Текст книги "Не приходя в сознание"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Свирин, – подсказал Демин.

– Да, кажется, так его фамилия... Потом этот длинный...

– Какой длинный?

– А черт его знает! Первый раз видела... Хотя нет. – Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но, видно, все-таки она восстановилась не полностью – уронила беспомощно руки на колени, развела их в стороны. – Не помню. Вроде видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке... Красивый парень, молодой... Но у меня с ним ничего не было, не думайте.

– За вами пришел муж?

– Пришел, – скривилась Борисихина. – На кой – ума не приложу. Но пришел, батю своего привел...

– Он увел вас из дома Жигунова. Знаете, похоже, что он вас тем самым от смерти спас.

– А кто его просил? – неожиданно резко спросила Борисихина. – Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании... А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне, так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять – это невозможно? Не стремлюсь я к хорошей жизни, если уж на то пошло, я даже не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию... Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность. Наверно, это плохо. Вы уже простите... Видно, конченый я человек...

– Может быть, он вас любит?

– Муж? С него станется... Но это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, – Борисихина невесело улыбнулась.

– Как вы думаете, ваш муж мог вернуться в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили. Уж коли он вас любит, то, наверно, из ревности...

– Я же сказала, что с тем парнем у меня ничего не было. Так что для ревности у мужа не было оснований.

– Опишите того парня, – попросил Демин.

– Длинный, молодой, ничего так парнишка... Ничего. – Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.

– Рыжий? – решил помочь ей Демин.

– Да какой он рыжий?! Черный.

– Толстый?

– Опять вы его с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того... Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает... С деньгами.

– Откуда вы знаете, что он с деньгами?

– Голубоглазого он все посылал за выпивкой. И деньги давал.

– Где ваш муж провел ночь?

– Дома, наверно... Где же ему еще ночевать?

– Разве вас не было дома этой ночью?

– Не было.

– Расскажите тогда, как вы провели ночь.

– Плохо провела. Можно бы и получше.

– А подробнее?

– Не надо. Совестно. – Борисихина посмотрела Демину в глаза. – Ничего нового...

Ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь Демин уже знал из рапорта Гольцова. Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Свекор жил рядом, поэтому решили доставить ее к нему, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что, побыв часок у отца, сама приедет домой.

Ни через час, три, пять часов Борисихина домой не явилась. Около девяти вечера Борисихину видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Они толкались у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. В девять вечера на улицах уже темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Похоже, она не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что были у него деньги и что не прочь он опрокинуть стаканчик-другой.

«Да, и хромого нашли, – прочитал Демин в конце рапорта. – Оказался тихим, смирным человеком. Действительно, решил выпить с устатку. Магазины закрыты, а тут как дар божий – Борисихина. Простой и бесхитростный, он подтвердил алиби Борисихиной примерно до двух ночи. Что было дальше, установить не удалось». Спасибо на том, подумал Демин и спросил:

– Чем вы занимались после двух ночи?

– Прогуливалась, – несколько высокомерно ответила Борисихина. – А что, была прекрасная погода! Вы даже не представляете, каков наш город весенней ночью!

– Красивый?

– Обалденно! – заверила Борисихина. – А кроме того... я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться, а что самое страшное – начнет правильные слова произносить... Испортил бы мне все настроение.

– Не любите правильных слов?

– Терпеть не могу. Правильные слова все мы можем произнести в необходимых количествах. А тот, кто их произносит, по глупости или по какой еще причине почему-то считает, что только ему они и доступны. Это невыносимо.

– А почему вы решили, что ваш муж был дома?

– Где же ему быть? Он у меня порядочный, спит дома, пьет дома... Хотя нет, вру, он не пьет. Как только сил хватает у человека – ума не приложу.

– Значит, вы не видели его дома?

– Странные вопросы вы задаете. Не то ловите меня на слове, не то не можете понять простой вещи... Как я могла его видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я, по-вашему, кошка?

– Как знать, – усмехнулся Демин, – Мне трудно судить. Хочу задать вам самый простой вопрос. Зачем вы вчера пришли к Жигунову?

