Текст книги "Не приходя в сознание"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

7

Демин спал плохо, утром чувствовал себя невыспавшимся, разбитым. Подобное случалось с ним, когда дело разрасталось, теряло очертания, когда с каждым допросом возникали все новые участники событий, единственно верного пути не было, а все достигнутое, собранное было второстепенным.

С детства запомнилась ему сказка, даже не сказка, а один ее мотив. Было совершено преступление – убила злая мачеха девушку и зарыла в темном лесу. Вырос на этом месте куст бузины. Как-то пришел в лее мальчик, срезал ветку, сделал из нее свирель. И запела свирель человеческим голосом, и узнали люди о злодействе...

Каждый раз, принимаясь за очередное дело, Демин ловил себя на том, что многие предметы как бы говорят ему что-то, но невнятно, намеками. Иногда ему удавалось сразу понять их, но чаще приходилось долго гадать, что же хотела сказать свирель, что значило то или иное слово.

И сейчас, листая тощую папку уголовного дела, Демин видел и молчаливую ухмылку молотка, слышал и хриплый хохот пламени, тонкий писк зеленых ворсинок на ветру, но ничего внятного они не говорили, и это убеждало его, что работы предстоит много, что до развязки еще далеко, что будут неожиданности и загадки, поскольку события не связывались, не объяснялись просто и ясно. А все должно объясниться просто и ясно...

Захлопнув дело, Демин позвонил в криминалистическую лабораторию.

– Евграшкин? – узнал он заведующего. – Демин беспокоится... Что слышно со строительным раствором?

– Значит, так, запоминай... В обоих пакетах совершенно одинаковый раствор. Словно насыпан из одного совка. Структура песка, марка цемента, процентное содержание и того и другого... В общем, судя по обстоятельствам дела, туфли побывали в одной луже.

– Ясно. А что ты скажешь о портках гражданина Мамедова?

– Штанишки пострадали совсем недавно. На них кровь еще не просохла.

– Все-таки кровь, – обронил Демин.

– Более того, кровь принадлежит не одному человеку, а, по крайней мере, двоим. По группам совпадает с кровью Свирина и Дергачева. Кроме того, слегка обгорели штанишки. Прямое соприкосновение с огнем. Я тебя порадовал?

– Скорее озадачил.

– Стараемся! – рассмеялся Евграшкин.

Демин положил трубку и тут же позвонил медэксперту.

– А, Демин! Я уж звонил тебе спозаранку, но телефон молчал.

– Знаешь, твой бодрый голос внушает мне большие опасения.

– Чего же ты опасаешься?

– Даже не знаю, но в этом деле меня все время подстерегают неожиданности.

– Считай, что ты с ними еще не сталкивался. Ты как там, сидишь, стоишь? Если стоишь – усаживайся попрочнее, ухватись за батарею парового отопления и держись. При вскрытии Дергачевой... найдено золото.

– Не понял?

– Внутри у нее оказалось золото. Она проглотила знак зодиака. Между прочим, Водолей. Хороший такой золотой кулон, без цепочки, правда.

– От чего наступила смерть?

– Удар по голове твердым тупым предметом. Небось уже ищешь, кулончик-то?

– Впервые слышу, – признался Демин. – До сих пор в деле золото не возникало. А оно, оказывается, вона где...

– У тебя такой растерянный голос, что я, пожалуй, не буду больше ни о чем спрашивать. Но через денек-второй обязательно позвоню. Интересно, куда ты этот кулончик сумеешь пристроить. Будь здоров.

Демин положил трубку, да так и остался сидеть, не выпуская ее из руки. Дело приобретало новый оборот. До сих пор все его мысли вертелись вокруг Жигунова, Мамедова и Борисихина. Теперь явно наметился поворот...

