Текст книги "ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход"

Автор книги: Вейкко Тэхкэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

Агрессивные аспекты отношений

Имеется в виду обращение с фрустрирующими в целом переживаниями и их проработка в связи с качествами потерянного объекта, переживаемыми как негативные.

Следует особенно выделить, что существование в одном и том же отношении аспектов, вызывающих любовь и ненависть, в индивидуальных объектных отношениях не означает амбивалентности в том же самом смысле, что и в функциональных объектных отношениях. В последнем виде отношений объект становится «хорошим» или «плохим» в зависимости от того, переживается ли его функция в данный момент как приносящая удовлетворение или фрустрирующая, в то время как на индивидуальном уровне это вопрос фрустраций, пережитых с индивидуальным и самостоятельным человеческим существом, а также вопрос чувств злости и горечи, вызываемых этими фрустрациями. В то время как в предыдущем разделе рассматривался объект любви как таковой, этот посвящен объекту ненависти, а не примитивной функциональной амбивалентности.

Как хорошо известно, часто чрезвычайно трудно позволить чувствам и воспоминаниям, ассоциирующимся с негативными переживаниями о потерянном объекте, войти в сознание индивида. Принцип de mortuis nihil nisi bene [*]27
  О мертвых хорошо либо ничего (лат.).– (Прим. перев.)


[Закрыть] отражает вину и страх наказания, которые вызваны враждебными чувствами по отношению к покойнику и общим стремлением скрыть их защитной идеализацией. До начала осознания этих чувств и негативных переживаний прошлого, на которых они основаны, интроект потерянного объекта переживается зачастую как угрожающий, пугающий и злонамеренный. Несмотря на это, как только эти чувства и переживания становятся сознательными, терпимыми и прорабатываются, они становятся частью объекта воспоминания с соответствующими редукциями в интроекте.

Тревога, которую в достаточной мере приходится преодолевать субъекту, прежде чем он станет способным осознавать и прорабатывать агрессивные аспекты потерянных индивидуальных отношений с объектом, обычно, по всей видимости, относится к бессознательным угрозам кастрации и наказания суперэго.

Интеграция

Обычно внутреннее обращение с потерей индивидуализированного объекта ведет к прогрессивной интеграции его или ее различных аспектов, переживаемых как позитивные и негативные, во все более реалистичных пропорциях. Промежуточный интроект постепенно заменяется воспоминанием о потерянном индивидуальном человеческом существе, которое было не только любимо, но также ненавистно, и с которым были связаны не только хорошие и счастливые, но и фрустрирующие, несчастливые переживания.

То, что было сказано до сих пор, относится к индивидуальным элементам потерянных отношений. Главной формой интернализации, используемой в обращении с потерей этих элементов, по-видимому, является то, что я предлагаю назвать «образованием воспоминания», в котором репрезентация внешнего и живого объекта становится воспоминанием об объекте, то есть – представлением об объекте из прошлого.

В зависимости от жизненной ситуации субъекта образ объекта, живущий теперь только в воспоминаниях субъекта, будет сохранять различные количества аффективного катексиса. Тем не менее теперь субъект в принципе волен искать новые объекты для индивидуализированных частей своей объектной взаимосвязи. Это также представляет собой ту часть проработки потери объекта, из которой субъект может реально научиться тому, что искать, а чего избегать в своих последующих выборах объекта.

Обращение с потерей функционального объекта (потеря вспомогательного Собственного Я)

В этом разделе я вкратце опишу главные способы, которыми при (относительно) нормальной проработке потери объекта обращаются с функциональными элементами, свойственными объектным отношениям. Эти функциональные элементы представляют отношение не к личности, а к функциям, которые она или он выполняли для субъекта, так что в этом отношении объект представлен недостающей, неинтернализованной частью личности субъекта. В той мере, в какой объект представлял такое функциональное вспомогательное Собственное Я в дополнение к тому, что был объектом как таковым, его потеря будет также всегда приводить и к повреждению Собственного Я. Часть Собственного Я утрачивается вместе с объектом.