Борисихина рванулась было ответить, даже улыбнулась своим еще не произнесенным словам, но вдруг осеклась. Посидела, глядя в окно, передернула плечами, будто отгоняла от себя какие-то раздражающие мысли.

– А вы знаете, – сказала она, – я когда-то поступала в художественное училище – провалилась. На следующий год провалилась в музыкальное. В двадцать лет поступила в педагогический институт и ушла со второго курса. Два года отсидела за кассовым аппаратом в гастрономе. Знаете, что было самым страшным? Когда приходили бывшие одноклассницы. Учителя приходили, и знаете, что мне говорили, пока я им чеки выбивала? Они говорили, что любая работа почетна, и прятали при этом глаза... Однажды, когда моя любимая учительница, как говорится, сказала, что я работаю очень хорошо и быстро и, главное – вежливо, я обложила ее матом. И не жалею об этом до сих пор. Она перестала ходить в наш гастроном.

– А вам каково там жилось? – спросил Демин.

– Очень дружный коллектив оказался в магазине. Именины, дни рождения, обмывания всего на свете – от младенцев до квартир... Потом пошли маленькие хитрости, ведь застолья надо как-то отрабатывать. Вы не думайте, особых обманов не было. Получаем, к примеру, на обертки рулон бумаги, а в нем, скажем, тонна. И мы эту тонну бумаги продаем вместе с колбасой, маслом, сыром, по цене этих продуктов. И, никого не обвешивая, получаем честные три-четыре тысячи рублей. Этого нам вполне хватало.

– Обидно, – обронил Демин.

– Знаете, уже не очень. Пошла другая жизнь. А та, примерная, так далеко...

– Вы не ответили...

– Помню, – перебила Борисихина с грустной улыбкой. – Помню, товарищ следователь, и не собираюсь уходить от ответа. Пошла к Жигунову, чтобы выпить, побыть среди людей, которым ты совершенно безразлична и которые тебе безразличны... Водка, конечно, зло, но, когда хорошо выпьешь, все в тебе ослабевает – и боль, и ненависть, и слезы уже никакие не слезы, а так, жидкость из глаз... Мужа тоже будете допрашивать?

– Положено.

– Он хороший парень, вы его не обижайте... Вся его сила воли, все способности и устремления свелись к тому, чтобы удержаться от выпивки, от всех нехороших соблазнов, от дурного влияния, от плохих друзей... Удержался. Ну и что? Люди сильны не тем, от чего отказались, а тем, чего добились. Ему нечем похвастать... Жена и та...

– Он может убить человека?

Борисихина быстро взглянула на Демина, и он увидел в ее глазах не растерянность – сожаление. Она словно разочаровалась в нем, в Демине, и не считала нужным это скрывать.

– Простите, но ваш вопрос кажется мне... глупым.

– Что делать, служба.

– Если у вас на глазах кто-то попытается, скажем, обесчестить вашу жену, вы что же, статьи будете цитировать? Или булыжник из-под ног возьмете?

– Подпишите, пожалуйста, протокол, – вздохнул Демин.

5

Когда Борисихина ушла, Демин позвонил в ремонтно-строительное управление. Начальник оказался на месте. Голос его явно изменился в лучшую сторону, чувствовалось, что на том конце провода сидит живой человек, а не канцелярский автоответчик.

– Так что, Свирин нашелся?

– Ищем. Дело в том, что...

– Вы действительно видели Свирина два часа назад? – впрямую спросил Демин.

– А что?

– Вот тебе и на! Вы сказали, что видели Свирина около часа назад. Прошел еще час. И я снова спрашиваю – вы его видели?

– Разумеется. Не будете же вы утверждать, что дисциплина у нас на производстве такова...

– Именно это я и буду утверждать в частном определении. Послушайте меня внимательно. В городской больнице без сознания лежит человек, который, по некоторым предположениям, и есть Свирин.

– Не может быть! Какое горе!

