Текст книги "Леший и Кикимора"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
11
Шла четвертая неделя после отъезда Саши. Как и договорились, она не звонила. Катерина Николаевна ей тоже. Погружение в языковую среду – вот что самое важное для изучения, никаких русских слов, которые могли бы отвлечь. Айрин позвонила и отчиталась, что девочка у Шейлы, не о чем волноваться.
Дружеские отношения с Айрин возникли давно, когда Катерина Николаевна устраивала на отдых жен английских шахтеров. Это была акция солидарности – в Уэльсе закрывались нерентабельные угольные шахты, рабочие протестовали, чем вызвали сочувствие и симпатию у советских людей.
Айрин оказалась трезвой женщиной, она говорила, что все протесты бессмысленны, никто из хозяев не станет содержать шахтеров в убыток себе, но это она говорила только Катерине, когда они прогуливались по пляжу в Пицунде, куда привезли шахтерских жен на целый месяц отдыхать от борьбы. Теперь, из нынешнего времени, еще виднее, насколько права Айрин – похожее происходит в России.
Не было никаких вестей и от Лешего, впрочем, их и не должно быть. По крайней мере пока она не заберет его подарок.
Исходя из этого, сказала себе Катерина Николаевна, надо просто жить, каждый день. Как говорят умные люди, не искать смысла жизни, а придать его ей.
Сегодня она встала рано, хотя до полуночи читала индийскую книгу, автор которой обещал сделать ее моложе на пятнадцать лет. Она посмотрела в зеркало – нет ли перемен?
На нее взглянуло недовольное сонное лицо. Пострашнее прежнего, усмехнулась она. Впрочем, может, сначала рухнуть на дно, а потом медленно выбираться? Все, печальные мысли прочь, их надо убивать без всякой жалости, как пламя сандаловой свечи микробов. Этому ее научил автор книги.
Катерина Николаевна привела себя в порядок, позавтракала, как велено, – гречневая каша без масла, свежевыжатый морковный сок. Но кофе она все-таки выпила, хотя он не входит в число перечисленных продуктов здорового питания.
А Галия оказалась настойчивой, вздохнула она, размышляя о предстоящем рабочем дне. Она уговорила Катерину отвезти гостей из Индии, которыми занималась, на пасеку к Мишиному дедушке.
Позвав ее на чашечку кофе в буфет три дня назад, она сказала:
– Катерина, если бы тебя спросили навскидку – куда мы еще не возили «дорогих подруг»? – Темные, как ее любимые греческие маслины, глаза впились в нее.
– На пасеку, – быстро ответила Катерина.
– Та-ак? – Брови, чуть светлее глаз, поползли вверх. – Продолжай. Где такая пасека?
– У Сашиного Миши, точнее, у его деда. От Москвы сто пять километров по Симферопольскому шоссе.
В общем, когда чашки кофе опустели, Катерина Николаевна уже набирала номер Мишиного дедушки.
Честно говоря, она сама хотела как-нибудь съездить и познакомиться с ним и его пчелами. Но ей было неловко. А Галия… Ах, Галия!
Иван Петрович, Мишин дедушка, согласился принять гостей. Он пообещал показать дамам из Индии все, что их душеньке угодно. Но попросил об одолжении, которое сегодня с утра Катерина Николаевна собиралась исполнить. Купить в аптеке пищевую добавку для соседа.
– Значит, не от всего помогает мед? – удивилась она.
– Мне – от всего. А таким упрямцам, как он, – нет. Услышал по радио про какое-то средство, теперь ночами не спит.
Катерина Николаевна остановила свою «девятку» возле аптеки. У окошечка, за которым сновала провизор в белом, она увидела только старушку в шляпке, украшенной букетиком искусственных незабудок. Отлично, обрадовалась она, никакой очереди.
– У вас есть керосин? – тихим голосом спрашивала старушка.
– Господь с вами, – отшатнулась провизор.
– Медицинский, – спокойно добавила старушка.
– Нет.
– Керосин с орехами?
– Нет, – спокойно повторила провизор, а Катерина Николаевна восхитилась ее мудростью. Только терпение способно победить в этом раунде. Точно так, как написано в книге, которую она читала на ночь. «Терпение», – говорила она себе, когда рука тянулась к телефону – позвонить Саше.