Следует подчеркнуть, что хотя в существующих отношениях функциональные элементы часто остаются незамеченными и затененными индивидуальными объектными отношениями, большинство значимых и длительных объектных отношений имеют и функциональные, и индивидуальные элементы. Поэтому потеря такого объекта также постоянно означает в различной степени потерю вспомога-тельного Собственного Я.

Как утверждалось выше, потеря функции не может быть урегулирована теми же способами, что и потеря личности. Отношение субъекта к оказываемым функциональным объектом услугам в высшей степени зависимо от них, и их потеря может быть успешно пережита лишь на одном из двух альтернативных направлений: либо субъекту самому приходится начинать выполнять функции, до сих пор выполнявшиеся объектом, либо он вынужден искать ему замену. Первый вариант означает установление идентификаций с теми функциональными услугами, которые потерянный объект обычно выполнял для субъекта. Вне сомнений, он представляет альтернативу, более выгодную для субъекта, чем замена, поскольку такие идентификации при условии их успешности будут расширять набор защитных средств личности субъекта и повышать степень его структурализации.

Несмотря на это, процесс идентификации часто будет оставаться лишь частичным или не достигать цели. Эта тенденция тем больше выражена, чем более существенно было участие, которое имели функциональные элементы в потерянных отношениях и/или чем более значимы были функции субъекта, требующие поддержки извне. В таких обстоятельствах попытка субъекта начать самому выполнять функциональные услуги, ранее выполнявшиеся объектом, означала бы разрыв связи с функциональным объектом с вытекающей отсюда мобилизацией интенсивной сепараци-онной тревоги.

Поэтому даже при относительно нормальном процессе проработки, следующим за потерей объекта, субъект нередко временно прибегает к замене (потерянных функциональных элементов) в то время, когда он работает с потерей индивидуального объекта, поскольку задействованы функциональные элементы потери. Такая замена предлагается выпивкой, перееданием, употреблением наркотиков или поиском функциональных объектов в неспецифических, часто мимолетных взаимоотношениях. Когда проработка потери объекта как такового в достаточной степени завершена и субъект готов искать новый объект, функциональные элементы, подвергшиеся замене, обычно переносятся как таковые в новые отношения.

Проработка потери объекта, таким образом, в норме всегда будет вовлекать в себя три главных типа интернализации: интроекцию, идентификацию и образование воспоминания. Интроекция делает данный процесс возможным, сохраняя объект таким образом, что расставание с его (объекта) внешним существованием может быть постепенно осуществлено. Идентификация используется в попытках заменить потерю вспомогательного Собственного Я, представленного функциональным объектом, в то время как формирование воспоминания об объекте как таковом делает возможным расставание с ним как с личностью, живущей во внешнем мире. Последнее является также необходимым предварительным условием для того, чтобы последующий объект стал новым объектом, а не просто копией или суррогатом потерянного.

Неудача проработки потери объекта

Выше я попытался проанализировать элементы, которые, вероятно, в различных пропорциях включены в процесс нормальной проработки потери объекта. Я также попытался изложить в порядке рабочей гипотезы факторы, которые обычно имеют тенденцию задерживать или нарушать течение этого нормального процесса. До определенной степени такие нарушения являются скорее правилом, нежели исключением в обращении с потерей значимого объекта.

Однако, насколько мы знаем, этот процесс может быть более серьезно нарушен или совсем не состояться, что приводит к различным патологическим результатам. Очевидно, что девиантные и искаженные формы проработки потери объекта отражают нарушенные истории личностей и объектных отношений этих личностей с людьми, имеющими к ним отношение. В этом контексте я не готов пространно обсуждать, каким образом следовало бы понимать развитие различных патологических альтернатив на основе того, что было сказано выше о различных аспектах и элементах, присущих проработке потери объекта. По этой причине я затрону эти вопросы лишь кратко и в порядке рабочей гипотезы.