Мог ли совершить преступление Жигунов? Отец поступил очень некрасиво по отношению к его молодой жене. Это мы установили. Сын дал старику по физиономии и покинул его дом. Год назад. Следовательно, страсти позади, чувства пришли в некое спокойствие. Отец пьяный приходит к нему на работу. Сын вынужден отвести его домой. На работу не вернулся. И Свирин, который его сопровождал, тоже не вернулся. Остались в доме старика. Зачем? На что надеялся молодой Жигунов? Помириться? Вряд ли. Решил, что хватит обижаться на отца? Может быть. Во всяком случае, жене он об этом не говорил. Можем ли мы, не нарушая закономерностей бытия, допустить, что именно Жигунов совершил преступление? Можем. Если предположить, что отец припомнил прошлое, посмеялся над сыном или над его женой, тот мог потерять самообладание. В таком случае как объяснить количество пострадавших? Убирал свидетелей? Для этого нужно слишком уж озвереть, Жигунов не похож на человека, который может пойти на подобное. Не отвергая такой возможности, сомневаясь в ней, почти в нее не веря, тем не менее отбрасывать ее не будем...

Теперь, гражданин Мамедов, давайте поговорим с вами. Здесь все сложнее. Старик задолжал вам две тысячи рублей. Он пообещал продать дом и не продал, обманул. Деньги спустил, вел себя оскорбительно. Могли ли вы, гражданин Мамедов, потерять самообладание? Могли. У вас серьезные основания ненавидеть старика. И если на вашем пути оказались его пьяные гости, которые, возможно, вели себя без должного уважения, вы вполне могли совершить то, чему все мы являемся печальными свидетелями. Правда, ваша подруга, белокурая красавица, утверждает, что вы посидели за столом и ушли. Поверим. Идем дальше. Вы расстались с ней вскоре после того, как ушли из дома. А не вернулись ли вы в дом Жигунова? Простите, гражданин Мамедов, за подозрительность, но как вы объясните появление столь ужасных следов на брюках? Разговор у нас об этом впереди, но что бы вы ни сказали, какие бы доводы ни привели и каких бы свидетелей ни поставили передо мной, перешибить столь красноречивые свидетельства вам будет трудно. Мужайтесь, Мамедов.

А что движет вами, уважаемый товарищ Борисихин? Что заставляет поступать так или этак? Жена? Вы ее любите? Да, похоже на то. А она вас? Возможно. Итак, вы ищете свою жену. Обошли несколько мест, не нашли, и вот вы у Жигунова. Вам говорят, что здесь ее нет. Вы не верите, вламываетесь в чужой дом, бегаете по комнатам. Из этого можно заключить, что состояние ваше было весьма далеко от спокойного. В одной половине вы видите стол, пьяных людей, во второй половине находите свою жену. Это повод для безрассудных действий или не повод? Это повод, Борисихин. Тут уж самый тихий человек схватится за молоток. А теперь давайте обсудим ваше несколько странное поведение после пожара. Вы были в больнице и скрываете это. Иначе как объяснить, что строительный раствор на ваших туфлях полностью совпадает с раствором, оставшимся на моих туфлях? Если у вас такое объяснение найдется, с удовольствием его выслушаю. Что вам понадобилось в больнице? Почему вы крались к палате, в которой лежат пострадавшие? Хотели убить? Мне не верится, но тогда как все понимать?

Демин не успел ответить на свой же вопрос – раздался звонок. Это был Гольцов.

– Валя! Мы тут кое-что узнали о Дергачеве. Если тебе интересно, могу... А?

– Давай, Юра!

– Значит, так... Этот тип когда-то закончил коммунальный техникум. Последние несколько лет работал слесарем при домоуправлении. Имел обыкновение просить взаймы – двадцать копеек, полтинник, не больше. Но и не отдавал. Год назад женился. Жена примерно того же пошиба. Работала в ресторане официанткой. Как , сам понимаешь, небезукоризненно. Не всегда сил хватало смену до конца выстоять... Но жили мирно. Передо мной сидит человек, который утверждает, что Дергачев продавал золото.

– Не понял?

– Я так и знал, что ты с первого раза не поймешь. Повторяю. На своем участке, в доме, который он обслуживает, Дергачев продавал золото.

– Кольцо?

– Кольца, – поправил Гольцов. – Кулоны. Цепочки.

– Ты говоришь о том самом Дергачеве, который клянчил у жильцов двугривенные? – несколько ошарашенно спросил Демин.

– И гривенники тоже.

– Кто же сидит перед тобой?