– Перестаньте кривляться. Ни мне, ни ему ваше сочувствие не требуется. Нам нужен человек, который бы хорошо знал Свирина. Необходимо провести опознание. Присылайте такого человека. Дайте ему машину, и пусть он по дороге захватит кого-нибудь из родственников Свирина. Если, конечно, вы его не видели два часа назад...

– Возможно, я ошибся и это был вовсе не Свирин... Дело в том, что мне показалось...

– Мы договорились?

– Да, да, я сам выезжаю! Такая беда, такая беда... Он живет недалеко, со своей теткой, мы приедем вместе.

– Жду вас с нетерпением! – сказал Демин и положил трубку.

Начальник строительного управления прибыл ровно через сорок минут. На заднем сиденье машины сидела пожилая женщина с распухшим от слез лицом. Когда из подъезда вышел Демин, посмотрела на него со смешанным выражением надежды и опаски, словно от следователя сейчас что-то зависело. Сам начальник сидел за рулем. Это был плотный, краснолицый человек. Место рядом с ним было свободно.

– Здравствуйте. – Демин сел и захлопнул дверцу. – Давайте знакомиться... Валентин Сергеевич.

– Борис Иванович. А это тетя Свирина...

– Ваша фамилия Свирина? – Демин обернулся.

– Нет, я – Чолобова, а Свирин – племянник мой, вместе мы живем...

– Эту ночь он был дома?

– И не появлялся... Как ушел на работу вчера, так и нет до сих пор.

– Вот так, Борис Иванович, – заметил Демин.

– Наверно, я поступил легкомысленно, сразу заверив вас в том, что видел Свирина... Искренне сожалею о недоразумении.

– Так это было недоразумение? А мне почему-то показалось, что это называется полным развалом дисциплины на предприятии.

Начальник выехал со двора на улицу, пристроился в лоток движения и, лишь остановившись перед светофором, нарушил молчание.

– Может быть, говорить о полном развале дисциплины и нет оснований, а вот о частичном... – Он усмехнулся невесело, увидев зеленый свет, тронул машину. – Ремонтно-строительное управление, должен вам заметить, не самое престижное предприятие города. Сказать, что народ прямо ломится к нам в погоне за большой зарплатой, хорошей специальностью, уважаемой профессией... Нет, этого сказать нельзя. И пьяниц мы встречаем если и не с распростертыми объятиями, то довольно радушно. Если он в неделю прогуливает один день, мы считаем, что это неплохой работник. Если он прогуливает два дня, мы его журим, беседуем с ним, можем даже премии лишить. Если же он прогуливает три дня в неделю – это недопустимо, мы стараемся избавиться от такого работника.

– К какой же категории относится Свирин?

– К первой. Он был хорошим работником...

– Был?! – вскрикнула женщина на заднем сиденье.

– Но ведь он в больнице, хворает... Следовательно, можно сказать, что был... – сокрушенно проговорил начальник.

Женщина ничего не ответила. Вжавшись в угол машины, она поднесла мокрый комочек платка ко рту и невидяще уставилась в окно.

Так и не проронив больше ни слова, они приехали в больницу.

– Женщина умерла, – сказал главврач, отведя Демина в сторону.

– Есть какие-то предположения?

– Зачем вам предположения, Валентин Сергеевич. Завтра после вскрытия дадим обоснованные выводы, на которые можно опереться в вашей сложной и небезопасной работе.

Чолобова медленно вошла в палату, остановилась. Она увидела совсем не то, что ожидала, – на кроватях лежали перебинтованные люди, и не видно было ни их лиц, ни рук. Решившись, подошла к одной кровати, к другой, беспомощно оглянулась на Демина и главврача, остановившихся в дверях.

– Как же быть... Я не могу сказать наверняка... Может быть, одежда осталась?

– Это мысль, – сказал Демин.

Подойдя в кладовке к вороху обожженной, окровавленной одежды, женщина перевернула одну вещь, вторую. Только по дрожащим рукам можно было догадаться о ее состоянии.