Неудача проработки потери индивидуального объекта

Факторами, которые, по-видимому, наиболее серьезно нарушают процесс проработки потери индивидуального объекта, являются динамически активные невротические конфликты, которые исказили потерю объектных отношений элементами чрезмерного триадного переноса. Относительное высвобождение от потерянного объекта как результат успешной проработки потери означал бы потом оставление эдипового объекта и его любви, к которой субъект привязан посредством своих бессознательных конфликтов.

Невротические чувства вины и страха кастрации и осуждения со стороны суперэго также могут частично или полностью не позволять агрессивным аспектам потерянных отношений становиться сознательными и быть проработанными, таким образом, в результате вместо этого будет происходить ригидная и продолжительная идеализация потерянного объекта.

Невротические проблемы могут, таким образом, разными способами прекращать проработку потери индивидуального объекта и приводить к пролонгированию или сохранению навсегда конфликтного отношения с интроектом, как в описанном Волканом (1981) случае с патологическим трауром. Когда невротические чувства вины и бессознательные агрессивные элементы отношений находятся на переднем плане, в конечном результате имеется тенденция к развитию невротической депрессии. Вполне обычным результатом также является перемещение эдиповых переносных элементов как таковых на новые объектные отношения.

Неудача проработки потери функционального объекта

Как уже подчеркивалось, попытки разрешить проблему потери функциональных элементов объекта посредством структурообразующих идентификаций затруднены или не допускаются прежде всего вследствие сепарационной тревоги, которая специфически связана с функциональной привязанностью к объекту.

Если потерянный объект был в значительной степени функциональным, обращение с потерей этих элементов будет иметь первостепенное значение для всей проработки потери и будет решающим образом определять ее течение и результат. Из клинической практики мы знаем, что чем менее структурирована личность субъекта и, соответственно, чем более функциональны его отношения к потерянному объекту, тем больше вероятность того, что потеря будет сопровождаться немедленной заменой потерянного объекта новым – чрезмерным пристрастием к алкоголю или наркотикам, или развитием психосоматических симптомов, соматического заболевания, или депрессией более тяжелой, чем невротическая.

Поскольку здесь затрагиваются различные патологические результаты проработки потери объекта, большинство психоаналитических рассуждений на эту тему связано с депрессией. Здесь я не буду пытаться делать обзор различных теорий, касающихся развития и движущих сил депрессии, но, по-видимому, разработка психоаналитической теории психотической депрессии не продвинулась особенно далеко со времен классических формулировок Фрейда (1917). Как хорошо известно, эта теория базируется на концепции глобальной интернализации амбивалентно переживаемого потерянного объекта и последующего обращения агрессии против Собственного Я субъекта, измененного идентификацией.

Формулировки Бибринга (1953) относительно общего значения нарциссических травм как производителей депрессивного аффекта и взгляд Иоффе и Сандлера (1965) на депрессию как на психическую боль, проистекающую из переживания различия между идеалом и реальным состоянием Собственного Я, представляют важные дополнения к психоаналитической теории депрессии, но являются менее полезными для понимания развития и движущих сил тяжелых клинических депрессий.

Представленная здесь схема обращения с потерей объекта, так же, как и представленный во второй главе обзор, касающийся депрессивного решения проблемы в раннем детстве, может быть использована для достижения более глубокого понимания внутренних условий, способствующих тяжелым и откровенно психотическим депрессиям. Однако эта тема слишком обширна и сложна, чтобы быть предметом обсуждения в данной связи.

Потеря дополнительного объекта

Потеря главного объекта любви часто включает в себя дополнительную объектную потерю, отличающуюся по своей природе и степени значимости. Это прежде всего относится к тем объектам, в сознании которых потерянный объект и выживший партнер (субъект) были нераздельно связаны друг с другом. В частности, потеря супруга как правило влечет за собой потерю определенных друзей и родственников.