– Слесарь из того же домоуправления. Очень хороший человек, разговорчивый, знающий, мы с ним подружились, верно, Коля? Он подтверждает мои слова.

– Откуда у Дергачева золото?

– Этого Коля не знает. Он говорит, что сказал бы, но не знает.

– Я вижу, у тебя хорошее настроение?

– И у Коли тоже! – рассмеялся Гольцов.

– Приезжайте. Жду.

– Коля не может, он на дежурстве. Вот освободится, тогда с удовольствием.

– Не надо, я выезжаю.

– Отлично! Мы в двенадцатом домоуправлении. Это рядом со сквером, знаешь?

Слесарный участок располагался в подвале пятиэтажного дома. Спустившись по ступенькам, Демин и Гольцов оказались в сумрачном помещении, огражденном массивными бетонными блоками. Тут же тянулись трубы отопления, в темноте светились глаза бродячих кошек. Человек, который возился с какой-то трубой, зажатой в тиски, и был, очевидно, слесарем Колей.

– Давайте знакомиться, – начал Демин. – Валентин.

– Николай. – Слесарь протянул сильную сухую руку, улыбнулся смущенно.

– Что-то отмечали? – спросил Демин.

– Отмечали... За упокой души Тольки Дергачева выпили.

– А-а... Тоже надо. Говорят, разбогател ваш Дергачев перед смертью?

– Черт его знает! – воскликнул Николай. – Сами диву даемся. Вечно в скверах бутылки подбирал, здесь отмывал, потом сдавать носил... А вчера смотрю – золото в руках. Откуда, спрашиваю. Да так, говорит, по наследству досталось.

– Раньше не видели у него золота?

– У Дергачева, что ли? Да я никогда не видел у него десятки одной бумажкой. Позавчера собрались по случаю женского праздника... И Дергачеву кто-то по шее дал – не внес трешку за общий стол. Не было у него трешки. Правильно. – Николай медленно водил в воздухе указательным пальцем, высчитывая, когда же разбогател Дергачев. – А вчера, значит... Да, вчера он был при деньгах. И золотом хвастанул, не удержался, слабак. Как я понимаю, такими вещами хвастать не стоит. По-честному они достались или еще как, все равно не стоит показывать всякой шелупони вроде меня.

– Ну! – запротестовал Демин. – Это вы напрасно.

– Не надо, – раздельно произнес Николай и выставил вперед ладонь, словно не подпуская слова, которые еще мог произнести Демин. – Кто я есть – известно! Меня любят, когда вода потечет, когда кран прорвет... И так далее. А если у человека все в порядке, он знает мне цену. И я тоже ее знаю. Невысокая цена.

– К Дергачеву в тот день приходил кто-нибудь? – спросил Гольцов.

– Да, был один тип... Говорит, Дергачева ищу, не здесь ли работает... Отошли они в сторонку, пошептались, пошушукались... На мой взгляд, он и принес золото.

– Как вы думаете, зачем?

– И думать нечего – для продажи. Не носить же. – Николай рассмеялся. – Представляю себе Дергачева в золоте!

– Почему вы решили, что для продажи? Может быть, он хотел передать кому-то?

– Так ведь Толька тут же мотанулся по нашим жильцам! Мы бываем во всех квартирах, знаем, где можно золото предложить, где ничего предлагать не надо...

– Ему удалось что-то продать?

– А как же! Он сам мне сказал! В общем, такие у него дела – зашел в пять квартир, в трех купили. Чем не психолог! Обойдите сейчас двадцать квартир и не сможете продать ни одной золотинки.

– Не пойду, – сказал Демин, смеясь. – На слово поверю. Вы не знаете, кому именно продал?

– Если так, чтоб меня к этому делу не припутывать, то могу поделиться соображениями...

– Договорились.

– Зайдите в двадцать третью квартиру, в восемьдесят седьмую, в девяносто пятую загляните... Авось вам и повезет.

– Вы видели золото, можете описать эти вещички?

– Издалека, и то в его руках... Обычные вещицы.

– Вы бы не назвали их старинными?

– Кто их знает, нет у меня ни старого золота, ни нынешнего.

– Много было золота у Дергачева?