– А керосин с медом? – ввинтился в уши вкрадчивый голос настойчивой клиентки.
– Нет.
– Ну ладно. – Клиентка наконец отошла.
Катерина Николаевна восхищенно улыбнулась провизору, та понимающе кивнула, соглашаясь с заслуженной оценкой.
Перед тем как положить в сумку коробочки с пищевыми добавками, она пробежала глазами состав – прополис… цветочная пыльца… маточное молочко… пресно-сушеные личинки пчел. Вот уж на самом деле чудеса! Все это сосед мог получить у Мишиного деда-пчеловода. Но и дедушка терпелив: хочешь аптечных даров – пожалуйста!
Примеры чужой терпеливости – и дедушки, и провизора – подняли настроение, Катерина Николаевна решила, что ее терпение тоже вознаградится, Саша привезет подарок. Значит, испытание, которое приготовил ей упрямый и хитрый Леший, она выдержит. А как только она получит бумеранг, он снова подаст свой голос.
Катерина Николаевна села в машину, включила зажигание и поехала на работу. По радио томный мужской голос пел то, что она слышала на берегу моря, лежа рядом с Лешим.
«Be mine tonight. Tomorrow will be too la-ate»… Он пел ей, вжимаясь своей гладко выбритой щекой в ее щеку. Она пылала и думала: неужели ему не горячо?
«Будь моей. Завтра будет поздно». Она была его, она готова всегда быть его… Но… как? Он же не предлагает?
Она испытывала с ним то, чего не испытывала ни с кем, а значит, не подозревала, что подобное бывает. Ей казалось, одного Лешего достаточно, чтобы испытать все разнообразие вкусов, необходимых для жизни. Сладкий, кислый, острый, соленый, горький, вяжущий… все в нем… Ласки, которыми он осыпал ее, соединяли тело и душу.
Он умел доставлять удовольствие. Леший удивил ее – сам готовил ей ароматную ванну, включал музыку, которая повторяла шум леса, бормотание волн. Он зажигал свечи и опускал ее в воду… А потом погружался в воду и… в нее. Сам.
Да, эти встречи стали сутью жизни. Катерине казалось, накал нынешней страсти сравним лишь с градусом детской невинности давних, алданских, Лешего и Кикиморы.
Верно говорят: любовь уводит от обычных забот, заставляет верить в волшебство, напоминает, что человек полон жизни. Поэтому, когда Галия сказала ей, что они ровесницы, Катерина не сразу поняла – да о чем она? Ровесницы – ровня? Разве их жизни равны? У Галии нет своего Лешего, а у нее – есть…
Катерина Николаевна поставила машину на площадку возле особняка. Сигнализация хихикнула, она специально выбрала такую – смех Кикиморы.
Открывая тяжелую дверь, как всегда, с удовольствием вдохнула аромат дома, который полюбила с первого раза. Это не аромат духов, которым крепко душились некоторые дамы. Это запах чего-то настоящего, вечного. Может, дело даже не в возрасте особняка, не в толщине стен, а в том, что послужило толчком для строительства. Любовь. Особняк – подарок женщине, которую любили два с лишним века назад. Материальное воплощение чувства, вот что такое дом ВИП-Дам. Неужели до сих пор он отдает любовь тем, кто в него входит?
Поднимаясь по мраморной лестнице, Катерина Николаевна чувствовала, как отступает волнение. Дубовая дверь отсекает мелочи реальной жизни, шум улицы от высоких зеркал, от цветов, которые цветут щедро, словно в оранжерее. Китайские розы усеяны бутонами всегда, независимо от времени года.
Старый паркет не скрипит, мягкие ковры скрадывают шаги. Странное дело, замечала она, лица всех, кто входит сюда, очень скоро обретают похожее выражение – мягкости и покоя.
Но конечно, внутри бушуют бури, не прорываясь наружу. Может быть, приходило в голову, на то есть причина, – особняк построен из любви к чужой женщине. Стало быть, в духе дома заложен обман? Снаружи цветение, а внутри шипение? Но гости улавливали лишь внешний покой и поддавались ему.
