Текст книги "Леший и Кикимора"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
3
Подарок? А если этот подарок Лешего означает «спасибо за все»? – с тревогой думала Катерина Николаевна. Значит, конец двойной жизни? Тогда что ей делать с собой?
С тех пор, как она встретила Лешего в Сиднее четыре года назад, она жила внутри круга, очерченного им. Впрочем, сказать точнее, это произошло раньше, в его круг она попала в детстве и не выходила из него, сама о том не подозревая. Ее жизнь сложилась так, будто на самом деле Алексей Соболев, он же Леший, определил ее жизнь навсегда.
Так что же будет с ней, если это последний привет от Лешего?
Катерина Николаевна оглядела свой кабинет – как много в нем переменилось. Поддавшись общему настроению, она унесла домой все, что считала ценным для себя. Ценность вещей измерялась не их стоимостью, а градусом любви, с которой дарили ей подарки «дорогие подруги».
Она работала в самом главном женском комитете страны, который называла комитетом ВИП-Дам. Она сама придумала это название, по созвучию с именем популярного в ту пору актера – Ван Дамма. От неистовых побед крутого супермена захватывало дух.
Но лингвистическая сущность названия была более осмысленной. Оказавшись за мраморным порогом старого особняка в тихом переулке в центре Москвы, Катерина Николаевна Лосева почувствовала, что у нее тоже захватило дух. Правда, никто не махал кулаками, но гордая осанка начальниц, их тихие голоса, прямые спины, классические дорогие костюмы – все дышало мощью и силой. Это были ВИП-Дамы. Каждая.
Коллега Галия, которой Катерина изложила свои умозаключения, оценила находку:
– Комитет ВИП-Дам – классно. Но только не говори, даже своей начальнице, кто первый навел тебя на эту мысль.
Она и не говорила. Потом Ван Дамм вылетел из обоймы идолов, но придуманное название прижилось, она сама слышала, как начальница говорила кому-то по телефону:
– Нас называют комитетом ВИП-Дам, я полагаю, здесь нет ошибки…
Катерина Николаевна встала из-за стола, подошла к окну. За двойными рамами лежал серый снег, дул ветер, голые деревья колебались, терлись друг о друга ветками, словно пытались согреться.
Она поморщилась. Согреть друг друга… Смешно – эти параллели… А что смешного? На самом деле два полена горят ярче, чем одно. Она помнит, как в детстве Леший разжигал костер. А потом они прыгали через него в костюмах: он – Лешего, а она – Кикиморы.
Такое она видела еще раз, далеко отсюда, в другом полушарии, где люди ходят вверх ногами. Наверное, поэтому все там и произошло.
Обхватив себя руками за плечи, она смотрела вниз с третьего этажа. Особняк старинный, поэтому третий этаж все равно что пятый в современных домах. Тополя и липы стоят в кружок, они оголились, между ними образовался колодец. Надо же, никогда раньше не замечала, удивилась она. А когда ей замечать? Работала, не поднимая головы, это сейчас и телефон молчит, и гостей в особняке почти нет. Как сказала Галия, они живут в режиме ожидания, словно включенный компьютер, на котором никто не работает.
Катерина Николаевна не сводила глаз с колодца – похож на ее собственную жизнь? Пожалуй. В глубине – то, что было с ней, начиная с того момента, как она помнит себя. Детство в компании Лешего, университет, работа, а потом поездки… к Лешему.
Поездки к Лешему – звучит забавно.
Она подняла голову и взглянула вверх. Серое небо не собиралось обнадеживать светлым и ясным будущим. Неизвестность такого же цвета. Катерина Николаевна почувствовала, что руки занемели – она слишком крепко охватила себя за плечи. Такую позу она называла «держать себя в руках». Пальцы побелели, а плечи напряглись, казалось, они никогда не обмякнут и не станут податливыми.
Податливыми? – усмехнулась она. Они такими никогда не были. Кроме как под руками одного человека.
Она поморщилась. Да, забавная игра, вместо обычной жизни ждать командировок, а в них – встреч с Алексеем Соболевым, то есть Лешим.