– Вот, – сказала она, выдернув из кучи прокопченную тряпицу. – Это его носок. Володин.

– Вы уверены?

– Я сама его вязала. Мои нитки, узор... А вот я же и штопала носок, нитки оказались плохими, быстро протерлись...

– Значит, у вас нет никаких сомнений? – спросил Демин.

– Это Володина одежда.

– А что за человек племянник? – спросил Демин у женщины, когда они расположились в углу на скамейке, под развесистым фикусом.

– Человек как человек... Не хулиганил, не скандалил... Мать его померла давно, ему и десяти не было, с тех пор вместе живем. Женился, было дело, хорошая вроде женщина, ребеночек у них родился. А потом...

– Что же было потом? – спросил Демин.

– Ну, что... Ушла она от него. Познакомилась с офицером... Капитан... Ну что, китель, погоны, усы... А у Володи телогрейка, плотницкие обязанности, рост... Ростом от тоже не вышел. Ушла Галина и ребеночка увезла. Сейчас где-то на Кольском полуострове живет, пишет... Да, пишет Володе, про девочку рассказывает, он тоже ей отвечает...

– Может, вернуться хочет?

– Нет. – Женщина махнула рукой. – Володя надеялся, но она прямо сказала... Да у нее уже с этим капитаном сын родился, сыну три года, какое возвращение?

– И что же Володя, запил?

– С чего это вы взяли? – оскорбилась женщина. – Ничуть. Он и раньше не пил, и сейчас в рот не берет.

– Простите, это очень важно... Он действительно не пьет, или же вам хочется, чтобы он не пил?

– Он в самом деле не пьет. И никогда не пил.

– А что же директор говорит... Прогуливал Свирин, дескать...

– У них если не прогуливаешь, то тебя и уважать не будут. А так ценят, боятся, чтоб еще больше не прогуливал, ублажают всячески. То путевку, то машину Дадут дрова подвезти, сено. Я корову держу, так что в хозяйстве у нас с Володей всегда работы хватает. У меня он не прогуливает, – через силу улыбнулась женщина. – К Жигунову захаживает иногда... Они пьют, а он сидит, смотрит... Наливает, за бутылкой сходит. Им-то уже могут и не дать, а он трезвый, ему не откажут. В долг и то дают, дружки этим пользуются...

– Так, – протянул Демин. – Кое-что меняется.

– Я уж сходила к нему на работу, поговорила с ребятами... К ним вчера утром заявился старый Жигунов. У него в пятницу был день рождения. Сам он уйти не мог, вот Володя с его сынком-то и повели домой. У Жигуновых разлад, а на день рождения заявился старик к сыну... Душа потребовала, видно. Вначале, когда Миша только женился, вместе жили, а потом в один день разъехались, и до сих пор сын к старику ни ногой. А тут вдруг он к нему на работу, да еще пьяный... Ну и повели они старика домой.

– А почему вдвоем? Почему сын один не отвел его?

– Старик-то толстый, большой... Да еще и в другом, наверно, было дело... Не хотел сын со стариком один оставаться, вот и позвал Володю.

– А что могло произойти между Жигуновыми?

– Не знаю, – замкнулась женщина так быстро и наглухо, что Демин понял, – знает, но говорить не хочет.

– Простите, я вам еще нужен? – спросил подошедший начальник РСУ.

– Нет, Борис Иванович. Спасибо, что согласились помочь, больше я не могу вас задерживать.

– Может, подбросить куда? Смотрите. – Начальник явно хотел загладить свою промашку.

– Если нетрудно, подождите минут пять.

Когда Демин остался один, на скамейку опустился плотный широкоплечий человек в больничном халате.

– Привет, Валя, – сказал он.

– Не скучаешь?

– Ничего, для перебивки можно и поскучать... В окно вот смотрю, по коридору прохаживаюсь, палату стерегу.

– Плохо стережешь, померла Дергачева. Никто не пытался к ним войти?

