествии оказались замешанными люди, которых хотя и нельзя заподозрить в преступной изощренности, но зато их поведение любопытно как некий предел самой очевидной и безнадежной лжи во спасение. Да и спасали-то понятия скорее придуманные, нежели присущие им на самом деле, – честь и достоинство. Надо же, потребовалось это печальное событие, чтобы люди вспомнили о существовании понятий, до того вызывавших у них лишь скуку и раздражение. Бывает.

Вот они бегут по лесу. Бегут молча, опасаясь погони. Чувства их самые разные. У женщин – ужас случившегося. У мужчин чувства были более простые, практичные – влипли. Так некстати, неожиданно, по-дурацки влипли. И Хлыстов и Батихин, обогнав женщин, молча кляли себя на чем свет стоит за то, что соблазнились этой поездкой. Но они не могли не ощутить облегчения – есть главный и единственный виновник. Дядьков. Ему и отвечать. Ему и гореть синим пламенем. И черт с ним. Чем сможем – поможем, а там пусть сам вертится.

Упершись спинами в теплые стволы сосен, Хлыстов и Батихин поджидали девушек. Те выглядели обессилевшими и подурневшими. От роскошных причесок не осталось и следа. Запутавшиеся в волосах иглы, сучки, перепачканные туфли, размазанная косметика...

– Говорила же Борьке – не садись пьяный за руль! – повторяла Татьяна. – Ведь говорила ж! Обойдется, обойдется... Обошлось!

– Заткнись, – сказал подошедший Дядьков. Он был толст, хотя и молод – немногим более тридцати. Но укоренившиеся в нем повелительные нотки как бы скрашивали полноту, во всяком случае, заставляли забыть о ней. – Ты поняла? Вообще заткнись. Навсегда. С нами ничего не произошло. Ясно? Ничего.

– Что будем делать? – спросил Хлыстов.

– Погоди, дай отдышаться... Перестань реветь! – прикрикнул Дядьков на Аллу. – Ничего не случилось, поняла?! – Он сел, откинув голову и упершись ладонями в землю. – Так... Саша, – повернулся он к Батихину, – машина осталась на месте. И ключ зажигания... Не успел я его выхватить. Этот тип так навалился... Думал, если вытащит из машины – синяками не отделаюсь.

– Видели, – нервно усмехнулся Батихин.

– Так вот, все смотрели на водителя, на малыша, на его отца... Тебя никто не заметил. Иди к машине. Понял? Садись за руль, заводи мотор, выезжай и сматывайся.

– Куда?

– К себе домой. Там и встретимся.

– Не получится.

– Что ты предлагаешь? Отвечать-то мне. Мне и решать. Ты чем рискуешь? Ну, не дадут тебе увести машину, ну и что? Валяй. А теперь вы, – Дядьков повернулся к хныкающим девицам, – запомните: вы нас не знаете. В машине вас не было. Никакого происшествия вы не видели. Гуляли по лесу, дышали воздухом...

– Ничего себе дышали!

– Запомните, повторяю еще раз. Меня вы не знаете и никогда не видели. Что касается машины – ее угнали. Да, кто-то угнал машину, совершил наезд и скрылся. Вы об этом узнали от соседей, подружек, от кого угодно. Остальное – моя забота. Обойдется. Катитесь отсюда! – Дядьков, не поднимаясь с земли, из-под светлых бровей посмотрел на девушек.

– Смываться надо, – сказал Хлыстов, когда они остались одни. – От тебя несет за три версты.

– Тоже верно. Если усекут, что я выпил... Да пока разберутся, что к чему, пройдет несколько дней. Тогда и объявлюсь. Мотай к моим домой, предупреди. Скажи, что я поехал к родне. К какой родне – неизвестно. На случай, если кто спросит. – Дядьков поднялся, отряхнул руки от листьев, елочных иголок, одернул одежду. – Хлопотно будет. Ох, хлопотно. Но ничего, вины-то нашей здесь нету.

– Это в каком смысле? – спросил Хлыстов.

– Подберем смысл. Главное – чтоб вины не было. Если еще Батихин машину угонит... Эх! – крякнул Дядьков. – Если бы ему удалось!

