Текст книги "Леший и Кикимора"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
5
– Так вы расскажете, что вас мучит? – повторил свой вопрос Сухинин, усевшись на свою полку. Свет в купе ослабел, была ночь.
– А видно, что мучит? – тихо спросила Анна.
– Вы как будто хлебнули чего-то… неприятного.
– Например, яда? Да? – насмешливо поинтересовалась она.
– Расскажите, я вам…
– Вы расшифруете формулу яда? – колючим голосом спросила она. – Вы и в этом разбираетесь? – Ей не нравился собственный тон, но она ничего не могла сделать с собой. Она защищалась от всевидящих глаз попутчика по фамилии Сухинин.
– А вас занимает именно она? Формула какого-то определенного яда? – спросил незнакомец без тени насмешки.
– До вашего вопроса – нет, не занимала, – нашлась Анна. – Но сейчас мне пришло в голову, что стоит заинтересоваться.
– Если просветление снизошло при общении со мной и вам любопытна именно формула яда, – неторопливо говорил он, – значит, у вас в голове сидело то, что давно просилось наружу. Просто вашей мысли не представлялось случая оформиться в слова. Мое предположение подтолкнуло к этому. Рассказывайте.
Анна колебалась. Она была не из тех, кто охотно и безоглядно поддерживает разговор с незнакомцами. И уж тем более рассказывает о себе первому встречному. Но сработал «эффект попутчика». Ты никогда больше не увидишь человека, с которым случайно встретилась в вагоне. Поэтому – вперед.
– Хорошо, – наконец сказала Анна. То, что этот человек рассказал ей о себе, ни с чем нельзя сравнить. Все блекнет.
Она выложила ему о выставке в Москве, о шиншиллах, которых там увидела, о бабушке, профессоре Удальцовой.
– Вам повезло, – ответил Сухинин сразу, как только она закончила.
– В чем именно? Или с чем, сказать точнее. Что вы имеете в виду? – Анна сыпала вопросами, словно желая заглушить словами возникшую досаду. Она не любила подчиняться чужой воле.
– В том, что вы встретили меня, – тихо заметил он.
Если бы она не видела спокойного лица и улыбки на губах, она бы отыскала у себя в запасе что-то дерзкое. Но это были слова человека, уверенного в том, что говорит правду.
– Гм, – хмыкнула она. – Почему это?
– Потому что я хорошо знаю химию, – ответил Сухинин.
– Но ведь вы… – Анна вскинула брови: он сочинил все, что рассказал ей до этого? Ведь его занятие так же далеко от химии, как ее еноты от…
– Понимаю, о чем вы подумали, – быстро кивнул он.
– Неужели? – Анна не удержалась и вложила в свой голос долю сарказма.
– Вы подумали, – он не обратил внимания на интонацию, – что я вас обманул своими россказнями. Но все – правда. И то, что я рассказал, и то, что я химик по образованию. Поэтому я вам предлагаю – покажите записи вашей бабушки, а они, я уверен, сохранились у вас в доме…
– Почему вы так уверены? Может быть, мы давно пустили их на растопку.
– Нет, – коротко ответил он.
– Интересно, почему «нет»? – Анна сощурилась. Ее серые глаза стали похожи на две щелочки, сквозь которые просачивается зимнее небо.
– Если ваша бабушка защитила докторскую диссертацию двадцать лет назад, как я подсчитал, значит, она не в первом поколении образованный человек.
– Ну да. Ее отец, мой прадед, тоже был вполне образованный. – Анна кивнула. – Вы не ошиблись.
– А это значит, что ваша семья соблюдает прежние традиции, в частности культуру хранения архивов. Я так и вижу, – он поджал губы, – амбарные книги вашей бабушки лежат в высоком шкафу. Вполне допускаю, – он улыбнулся, – что эти записи покрыты пылью. – Он улыбнулся.
Анна засмеялась:
– Вы всевидящий. Точно, пыли много. Бабушкины тетради лежат в шкафу в ванной. Моя мать заказала столяру специальный, до потолка, чтобы сложить их туда.
– Ага, значит, вы живете в центре Суходольска, – заметил Сухинин.
– Откуда вы… Впрочем, снимаю вопрос. – Анна усмехнулась. – Об этом и я могу догадаться. Только в центре Суходольска есть старые кирпичные дома с большой ванной. В нынешних ваннах ничего не построишь, не то что шкаф до потолка.
– Конечно, – согласился он. – Внимание к слову – и не нужна ума палата.
– Вы меня успокоили. И предупредили. За словами надо следить, – насмешливо заметила Анна, испытав странное облегчение. Внезапно ушло напряжение, пропало беспокойство от того, что она рассказала незнакомцу так много о себе.
– Если вы покажете мне записи, я смогу вычислить, что именно послужило причиной ее смерти и животных.
Анна оторопело смотрела на него. Вот так просто, да?