– Знаешь, бывало. Заглядывали. То ли по любопытству, не исключено, что заблудился кто... Но стремления забраться в палату не было. Окно тоже хорошее, заперто надежно. Знаешь, как бывает – вместе с рамами покрасили и шпингалеты и крючки, так что открыть окно можно только с помощью хорошего слесаря, да и то изнутри. А там как, положение не меняется?

– Нет, что касается твоего задания, все остается в силе. Могу заверить – ни единого лишнего часа ты здесь торчать не будешь... Смотри!

Вжавшись в скамейку, сдвинувшись, чтобы хоть немного спрятаться за листьями фикуса, они увидели, как человек в белом халате явно с чужого плеча приблизился к двери, за которой лежали старый Жигунов и Свирин, быстро заглянул в нее и нарочито медленно пошел дальше. Пройдя несколько шагов и увидев, что коридор пуст, он резко повернулся и снова направился к двери. Едва открыв ее, оглянулся и увидел рванувшегося к нему оперативника. Не медля ни секунды, человек побежал по коридору. За углом он нырнул в первую же дверь. Но когда оперативник подбежал, дверь оказалась запертой. Он дернул ее изо всей силы, так что, будь она заперта на замок, щеколду, дверь открылась бы, но с другой стороны в ручки была вставлена толстая палка швабры. Когда вдвоем с Деминым им все-таки удалось открыть дверь, на лестнице уже никого не было. Сбежав на первый этаж, они увидели в углу скомканный белый халат и шапочку, в каких обычно ходят врачи и санитары. Тут же был разлит строительный раствор, валялось опрокинутое ведро. Во дворе на весеннем солнце прогуливались больные, тут же были посетители, никто не бежал, все казались спокойными.

– Кто-нибудь выбегал из этой двери? – спросил Демин пожилого мужчину, у которого из-под пальто были видны полосатые больничные брюки.

– Никто не пробегал... Здесь, знаете, собрались люди, которым бегать трудно. – Он улыбнулся. – Тут все ходоки, да и те неважные. – Он неотрывно держал руку на боку, и уже по этому можно было догадаться, что у него там рана.

– Значит, никто вам в глаза не бросился?

– Чем?

– Быстрой походкой, резкими движениями, торопливостью?

– Нет... Я здесь прохаживаюсь уже минут пятнадцать... Если раньше...

– Нет, в последние две-три минуты?

Больной задумался. Оперативник, не ожидая его ответа, бросился к воротам. Но и там не заметил ничего подозрительного. Выглянув на улицу, он увидел отъезжающий трамвай, такси, сворачивающее за угол.

Демин вернулся в больничный корпус, поднял халат и шапочку, внимательно их осмотрел. Карманы были пусты, на шапочке тоже не осталось никаких следов. Правда, присмотревшись, он увидел длинный, слегка вьющийся волос.

– Значит, кое-что он все-таки оставил? – спросил подошедший оперативник.

– Самое интересное то, что на этом халате нет больничного штампа, – заметил Демин. – Я подозреваю, что он здесь и переоделся.

– Но как он узнал, где они лежат?

– О, нет ничего проще! Об этом вся больница знает. Подойди к любому и спроси. – Демин кивнул в сторону прогуливающихся больных.

– И подойду! – оперативник решительно направился к группе мужчин, остановившихся на солнце. Демин увидел, как больные начали наперебой что-то говорить, показывая на окна. Оперативник вернулся озадаченный. – Ты прав, – сказал он. – Они все знают. Знают, что женщина умерла, что в палате осталось двое. Думаешь, мне еще стоит здесь оставаться?

– Даже не знаю... Он, конечно, понял, что ты не просто клиент после тяжелой операции. – Демин усмехнулся. – Этот тип так торопился, что в панике бросил свой халатик и шапочку. Он не должен был этого делать. А шапочку он вообще сорвал с головы. И тут же медленно, о, как тяжело далась ему эта медлительность, он вышел из двери и направился в сторону трамвайной остановки. Представляю, как он рванул там, за воротами! Но, знаешь, все-таки оставайся. Вдруг решится... Правда, для этого надо быть немного дураком, немного психом, но, может быть, он такой и есть... Оставайся, Илюша. Пострадай. Он в отчаянном положении. Как только они заговорят, ему крышка. – Демин аккуратно свернул халат, засунул в глубь свертка шапочку с длинным волосом. – Все-таки вещдок. Авось эксперты что-нибудь дельное скажут.