Отвернувшись от окна, снова обвела глазами комнату – что еще забрать домой? На память?
Вон ту картину – танцующая индианка знаменитой художницы Амриты Шергил, подлинник. Она не оставит здесь и бумажных японских журавликов, которые разноцветными гирляндами висят в простенке между окнами, – подарок женщин из Хиросимы. Под ними – широкоспинный глиняный слон, покрашенный в серо-зеленый цвет. Этого здоровяка, размером с табуретку, она тащила из Хошимина.
Всем вещам она найдет место дома, хотя у нее, как говорит племянница Саша, не дом, а музей мирового искусства. И хорошо, будет на что посмотреть, когда станет старой и одинокой.
Одинокой? Конечно, одинокой, ей не с кем заводить собственных детей. Ни в одном мужчине не встретила возможного отца. Те, кто попадался, казались… Катерина Николаевна поискала подходящее слово, чтобы с наибольшей глубиной выразить недовольство возможными претендентами на высокую должность отца ее детей. Малозначительными, вот оно, это слово.
Собственная жизнь проходила в иной плоскости, где нет места обычному мужчине с его обыденными потребностями – яичница на завтрак, кофе, чистая рубашка, газета, телевизор… Она жила в этом особняке, а не дома. Из него вылетала в другую жизнь, где говорила на другом языке. Она питалась нектаром восторгов, причиной которых являлась страна, откуда она явилась, и, смела надеяться Катерина Николаевна, она сама тоже была причиной, в какой-то мере. А когда в одном из таких «вылетов» встретилась – снова – с Лешим, о каких мужчинах она могла думать?
Но в общем-то, признавала она, все люди малозначительны, если не пытаться узнать их по-настоящему. А узнать – это тяжелый труд. Для нее – никчемный.
Что ж, она отошла от окна, если Леший делает ей прощальный подарок, следует задуматься о будущем.
Сосредоточиться на племяннице Саше? Предложить ей из Дома студентов переселиться к ней, чтобы они привыкли друг к другу? Чтобы Саша для нее стала больше, чем племянница, а она для нее – больше; чем тетя? А потом, через много лет, Саша станет ее… кем? Компаньонкой? Опекуном?
Но она привыкла жить одна. Трудно представить, что кто-то будет дышать через стенку, ходить по коридору, хлопать дверью ванной, включать воду. Произносить слова, на которые надо отвечать.
Катерина Николаевна почувствовала, как заныло внизу живота. Так вот она, истинная причина ее нынешней тоски, – физиология. Она прислушалась к себе, тянущая боль повторилась – предвестница ежемесячного неудобства.
Она усмехнулась. После возвращения из поездок, точнее, после встреч с Лешим она ловила себя на странном желании – однажды не обнаружить такой боли. Не знать ее ровно девять месяцев. Она рисковала, заметив, что Леший не беспокоился ни о чем с самой первой встречи, не обременял себя ничем…
Но фокус, как насмешливо говорила себе Катерина Николаевна, не удался. Боль приходила без задержки, словно подчиняясь бою курантов. Почему? – с досадой спрашивала она себя, когда надежда в очередной раз утекала… А потом задавала себе другой вопрос: разве бывают дети у Лешего и Кикиморы? Нет.
Леший ответил ей точно так же, когда она спросила его, есть ли у него дети.
– Ты слышала когда-нибудь, чтобы у леших были дети? Я – нет.
– У кикимор тоже, – пробормотала она. – Им не за кого выходить замуж.
Они болтали в ту ночь в его домохаусе, как он называл прицеп к «лендроверу». Она уперлась локтем ему в грудь, он поморщился:
– Между прочим, у тебя очень острый локоть, почти как нос у Кикиморы. Ты не думаешь, что между ребрами просверлишь дырку? – Он поерзал. – Прямо над сердцем.
– Тогда через нее я загляну тебе прямо в сердце, – сказала она, не убирая локоть.
– Что ты хочешь там увидеть? – спросил Леший, приглаживая ее жесткие светло-рыжие кудри.
– Какое место я занимаю.
Кудри не поддавались, они падали ему на лицо. Он ухватил губами один завиток и потянул, распрямляя. Потом отпустил, и тот, словно пружина, подпрыгнул вверх.