Она помнит, когда участницы Марша мира пришли на встречу, они кипели от страсти, жаждали спорить, кричать. Но тихие голоса ВИП-Дам обволакивали, умиротворяли. Они умело владели аудиторией, и через некоторое время иностранки, увидевшие кусочки реальной российской жизни, поразившие и возмутившие их, уже тянулись с чашками к самоварам, шуршали обертками конфет, хвалили печенье… Они плавились от убаюкивающей ласки, а вопросы, которые собирались задать об экологии, правах человека, оставляли на потом…
Катерина Николаевна легко вписалась в этот стиль. Тоненькая, стильно одетая, с приветливым лицом под шапкой рыжих кудрей, быстрая, заметная в любой компании.
Она любила широкие плащи, пончо – не отдавая себе отчета, стремилась найти плащ Кикиморы во всех магазинах мира. Однажды увидела похожий – с пелериной, украшенной кистями. Она купила его, а когда надевала, словно возвращалась к самой себе.
Катерина Николаевна поднялась в кабинет, пустые стены которого снова напомнили о переменах. Как-то раз Саша сказала, что получит диплом и попросится к ней. Но она ответила племяннице совершенно искренне:
– Боюсь, к тому времени в особняке будут другие ВИП-Дамы.
Сообразительная Саша быстро прокрутила в голове ответ и спросила:
– Почему вы до сих пор не завели свое дело? У вас бы точно получилось.
Катерина Николаевна усмехнулась, догадавшись – племянница подумала о том, о чем все чаще она размышляла сама, – что станет делать без комитета ВИП-Дам.
– Почему? – повторила Саша. – Турагентство, курсы русского языка, – перечисляла варианты, с ее точки зрения, достойные Катерины Николаевны.
На самом деле почему? Неужели переоценила свою связь, соединенность с этим особняком и комитетом? Особенно с тех пор, как благодаря им встретила Лешего.
Она думала, что они идеально подходят друг другу, она и дом, элегантно совпадают, как платье и фигура. А Леший, который находил ее в любой стране, в любом городе, придавал особенное волшебство существованию, превращая и без того необыденный мир в сказочный.
Он объявился в Праге, когда она приехала на конференцию женщин из стран Восточной Европы. На одну ночь увез в лесную гостинцу близ Брно.
– Я ненадолго, – шептал он ей, запирая двери. – Проверить, все ли на месте, – шептал горячими губами прямо в ухо.
– Ну и как? Все? – смеялась она, расстегивая пуговицы на его рубашке, мешая ему справиться с молнией на ее тонком белом свитере.
– Пока на первый взгляд все, – улыбался он. – Но надо проверить на ощупь… По-моему, – он провел руками по обнаженным плечам, – еще лучше, чем в прошлый раз…
Они не могли остаться вместе на всю ночь, Катерина должна была вернуться в гостиницу. Все произошло быстро, но прекрасно. Им всякий раз было лучше, чем в прежний. Словно доверие, возникшее между ними, перетекало горячим потоком любви от него к ней.
– Посмейся на прощание, – всегда просил Леший. – У тебя так звонко получается.
– Хи-хи-хи-хи…
– Если что в тебе и осталось от прежней Кикиморы, то этот смех. Ты хихимора… Хи-хи – умора, – придумывал он новые слова нежности.
Зазвонил телефон, резко, громко. Катерина Николаевна подпрыгнула от неожиданности и схватила трубку.
– Привет, – сказала она, услышав голос Галии. – Да, конечно, договорилась. Уже пришел автобус? Спускаюсь.
– Остановите! – закричала индианка, замахала руками, браслеты зазвенели. – Пожалуйста, – умоляюще добавила она.
Галия тронула водителя за плечо.
– Что-то случилось? Санитарная остановка? – забеспокоился он.
– Нет, по-моему, – тихо сказала Катерина Николаевна, заметив, как дама тискает в руках камеру. – Ей понравился вид отсюда.
Автобус остановился. С пригорка они смотрели на розовое поле, на голубое и оранжевое. Неожиданное зрелище заставило всех замереть. Было слышно только стрекотание камеры. Теплый ветер с ароматом меда робко трогал тончайшую ткань сари – еще никогда местному ветерку не доводилось прикасаться к подобной.
