Текст книги "ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход"

Автор книги: Вейкко Тэхкэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

Аналитик, обученный, кроме того, использованию своих комплиментарных откликов, менее рискует оказаться в подобной ситуации, когда обычно фазово-специфические послания пациента начинают становиться специфическими для личной истории и патологии пациента с мобилизацией соответствующих чувств и импульсов у аналитика. Для ускорения спонтанного развития этих чувств и импульсов и понимания их аналитиком последний должен быть в состоянии выжидать и избегать отреагирования своих импульсов в активно принимаемых { на себя функциях или ролях, соответствующих все еще неспецифически выраженной родительской роли. Раньше или позже комплиментарные отклики аналитика начнут говорить ему, чего в действительности ожидает от него пациент, какова специфическая природа связанных с развитием пациента объектов и каковы особые нарушения этих ранних взаимодействий, задержавших дальнейшую структурализацию личности пациента.

Однако в данном месте следует подчеркнуть, что даже если комплиментарные отклики аналитика на уникальные трансферентные потребности и ожидания пациента крайне информативны по отношению к индивидуальной истории последнего и к текущему повторению или продолжению его патологических объектных отношений, универсально принимаемое фазово-специфичес-кое реагирование аналитика также остается незаменимой частью психоаналитического понимания. Как будет показано позднее, фазово-специфическое реагирование особенно важно для функционирования аналитика в качестве нового связанного с развитием объекта для пациента на всем протяжении лечения последнего.

Наблюдая свои комплиментарные отклики, аналитик формирует представление о том, чего пациент ожидает от него как представителя идиосинкратически нарушенных фазово-специфических объектов пациента. Это может сопровождаться или не сопровождаться идентификацией аналитика с образом такого объекта пациента. Когда аналитик, вместо того, чтобы просто отмечать в себе определенные аффективные отклики и импульсы к действию, обнаруживает, что он проигрывает их либо в фантазии, либо в своих текущих взаимодействиях с пациентом, то произошла идентификация аналитика с образом текущего трансферентного объекта пациента. Когда такие отождествления временны, они представляются информативными идентификациями с нынешним преобладающим транс-ферентным объектом пациента, возникшим в психике аналитика на основе его комплиментарных реакций на послания пациента. Таким образом, хотя комплиментарные отклики дают информацию главным образом о природе бессознательно или сознательно требуемого или желаемого для пациента объекта, они, вовлекая в себя временную идентификацию, также позволяют различные степени эмпатического понимания данного объекта, которое может крайне повысить понимание аналитиком взаимодействий, продолжающихся и повторяющихся в аналитических взаимоотношениях.

Комплиментарные отклики, специфически являясь реакциями на объектно-поисковые и нуждающиеся в объекте импульсы и желания другого человека, вовлекают в себя как правило более сильные и более безотлагательные импульсы к действию, чем эмпатические отклики. Следовательно, они более легко спонтанно отреагируют-ся аналитиком. Такие действия не обязательно включают в себя идентификации со специфическим экстернализуе-мым объектом пациента, но могут основываться на менее специфической повсеместной человеческой склонности действовать в соответствии с воспринимаемыми объектными потребностями.и ожиданиями другого человека. Однако когда комплиментарные отклики аналитика не способствуют возрастанию понимания, а вместо этого приводят к более продолжительным идентификациям с образами инфантильных объектов пациента, они, вследствие причин, неотъемлемо присутствующих в истории жизни аналитика, утрачивают свою доступность для его рефлексивного Собственного Я. Такая недоступность представлений, приводящая к искажениям понимания аналитиком аналитического взаимодействия, полностью сравнима с отсутствием или недоступностью самостных и объектных представлений, которые искажают переживание пациентом себя и аналитика. Это существенно важный аспект в феноменах переноса и контрпереноса, который детально будет обсуждаться позднее.