– Ты устроилась в моем сердце с самого рождения, – пробормотал Леший.
– Но я родилась, когда тебе было семь лет. У тебя было тогда совсе-ем маленькое сердце…
– …но уже готовое тебя принять. – Он произнес это с таким чувством, что Катерина засмеялась.
– Я помню твои пышные светлые волосы. – Она прошлась рукой по голой голове Лешего. – Ты так коротко стрижешься, чтобы голова не потела?
– Чтобы здешние насекомые не перепутали мою шевелюру с бушем, с кустами и зарослями.
– Ты говоришь прямо как англичанин, – засмеялась она. – Мои «дорогие подруги» из Британии больше всего боятся жуков и пауков. Даже сильнее, чем безработицы и террористов. – Она засмеялась, а ее рука замерла на темени. – Ты знал, что мы с тобой встретимся? – тихо спросила она.
– Конечно. Я ждал. Ты сама сказала, помнишь? Ты удивила меня – какая мудрая малышка, которая еще не носила… лифчик…
Она отдернула руку и отстранилась от него.
– Никогда не думала, что ты замечал такое. – Катерина покраснела, как могла покраснеть малышка Кикимора, если бы знала, на что он обратил внимание.
– Заметил. Ты сняла футболку, когда наряжалась в костюм Кикиморы. Такая бесстыжая… Фу. – Он приподнялся и поцеловал ее в щеку. – Ты сама-то помнишь, что напророчила? Что тебе будет тридцать шесть лет…
– А мне сейчас почти столько.
– Значит, ты настоящая Кикимора. Ты не выходила замуж, правда?
– Нет, – сказала она. – Разве кикиморы выходят замуж? А лешие? – Она напряглась.
– Ты красивая Кикимора. – Он не ответил.
– Все кикиморы красивые, – сказала она. – Только им нет пары. – Она забарабанила пальцами по его ключице. – Но это не важно. Я независимая женщина. Я летаю над миром…
– На помеле? – полюбопытствовал он.
– Кикиморы не летают на помеле. Они не ведьмы…
То была их первая встреча во взрослой жизни, а потом – другие. В разных странах, разных городах. В прошлом сентябре в парижском кафе они ели воздушные пирожные и слушали, как тихо падают листья с каштанов. А весной, тоже прошлой, в апреле, пили кофе на берегу озера Серпентайн в Гайд-парке, в Лондоне. Их веселили нахальные воробьи – налетали на недоеденную картошку на соседних столиках и истошно чирикали: «Мое! Мое!» Ей вдруг померещилось, что она тоже может превратиться в воробья, сядет на плечо Лешему и чирикнет: «Мое!» А что удивительного – Кикимора может…
Катерина Николаевна гордилась собой – до сих пор никто из коллег и начальниц не заподозрил ее, как она называла это, в отклонении от маршрута. Приходилось хитрить, если ехала не одна, а с делегацией. «Отстегнуть» коллег помогал Леший. У него везде находились знакомые, он присылал машину, дам везли на сезонную распродажу, подальше…
Она вздохнула, но с некоторым облегчением. Хорошо, что этого все-таки не случилось, выхватила она главную мысль из всех, которые только что прокрутились в голове. Родить ребенка, не спрашивая мужчину, хочет ли он стать отцом, – безумие. И хорошо, что ноющая боль внизу живота совершенно точно дала ей понять: на этот раз тоже ничего не получилось.
Она ведь не глупая девочка, а взрослая женщина и понимает, что Леший не просто бизнесмен. Вся его жизнь подчинена работе, о которой он не говорит. Это письмо о подарке – не сигнал ли ей? Он может исчезнуть снова – лет на сто.
Боль отпустила, значит, она снова способна рассуждать здраво, похвалила себя Катерина Николаевна, настроение поднялось. Она не сомневалась в истинной причине своей угнетенности – в отличие от многих женщин она хорошо знает, что такое ПМС. На Западе давно изучили предменструальный синдром и объявили болезнью не только из-за сильных физических страданий. Главная опасность – в депрессии, она охватывает многих, она способна подтолкнуть к непоправимым поступкам, даже к самоубийству. Особенно если погода похожа на сегодняшнюю – мрачное небо, нет намека на солнце, резкий, холодный ветер.