Гравийная дорога вела вниз, к дому из красного кирпича под крышей из черепицы. Самая настоящая помещичья усадьба, удивилась Катерина Николаевна. Странно, но Саша никогда не рассказывала, какой дом у Мишиного деда. А почему она должна рассказывать? Таких домов сейчас немало. Даже по дороге из Москвы в Менделеево, они стоят вдоль Ленинградского шоссе. Но на голом поле они кажутся несчастными, а здесь сам дом как будто источает медовый аромат.
Гостьи щебетали, болтали глупости – впрочем, на фоне красоты окружающей жизни слова теряют свою ценность. Она не сразу, но со временем поняла, почему иностранцы кажутся людьми легкомысленными – тяжелые мысли, что обычно ворочаются в голове, от тоскливого пейзажа, который постоянно перед глазами.
Хозяин, Мишин дедушка, стоял у ворот и махал рукой, как глава государства на параде.
Гостьи, решившись пройти пешком, уже топали по траве, бренча золотыми ножными браслетами.
Иван Петрович не кинулся навстречу, как поступали в прежние времена председатели колхозов перед иностранцами.
– Здравствуйте, – сказал он, когда они подошли. Он посмотрел на Катерину Николаевну: – А вас я еще во-он там узнал. Саша на вас похожа.
Она кивнула, чувствуя, как отпускает напряжение последних дней.
В гостиной, которая вполне могла сравниться с малым каминным залом особняка ВИП-Дам, стоял стол, сколоченный из толстых плах, будто бревно распилили вдоль и больше с ним ничего не делали. Подле него с двух сторон стояли лавки из таких же бревен.
– Вот за этим столом, – тихо сказал Иван Петрович, – справим свадьбу Саши и Миши. Как, годится? – Он испытующе посмотрел на Катерину Николаевну.
Она понимала, что вопрос не в том, годится ли стол, он в ином. Она кивнула:
– Годится.
Иван Петрович подмигнул ей:
– Миша – замечательный парень. Саша понимает. Между прочим, это ее… гм… проект. Стол для пира. А Миша стачал эту махину.
– Ка-ак? – воскликнула Катерина Николаевна так громко, что индийские дамы повернулись к ней. Они ждали, что она сейчас переведет им что-то особенное.
Но она не перевела.
На столе стояли фарфоровые мисочки, полные меда, будто на дегустации. Из узкого стакана торчал пучок одноразовых деревянных лопаточек.
– Прошу вас, – указал на них Иван Петрович, – мед с разных цветов. Малиновый – от простуды, мятный – болеутоляющий, одуванчиковый – при гипертонии, от бессонницы. Он быстро кристаллизуется. Черничный, яблоневый…
Галия переводила, дамы ахали.
Иван Петрович выставил в большой миске медовые соты, шарики пыльцы.
Галия подошла к Катерине.
– Переведешь? Я не знаю даже по-русски, что такое перга, забрус. – Она поморщилась.
– Конечно, – сказала Катерина Николаевна. – Я проверяла Сашин перевод для рекламного проспекта. Иван Петрович привозил все это в Коломенское, на ярмарку меда. Перга, чтобы ты знала, – это цветочная пыльца, которую собрали пчелы, но еще не обработали. А забрус – можно сказать, крышечки от сотов. Они здорово помогают, если нос… протекает.
Галия забавно поводила носом и сама рассмеялась.
– Угощайтесь, пробуйте, – призывал Иван Петрович гостей. – Медовуху тоже. – Он поставил на стол глиняный кувшин.
Индианки разомлели, как кошки на солнышке.
– Праздник так праздник! – объявил хозяин и включил магнитофон. – Кассета моего внука, не знаю, годится для танцев или нет.
Гостьи медлили секунду, прислушиваясь к ритму, потом встали из-за стола.
– Ну просто индийское кино, – прошептал он Катерине Николаевне. – Вот спасибо, никогда не думал, что увижу их, настоящих. А вы? – Он подал ей руку. – Потанцуем?
– Н-нет. Что вы… – Она даже попятилась.
– Да почему нет? – Он удивился. – У нас получится.