– Если говорить о том, что я видел... В ладошке все вмещалось. Вещиц семь-восемь... Попросил я у него, продай, дескать, знак зодиака, дочке хотел подарить... Бери, говорит, три десятки с казенной цены ради большого уважения к тебе, это ко мне, значит, сброшу... Но там и без трех десяток для меня многовато оказалось.

– Не взяли? – уточнил Демин.

– Нет, не взял. В двадцать третьей квартире остался зодиак.

– Это вам Дергачев сказал?

– Нет, сам догадался. Он пришел от них, из двадцать третьей, а я и говорю, что, мол, дай кулончик, дома жене покажу, может, и возьмем. А он мне в ответ, что, дескать, был кулончик, да весь вышел. Вот я и догадался, что загнал его Толька. А золото вона как обернулось – погиб парень. А не должен был погибнуть, не должен, – задумчиво проговорил Николай, – Рановато ему...

Демин прошел по мастерской, потрогал тиски, молотки, взвесил на руке разводной ключ, поковырялся в ящике с инструментом.

– Ладно. Теперь о том посетителе, который пришел вчера к Дергачеву.

– А я его не знаю. Первый раз видел.

– Очень хорошо. Значит, запомнили.

– Запомнил. Высокий, молодой. Волосы до плеч, чистое лицо, бровастый...

– Одежда?

– Ну... По нынешним временам неплохо одет... Кожаная куртка черная, шапка мохнатая...

– Мех не запомнили?

– А черт его знает, какой у нее мех! Вроде рыжая... Хотя нет, черная. Да, и джинсы – все как положено.

– Рост?.

– Вот тут не ошибусь – длинный парень, под сто девяносто – это точно.

– Возраст?

– Лет двадцать, может, на год-два больше.

– Дергачев честный человек? – повернул разговор Демин.

Николай с удивлением посмотрел на следователя, видно, не смог быстро переключиться на новую тему, помолчал и уже этим погасил неожиданность вопроса.

– Трудно сказать, – проговорил Николай с какой-то скорбной улыбкой. – Каждый в это слово вкладывает свое. К примеру, скажу вам одно, вы поймете другое, по-своему... Среди отчаянных воров есть честные люди, по-своему, конечно, честные. Дергачев... Так и остался должен мне пятнадцать рублей, хотя отдать обещал еще полгода назад. Но у меня нет обиды, все правильно, я сам не торопил. Вот он золото бросился по квартирам предлагать, как я понимаю, нечестное было золото... Но Дергачева считаю честным человеком. Он не подлый. Пообещает – сделает, попросишь – не откажет. Он мог догадываться, что это золото краденое, но я не могу себе представить, чтобы при расчете Толька попытался бы обмануть, зажулить десятку... Нет. Как-то я в халатике своем четвертную забыл, в кармане. А потом приболел, не было меня здесь недели две. Прихожу – халатик на месте, а четвертной нет. И спросить не с кого – народу здесь бывает до чертиков – пацаны забегают, жильцы, иногда ребята из других домов в домино собираются поиграть, местные умельцы приходят постругать, привинтить... В общем, не у кого спросить. Я и не спрашивал. Дергачев сам признался. Халат, говорит, как-то надел, а в нем деньги, пришлось выпить за твое здоровье, поскольку болел ты и остро нуждался в дружеской поддержке. Отдал, все деньги отдал.

– Другими словами, честность внутри узкого круга?

– Да, – простодушно подтвердил Николай. – Да. А много ли стоит честность другая, за пределами узкого круга?

– Но есть честность и по большому счету, – заметил Гольцов.

– Самый большой счет – это честность перед самим собой, – резковато ответил Николай. – Главное, чтобы ты сам себя в бессонную ночь не упрекал в подлости. Вот это самый страшный счет. Чтобы люди, с которыми ты каждый день встречаешься, не проклинали тебя, не плевали вслед. Вы знаете более высокий счет?

– Сдавайся, Юра, – сказал Демин, чтобы разрядить обстановку. Он увидел, что Николай уж больно всерьез произнес последние слова. – Сдавайся, Юра. Нет более высокого счета, чем честность перед самим собой. Потому что здесь никакие отговорки тебя не спасут, никакие оправдания не помогут.