Прежде чем отправиться домой, Демин решил позвонить Рожнову.

– Я только что был в больнице. Провели опознание. Теперь нет никаких сомнений. Четвертый – Свирин. У него были начальник ремонтно-строительного управления и родная тетка.

– Все?

– Похоже на то, что была попытка проникнуть в эту палату... Прямо при мне.

– Задержали, надеюсь?

– Нет. Ему удалось скрыться.

– Что сейчас намерен делать?

– Вечер, Иван Константинович... Я не возражал бы против того, чтобы вы отправили меня домой отсыпаться.

– Не получится, Валя. Дуй сюда. Ребята нашли парикмахершу, которая вчера была у Жигунова со своим ухажером. И ухажера нашли. Очень шумный товарищ.

– Он давно у вас? – спросил Демин, вспомнив удравшего посетителя больницы.

– Да уж с полчаса. А что?

– Я подумал, не он ли в больнице был... Ладно, Иван Константинович, выезжаю.

Демин сразу обратил внимание на невысокого широкоплечего человека с большими усами. Он нервно ходил по коридору от окна до окна и каждый раз, проходя мимо сидящей у стены женщины, что-то говорил ей недовольно, похоже, отчитывал. А женщина при приближении низкорослого человека сжималась и прикрывала глаза.

Едва Демин вошел в свой кабинет, следом вбежал Гольцов.

– Видел их? – спросил он радостно. – Доставили в целости и сохранности.

– Как же нашли?

– Очень просто. Посадили в машину сына Жигунова и поехали по парикмахерским. Одну отработали, вторую цирюльню, пятую, десятую, наконец, Жигунов говорит – вроде эта. Я к ней с этаким кандибобером подкатываюсь и спрашиваю... Простите, пожалуйста, говорю, не были ли вы вчера в доме Жигунова?

– Она ответила, что не помнит, – подсказал Демин.

– Точно. Запамятовала, говорит. Такой был день напряженный, что уж и не упомню, где была, а где только собиралась быть. Тогда я делаю знак Жигунову, дескать, вступай в дело. Он подошел, остановился в сторонке, а едва она на него взглянула – поздоровался. И что, ты думаешь, делает эта белокурая дамочка? Кивает головкой. Ну вот, говорю, значит, вспомнили... Это, говорю, сын Жигунова. Она тут же пальчики ко лбу приложила, ах, говорит, как же это я могла забыть... Ну и так далее.

– А усатый? Его ты как нашел?

– Дамочка помогла, – невинно сказал Гольцов и довольно хмыкнул, вспомнив, видимо, детали этой помощи.

– Так сразу и согласилась?

– Что ты, Валя! Он у нее какой-то засекреченный... Ни за что не хотела... Почему – не пойму. Похоже, рыло в пуху. Иначе – чего таиться?

– Чем же ты ее убедил?

– Знаешь, странная история получилась... Во время нашей беседы я обронил словечко, что, дескать, надо все выяснить, поскольку в доме пожар случился, сгорел жигуновский дом. Тут она и дрогнула.

– Получается, о пожаре она не знала?

– Или не знала, или надеялась отделаться беседой. А когда поняла, что дело всерьез закручивается, опять пальчики ко лбу. Да, говорит, вспомнила, я ведь была с одним человеком... «Где же он работает?» – это она у себя спрашивает. И сама же себе отвечает, опять же вопросом: «Уж не на рынке ли?» Оказалось, действительно на рынке. Каким-то заместителем директора по очень важным вопросам. Страшно темпераментный человек. Прямо огонь.

– Тогда понятно, почему дом сгорел, – улыбнулся Демин.

– Это точно! – засмеялся оперативник. – Ну что, пригласить?