Катерина Николаевна, ощутив временную легкость в теле и в уме, быстро подошла к столу. Да о чем она думает? О том, что может случиться через тридцать лет? О старости? Кто сказал, что она столько проживет? А если ей на голову свалится цветочный горшок с чужого балкона или сосулька с крыши? Зачем морочить себе голову? Что надо сделать, так это выполнить волю Лешего. Если ты, дорогая подруга, попала в его круг на столько лет – не дергайся.
Подарок следует забрать. И жить дальше. Если комитет ВИП-Дам останется в этом новом мире, значит, она должна будет говорить с «дорогими подругами» об экологии, об опасности озоновых дыр для жизни человечества, о проблеме терроризма, а не о страхе перед термоядерной войной, как прежде. А может быть, она снова поморщилась, даже обсуждать, что лучше всего помогает при ПМС. Но главное в другом – она снова будет ждать командировок, в которых… кто знает, может быть, снова встретит Лешего.
Катерина Николаевна давно поняла: заморским гостьям все равно, что обсуждать. Большинство из них участвуют в женском движении, в разных акциях, чтобы занять себя делом и найти способ общения. В западной жизни мало бытовых проблем у женщин среднего класса, но есть деньги, время. В мозгах остается много свободных клеток. Чтобы они не закисли, иностранные дамы становятся активистками.
К тому же, подумала Катерина Николаевна, ей следует заняться собой. Гостья из Индии подарила книгу, автор которой обещает научить ее, как помолодеть на пятнадцать лет. Если она начнет грамотно питаться, делать нехитрые регулярные упражнения, правильно мыслить, это возможно, уверяет он. Почему бы не попробовать? Сегодня же, как только приедет домой, сразу откроет книжку и приступит.
Потом… перекладывая на столе папки с бумагами, подумала она, можно наконец сдаться и подружиться по-настоящему с Галией Сейдашевой, которая давно этого хочет.
Галия, между прочим, своим примером утвердила в ней мысль, что надо обратить внимание на племянницу сейчас. Действительно, все, что у нее есть, останется Саше. Галия совершенно права, Сашу следует научить многому, чтобы она умело распорядилась тем, что получит от тетки. Галия занимается своими племянниками вплотную. И вообще, может быть, написать завещание уже сейчас?
Катерина Николаевна снова поморщилась и сняла сумочку с ручки кресла – без спазгана не обойтись. Она вынула бордовую косметичку, порылась в ней и выдавила таблетку из пластикового гнезда. Бросила в рот, подняла чайник, покачала. Пусто. Она проглотила лекарство, стараясь не ощущать горечь.
А не напоминает ли тело этой болью, что пока рано писать завещание? Что все еще возможно, она в полном расцвете сил?..
Катерина Николаевна почувствовала, что боль отступает, и облегченно улыбнулась. Нет уж, все равно напишет, потому что у Саши есть брат и сестра. Саша ее девочка, по духу. Они понимают друг друга.
Перед глазами возникла идиллическая картинка: у Саши и Миши – а она наверняка выйдет замуж за нынешнего бойфренда – огромная пасека. Ряды ульев тянутся через васильковое поле до самого бора. Рыжеволосые мальчики и девочки – сколько? Катерина Николаевна сощурилась – не сосчитать, они же носятся, как… лешие, в широкополых шляпах с сеткой от пчел, играют среди цветов. Она переводит взгляд, полный неги, вправо – там белеет клеверное поле, потом влево – розовое кипрейное. А где-то в дальней дали, но тоже на землях Саши и Миши, цветет фацелия, которую она никогда не видела. Но она вот-вот расцветет, и Катерина Николаевна поедет туда… верхом. На серой, в яблоках, лошади…
Она засмеялась и покрутила головой. Особенно здорово про лошадь. Никогда в жизни не сидела в седле. Только в повозке, в давнем детстве. С Лешим.
Она прислушалась. При мысли о Лешем сердце не дернулось в печали. Значит, все нормально в организме и в голове.