Катерина Николаевна, подчиняясь ему в танце, пыталась вспомнить, есть ли у Миши бабушка. Да какая разница, она же просто танцует.
Она очнулась от аплодисментов.
– Спасибо, – сказал Иван Петрович. – Вы прекрасная партнерша, Катерина Николаевна.
– Вы тоже, – поклонилась она. – Как у вас замечательно. Никогда не думала, что бывают такие поля, – говорила она, щурясь на солнце, которое заливало комнату через большие окна.
– А таких не бывает, если сам не посеешь.
– Это… вы их засеяли? – удивилась она.
– Я. Потому что без медоносов нет меда. Выкупил, распахал, посеял.
– Вы… сам себе колхоз?
– Нет, я частное лицо. – Он покачал головой. – Помощники есть – Миша, иногда его отец. Все начинается ранней весной, когда зацветают ивы, потом вытаивают первоцветы, подснежники. А уже после – сады, луга. Потом рябина, акация, липа. Мои пчелки трудятся вовсю.
– Но их сажаете не вы, – сказала она.
– Предки постарались, – согласился он. – Потомки бросили дома, а я пользуюсь. Эти поля, – он указал на пространство за окном, у которого, казалось, конец где-то в бесконечности, – были деревней. Я распахал и посеял гречиху, видите – цветет желтым. Я посеял ее с промежутками в две недели, чтобы последняя зацвела в конце августа. – Она кивала, чутко прислушиваясь к болтовне индианок. – Первую откачку меда я делаю в середине июня, вторую – через месяц, третью – еще через месяц.
– Куда же вам столько меда? – спросила она.
– Едим. Продаю. Угощаю. – Он помолчал, она наблюдала за его лицом.
Она не привыкла иметь дело с мужчинами, которые обладали чем-то материальным или сами создавали то, что можно потрогать и уж тем более съесть Катерина Николаевна знала тех, кто справлялся с неосязаемым, – словом, например. Устным, письменным.
– Вы останетесь на ночь? Места хватит.
– Нет, они завтра улетают, – сказала Катерина Николаевна.
– А вы? Приезжайте когда захотите.
Она засмеялась. Давно никто не приглашал ее вот так просто, как он.
– А вы… здорово выглядите, – тихо сказала она. – Никогда не скажешь, что вы Мишин дедушка.
– Я на редкость молодой дедушка. Мне было сорок, когда родился Миша. И потом… я ем много меда. – Он засмеялся. – Он восстанавливает силы, успокаивает нервы… Как само занятие пчелами.
– Для вас это случайность? – спросила она.
– Почти, – кивнул он. – Я вышел в отставку и…
– Вы служили? – удивилась Катерина Николаевна.
– Да, после диплома – я закончил Бауманское – меня забрали в армию. Хорошо пошло, я остался. А потом… В общем, приехал сюда. Знаете, испытать полную свободу после субординации – не всякому легко. А давайте-ка удивим гостей, – прошептал он ей, наклонившись.
– Да чем же еще-то! – искренне воскликнула она.
– Кипрейным чаем. Видели поле розовых цветов?
– Из них делают чай? – подскочила Галия, которая наконец услышала, о чем говорит Катерина с хозяином.
– Да, это самый старинный русский напиток. В экспорте России он стоял на втором месте после ревеня еще в двенадцатом веке. За ним шли пенька, мех, золото. Три века назад его продавали в Англию. Пускай выпьют по чашке и успокоятся после танцев.
Он говорил, а сам насыпал из керамической банки сушеные и по-особому скрученные листья в чайник.
– Он от тоски и для бодрости годится. От головной боли, от давления. Две чайные ложки на стакан. Но смотрите, кипяток надо наливать хитро – в четыре приема через одну-две минуты. Теперь пускай настаивается минут двенадцать. Что еще в нем хорошо – его можно держать трое суток.
– Иван Петрович, – спросила Галия вкрадчиво, – вам не нужны работники на летний сезон?
– Нужны, и работницы тоже. – Он засмеялся.
– У меня четыре племянника, они могли бы помочь и научиться у вас…
– Поговорим. – Он кивнул Галие, окинул ее взглядом, очень мужским, как заметила Катерина Николаевна. Не по нему, а по зардевшемуся лицу Галии.