Сговор состоялся. И сразу сместились многие понятия. Теперь его участники полагали за честь держаться уговора, всячески выгораживать друг друга, поскольку оправдание одного снимало вину с остальных. И они не жалели усилий, чтобы оправдать Дядькова. Но если еще можно было говорить об их невиновности сразу после наезда, то с каждой новой ложью они словно брали на себя часть вины Дядькова.

СВИДЕТЕЛИ

Как всегда в подобных случаях, среди общей растерянности находится человек, который почему-то все знает, все помнит и, не задумываясь, берет на себя руководство. Здесь таким человеком оказалась женщина весьма серьезного возраста – под шестьдесят, как потом выяснилось. Ее звали Вера Павловна Воробьева. Она шла позади Железновых и видела все от начала до конца. Причем не только видела, но прекрасно запомнила самые, казалось бы, незначительные детали происшествия.

– Что вы стоите! – крикнула она отцу. – Недалеко остановка такси. Бегите немедленно туда, хватайте машину! Нужно срочно везти ребенка в больницу. Здесь вы ему ничем не поможете. Без вас управимся. Николай бросился к стоянке такси у железнодорожной платформы.

– Не держите ребенка горизонтально, – сказала Вера Павловна матери. – Он может захлебнуться кровью. Поднимите ему головку. Вот так. И тихонько идите к поликлинике. Вон она, крыша, виднеется, муж догонит вас на машине, все-таки будет быстрее.

Надежда Железнова немедля побежала по тропинке. В это время от стоянки уже отъезжала машина. Николай догнал их через несколько минут. Малыша осторожно внесли в такси.

– Подберите их вещи, – сказала Вера Павловна. Кто-то поднял лежащую в сторонке коляску, подобрали воздушный шарик – надо же, он остался невредимым. Женщина собрала даже шишки и сложила их в детское ведерко.

Простые и скорбные действия заставили собравшихся примолкнуть. И в тишине вдруг услышали, как тихо, словно таясь, воровски заработал мотор. Обернулись. В «Жигулях» сидел не очень трезвого вида парень и вертел руль, пытаясь выехать из кювета. Обычно в таких случаях людей что-то останавливает, не торопятся они вмешаться. В самом деле, если человек заводит мотор, значит, так и нужно, не наше дело задавать вопросы, решать, правильно ли он поступает, кто он такой, какова его цель.

Батихин раскачивал машину, то делая рывок вперед, то давая задний ход, стараясь выбраться из пологого, но довольно глубокого кювета. Он бы, наверное, уехал, если бы не решительность Воробьевой, которая и здесь твердо знала: этого допустить нельзя.

– Вы куда?! – закричала она. – Сейчас же вылезайте из машины! Вы кто такой? Хотите угнать машину?! Нельзя! Будет следствие! Важно, где она стоит, в каком положении рычаги управления! Вы же все испортите!

От такого напора Батихин слегка растерялся.

– Хочу помочь отвезти мальчика в больницу! – брякнул он первое, что пришло в голову.

– Вылезайте, – приказала Воробьева. – Ребенок уже в больнице.

Батихин захлопнул изнутри дверцу, поднял стекла и снова завел мотор, пытаясь выехать на дорогу.

– Окружайте машину! – крикнула Вера Павловна. – Не давайте ему выехать. Если он скроется, никто ничего не докажет. – Она легла на капот и заколотила кулаками по стеклу. Кто-то даже схватил коляску, чтобы разбить ветровое стекло и вытащить Батихина наружу. Прибежал от стоянки водитель такси. Увидев, что стекло на передней дверце осталось чуть приспущенным, он просунул руку внутрь и выдернул ключ зажигания. Мотор сразу заглох.

Через несколько минут подъехала милиция.

Подведем первые итоги. Павлик Железнов в больнице. Все меры врачей привести малыша в сознание безуспешны. Отцу, Николаю Железнову, стало плохо, ему тоже оказывают помощь. Свидетельница Вера Павловна Воробьева, оставив милиции свой адрес, понесла в больницу коляску и ведерко с шишками. Даже воздушный шарик прихватила. Батихин вместе с машиной доставлен в милицию. Дядьков в бегах. Через три дня он явится на службу – в свой кабинет начальника автотранспортного предприятия. Расторопным человеком оказался Борис Иванович Дядьков. Правда, его наставления приятелям оказались слишком поспешными. Слепленная впопыхах версия лопнула после первых же допросов. Единственное, чего Дядьков добился, это задержал на несколько дней следствие.