– Вот именно! – обрадовался Николай пониманию.

8

Положив крупные ладони на холодное стекло стола, Рожнов, не перебивая, слушал Демина. Время от времени он отрывал ладони от стола и внимательно рассматривал их, словно по линиям пытаясь узнать судьбу людей, о которых шла речь.

Когда Демин замолчал, Рожнов поднялся, подошел к окну и сильным ударом ладони распахнул форточку. Сразу потянуло свежим весенним воздухом. С утра подморозило, сверкало солнце, и кабинет был залит светом.

– Итак, подозреваются трое, – сказал Рожнов.

– Да. Борисихин был в больнице и скрывает это. Брюки Мамедова несут на себе следы преступления. А у Жигунова найден зеленый шарф... тоже в крови.

– Чем они это объясняют?

– Ничем. Собираются с мыслями. А я собираюсь поговорить с ними на эту тему. Все детали выяснились только вчера вечером. Во всяком случае, есть основания подозревать каждого из них.

– Согласен. Не исключаю, что кто-то из них действительно преступник. Мамедов ограблен полупьяным опустившимся стариком. Две тысячи рублей – это серьезные деньги даже для Мамедова, и он может пойти на нечто рисковое, чтобы попытаться их вернуть... Я правильно понял положение?

– В общих чертах... Правильно.

– Вот видишь, – заметил Рожнов. – Борисихин тоже имеет основания поступить жестко по отношению к этой компании. На кону – жена. Он ее любит, у нее уйма достоинств, правда, есть и небольшой изъян – выпивоха.

– Теперь Жигунов...

– Ну что ж, отец его поступил безнравственно. Жена погорячилась, рассказав обо всем мужу. Ее можно понять, девчонка, широко раскрытые восторженные глаза... И вдруг – притязания пьяного старика... Ужас. Умом можно тронуться. Но прошел год... За такое время страсти обычно утихают, и на их месте остается в душе выжженное пятно.

– Появилось золото, – напомнил Демин.

– И пока ни один из твоих «преступников» никак на золото не выходит. Все их отношения золота не касаются. Да и кулоны просто так, от хорошего или плохого настроения, не глотают. Это можно сделать только в критическом положении, когда нет времени, чтобы бросить кулон в щель пола, заткнуть за надорванные обои, вдавить в хлеб или в колбасу. Отсюда вывод: нам неизвестны главные события, происшедшие в тот день. Мы знаем события второстепенные, о которых можно говорить даже следователю, если он слушает, если ему это интересно.

– Намек понял, – усмехнулся Демин.

– Никаких намеков, – Рожнов показал Демину раскрытые ладони, – установленные события объясняют поведение всех действующих лиц, соответствуют их характерам, их судьбам, их прошлому. Все они неплохо вписываются в события, которые тебе известны. Но золото, Демин! Оно никуда не лезет, ни к кому не прикладывается, оно стоит особняком и освещает все события зловещим желтым светом, если позволишь мне выразиться так красиво. – Ты отдавал кулончик на экспертизу? – неожиданно спросил Рожнов.

– А как же... Ребята подтвердили, что это золото, проба, говорят, невысокая, пятьсот с чем-то... Цена около двухсот рублей.

– Это цена нового кулона? – уточнил Рожнов.

– Дело в том, что он как раз новый, Иван Константинович.

– В каком смысле?

– Неношеный. Если он и принадлежал кому-то, то хозяин берег этот кулон, держал его в шкатулке, в сафьяне, в ватке. Но в последние дни кулону досталось больше, чем за всю предыдущую жизнь, – он побывал в небрежных, чужих, грубых руках.

– Это все можно узнать по его внешнему виду? – усомнился Рожнов.