Катерина Николаевна удивилась – мужчины обладают способностью слышать то, чего не произносит женщина… А если так, Леший тоже слышит то, о чем не говорит она? Сердце подпрыгнуло. Неужели он слышит все, что она не произносит вслух?
Прощаясь, индийские женщины одарили Ивана Петровича кожаным бумажником с пожеланиями держать его полным, ключницей и… кальяном. Он долго крутил его, потом Галия объяснила, как с ним обращаться.
– Приезжайте – покажете, – пригласил он. – Вместе покурим…
Всем – пяти индианкам, а также Галие и Катерине Николаевне – он вручил баночку меда, визитную карточку, на которой светилась и переливалась желтая голографическая пчела.
Через месяц из Нью-Дели руководитель женского комитета прислала благодарственное письмо за экзотический день на пасеке… Галие Сейдашевой.
12
Катерина Николаевна была права – Леший относился к числу мужчин, которые знали, о чем думает женщина, даже если не говорит об этом.
Он вышел из джипа с тонированными стеклами у входа в небольшую клинику на окраине Гонконга. Поскольку все переговоры провел Сергей Антонович, Алексей отдавался в руки докторов без колебаний.
Когда он догадался, что Катерина никак не предохраняется при встречах с ним, в первую минуту его сердце распирало от счастья, а в следующую – сжалось от боли. Она хочет от него ребенка! Но… как он мог ей дать то, чего она хочет? После того, что с ним произошло?
Четыре года назад Алексея Соболева схватили на улице в Шанхае. Это случилось поздно вечером, когда он вышел из дома китаянки, подруги Сергея Антоновича. Сам он остался у нее, а Алексей собирался поехать в гостиницу.
Ему накинули на голову черный пластиковый мешок, затолкали в машину – по стрекочущему звуку распределительного вала он узнал военный «газик» советского производства. Они еще бегают в Китае.
Алексей обнаружил себя в клинике, но не в Шанхае, как понял он, а в Гонконге. Холодея от ужаса, прислушивался к голосам медсестер – женщины говорили довольно громко. Он хорошо понимал их, но чем дольше слушал, тем становилось яснее – его собираются наказать со средневековой жестокостью. Сказать, что кровь стыла в жилах, – нет. В таких случаях, понимал он, нужна ясная голова. А она может быть такой только в том случае, если кровь нормальной температуры.
Итак, его не собирались резать без наркоза, все произойдет по канонам хирургического искусства. Уже хорошо. Но после этого он останется… скопцом. А это плохо.
Алексей предполагал, за что ему уготована такая месть – он отказался отдать патент на кевларовый маскировочный халат. Эта вещь, над которой он работал долго, получилась на редкость прочной, она могла спасти жизнь любому, кто наденет его… А налаженное производство таких халатов озолотит владельца. Он точно не знал, кто именно требовал у него этот патент, вряд ли спецслужбы, вполне возможно, это бандиты. Он отказался.
Глубокой ночью Алексей почувствовал прикосновение холодной руки и открыл глаза. Он увидел лунообразное лицо в слабом свете бледных голубоватых ламп, услышал шепот.
– Сергей-Антон просил не беспокоиться, – быстро проговорила женщина и растворилась в темноте.
Не беспокоиться? – заколотилось сердце. Сергей-Антон…
Да, это разумно, не беспокоиться. Какой толк – ему отсюда не убежать. А вот Сергей-Антон – это хорошо. Значит, Бирюков знает, где он, уже надежда…
После операции Алексей очнулся и снова увидел круглое лицо. Женщина улыбалась ему.
– Вазэктомия, – прошептала она. – Не так страшно.
Алексей примерно представлял, что это такое. Тоже не подарок судьбы, но не такой безнадежный вариант, как тот, к которому его приговорили…
Позднее по медицинским книгам Алексей изучил все, что с ним сделали. Когда эти книги наконец перестали подпрыгивать у него в руках, а сердце заходиться от безысходности, он понял, что на такую операцию мужчины, которые не хотят иметь детей, идут добровольно.