Кто еще? Три девицы в нарядных платьях и туфельках на высоких каблучках нехожеными зарослями пробираются к городку. Наталья Кузькина, Алла Ковалева, Татьяна Мельник. Они вышли на окраину, потопали ножками об асфальт, обивая с туфелек глину и прошлогоднюю листву. Дальше двинулись так, будто вместе с грязью стряхнули случившиеся с ними неприятности. Проводили подругу Аллу на электричку, постояли на платформе, опасливо косясь в сторону опустевшего уже поворота дороги.

К тому времени стемнело. Машина стояла во дворе милиции. Батихин задержан. Хлыстов отсыпался, Дядьков в надежном месте вдали от посторонних глаз пил кефир, принимал душ, дышал свежим воздухом.

Павлик плакал, не приходя в сознание.

В пустом, пропахшем лекарствами больничном вестибюле прикорнули на клеенчатых стульях его родители – Николай и Надежда Железновы. Старшего сына отвели к соседям.

СЛЕДОВАТЕЛЬ

Такова была картина этого дорожно-транспортного происшествия, когда следователь Мытищинской районной прокуратуры Московской области Тамара Васильевна Глазова получила задание во всем разобраться. Надо сказать, что дело попало к ней не сразу, некоторое время происшествием занималась милиция. Но когда Павлик Железнов умер, дело передали прокуратуре.

Следствие по наездам не бывает слишком долгим, запутанным. Когда известна машина, нетрудно установить ее владельца, пассажиров. В подобных случаях задача следователя нередко сводится к установлению степени вины того или иного участника. Если же виновник пытается скрыться с места происшествия, это уже ЧП. В действие, вступает служба Госавтоинспекции, и побег вполне справедливо толкуется как усугубляющее вину обстоятельство.

Здесь же в самом начале все оказалось куда сложнее. Прежде всего печальный итог – погиб человек. Разбежались пассажиры, скрылся даже водитель. Как бы там ни было, Тамара Васильевна с подобным столкнулась впервые. Оставить машину, бросить умирающего ребенка, спрятаться в лесу... Как говорится, ни в какие ворота! Казалось бы, какой смысл? Разве что в машине ехали преступники после ограбления кассы, квартиры, и для них было важнее всего удрать. Но нет, в машине не нашли ничего, кроме выпивки. Количество снеди говорило о том, что намечалось веселье на лоне природы.

Потом все стало на свои места, следователь нашел объяснение и странному поведению пассажиров светлых «Жигулей», да и самому факту наезда. Но Глазову до сих пор удивляет, как быстро пассажиры приняли единое решение и как долго за него держались.

– Были все основания предположить, – говорит Глазова, – что в машине тем апрельским вечером собрались люди примерно одного пошиба. Этим и объяснялось их единство в начале следствия. Очевидно, были случаи, которые подготовили их к тому, чтобы в тот вечер вести себя столь опытно. Впрочем, лучше сказать – столь цинично. Такое бывает нечасто. Хотя как подойти... Для Дядькова было бы гораздо разумнее, грамотнее со всех точек зрения остаться в машине. Во всяком случае, в обвинительном заключении поменьше было бы нарушенных статей Уголовного кодекса.

Глазова придвигает толстый том уголовного дела, перебирает справки, показания, характеристики, протоколы очных ставок, допросов.

– Все-таки странная это работа – следователь, – улыбается Глазова. – Нам признаются в мыслях, желаниях, в которых человек, может быть, и перед самим собой не до конца откровенен. В подлости признаются. К врачам идут со своими болячками, к нам – со своими. Правда, здесь чаще оказываются не по своей воле. А в остальном очень похоже получается. И наверно, поэтому в манере разговора и врача и следователя можно уловить одни и те же нотки – несколько жестковатые. На допросах, бывает, человек говорит с бравадой, со смешком по отношению к себе, к положению, в котором оказался, раскаяние тоже не всегда искреннее и откровенное. А мы... мы вынуждены отвечать жестковатостью, иронией, пытаемся остроту разговора как-то смягчить шуткой, улыбкой. Ведь в душу человека лезем.