– Зови. Сначала женщину, а потом, когда она выйдет, тут же и темпераментного товарища.

Женщина вошла, с любопытством огляделась по сторонам, приблизилась к столу. В ее спокойных глазах чувствовалось какое-то снисходительное отношение к происходящему. Простенькая прическа, короткие, чуть вьющиеся волосы делали ее моложе.

– Садитесь, – сказал Демин. – Будем знакомиться. Меня зовут Валентин Сергеевич. А вы? Кто будете вы?

– Мухина, Галина Михайловна. Парикмахер. Тридцать лет. Незамужняя. Если это имеет значение.

– Галина Михайловна, вы, очевидно, уже знаете, что этой ночью сгорел дом Жигунова. Сам он в больнице, его квартирант погиб во время пожара... Вы вчера были у Жигунова?

– Мм... Была.

– Вы приходили одна?

– Нет, с Мамедовым. Он в коридоре сидит. Очень переживает. – Она усмехнулась.

– Почему?

– А он всегда переживает. По любому поводу. У Жорика были какие-то дела с хозяином, вот мы и забежали на минуту.

– В чем эти дела заключались?

– Спросите у него сами, – сказала Мухина.

– Долго были у Жигунова?

– Рассчитывали пробыть минут пять-десять, но у старика оказался день рождения, гости, застолье. В общем, задержались на час, если не больше.

– Мамедов решил свои дела с Жигуновым?

– По-моему, им не удалось поговорить.

– Как вам показалась обстановка за столом? Все были довольны друг другом? Все старались сделать друг другу приятное? Или же назревала ссора, скандал? Стучали кулаками по столу? Ругались?

– Мне показалось, что не все было прекрасно... Они прервали какой-то важный для них разговор. Мамедов пить не любит, только иногда, если хорошее вино... Поэтому он сразу заторопился, и мы ушли.

– Кто оставался?

– Трудно сказать наверняка... Могу ошибиться... Оставался, конечно, Жигунов, его сын, товарищ сына... Да и квартиранты Жигунова, муж и жена.

– Все? – спросил Демин.

– Когда мы уходили, еще кто-то пришел... Да-да, мы столкнулись в дверях. Мамедов что-то хотел сказать Жигунову уже в сенях, а тут появился новый гость, и нам пришлось попрощаться.

– Каков собой этот новый гость, которого вы встретили в сенях?

– Высокий, красивый, молодой. Одет... Хорошо одет. Длинные вьющиеся волосы. Он хорошо подстрижен, это я заметила. Знаете, нынче длинноволосые часто кажутся неряшливыми, а у этого волосы в порядке. Они со стариком перебросились несколькими словами, довольно суховато... Я заметила, что он вроде пришел не к старику... Да, что-то было сказано о квартирантах... Не то он спросил, дома ли они, не то еще что-то...

– Раньше вы не встречали его у Жигунова?

– Нет, но я вообще была в этом доме первый раз.

– Что было дальше? Как вы провели оставшийся вечер?

– Мы тут же разошлись по домам. Вернее, Мамедов пошел на переговорный пункт, ему нужно было созвониться с родными, а я направилась домой. Дочка, мать... Забот хватает.

– Как вы думаете, Мамедов мог без вас вернуться к Жигунову?

– Вряд ли... Хотя... Почему бы и нет? Но я не думаю, мне кажется, я убедила его, что возвращаться бесполезно.

– Все. Спасибо, Галина Михайловна. Позовите, пожалуйста, Мамедова, а то он там заскучал, наверно.

– Он не скучает, – засмеялась Мухина. – Он бегает по коридору.

– Вы действительно не знаете, какие у него дела с Жигуновым?

– Конечно, знаю, – сказала Мухина уже от двери. – Но это его дела, пусть он сам о них и расскажет.

– Разумно, – пожал Демин плечами. – Ничего не скажешь.

Мамедов вошел в кабинет быстро, порывисто, будто там, в коридоре, его долго сдерживали, но вот он вырвался и смог проскочить в дверь до того, как его снова схватили. Он уперся в стол смуглыми кулаками и сказал резко:

– Слушаю вас!