«А я? Я хочу иметь детей?» – спросил себя Алексей. Да какие дети, от кого? Рядом нет женщины, вдохновившей бы его на отцовство. А значит, он не потерял так много, как ему показалось сначала.
Потерять – это утратить то, что тебе дорого, что необходимо. А если все так, как уверяют доктора в своих исследованиях, размышлял он, и операция не повлияет на влечение, значит, он может получать удовольствие от близости с женщиной, еще большее, чем прежде. Именно так – ему не надо опасаться, что он случайно станет отцом. Один из эскулапов даже написал: «Если вас попытаются обвинить в отцовстве после такой операции, немедленно настаивайте на генетической экспертизе. Вы можете заработать на встречном иске к той, которая вас хочет сделать отцом не вашего ребенка». Моральный ущерб! Это, конечно, американец.
Теперь Алексей знал все, что происходит в его мужском хозяйстве. Итак, в том, что он сполна отдает женщине, больше нет сперматозоидов. Но они образуются там, где им положено, там же гибнут, запертые наглухо. Он живо представил себе картину – протоки, по которым они выходили и попадали туда, куда устремлялись, перевязаны. Они рассасываются, а продукты распада попадают в кровь. Вот и все.
Как всегда, после детального и точного представления о происшедшем Алексей успокоился.
Он решил перебраться в Австралию, в Сидней, в пригороде которого жили его родители и многочисленные родственники, выманившие из России семью Соболевых. И продолжать заниматься бизнесом.
Он попрощался с Сергеем Антоновичем.
– Я вам благодарен, вы меня вытащили из… В общем, вы не позволили довести дело до необратимого…
– Это она помогла… – В его голосе послышалась нежность.
– Но она… ваша женщина… – сказал Алексей, – она это сделала ради вас.
– Верно, – кивнул Сергей Антонович. – Она подменила бумаги. Тебе сделали не ту операцию, к которой приговорили поклонники твоего таланта. – Он усмехнулся. – Видишь, как высоко они оценили патент на кевларовые маскхалаты. – Он вздохнул.
– Вы думаете, это они?
– Скорее всего, – кивнул Сергей Антонович. – Милая девчушка рисковала, перекидывая тебя в группу, которую подготовили для обычной операции для китайцев. – Губы Алексея дернулись – ничего себе, обычная. – Мне оставалось быстро состряпать паспорт на имя британца Алекса Варда. Спасибо нашей общей знакомой – Шейла не упиралась, взяла тебя в мужья. Она дала расписку, что согласна на твою операцию. У нее двое детей, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Алексей. – Гонконг британский, но с китайскими заморочками.
– Да, для миллионов китайцев вазэктомия – обычная операция. Между прочим, в Америке полмиллиона здоровых особей тоже пошли на такую, причем добровольно. – Он усмехнулся. – Стопроцентная контрацепция, ничто другое не дает такого выхода. Гуляй напропалую, безопасно.
– Я думаю, Шейла осталась довольна, – заметил Алексей.
– Ты бы знал, какой долг висел над ней за ее распрекрасный замок. После смерти глупого и наивного мужа-миссионера она осталась почти без цента…
А теперь Алексей лежал в палате после новой операции, которая обещала вернуть ему утраченную, или, сказать точнее, отложенную возможность стать отцом. Он не опасался неудачи, потому что удача нужна не только ему, но и Кикиморе…
После наркоза, словно выныривая откуда-то из глубин океана, он наткнулся на догадку, которая никогда прежде не приходила в голову. Сергей Антонович. А не его ли караулили бандиты возле дома китаянки? Может быть, это для его головы приготовили черный пластиковый мешок, который по ошибке накинули ему на голову?
От резкого толчка сердца Алексей снова погрузился в глубины наркотического сна. Ему дали хорошую дозу перед операцией. Наконец усилием соли он вытащил себя из провала.
Женщина Сергея Антоновича была наполовину китаянка, наполовину англичанка, может быть, она подставила его? Ведь Бирюков после операции объяснил Алексею, что его выследили китайцы. Те, которым он отказал в патенте на кевларовые маскхалаты.
Алексей почувствовал, как тело взмокло. Возможно, поэтому такое горячее участие принимает в нем Сергей Антонович? Но неожиданная мысль обрадовала: это обнадеживает еще больше – отсюда – а это скорее всего госпиталь какой-то военной базы – он выйдет в полном порядке.