Сохранение комплиментарных откликов аналитика в качестве информативных во время различных стадий аналитического лечения имеет, таким образом, первостепенную значимость как для понимания индивидуально нарушенных фазово-специфических сообщений пациента, так и для использования их в качестве директив для правильных терапевтических действий. Осознание своих комплиментарных реакций предохраняет аналитика от того, что-бы попытаться достичь тех стандартов, которым в глазах пациента должен соответствовать идеальный объект, а также от принятия и дублирования функций или ролей прошлых объектов пациента. Он не идентифицируется длительное время со своими отображениями инфантильных объектов пациента, либо идеализированными, либо фазо-во-специфически нарушенными. В идеале он все время осознает отличия между этими образами и «достаточно хорошей» эволюционной соотнесенностью, которую он может предложить пациенту в качестве «нового объекта». Однако до того, как ему становится известно, на каких условиях для пациента будет возможно принять аналитика в качестве нового объекта, с которым он смог бы возобновить свое задержанное психическое развитие, аналитик должен понять не только собственную функцию или роль как образца инфантильного объекта пациента, но и того человека и ребенка в себе, который принужден воспринимать свои объекты так, как это делает пациент.

Это становится возможным через использование аналитиком другой своей значительной группы связанных с объектом эмоциональных откликов: своих объектно-поисковых эмпатических откликов, ставших возможными через информативные идентификации с пациентом. Понимание природы объектно-поисковых и нуждающихся в объекте сообщений пациента, которое становится возможным через комплиментарные отклики аналитика, должно быть дополнено пониманием Собственного Я пациента, которое внешне продолжает беспомощно повторять анахронические и нарушенные эволюционные взаимодействия.

Хотя за комплиментарным пониманием должно, таким образом, в идеале следовать эмпатическое понимание пациента как человека, имеющего особые разновидности объектных отношений, это невозможно, если регрессия пациента разрушила дифференцированность Собственного Я и объектов в его мире восприятия, как в случае острой шизофрении или спутанных психотических состояний в целом. Как говорилось в части I, эмпатические отклики, будучи основаны на информативных идентификациях с Собственным Я другого человека, невозможны, когда такое Собственное Я либо еще не существует, либо было разрушено вторичной утратой эволюционной диф-ференцированности. Комплиментарные отклики другой стороны не могут тогда быть откликами на послания и сообщения человека, не знающего об объекте и не могущего его активно искать и к нему стремиться. Хотя такой индивид остается объективно нуждающимся в объекте, он сам и наблюдаемые у него взаимодействия с другими людьми субъективно не являются объектно-поисковыми. И все же тяжело больной шизофренический пациент, подобно младенцу до дифференциации Собственного Я и объекта, остро нуждается в заботящихся о нем объектах. Как в случае ранних взаимодействий мать-младенец, аналитику приходится полагаться главным образом на свои комплиментарные отклики для получения информации, в то время как попытки эмпатического понимания обречены оставаться псевдоэмпатическими переживаниями, основанными на проекции частей образа Собственного Я аналитика на его представление о пациенте. К этому, а также к некоторым базисным различиям между ситуациями первоначально не обладающего Собственным Я младенца и шизофренического пациента со вторичной утратой Собственного Я, мы вернемся в следующей главе.

Это эмпирический факт, что комплиментарные отклики являются не только откликами на активные объектно-поисковые импульсы и желания другого лица, но также включают в себя просто потребность в объекте другого лица, психически не дифференцированные послания, на которые они являются единственно надежно информативными человеческими откликами. Это делает комплиментарное реагирование намного более фундаментальной способностью, чем просто пассивное реагирование на комплиментарные роли в сандлеровском смысле, которыми пациент активно манипулирует или заставляет аналитика их принимать. Отклики ухаживающего лица на все еще не дифференцированные послания нуждающегося в объекте младенца являются реакциями настроенной на младенца матери, которая знает, в чем нуждается ее дитя, будучи еще не в состоянии идентифицироваться с ним. В эмпирическом мире недифференцированного младенца нет ни образа Собственного Я, с которым можно было бы идентифицироваться, ни объектных образов, которые можно было бы экстернализировать на образ ухаживающего лица.