– Садитесь. – Демин показал на стул. – Поговорим.

– Прежде всего мне хотелось бы знать...

– О! Мне хочется знать не меньше вашего.

Мамедов нахмурился, пошевелил большими усами, словно услышал нечто озадачивающее. Придвинул стул поближе к столу, сел, сцепил пальцы рук.

– Послушайте, товарищ... Я слышал, что дом Жигунова сгорел? Это верно?

– Сгорел, – кивнул Демин. – Не совсем, правда, кое-что осталось, но пожар был серьезный. А почему вас интересует дом, а не сам Жигунов?

– Потому что дом хороший, а хозяин этого дома, Жигунов – плохой. Бесчестный, жадный... Очень нехороший человек. Он говорит – покупай дом. Хорошо, покупаю. Он говорит – многие хотят купить, давай задаток, а дом получишь через год. Сказал, что хочет перебраться к жене, поэтому дом продает. Я дал ему тысячу рублей. А потом дал еще тысячу рублей. Всего – две тысячи. Он эти деньги пропил. Водку купил на мои деньги! И говорит – вот помру, дом будет твой. А когда он помрет?

– Я не могу ответить на этот вопрос. Не знаю, когда он помрет, – ответил Демин, с трудом сдерживая улыбку.

– Нет-нет! Я не хочу, чтобы он умирал, пусть живет на радость своим детям. Но меня обманул. Говорит, что жена не хочет его к себе брать. И правильно. Такого человека нельзя в дом брать. Я спрашиваю: а деньги? Он говорит: как только у него будут две тысячи, он мне их отдаст. И смеется. Вы знаете, почему он смеется? Потому что у него никогда не будет две тысячи. И одна тысяча не будет. Зачем он так сделал? Зачем обманул? Зачем смеется? – Глаза Мамедова сверкали гневом и обидой.

– Жигунов сейчас в больнице, – сказал Демин как можно мягче. – Он в тяжелом состоянии.

– Мне его жалко, но все равно он плохой человек.

– У вас остались его расписки?

– Расписки остались, а денег нет, дома нет! Он думает, что если я – Мамедов, то у меня мешок денег. У меня нет мешка денег и никогда не было.

– Значит, вы утверждаете, что Жигунов, пообещав продать вам свой дом и взяв задаток две тысячи рублей, эти деньги не возвращает и дом продавать отказывается? Правильно?

– Вот хороший человек! – с восторгом воскликнул Мамедов. – Сразу все понял.

– Послушайте теперь меня, – сказал Демин. – В жилищном законодательстве я разбираюсь плохо. У меня другая специальность. Но мне кажется, что ваши дела плохи. У Жигунова есть сын, есть жена, и они являются прямыми наследниками. Выживет ли старик – трудно сказать. Признает ли суд действительными расписки, которые он вам дал, тоже вопрос сложный. И говорить сейчас об этом не будем. Поговорим о другом. Вы вчера были у Жигунова?

– Был. И на прошлой неделе был, и месяц назад был...

– Вы пришли к Жигунову, чтобы потребовать свои деньги?

– А что же я пришел, с праздником его поздравлять? Подарки ему я должен принести?!

– Что он ответил?

– Ничего не ответил. Он сделал вот так, – Мамедов поднялся и развел руками. – Надо понимать, что денег у него нет. А водку пить, гостей собирать деньги есть?!

– Да, Жигунов поступил нехорошо. Поговорить вам не удалось?

– Какой разговор, – поморщился Мамедов. – Эти гости то поют, то ругаются, Жигунов пьяный... Мы были у него с женщиной, это очень хорошая женщина. Я ей говорю. – давай поженимся, а она отвечает – надо подумать. Зачем думать? О чем думать? Твой ребенок – мой ребенок, твоя мать – моя мать.

– Она прекрасно к вам относится, – сказал Демин доверительно. – Очень хорошие слова о вас говорила.