– Ничего сложного, Иван Константинович. Кулон неношеный, потому что на нем нет потертостей, смазанных линий, мелких царапин, которые возникают даже при самом бережном отношении. Достаточно положить его на стеклянную полку, опустить в шкатулку, где есть брошки, кольца, цепочки, и на кулоне возникают мельчайшие царапины. Здесь же их нет. Зато есть глубокие, свежезазубренные царапины. Такое впечатление, что этот кулон какое-то время болтался в кармане вместе с мелочью, ключами... Понимаете? Вот его увеличенная фотография, на ней все видно. – Демин вынул из папки большой снимок, сделанный Савченковым. В сильном боковом свете кулон выглядел очень выпукло. Фигурка Водолея пересекалась глубокой царапиной, которую можно было сделать разве что гвоздем или лезвием. Зато остальная поверхность кулона оказалась совершенно чистой, а если и просматривались какие-то вмятины, то они были явно фабричного происхождения. Кулон сказал еще не все, но он уже не молчал.

– Какие мысли вызывает у тебя этот кулон? О чем ты думаешь, глядя на него? – с улыбкой спросил Рожнов.

– Прежде всего Дергачевы – это не те люди, которые запросто могут иметь золото, хранить его, носить. А если учесть, что Дергачев продавал его по цене ниже государственной, вывод напрашивается простой – золото краденое. Помня о том, что оно неношеное, что у Дергачева видели чуть ли не дюжину подобных вещиц, украли это золото не у частного владельца. Где-то витринку ребята пообчистили.

– Не слыхал. – Рожнов озадаченно вскинул брови, полистал папку с ориентировками. – У нас давно такого не было. Надо будет спросить у соседей. Вокруг пять областей, первые запросы к ним.

– Уже разосланы, – сказал Демин.

– Молодец. Догадайся ты еще и позвонить, тебе вообще цены бы не было. Да, почти все твои приятели называют высокого человека, молодого и красивого, который тоже принял посильное участие в торжествах по случаю дня рождения старика...

– Называют, – подтвердил Демин. – Кроме того, у забора возле лаза на соседнюю улицу найден след в снегу, наши знатоки утверждают, что след оставил человек высокого роста, где-то под сто девяносто. Сорок четвертый размер.

– Может быть, я заблуждаюсь, – медленно проговорил Рожнов, – но по невежеству сдается мне, что люди молодые и красивые, а если высокие, то вообще... Сдается мне, что у них вырабатывается повышенное требование к жизни, к окружающим... Заметь, я говорю не вообще о человечестве, а о наших с тобой клиентах. Если заморыш может спокойно пребывать в тени и не чувствовать себя при этом уязвленным, то человек высокий стремится занять в своей группе положение, соответствующее его росту, его заметности... Это идет еще с мальчишеского возраста – самый высокий, значит, самый сильный, значит, самый умный, а тут и до храбрости недалеко... Хотя все это и правильно, и условно, и растяжимо, – продолжал Рожнов, снова укладывая ладони на стекло и тем как бы прекращая свободное течение беседы. – Как бы там ни было, меня тревожит этот долговязый. Сам он не появляется, не находит нужным, может быть, у него есть основания опасаться нас с тобой, а?

– Будем искать, Иван Константинович. Его никто не знает в этой компании. Не исключено, что он приезжий. И вполне возможно, сейчас уже где-нибудь на южных берегах или на лыжных курортах...

– Ты слишком хорошо думаешь о нем или же выдаешь собственные заветные желания, – усмехнулся Рожнов.

– Это все, что мне остается, Иван Константинович.

– Подобная публика не стремится на лыжные курорты, они даже не знают, где находится Бакуриани и как туда добираются. Их образ красивой жизни иной. Все проще, Демин, все куда проще.

– Бывают исключения.

– Они подтверждают правило. Нужен словесный портрет. Займись. Нужен хороший, добротный, подробный портрет. Причем в популярном исполнении, чтобы его можно было зачитать дружинникам, участковым, соседям. И еще... Не может быть, чтобы никто из подозреваемых ничего бы о золоте не знал. Поспрошай настойчивей, боюсь, что все эти события золотишком заверчены...

Демин прошел в свой кабинет, положил перед собой чистый лист бумаги и написал на нем два слова: «словесный портрет».

Надо же, каждый день пользуемся словесным портретом, даже не сознавая того. Описываем друзей, знакомых, продавцов, с которыми поругались, девушек, с которыми познакомились, описываем обидчиков и благодетелей, самих себя описываем, договариваясь о встрече по телефону. И настолько поднаторели в этом, что по двум-трем словам безошибочно узнаем человека в тысячной толпе. Достаточно бывает сравнить кого-либо с птицей, предметом домашнего обихода, и мы уверенно находим его в чужих коридорах, приемных, кабинетах.