Она не задала вопрос, он прочел его в круглых немигающих глазах. Они очень подходили к гладкому большому лицу в обрамлении коротких светлых волос, к крупному, сбитому, как у спортсменки, телу.
– Если, конечно, причина на самом деле связана с ее работой.
– Когда она умерла, я была не в том возрасте, чтобы задаваться вопросами жизни и смерти, – усмехнулась Анна. – Но какие-то разговоры шепотом в нашем доме я слышала. Я даже помню, как бабушкины шашистки… это подруги, с которыми она играла в шашки, – поспешила объяснить Анна, – говорили, что нужно завести дело. Провести расследование… – Она поморщилась. – Но все быстро стихло, словно отдали команду умолкнуть. Но то, что вы говорите, наводит на мысль… которая, сказать по правде, приходила мне в голову. – Она вздохнула. – Мысль эта вернулась, когда я увидела в Москве на выставке голубых шиншилл. Рождения таких зверьков с нетерпением ждала бабушка. Но не дождалась.
– Шиншилла… какое странное название, – проговорил Сухинин.
– Его придумали американские индейцы племени чинча.
– В честь себя? – спросил Сухинин.
– Похоже. Из их шкурок они шили себе одежду. Мех очень легкий, нежный, теплый, тонкий даже на вид. – Анна потерла пальцами, будто пробовала на ощупь хорошо выделанный мех. – Потом туда пришли испанцы, примерно в 1500 году, мех шиншилл стали вывозить из Южной Америки. Его называли королевским, по цене он не уступал золоту.
– Как же зверьков не вывели совсем? – удивился Сухинин. – Этих шиншилл?
– Их бы точно не осталось, если бы не биолог Матиас Чаптмен. Я читала в бабушкиных статьях, что в 1919 году этот американец отправился в экспедицию и отыскал несколько шиншилл, вывез к себе. Это от них пошли все нынешние зверьки. Теперь их разводят на фермах, держат дома по всему миру. Они очень чистоплотные, некапризные. Легко уживаются с человеком и быстро дрессируются. Им нужна просторная клетка, примерно метр высотой, – она показала рукой, – пыль для купания, комбикорм и внимание. Они живут до двадцати пяти лет.
– Хороший срок, – заметил Сухинин. – Тяжело терять близкое существо, когда оно слишком быстро уходит. Даже если оно не только с усами, но и с хвостом. – Он усмехнулся и подергал верхнюю губу. На ней не было усов, но, видимо, прежде росли, подумала Анна. – Мне нравится, когда люди держат дома животных.
– Моя бабушка говорила, что живыми звери выглядят гораздо лучше, чем шубы из них, – кивнула Анна. – Она была, я думаю, самой первой, кто хотел сделать шиншиллу домашним животным. Иногда мне кажется, что если бы она этого не говорила, то сейчас еще жила бы…
– Вы на самом деле, Анна, хотите сказать, что вам приходила в голову мысль… что ваша бабушка, как и ее шиншиллы, погибли от… стороннего вмешательства?
– Что-то похожее… да.
– Почитайте внимательно ее записи, Анна. Если захотите обсудить – вот вам моя визитная карточка. – Он протянул картонку серого цвета.
Она взяла и, не глядя, засунула в карман брюк.
– Но у вас свои дела, причем такие… – она поморщилась, – от которых мне просто… грешно… – она усмехнулась, – вас отрывать.
– Мои дела – это дела моих ближних. Если случилось так, что вы оказались в их числе, я обязан исполнить то, что должен, – помочь, – просто сказал он. – Даже в субботу, которая для тех, на кого я работаю, день особенный.
– Значит, вы на самом деле тот, кем назвались? – спросила Анна, понимая, что колеблется – поверить в то, что он рассказал о себе, или нет. Слишком уж… странно.
– Вы не верите мне, – сказал Сухинин, не сводя с нее глаз. Глубоко посаженные, они насмешливо блеснули.
– Не совсем. – Она кивнула.
– Но почему? Отнеситесь к этому как к работе. К бизнесу, если угодно. Кто-то занимается мехами, которые человек надевает на себя…
– Кто-то – чужими мозгами, – подхватила Анна.
– Почему не душой? – тихо спросил он.
– Потому что никто не знает, что это такое. Душа – предположение людей.
Он не отозвался на се выпад. Он продолжил:
– Понимаете, Анна, я верю, что каждый из нас к чему-то готов, хотя сам не знает к чему, – неопределенно проговорил он.
– Ага, эту вашу готовность заметили на небесах и указали именно вам заниматься тем, к чему вы уже готовы?
Он поднял одну бровь. Потом опустил. Губы сложились в мягкую улыбку. Он смотрел на Анну и тихо говорил:
– Вы даже сами не знаете, как точно объяснили все, что произошло со мной.
– Ну да, и наутро вы себя ощутили… кем? Может быть, священником? Пастором?