Чистые трансферентные роли, бессознательно ожидаемые от аналитика, по большей части ограничены аналитическими взаимоотношениями с преимущественно невротическими пациентами с вытесненными эдипальным Собственным Я и объектными представлениями. В отли– чие от невротических пациентов, которые помимо своих переносов имеют в распоряжении альтернативные созна– ' тельные формы объектной привязанности, пограничные пациенты, не достигшие константности Собственного Я и объекта, скорее способны лишь продолжать нарушенные функциональные взаимоотношения со своими аналитиками, нежели повторять с ними альтернативные, вытесненные ролевые отношения. В соответствии с этим комплиментарные отклики аналитика на пограничных пациентов и их послания большей частью являются откликами функционального объекта, все еще представляющего недостающие части Собственного Я пациента, а не откликами человека, вовлеченного в ролевые взаимоотношения между индивидами. И наконец, как уже отмечалось, в тех психических состояниях, где дифференцированность была утрачена, у пациента не может быть каких-либо ролевых ожиданий или ролевых откликов от аналитика, возбуждаемых такими ожиданиями.

Аналитик может лишь испытывать собственные восприятия и отклики на объекты. Когда от пациента не поступает никаких объектно-поисковых или нуждающихся j в объекте аффективных посланий, аналитик может регистрировать лишь свои рациональные отклики на пациента и его материал. Подобно тому как языковое выражение пациента может быть аффективно декатектировано, таким образом переставая быть проводником личных осмысленных сообщений (Modell, 1984), так и все другие формы коммуникации могут в определенных психологических констелляциях стать жертвой сходной судьбы. Это справедливо в особенности для пациентов с опасными суицидными намерениями, с внутренними депрессивными решениями. Как говорилось в части 1, эти пациенты понесли тяжелую объектную утрату, которая не может переживаться как подлинная и прорабатываться на их преимущественно функциональном уровне объектной связанности. ] Вместо этого они пытаются сохранять себя и утраченный объект эмпирически живыми путем идентификации себя «абсолютно плохим» образом данного объекта, таким путем защищая внутренний образ «абсолютно хорошего» объекта. При отсутствии привычного удовлетворения от фактически утраченного объекта образ Собственного Я будет становиться все более плохим, в то время как образ хорошего объекта будет все более тускнеть и грозить полностью исчезнуть. Угроза самоубийства нависает, когда Собственное Я, пропитанное агрессией, не может более сохранять переживание внутреннего объекта. В этой точке депрессивное Собственное Я перестает посылать объектно-направленные аффективные сигналы с последующим за этим исчезновением комплиментарных откликов от других людей, включая аналитика и других профессиональных помощников. Это способно сделать самоубийство неожиданностью для всех связанных с данным индивидом лиц. Даже когда опасность самоубийства была осознана ранее, никто не мог предположить, что оно произойдет в данный конкретный момент. Ранее я описал динамическую констелляцию с предположением, что для депрессивных потенциально суицидных пациентов внезапная утрата интереса к врачам и другим ухаживающим за ними людям должна быть включена в число наиболее серьезных предупреждающих сигналов о надвигающемся самоубийстве (Tahka, 1977).

Хотя утверждение, что аналитик должен быть свободен для переживания всех возможных чувств в качестве отклика на пациента, звучит как трюизм, это далеко от действительного положения в повседневной аналитической практике. Помимо первоначального предупреждения Фрейда против переживания аналитиком чувств в целом, существует множество как индивидуальных, так и профессиональных запретов и запрещений относительно чувств, возбуждаемых пациентом в психике аналитика.

Повсеместно утверждается, что аналитик должен испытывать лишь усмиренные или самое большее сдержанные чувства к своим пациентам. Сильные чувства рассматриваются как указывающие на контрперенос и не надежно информативные по отношению к пациенту. Аналитикам позволяется разделять качество, но не количество чувств своих пациентов (Greenson, 1960).