В какой мере это будет иметь место, зависит от того, насколько эти дополнительные объекты воспринимали как потерянный объект, так и уцелевший субъект в качестве индивидуальных личностей или в качестве нераздельного функционального целого, которое после исчезновения его важных частичных аспектов теряет свою полезность для друзей и родственников, имеющих к нему отношение. Кроме того, даже на индивидуальном уровне объектной связи различные эдипально-детерминированные фантазии о разбитой паре могут часто приводить к отказу от ее оставшейся части.

Если в отношении к паре друзей и родственников преобладали эдиповы переносные элементы, то они склонны переживать потерю одного из партнеров как потерю важной бессознательной фантазии. Независимо от того, касается ли это взрослых детей, других родственников или дру-зей, потеря такого объекта приводит как правило к потрясению или разрушению в них компенсирующей и уравновешивающей фантазии, которая возможно была для них существенно важной в совладании с их остающимися эдиповыми проблемами. Результатом могут быть такие перемены в их отношении к оставшемуся в живых супругу, которые будут представлять для последнего неожиданную потерю дополнительного объекта.

Вольфенштейн (1966,1967) подчеркивал, что дети, потерявшие родителя, стараются управлять враждебностью, прежде направленной на этого родителя, путем его или ее идеализации и смещая свои агрессивные чувства на оставшегося родителя. Тем не менее, это наблюдение в равной степени применимо к подобным потерям в последующей жизни при условии, что данная пара бессознательно представляла преобладающе эдиповы объекты для их родственников или друзей. Выживший партнер может потом обнаружить себя в качестве мишени неожиданной и очевидно неудовлетворенной враждебности, которая может значительно усиливать и активизировать его переживание потери объекта и сопутствующую необходимость ее проработки.

Отношение родственников и друзей к выжившему члену пары будет подвержено даже еще более жесткому испытанию, если и когда последний найдет для себя новый объект любви. Уже порядочно потрясенная, ногвсе еще возможно функционирующая эдипова фантазия может тогда полностью обрушиться и потерять свое привычное удовлетворяющее и защитное значение. Вместо этого первичные конфликты имеют склонность к активации со всеми сопровождающими их чувствами фрустрации, ревности и агрессии, либо явными, либо маскируемыми различными защитными действиями. Далее оставшаяся часть первоначальной пары часто переживается как изменившаяся в худшую сторону и часто обвиняется в пренебрежении и отвержении своих родственников и друзей. Если она выбирает новый объект любви вместо того, чтобы с удвоенной силой бороться за спасение по крайней мере части их компенсаторных и уравновешивающих фантазий, то некоторым неопределенным способом воспринимается ими как предавшая и своего потерянного партнера, и своих друзей, и родственников. Достаточно часто результат будет таковым, что друзья и родственники прерывают свой эмоциональный контакт с выжившей частью пары, которая потом обнаруживает себя столкнувшейся лицом к лицу со множественной объектной потерей.

Такой разрыв с тем, кто первоначально пострадал от потери, не только представляет для последнего потерю объекта, но и часто также несет более или менее ясное послание: «Ты должен был бы умереть со своим супругом – по крайней мере я буду относиться к тебе, как если бы ты был мертв». Своей прямой обвиняющей враждебностью это послание склонно мешать проработке субъектом потери дополнительного объекта и склонно приводить к контрагрессии и отрицанию значения потери или к усилению тенденции к депрессивному развитию.

Поскольку другие объекты редко являются настолько жизненно значимыми, как центральный объект любви, то их потеря, как правило, не влечет за собой образование интроектов. С другой стороны, несмотря на это, эти виды дополнительной потери будут прорабатываться по существу теми же методами, которые были использованы при обращении с первичной потерей, а именно посредством замещения, идентификации и образованием воспоминания. Этот процесс включает соответствующую ревизию образа Собственного Я субъекта, в ходе которой покидаются его прежние роли в качестве функционального поставщика или носителя эдиповых фантазий для других объектов.