«Да, ты забыла еще об одном счастливом видении, – напомнила она себе, – в Мишину клинику, в которой лечат пчелоужаливанием, стоит очередь…»
Катерина Николаевна тихо засмеялась. Вот это и есть маниловщина, все как у классика русской литературы. Когда работала в Институте русского языка имени Пушкина, она долго втолковывала одному филиппинскому юноше, что значит слово маниловщина. И только когда перечислила несколько однокоренных слов – подманивать, приманивать, он сообразил и сказал:
– Обманывать.
Это точно. Но обман, как говорят поэты, бывает сладостным. Поэтому чай, который она сейчас выпьет, будет без сахара. Сладости и так достаточно.
4
Это было четыре года назад. Катерина Николаевна – не Катя и не Катерина, ВИП-Дамы считали непозволительным для сотрудников ощущать себя людьми без отчества – готовила план пребывания гостей из Индии. Она так глубоко ушла в дело, что от резкого телефонного звонка подпрыгнула на стуле.
Мужской голос сказал:
– Здравствуйте, Катерина Николаевна.
– Добрый день, – ответила она, пытаясь узнать голос, но он был чужой.
– Я… ваш сосед.
– Сосед? Сверху? Снизу? – с беспокойством бросала она вопросы. Неужели не закрыла кран или…
– Сбоку. – Он засмеялся. – Сосед, но не по дому.
Катерина Николаевна почувствовала, как дрогнула рука. «Вот ведь… Кикимора! Вечно спешишь», – одернула она себя. Быстрая реакция, которой она всегда отличалась, подсказала ей, кого ВИП-Дамы называют «соседями». Хотя и не такие уж соседи, разве что по московским меркам – от их особняка до Лубянки можно дойти пешком.
– Простите, – пробормотала она.
– Охотно, – было слышно по голосу, что мужчина улыбается, – если вы согласитесь со мной встретиться.
Она молчала, опасаясь снова попасть впросак. Катерина Николаевна знала, что все выезжающие за границу рано или поздно оказываются в поле зрения таких сотрудников. В Институте Пушкина она их не интересовала, были другие, более опытные, к кому они обращались… А здесь… здесь, стало быть, она тоже интересна.
– Вы молчите? – спросил он.
– Да, конечно, приду, – ровным голосом отозвалась она. – Я вас слушаю – куда, когда.
– Вы сговорчивы, Катерина Николаевна. – Мужчина говорил нарочито тихо. Она чувствовала, как краснеет. – Хорошо, не стану вас больше смущать. В шестнадцать тридцать в Елисеевском гастрономе. Возле… ананасов.
– Возле… чего? – изумилась она. Сто лет не заходила в этот распрекрасный гастроном. – Там продают ананасы? – Потом хлопнула ладонью себя по губам.
– Если будете… сговорчивы, – он подчеркнул это слово, – вас угощу ананасом.
– В шампанском! – выпалила, будто… леший дернул ее за язык. Она снова хлопнула себя по губам.
– Вариант будет рассмотрен, – со смехом пообещал он.
– Извините, ради Бога, – багровея от смущения, проговорила в трубку Катерина Николаевна, – не знаю, что на меня нашло.
– Все в порядке. Ваша непосредственность весьма привлекательна для иностранных дам. Ее оценили ваши «дорогие подруги». Такие нежные письма, впору позавидовать, что они не ко мне…
Значит, читает? И не только он, сама себе ответила на вопрос.
Мужчина попрощался.
Катерина Николаевна положила трубку, слушая гулкий стук собственного сердца. Что теперь?
Катерина Николаевна Лосева никогда не воображала себя кем-то вроде особы, известной под именем Мата Хари. Ее не привлекали лавры и той дамы, о которой перешептывались в буфете. Вчера Галия указала на нее.
– Смотри, смотри, – опустив глаза в чашку с кофе, почти не двигая губами, пробормотала коллега. – Видишь ту, в синем костюме? Ну… крупную, в теле… Седую. Про ее матушку недавно написали совершенно открыто, что Мата Хари ей в подметки не годится.
– А она? – тихо спросила Катя. – Сама?