Аналитик может переживать свои комплиментарные отклики как указывающие на неприятные вторжения и попытки пациента манипулировать им и навязывать функции и роли, «чуждые собственному характеру аналитика» (Modell, 1984, р.164). Что касается качества комплиментарных откликов аналитика, обычно утверждается, что аналитики как люди, профессионально обученные оказывать помощь, склонны запрещать себе испытывать агрессивные чувства к своим пациентам. Даже если это справедливо, либидинозные чувства и импульсы как правило намного более запретны для аналитика в его работе с пациентами. В целом аналитики считают более позволительным для себя испытывать гнев к своим пациентам и даже действовать в состоянии гнева, чем допускать эмоциональное удовольствие и удовлетворение во взаимодействиях с пациентами. Хотя аналитики на словах признают интеллектуальное представление, согласно которому мысли и действия суть разные вещи, существует аналитический морализм относительно комплиментарных откликов аналитика, который столь же строг, как библейская доктрина относительно «мысленных грехов», полностью приравнивающая их к действительному их осуществлению.

Для аналитика обязательно полное переживание своих эмоциональных откликов, вызванных объектно-ориентированными посланиями пациента, это необходимо для понимания им своей функции в качестве как прошлого, так и нового объекта для пациента. Эти комплиментарные отклики включают все эмоциональные переживания, которые будет испытывать хорошо настроенный и «генеративно» ориентированный родитель, помогающий переходу своего ребенка с одной эволюционной стадии на другую. Наслаждение аналитика развитием пациента аналогично наслаждению успешного родителя, оно постоянно дает ключи для понимания того, как протекает этот рост. Отрицание своего права осознавать такие удовлетворения, подчеркивание вместо этого монашеского аскетизма в профессиональной жизни аналитика – абсолютно ненужная психоаналитическая новая мораль, которая только лишает аналитика существенно важной информации относительно развивающихся структур пациента и относительно текущего состояния аналитического процесса. Неосознавание таких чувств удовлетворения делает аналитика более склонным к контрпереносным затруднительным положениям и способно делать его понимание того, что происходит между ним и пациентом, скорее интеллектуальным, нежели основанным на эмоционально значимых переживаниях. Доступ ко всем своим эмоциональным откликам на пациента – наилучшая гарантия для аналитика против их отреагирования, а также против длительных идентификаций с инфантильными объектами пациента.

Многие аналитики находят особенно затруднительным испытывать комплиментарное удовольствие, когда они делаются объектами фазово-специфической идеализации и восхищения пациента. Они склонны подчеркивать опасности наслаждения аналитика тем, что пациент его идеализирует, и склонны избегать таких ситуаций, таким образом пренебрегая здравой рекомендацией Кохута (1971), согласно которой идеализация аналитика пациентом не должна ставиться под сомнение до тех пор, пока она необходима для прогресса лечения пациента. Вместо дозволения использовать свои комплиментарные отклики в интересах понимания и продолжающейся структурализации психики пациента такие аналитики спешат информировать пациента о нереалистичной природе его идеализации, убеждая его, что в действительности аналитик очень обычный и уязвимый человек.

Идеализация и вызывающие восхищение образцы – существенно важные ингредиенты всех структурообразующих процессов в младенчестве и детстве, а также наиболее успешных и приятных процессов обучения и воспитания в юности и начале зрелости. Так как все фундаментальные интернализации имеют место где-то между идеализацией и восхищением, неспособность аналитика чувствовать себя уютно в роли идеализируемого объекта может эффективно препятствовать структурообразующим взаимодействиям в анализе. Принятие аналитиком положения модели и образца толерантности с последующим постепенным исчезновением (такой идеализации пациентом) обязательно для того, чтобы началась и продолжалась задержавшаяся структурализация пациента в анализе. Осознание аналитиком идеализации себя пациентом через свои комплиментарные отклики не вовлекает в себя какой-либо длительной идентификации с идеализированными или всемогущими инфантильными объектами пациента, но делает аналитика информированным об их природе, а также относительно его соответствующей функции в качестве нового объекта для пациента, связанного с развитием последнего.