Наконец Алексей открыл глаза. Ночь, иссиня-черная, проглядывала между ребрами жалюзи. Он хорошо знал такие китайские ночи. Он протянул руку, взял наушники с тумбочки и надел. Ему хотелось музыки, и он услышал ее. Звуки оркестра напомнили о шуме океана, он снова увидел Кикимору и себя на берегу моря, он чувствовал ее прохладное тело, сжимал его в объятиях и согревал… Теперь он может дать ей все.
Когда Алексей проснулся, наушников на голове не было. Не слышал он и музыки волн, но ощущал покой и защищенность. Ему казалось, он вернулся в безопасную темноту материнской утробы. Жаль, что ему не принять утробную позу – в паху начинало ныть, наркоз отходил. Он постарался заснуть.
Утром его разбудила медсестра и сказала по-английски:
– Мистер Вард, к вам пришли.
У нее за спиной стоял Сергей Антонович.
– Привет, – сказал он.
– Привет. – Алексей протянул руку.
– Спешу сообщить, что теперь Алекс Вард может умереть. Навсегда. Алексей Соболев может делать все, что ему заблагорассудится.
– На самом деле? – Алексей испугался, что его губы лопнут от улыбки.
– Да, доктор проверил. У тебя все работает как надо. – Он засмеялся. – Теперь, если кто-то объявится и скажет, что ты отец, не отвертишься. Я на минуту, отдыхай, увидимся. – Он помахал рукой и вышел.
Алексей почувствовал, что может встать, он спустил ноги с кровати и пошел в ванную. Сбросил халат и оглядел себя. С опаской взглянул ниже пояса. Он не вникал, как развязывали то, что завязали. Делали ему лапароскопию, вспомнил он мудреное слово, или хирургический разрез, он тоже не знал. Все не важно, важно лишь то, что сказал Сергей Антонович.
Он вернулся в комнату, включил телевизор. Показывали последние приготовления к событию века – торжественной передаче Гонконга под юрисдикцию Китая.
Ну вот и все, Алекса Варда больше нет, остались вещи в его кабинете в «Грэйндже». Временно. Главную ценность заберет Кикимора. Без сомнения, у нее получится.
Он вспомнил круглые зеленые глаза Кикиморы, когда портье в Париже в крошечном отеле близ Монмартра с громким названием «Ривьера» обратился к нему: «Мистер Вард, вам прислали факс».
Когда они вошли в номер, Катерина спросила:
– Это… твое третье имя? А еще какие я не знаю?
– Ты знаешь все – Леший, Алексей Соболев, Алекс Вард.
Она пристально посмотрела ему в лицо, но больше не задавала вопросов…
На следующее утро Сергей Антонович приехал к нему с большой дорожной сумкой.
– Собирай вещи, – скомандовал он. – А чтобы не терять времени и не мучить меня догадками, – сказал он, опускаясь на стул напротив Алексея, – объясни, что ты имел в виду под словом «финал». Помнишь, ты сказал, что мы можем рассчитывать на патент, если финал будет успешным?
– Ребенок. Вот что значит финал. – Алексей улыбался, кидая в сумку рубашки, следом – носки, футболки.
– Ого? – Сергей Антонович вскинул брови.
– Мой… – уточнил Алексей, – и…
– …и Катерины, – закончил за него гость.
– Какой хороший Куратор, – усмехнулся Алексей.
– А ты сомневался?
– Ни одной секунды.
– Стало быть, придется подождать. – Сергей Антонович вынул из кармана рукавицу. Повертел ее. – «Ле Кики», – прочел он лейбл. – Можно подумать, французское название. – Он усмехнулся. – Если честно, я долго не мог понять – откуда такое. Теперь у матросов нет вопросов – Леший и Кикимора. Из детства, да? Гм-м. Я не помню – в русских сказках разве… они могли пожениться? Леший – он из леса. А Кикимора – болотная.
– Кикиморы бывают не болотные, – поправил его Алексей. – Катина мать сшила костюм… сухопутной Кикиморы. – Он засмеялся.