– Она… Говорят, переводила самому Сталину.
Катя проследила за дамой в синем шерстяном костюме. Теперь, когда она отошла с чашкой кофе в самый дальний угол буфета, Галия заговорила без всякой конспирации:
– Между прочим, твоя начальница, когда была тем, кто ты сейчас, рыдала от нее. Самыми натуральными слезами.
– Мо-я! Начальница! – Катя вытаращила зеленые глаза.
– Да тихо ты. – Галия пнула ее под столом. – Я понимаю, тебе легче представить рыдающий телеграфный столб. Но это правда.
– Почему? – шепотом спросила Катерина.
– Принимали американок. А твоя стала делать пометки в блокноте.
– Ну да, ей же потом отчет писать.
– Но мадам взвилась: «Мы здесь говорим как подруги! Прекратить!» В общем, рассказывают, твоя не выдержала. Но я, как ты понимаешь, не просто сотрясаю воздух, я тебя предупреждаю.
– Записывать не буду, – помотала головой Катя. – Хотя у меня память наверняка не такая, как у нее.
– Видишь, она села в угол, лицом к залу. Профессиональная привычка. Она должна увидеть первой! Все и всех! – Галия залпом выпила кофе, который совсем остыл.
– А… ты встречалась с Куратором? – спросила она тихо и тотчас поняла свою оплошность. Лицо Галии стало непроницаемым лицом восточной женщины. Катя заметила то, чего не замечала раньше, – какое оно скуластое. Но через секунду снова стало прежним. Галия взглянула на часы и охнула:
– Прости, мне должны сейчас звонить! – схватила Катю повыше локтя, пожала и унеслась.
Катя уже сделала несколько кругов по магазину, останавливаясь то у сыра, то у колбасы, потом подошла к хлебному отделу и замерла, рассматривая булочки, баранки, сухари…
Она пришла рано, потому что усидеть на месте было невозможно.
Перед выходом сто раз осмотрела себя в зеркале – лицо, потом костюм, потом плащ. Она четыре раза перевязывала красный шарф, то заправляя его под воротник, то выпуская на волю, позволяя распластаться по всей длине серого плаща. Наконец она решила оставить так, как всегда, – навыпуск. Красный берет поглубже надвинула на лоб, опасаясь, что меднопроволочные кудри сбросят его с себя.
Ей очень шел и берет, и шарф, она купила их в Англии, в летней поездке. Они продавались с потрясающей скидкой – не сезон, поэтому ей хватило денег.
Сапоги были на каблуке, но удобном, поэтому она чувствовала себя твердо и уверенно. Когда под тобой неустойчивый каблук, то и мозги такие же, она поняла это давно. Итак, если уверена в себе, значит, не о чем волноваться.
Разглядывая булки и баранки, Катерина Николаевна не забывала следить за стрелкой часов. Когда до назначенной цифры осталось тридцать секунд, она развернулась и ровным шагом направилась к фруктовому отделу.
Он шел к ней со стороны чайно-кофейного. Она узнала его сразу и едва не выпалила ему эту новость. Но вовремя спохватилась – вряд ли Куратор обрадуется, что он такой заметный.
Мужчина в общем-то обыкновенный, не молодой и не старый, остролицый. Но особенный разворот плеч не скроешь под обычным плащом.
– Здравствуйте, Катерина Николаевна, – тихо сказал он. – Я узнал вас сразу.
Она улыбнулась. Ну вот, и он ее сразу узнал. Пускай радуется.
– Присмотрели ананас? – спросил он, кивнув на прилавок, где, ощетинившись, лежали чешуйчатые плоды невиданных Катериной Николаевной полей.
– Я в них не разбираюсь. – Она покачала головой.
– Понимаю, в детстве вас не кормили ананасами. В Алдане, в холодной Сибири, их негде взять.
«Он все про тебя знает», – сказала она себе.
– Я ваш Куратор, – сказал он. – Значит, ваш ангел-хранитель…
Она кивнула, не меняясь в лице. Приняла к сведению.
– Вы поедете в Австралию, – сказал он.
– Ку-да? Когда? – удивилась она.