Таким образом, следует не только разрешать, но и требовать, чтобы аналитик был способен как можно более полно осознавать собственные либидинозные и приятные, а также агрессивные и неприязненные комплиментарные отклики на пациента. Когда аналитик активно и с готовностью делает себя открытым воздействию объектно-ориентированных посланий пациента, его комплиментарные отклики не будут восприниматься как посягательства со стороны пациента, а будут приветствоваться как, главный источник информации о прошлой и текущей объектной привязанности пациента.

Эмпатические отклики

Как уже отмечалось ранее, комплиментарное понимание аналитика должно, когда это возможно, доходить до эмпатического понимания и завершаться им. Понятие эмпатии детально обсуждалось в главе 3 этой книги (см. стр. 139-143.). Хотя эмпатия определялась различными авторами несколько по-разному и не существует общего согласия относительно ее происхождения и развития, лишь немногие аналитики (Hartraann, 1964; Shapiro, 1974) не признают ее полезности или даже незаменимости в психоаналитической работе. Фрейд (1921) описывает эмпатию как «процесс... который играет наиболее важную роль в нашем понимании того, что по своему существу чуждо нашему эго в других людях» (р. 108, курсив В. Тэхкэ). Подчеркивая значимость того в пациенте, что чуждо аналитику и таким образом является новым для него, Фрейд, по всей видимости, явно говорит об эмпатии как о творческом процессе, а не только как о сравнивании текущих переживаний пациента с прошлыми переживаниями аналитика. К этому важному различию между созидательной и сравнительной эмпатией мы вернемся позднее.

Хелен Дейч (1926) первая указала на то, что эмпатия достигается через временную идентификацию наблюдателя с переживаниями другого человека. Это наблюдение было повторено и расширено Флиссом (1942), Ракером (1957) и многими другими, что способствовало временному общему согласию относительно центральной роли временной идентификации в эмпатическом процессе. Шэфер (1959) ввел понятие «порождающей эмпатии», а Гринсон (1967) описал выстраивание аналитиком через эмпатические идентификации расширяющегося образа пациента, таким образом делая понимание последнего в ходе анализа все более точным. Кохут (1959) называл эмпатию «действующей на благо других интроспекцией» и видел в ней главное орудие для исследования и понимания психического мира переживаний другого человека. Школа психологии самости, основанная Кохутом, опирается на эмпатию не просто как на основную форму аналитического наблюдения, но также как на действительно центральный лечебный фактор (Kohut, 1977, 1984).

Последнее время эмпатии уделяется все большее внимание в психоаналитической литературе (Buie, 1981; Basch, 1983; Levy, 1985; Tansey and Burke, 1989). Включается или нет эмпатия в понятие контрпереноса зависит от конкретного автора, однако наблюдается растущая тенденция делать ее понятием более высокого класса, более или менее синонимичной аналитическому пониманию в целом (Levy, 1985; Berger, 1987).

В данной концептуализации эмпатический процесс рассматривается как объектно-ориентированный способ использования идентификации для достижения и понимания внутренней жизни другого человека; для схватывания субъективного смысла его частного переживания. Требуя переживания себя и объекта как индивидов со своими особенными частными мирами, с сопутствующим проявлением способности к интроспекции, такое использования идентификации будет обоснованным и возможным лишь после установления константности Собственного Я и объекта.