Итак, кого ищем? Ищем молодого человека высокого роста, весьма уверенного в себе, учитывая, что в незнакомой компании он вел себя, можно сказать, нагловато. За этим выстраивается не только внешность, но и некие представления о его духовном мире, вкусах и привязанностях. Он пришел в дом, где у него нет друзей, нет ровесников. Дергачев старше его лет на пятнадцать, их могут связывать только деловые интересы. Ни Борисихины, ни молодой Жигунов его не знают. В тот день, когда они встретились, Дергачев продавал золото, и, кроме того, с ним тогда же произошло печальное событие – он погиб. А его жена проглотила золотую вещицу. Значит, играли, играли золотые страсти...

Телефонный звонок прервал его раздумья. Звонил дежурный.

– Валентин Сергеевич, здесь женщина... Хочет пройти. Ее фамилия Борисихина.

– Пусть идет.

Войдя в кабинет, Борисихина улыбнулась Демину как хорошему знакомому. Глядя на ее оживленное лицо, трудно было представить, в каком состоянии она была совсем недавно.

– Разрешите?

– Всегда вам рад! – искренне ответил Демин.

– Надо же... Никогда не знаешь, куда тебе нужно стремиться, где тебе рады, а где только терпят!

– Садитесь. Внимательно вас слушаю.

– О, Валентин Сергеевич, если бы вы знали, какие жестокие слова произносите! Внимательно вас слушаю... Дежурное начало, правда?

– Не совсем, – смутился Демин. – Я сказал это от всей души.

– Так привыкаешь к этим... «Привет, старуха! Стакан хильнешь? Ну, ты и жрать здорова...» Так привыкаешь, что, когда слышишь нормальную человеческую речь, охватывает оторопь, не верите? Плакать хочется. Начинаешь понимать, что мимо проходит что-то важное, даже не то чтобы важное... Настоящее.

– Но муж к вам хорошо относится, – осторожно заметил Демин.

– Муж? – Борисихина сморщила нос. – Знаете, с ним странное происходит... Может быть, он и любит меня... Хотя нет, скорее любил. Думаю, кончилось, но он не хочет себе в этом признаться. Нет, это не любовь. Может быть, забота, привычка, сострадание, ответственность... Валентин Сергеевич, вам не кажется, что все эти слова рядом со словом «любовь»... как бы это... не тянут? Они слабее, даже вместе взятые. И потом, в них ощущается какая-то снисходительность. Сами по себе и сострадание и забота прекрасны. Но когда заменяют любовь – они ужасны. Хотя грубость и любовь совместимы, да?

– Знаете, мне трудно сразу так вот переключаться.

– Даже нетерпимость, подозрительность можно принять как вполне приличные спутники любви... Если она настоящая, конечно.

– Если она настоящая, ей ни к чему и подозрительность, и грубость... Вы сказали, что с вашим мужем происходит что-то странное? – напомнил Демин.

– Ишь как у вас – одна неосторожная фраза, и ты уже на крючке. – Борисихина склонила голову, как бы напоминая себе, что здесь надо держать ухо востро. – Я имела в виду наши отношения... Он так уверен в моем падении, в то, что оно окончательное... Он заранее простил мне будущие грехи. И даже те, которых мне никогда не совершить. Эта уверенность в том, что я всегда буду нуждаться в его прощении... Она все испортила. Даже когда я возвращаюсь домой совершенно чистая перед ним во всех смыслах слова, он смотрит на меня со скорбью обманутого и осмеянного мужа. Это тяжело, Валентин Сергеевич. Так и хочется дать ему основания для этой скорби.

– Наверно, это не самое лучшее в семейной жизни, но у меня такое впечатление, что вы еще что-то хотите сказать.

– А! Я и забыла... Мне кажется, – сказала Борисихина раздумчиво, – что я уже видела его раньше, этого долговязого. Во всяком случае, он показался мне знакомым. В центре я его видела, недалеко от рынка.

– Он был один или с приятелями?