– Вам скажут. Я жду подробный отчет об организации русских скаутов.
– Я ничего не знаю о них…
– У вас есть время подготовиться, а там – глядите во все глаза. У них давно никого не было от… нас. Объективность и точность.
– Я постараюсь.
– Ваши прежние отчеты я читал. Они мне понравились.
Катерина Николаевна кивнула:
– Я рада.
– Так как насчет ананаса? Я знаю в них толк, помогу выбрать. Хотите?
– Спасибо… – Она не стала отказываться. Почему бы нет?
Куратор на самом деле оказался знатоком – ананас, который он подал ей, был сладкий, зрелый, с легкой кислинкой. Но он не раскрыл тайну выбора. С тех пор Катерина много раз пыталась найти такой же. Ни разу не удалось. Видимо, какую-то часть жизни он питался одними ананасами, поняла она и поставила крест на своих попытках.
А наутро ее вызвала начальница и сказала:
– Катерина Николаевна, собирайтесь по-быстрому. Вы едете вместо меня.
– Куда? – спросила она, не решаясь поверить. – Вместо вас? – удивилась она. – Куда же?
– В страну кенгуру и коала. – На нее внимательно смотрела женщина с невероятно прямой спиной. Об этой спине ходили легенды: одни говорили, что к ее спине привязывали доску с рождения, другие – что она спала и до сих пор спит на гвоздях, третьи – что она служила в особых частях и дослужилась чуть ли не до генерала.
Но Катя знала – все это неправда, просто женщина неловко упала с лестницы на даче, а доктора собрали ее такой, как смогли.
– Скажу честно, я завидую вам, я там не была. Но у меня семейные обстоятельства. – Катерина Николаевна сочувственно кивнула, не спрашивая ни о чем. – Не печальные, а смешные. – Она вздохнула. – Моя дочь выходит замуж.
– Понимаю, но почему смешные? – не удержалась Катерина Николаевна.
– Она выходит в четвертый раз – официально.
– Вот это да! – Она не смогла сдержать восторга.
– Поскольку дочь говорит, что это в последний раз, я не могу… отказать… – Начальница развела руками. – Знаете, что меня удивляет больше всего? – Она сказала тихо, будто это секрет: – Где она находит таких дураков, которые готовы всякий раз вести ее в загс?
– Значит, в ней есть что-то такое… особенное… чего нет в других. – Катерина Николаевна пожала плечами.
– Они дураки. Почему тебя не видят? – внезапно переменила она тему. – У тебя кто-то есть?
– Нет, – сказала Катя. – Никого.
– Поразительно устроен мир. – Женщина сложила руки на высокой груди. – Ладно, значит, ты полетишь. Я уверена, найдешь общий язык с этими кенгуру. – Она поморщилась. – Австралийские дамы хотят видеть нашего человека на празднике Русского ребенка. Его устраивает женская часть организации скаутов. Ты знаешь о них хоть что-то?
– Почти ничего, – честно призналась Катерина Николаевна. – Они что-то вроде наших пионеров…
– У тебя ровно двое суток. Изучи вопрос. Да, имей в виду, ты летишь груженая, как верблюд. Много литературы и подарок. Он большой и важный.
– Что это? – с тревогой спросила Катя, у которой уже был опыт – она возила расписной самовар на Ямайку.
– Самовар, – сказала начальница.
Катя покорно кивнула. А руки заныли, вспоминая, как прижимали к себе коробку почти тридцать часов подряд.
Через два дня и две ночи Катерина Николаевна Лосева отчетливо представляла себе знак скаутов – цветок лилии, который всегда был знаком смелых и отважных, каким стремится стать каждый скаут на земле. Лилия – символ чистоты, не растет в грязной воде. Она не выносит неволи, даже если ее «темница» – хрустальная ваза со свежей водой. Настоящие скауты такие же – чистые в помыслах и делах…
Хорошо, все остальное изучит в самолете и на месте, приказала она себе, отправляясь спать.