Индивидуации неотъемлемо свойственна утрата очевидного обладания функциональным объектом, который теперь воспринимается как обладающий собственным частным миром с одновременно появляющимся осознанием собственного фундаментального одиночества и заключения в частный внутренний мир. В то время как ребенок до достижения константности Собственного Я и объекта искал и находил себя в отражающих глазах функционального объекта, теперь ему приходится искать как себя, так и индивидуальный объект в обособленном внутреннем мире последнего. Совместное использование идентификации и интроспекции, которое я назвал информативной идентификацией (см. главу 3) и которое стало возможным с установлением константности Собственного Я и объекта, будет с этого времени для ребенка основным средством для повторного нахождения объекта и обеспечения взаимного присутствия себя и объекта во внутренних мирах друг друга. Как было сказано в части 1, информативные идентификации, которые используют все вербальные и невербальные сигналы и послания, указывающие на эмоциональное переживание объекта, постепенно ведут к более точному разделению этого переживания. Через такое разделение меняющихся потенциалов чувств взрослого человека ребенок будет постепенно приобретать способность к оттеночным и разносторонним эмоциям и развивать представления о Собственном Я, которые придают личную наполненность смыслом и специфичность его индивидуальной идентичности. Главным образом объектно-поисковая цель этих идентификаций побуждает Собственное Я ребенка использовать его недавно приобретенную способность к интроспекции, чтобы прийти к осознанию разделяемого переживания как порождаемого объектом и ему принадлежащего. Это осознание, совместно с разделяемой эмоциональной наполненностью смыслом, приводит к феномену, называемому эмпатическим пониманием, а также к последующему выстраиванию психического образа частного мира переживаний объекта с его качественно и количественно уникальным распределением личного смысла. Таким образом, особенно в период детства и юности, информативные идентификации являются не только формой наблюдения, но также структурообразующими процессами первостепенной значимости.

Специфически представляя способность, достигнутую в процессе поиска и нахождения объекта, эмпатиядает особый инструмент для понимания субъективного эмоционального переживания другого человека. Однажды установившись, эмпатические процессы на всем протяжении жизни будут оставаться главным средством для понимания людьми друг друга с возрастающей независимостью от аффективной природы их побуждения. Такое повсеместное использование эмпатии как инструмента для наблюдения побудило нескольких авторов утверждать, что эмпатия побуждается единственно целями понимания (Racker, 1957), представляя объективную и свободную от оценочных суждений форму наблюдения, которая не имеет ничего общего с любовью или какими-либо другими эмоциями (Goldberg, 1983; Basch, 1983). Однако такие обобщения, по всей видимости, не принимают в расчет ни связанное с развитием начало эмпатии, ни ее другие важные функции в субъективно крайне важных человеческих взаимоотношениях.

В отличие от более ранних форм идентификаций, информативные идентификации главным образом объектно ориентированы и служат нахождению индивидуального объекта любви. Они порождают информативные репрезентации индивидуальных внутренних миров как Собственного Я, так и объекта, и обеспечивают мост для нахождения друг друга в разделяемом эмоциональном переживании. Первичная мотивация эмпатии для удостоверения любящего присутствия ребенка и его матери во внутреннем мире друг друга и будет оставаться главной для всех последующих любовных отношений. Она будет обеспечивать основу для глубокого удовлетворения, проистекающего от повторного воссоединения двух в противном случае безнадежно разъединенных смертных индивидов, а также от непрерывно продолжающегося обогащения репрезентативного мира индивида вследствие этих переживаний. Даже если позднее мотивы для достижения эмпатического понимания могут быть диаметрально противоположны любовным чаяниям, по существу объектно-поисковый характер будет оставаться клеймом эмпатических процессов на всем протяжении жизни. Мы проявляем эмпатию, когда пытаемся постичь частное переживание объекта, который нас интересует и о котором мы хотим знать, будет ли это объект любви, друг, пациент или враг. Независимо от того, мотивируется ли эмпатия позитивными намерениями или нет, нахождение объекта через разделяемое эмоциональное переживание всегда будет приносить удовлетворение, по крайней мере самому испытывающему эмпатию лицу, даже когда она превращается в преимущественно нарциссическое удовольствие от своей одаренности как наблюдателя. Позднее мы поговорим об особом типе удовольствия, неотъемлемо присутствующем в «генеративной эмпатии» (Schafe'r, 1959), испытываемой развивающим объектом, независимо оттого, является ли он родителем или аналитиком.