Да, видно, эта профессия не из тех, которой может заниматься каждый желающий. Слишком много условий ставит она, слишком много требований предъявляет. И суть не в готовности жертвовать свободными часами, дело не в усердии или некой психологической цепкости, позволяющей чуть ли не силком вытягивать необходимые сведения из подозреваемого, свидетеля, соучастника. И логическое мышление, умение строить красивые версии тоже не стоит на первом месте среди качеств, необходимых хорошему следователю. Что же нужно прежде всего, что главное?

Глазова отвечает так:

– Наш объект – человек. И необходимо желание работать с ним. Мне приходилось видеть следователей, которым неинтересно встречаться с новыми людьми. Они их утомляют, раздражают... Таким надо менять профессию. Ведь у каждого своя система ценностей, за стремлением человека к тем или иным вещам, за его привязанностью к способам, которыми он достигает своих целей, за жертвами, которые он готов принести для их достижения, стоит характер, личность. Твердо знать, способен ли человек на данный поступок, или же он для него совершенно неприемлем, может ли он пойти на крайние меры, знать, какие меры для него крайние, – вот ключ для решения многих загадок, с которыми обычно сталкивается следователь.

Но даже все эти качества не сделают человека хорошим следователем. Нужно еще и обостренное чувство справедливости, и азарт поиска, и постоянная готовность к схватке.

Тамара Васильевна Глазова – хороший следователь. Об этом говорят ее товарищи, начальство, об этом с большей или меньшей охотой говорят и те, кто ее усилиями оказался в местах не столь отдаленных. Об этом может сказать и она сама. Не вижу здесь ничего плохого. Если человек знает себе цену и всегда готов подтвердить профессиональное мастерство, это прекрасно. У Тамары Васильевны получаются дела, в которых путаются другие, она охотно берется за раскрытие сложных, неоднозначных преступлений, распутывает преступления почти безнадежные, слывет специалистом по так называемым «глухим» делам – запоротым слабыми, неумелыми, неопытными следователями.

Есть очень простой способ определить, нравится ли работа человеку. Это хорошо видно по его настроению на работе. Если он подавлен, угрюм, раздражителен, если криклив или, наоборот, замкнут, все ясно. Эта работа не для него. Тамара Васильевна всегда оживлена, охотно смеется, готова пошутить. Люди, по каким бы надобностям ни попадали к ней в кабинет, не могут не откликнуться на ее открытость, непосредственность. Подозревая человека в преступлении, она прямо ему об этом говорит, если, конечно, позволяют обстоятельства дела. И сразу определяется позиция в разговоре, в следствии. За этим уже свой стиль работы.

Четверть века работает Глазова следователем. Сама говорит: работа тяжелая, для семейного человека часто непосильная. Тут и полуночные звонки, и выезды спозаранку, да и не выбросишь из головы, не оставишь в кабинете вместе с материалами уголовного дела, сомнения, догадки, надежды. Все это несешь с собой, и близкие понимают, видят, что ты их не слышишь, что ты еще там. Все ли смогут найти в себе достаточно любви и долготерпения, чтобы выносить это из года в год?

Пусть это не покажется притянутым за уши шаблоном, но Тамара Васильевна решила стать следователем еще в детские годы, когда училась в школе. На выбор повлияло печальное происшествие – была убита ее родственница, старая бабуля, которая никому не причиняла огорчений. Приехала, как водится, оперативная группа, привезли собаку, фотограф ходил по двору, за забором и с таинственным видом щелкал аппаратом. Казалось, он фотографирует не поворот тропинки, не реку, а самого преступника, невидимого для всех, кроме него. Потом начались осмотры, допросы, вызовы свидетелей и прочие следственные действия, в которых сейчас она считается первоклассным специалистом. И давнее убийство беззащитной старушки произвело на нее, девочку, столь сильное впечатление, вызвало такое страстное желание справедливого возмездия, что оно не угасло, не истощилось до сих пор.

Вот с каким человеком предстояло встретиться Дядькову.