Но сон стал иллюстрацией прочитанного – Катерина увидела себя во дворце, долго пыталась понять, где она – в штаб-квартире Национальной организации российских скаутов в Стратфилде, близ Сиднея, или…
Или она в Царском Селе. Ей улыбается светловолосый мужчина… Кто он – полковник Олег Иванович Пантюхов, основатель русского скаутского движения? Она подходит ближе… тоже улыбается… О Господи, ее бросает в жар – это же Николай Второй, а рядом с ним – царевич Алексей…
Глаза внезапно открылись, Катерина Николаевна услышала, как быстро и громко стучит сердце. Алексей… Царевич? Нет, Алексей – это Леший…
За окном громыхнула машина, ее подбросил «лежачий полицейский». Катерина откинула одеяло и привстала в постели, всматриваясь в зеленоватый кварцевый квадрат будильника. Три часа. Еще ночь. Снова опустила голову на подушку, пытаясь успокоиться. Она говорила себе, что волноваться не о чем, это не первая командировка в жизни.
Но как бывает перед каким-то важным событием, даже если среди бела дня кажется, что волноваться не о чем, в глухой час ночи наваливается страх, который трудно отцепить от себя.
Она плохо подготовилась. Она мало знает – вот о чем сигналил мозг, посылая видения из того, что начитала за последние два дня урывками. Ей некогда было читать, она собирала бумаги, книги, журналы, упаковывала их. Да еще самовар – нет, не она его выбирала, а те, кому положено. Ездили за ним в Жостово, где мастера расписали круглые металлические бока такими же яркими цветами, как известные на весь мир подносы. Ей надо привыкнуть к нему как к части своего тела – самовар нельзя сдать в багаж, раздавят или потеряется…
«Ну что ты дергаешься, – пыталась унять тревогу Катерина. – Столько часов в самолете – еще что-то прочитаешь».
В самолете Катерина успокоилась; как ей казалось и как кажется всегда, стоит пристегнуться в кресле – не ты уже отвечаешь за себя. Скажут, когда положить за щеку леденец, выпить воды, пообедать. Самое трудное решение, которое тебя обязывают принять, – это сделать выбор: мясо или рыба на обед? Курица или лангет? Даже вино выбирается само собой – следом за уже принятым решением.
Расслабившись от сытости и неназойливой заботы, Катерина Николаевна вынула из сумки файловую папку и лениво просмотрела листки с еще не освоенными данными по скаутам. Да о чем она волнуется? Ей все расскажут, покажут, объяснят. В таких поездках, она хорошо знала, лучше всего отдаться принимающей стороне.
Она собралась засунуть папку обратно и подумала, как свободно ей в кресле без самовара, снова порадовалась, что бортпроводница с крошечным золотым кенгуру на кармашке позаботилась о нем. Упакованный в коробку, перетянутую вдоль и поперек широким скотчем кофейного цвета, он занял отдельную ячейку в багажном отделении. Ничто не упадет на него, пообещала девушка, по тревожному лицу пассажирки оценив значимость вещи.
Она скользнула взглядом по длинному списку участников праздника Русского ребенка и в который раз отметила – русские имена и фамилии, написанные латинскими буквами, воспринимаются как чужие и чуждые. Не вызывают отклика в мозгу, потому что нет ассоциаций – настоящие иностранные фамилии такие же говорящие, как и русские: Смиты, Поттеры – те же Кузнецовы и Горшковы. Но фамилия «Кузнецов», написанная английскими буквами, – абракадабра.
Поэтому Катерина Николаевна не зацепилась взглядом ни за одну из них и засунула лист обратно в папку. Она вынула другой листок, на котором изложена краткая история скаутского движения в Австралии. Она порадовалась – кое-что и она уже знает. Например, что это движение в России возникло до революции в Царском Селе, царевич Алексей был одним из первых скаутов. Его привел отец, царь Николай.
Значит, ей все правильно снилось перед поездкой – царь Николай, его сын Алексей, подумала Катерина, отпивая минеральную воду из пластикового стаканчика и чувствуя некоторое облегчение на душе. Она справится…
После революции, читала она дальше, довольно скоро, скаутское движение покинуло Российскую империю, но отряды возникли в среде русских эмигрантов в Маньчжурии, Китае, на Филиппинах, в Южной Америке.