Многие авторы считают эмпатические отклики реакциями разделенной судьбы, основанными на индивидуальных и универсально человеческих жизненных переживаниях наблюдателя, достаточно сходных или аналогичных переживаниям другого человека. Относительная близость текущего переживания другого человека по сравнению с собственными хранимыми переживаниями наблюдателя будет затем позволять пробную идентификацию последнего со способом переживания другого лица. Это ведет через временное разделение аффективной значимости переживания другого человека к лучшему его пониманию (Racker, 1957; Berger, 1987). Моделл (1984) открыто говорит, что знание посредством эмпатии является приятным повторным нахождением аспектов Собственного Я в другом человеке.

По-моему, важно осознать, что репрезентации собственных эмоционально значимых прошлых переживаний, которые используются в таких сравнениях, сами во многом являются результатами информативных идентификаций с постигаемыми эмоциональными переживаниями собственных первичных объектов. Те ранние эмпатические переживания, которые создали оснастку и способность к эмпатии посредством сравнения, сами не могли быть результатами таких сравнений. In statu nacsendi (по состоянию зарождения) они возникли как новые эмпирические и репрезентативные достижения через творческое использование идентификаций. Мне представляется, что даже если крайне эмпатическое понимание в повседневной жизни происходит на основе сравнения, имеются взаимоотношения, в которых первоначальная творческая форма эмпатии остается активной и даже может быть существенно важной для конечных целей этих особых взаимодействий.

Хотя простые обобщения (Novick and Kelly, 1970) на основании собственных прошлых переживаний не включают в себя информативные идентификации с субъективным переживанием объекта и поэтому могут приводить лишь к псевдопониманию, эмпатия, основанная на разделенном прошлом, обеспечивает почву и способствует целям большей части эмоционального понимания между людьми в целом.

Наблюдается общая тенденция к драматическому уменьшению структурообразующих интернализаций после подросткового кризиса и возрастающая склонность к использованию уже достигнутых структур. Представляется, что независимо от мотивации это также может быть справедливым для структур понимания. Такая особая мотивация может в большей или меньшей степени обеспечиваться эмоционально особенно интенсивными и важными взаимоотношениями, где крайне важно достижение и понимание объекта. Такие взаимоотношения наблюдаются между зрелыми любовниками, преданным отношением родителя к своему растущему ребенку, а также в отношении аналитика к пациенту.

Следует подчеркнуть, что наличие и разделение творческой эмпатии в этих взаимоотношениях относительно и каждое из них может функционировать и протекать вполне адекватно даже в ее отсутствие. Но также справедливо, что творческая эмпатия постоянно присутствует в любовных взаимоотношениях, для которых характерна способность оставаться свежими и обновляющимися, а также во взаимоотношениях между родителями и детьми, где она творчески и детски-специфическим образом помогает развертыванию индивидуальных потенциальных возможностей последних. Если рассматривать психоаналитическое лечение как попытку реактивации и максимальной помощи пациенту при задержке психического развития, все, что было сказано о преданном родителе, будет также, с соответствующими необходимыми изменениями, относиться к аналитику в его функции в качестве нового связанного с развитием объекта для пациента. Зрелые любовники, подлинно «генеративные» родители и особенно успешные аналитики различаются по длительности мотивации и способности оставаться открытыми и подвергать себя новым эмоциональным переживаниям через творческое использование информативной идентификации с субъективными переживаниями своих объектов. Удовлетворение, испытываемое аналитиком в таком эмпатическом переживании, проистекает не только от приятного узнавания прошлого Собственного Я, не только от узнавания объекта своего прошлого, но также от творческого переживания объекта, изменившегося вследствие существенно нового данного в опыте аспекта.