– Не хочу сбивать вас с толку – не помню. Возможно, я тогда была не совсем трезва, за мной это иногда водится, – доверчиво улыбнулась Борисихина. – Но если вам интересны мои зыбкие и расплывчатые воспоминания, смазанные временем...

– Для меня сейчас нет ничего важнее! – заверил ее Демин.

– Если так, – Борисихина забросила ногу за ногу, сощурилась, словно каким-то колдовским манером вызывая в себе исчезнувшие образы. – Он был не один... С ним были такие же, как и он... Шалопуты.

– Чем они занимались?

– Шатались. Знаете, есть люди, у которых образ жизни шатающийся. Или, скажем, пошатнувшийся. Себя могу привести в качестве примера.

– Значит, он местный?

Борисихина вскинула бровь, осмысливая вопрос, задумалась. По ее лицу как бы пронеслась тень колебания, неуверенности. Если парень окажется местным, то возникают соображения солидарности. Нехорошо, дескать, своих выдавать. Но, видимо, здравый смысл взял верх.

– Да, похоже, что местный, – сказала Борисихина. – То ли они искали развлечений, то ли уже нашли их... Что-то в этом роде. Знаете, есть сопляки, уверенные в какой-то своей значительности, в каком-то превосходстве... Может, папа с мамой вбивают им в головы эту чушь, а может, им иначе жить неинтересно.

– Знаю, – коротко сказал Демин. – Он показался вам сопляком?

– Он и был сопляком. Не исключено, что я видела его даже не в этом году... Поэтому...

– Вы не помните имя? Ведь вчера у Жигунова его как-то называли?

– Ха! Вы не видели меня вчера? Вам повезло, Валентин Сергеевич.

– Вам тоже немного повезло, – заметил Демин. – Иначе мы не сидели бы с вами в этом кабинете.

– Да, – кивнула Борисихина. – Я запросто могла лежать в холодном помещении под простынкой.

– Ну уж коли у нас получился такой разговор, рискну задать один вопрос...

– Все, что касается меня, пожалуйста! – с готовностью ответила Борисихина.

– Это касается не только вас. Если не сможете по каким-то причинам ответить – ваше дело. Но буду признателен, если ответите. Суть заключается в расхождении некоторых данных... Ваш муж утверждает, что весь день после пожара он добросовестно отработал на заводе металлоконструкций.

– Значит, так оно и было! – несколько поспешно воскликнула Борисихина. – Его завод – это не контора какая-нибудь, человек на виду... Он ведь работает в конструкторском бюро, и так просто уйти, прийти...

– Я был на этом заводе, немного знаком с работой конструкторов. Они имеют право, может быть, это их обязанность – бывать в цехах, где изготавливаются металлоконструкции. Короче – он может уйти, и никто на заводе не поручится, что в данный момент он в цеху, а не между цехами, идет в контору, а не к себе домой. Еще короче – у нас есть доказательства, что ваш муж около часа дня был в больнице.

Борисихина передернула плечами, исподлобья посмотрела на Демина.

– Простите, но это... Очень важно? В этом таится какое-то зловещее значение? Объясните, я никак не соображу.

– Все очень просто. В больнице лежат люди, пострадавшие на пожаре. Старик Жигунов, Свирин, там же была и Дергачева, но на следующий день как раз, когда там вертелся ваш муж, она умерла.

– Он что-то ей сделал?

– Не похоже. Но он там был. Зачем ему понадобилось приходить в больницу тайком, через служебный ход, в рабочее время?

– А вы можете ответить на этот вопрос? – с улыбкой спросила Борисихина.

– Могу. Но боюсь, что ни вам, ни вашему мужу мой ответ не понравится.

– Рискните.

– Хорошо. Ваш муж вчера, взбудораженный тем видом, в котором он вас застал, нанес опасные для жизни травмы нескольким людям. Чтобы замести следы преступления, он поджег дом. Но Жигунова и Свирина удалось спасти. Говорить они не могут, но, когда заговорят, назовут преступника. Ваш муж пробирается в больницу, чтобы убить оставшихся в живых участников печального застолья. Но ему это не удается, поскольку мы предвидели такую попытку. Вспугнутый нашим сотрудником, он скрывается.