Заключение

Все значимые, длительные и устойчивые объектные отношения включают в себя в различных пропорциях как функциональные (объект, представляющий недостающие части личности субъекта), так и индивидуализированные (объект, переживаемый как отдельный индивид) аспекты. В ходе проработки потери объекта эти два аспекта преодолеваются разными способами: функциональные элементы в основном путем замещения и идентификации с потерянными функциональными услугами, а индивидуальные аспекты по большей части путем образования воспоминания. Выражение «образование воспоминания» впервые было введено здесь как название для третьей главной формы ин-тернализации в последовательном развитии способов преодоления потери объекта.

Эти процессы могут быть нарушены большим количеством факторов, и патологический результат, по всей видимости, будет тем более вероятным, чем больше в потерянных отношениях доминировали функциональные элементы.

Также важно понять, что потеря главного объекта имеет склонность приводить к дополнительным объектным потерям, которые должны быть проработаны в дополнение к первичной потере.

Приложение

Потери, сопровождающие жизнь, не ограничены потерями отношений со значимыми лицами. Потеря является существенной составляющей человеческой жизни, с которой ей постоянно приходится сталкиваться, чтобы поддерживать жизнь как значимое переживание. В своих классических работах Эриксон (1950,1956,1959) описал серию психосоциальных кризисов, каждый из которых представляет собой фазово-специфическую задачу, через которую индивид должен найти свою соответствующую этой фазе идентичность. Кроме этих нормативных кризисов, любое изменение в жизни означает потерю некоторых аспектов привычных представлений о Собственном Я и объекте, неизбежно влекущую за собой их постоянное тестирование и ревизию. Это непрерывное движение тестирования и модификации своего мира представлений зависит от сохраняемой открытости для новых переживаний, связанных с внешними объектами. Когда это уже больше невозможно, сознание закрывается, теряет свою готовность к обновлению и становится способным только к повторению.

Такая относительная закрытость мира представлений проявляется в привычке многих людей жить либо во вспоминаемом, часто вызывающем раскаяние прошлом, которого больше не существует, либо в тревожном ожидании будущего, которое еще не существует. Привилегией человека является способность вспоминать и предвосхищать, учиться на своих ошибках и планировать свое будущее, чтобы быть способным жить наполненным смыслом настоящим, без сожаления о прошлом или страха перед будущим. Тем не менее, память и предвосхищение сами по себе постоянно будут разрушать единственное, что человек не теряет в течение всей своей жизни, – возможность переживания настоящего момента.

С наступлением старости все больше и больше растет осознание приближения конца жизни. Это обычно считается величайшей из всех потерь, которая по сравнению с более ранними потерями в жизни, похоже, не включает в себя какие-либо известные способы преодолеть ее с сохраненными переживаниями Собственного Я.

Несмотря нз это, в своем страхе смерти человек связан с переживаниями жизни и своими представлениями о них. Никто из живых никогда не переживал смерть, которая, следовательно, не имеет данных в опыте представлений, которые можно предвосхищать или которых надо бояться. Мы не боимся переживания смерти как таковой, так как о ней ничего не знаем, но боимся значения, которое мы придаем ей на основе нашего жизненного опыта. Кажется, что наиболее общий прототип для страха смерти обусловлен ранней детской тревогой о потере переживания Собственного Я, которое после своей дифференциации становится носителем субъективно ощущаемого существования. Смерть внушает страх как разрушающая это наиболее важное человеческое достояние, а также как разрушающая переживание объектов, от которых первоначально зависит переживание Собственного Я. Вследствие этого смерть часто изображается как бесконечная, ужасная пустота и одиночество.

Смерть как переживание является, таким образом, фантазией, основанной на переживаниях жизни, и по существу даже сама эта фантазия принадлежит жизни.

Вслед за финским поэтом Гостом Агреном (1974) можно сказать:

 
Это не так,
Что смерть начинается после жизни.
Когда кончается жизнь,
Кончается и смерть.