– Нет. – Он усмехнулся. – Ни тем, ни другим. Сотрудником, если угодно, который издает и распространяет книги по определенной теме для прихожан церкви, а также всех людей, готовых принять то, что в них написано.
– А что в них такого написано? Можете сказать точнее? – настаивала Анна со странной для себя горячностью.
– То, что полезно прочесть всем, желающим изменить свою жизнь к лучшему. Получить от нее больше пользы, насладиться счастливым временем в кругу любящих.
Анна хмыкнула:
– Кто откажется. Как просто…
– Это на самом деле просто, – заметил Сухинин.
– Хотите предложить мне почитать? – Она насмешливо посмотрела на него.
– Нет, – коротко сказал он.
– Почему? – Она удивилась. – Если я правильно понимаю, человек вроде вас должен заманивать меня… таких, как я…
– Нет, – сказал он и улыбнулся.
– Не-ет? Но я слышала…
– Это не так, – сказал он. – Человек приходит сам, когда хочет, к тому, что хочет.
– Но вы наверняка хотите дать мне что-то почитать? Из того, что вы издаете? – спросила она.
– Нет.
– И это нет? Но почему? – Она покраснела.
– Вы не готовы.
– К чему я не готова? – Анна искренне удивилась.
– Понять, что в них написано.
– По-вашему, гм, – она поморщилась, – мне следует читать только книги по уходу за животными?
Сухинин засмеялся, молча склонил голову набок.
– Интересно, – пробормотала Анна. – Как интересно, – повторила она, ощущая сильную пульсацию крови. – Вы разрушили мои представления о людях, какими я представляла ваших… коллег.
– Разрушение стереотипов – это всегда движение вперед, – заметил он.
Анна подумала, что тысячу лет не видела мужчину, который разговаривал бы так, как этот. Обычно беседа – это пинг-понг, в котором слова вместо шарика. Короткие фразы, колкости, слова-пароли. Так говорят коллеги, приятели мужа, Витечки. Кидаются фразами из рекламы, которую крутят по телевизору.
Она устранилась от разговоров не только с ними, но и с самим Витечкой. А потом постепенно избавила себя от необходимости видеть его слишком часто. Она оставалась на звероферме, где в ее распоряжении отдельный домик. Прежде в нем ночевало областное начальство, а иногда – московское. Потом выстроили современную гостиницу, и Анна поселилась в доме, который никого больше не интересовал.
– А… ведь вы… – она откашлялась, потому что голос внезапно сел, внимательно оглядела лицо Сухинина, его высокий лоб, почти без морщин, – не из местных жителей.
– Почему вы так решили? – спросил он.
– У тех, кто живет в холодных местах, на лбу поперечные морщины почти с детства. Люди хмурятся на ветру. Говор у вас тоже не Суходольский.
– Неужели? – Он удивился. – А я-то думал, что уже врос в местную среду.
– Ясно, – усмехнулась она, – если до сих пор вам никто не сказал об этом, значит, вы или большой чин в своем деле, или вас просто очень уважают.
– А я думал, что говорю на «о», как все, как вы, например, Анна.
– Говорите, но есть тонкости, которые…
– Так-так-так… рассказывайте. – Теперь мужчина подался вперед. Анна почувствовала сладковатый запах. Ваниль?
– Вы откуда-то из южных областей, – сказала она. – Это все равно, как… – Она хотела сказать, что это как цвет шкуры енота. На Дальнем Востоке и в здешних северных лесах они отличаются оттенком. Но она решила не кидать ему кость.
– Вы не совсем правы, скорее я с запада. Не томитесь гаданием, я из Новополоцка, – сказал он.
– Вот как? Это же Белоруссия. Чем вас заманили сюда? Каким калачом? – Она засмеялась. – Неужели здешние места вам показались более хлебными? Между прочим, – она повела носом, – от вас пахнет ванилью.
– Отличное обоняние, – похвалил он. – Моя дочь, вы ее видели, собрала мне ужин. Она сама любит ванильные пончики. Принесла целую коробку. Вас угостить? – Он быстро повернулся к желтому пакету в углу на полке.
– Нет-нет. – Анна так яростно запротестовала, что он улыбнулся.
– Не хотите портить фигуру, – бросил он.
– Она уже испорчена, – фыркнула Анна, ожидая, что он, как обычно поступают мужчины, запротестует.
Но Сухинин промолчал. Странно, но его молчание она не восприняла как согласие с ней, а иначе. Этот человек скорее всего не считал для себя возможным обсуждать ее внешность. Анне это понравилось.
– Я приехал сюда, потому что мне выпало такое служение, – сказал он. – Я вам говорил.
– Служение, – повторила Анна. – Странное слово. Почему не служба?
– Нет. – Он упрямо потряс круглой головой. – Служение, Анна.
Она скривила губы и промолчала. Потом взглянула на часы. Тридцать пять минут двенадцатого. Соседи по купе не появлялись. Она подняла голову и посмотрела на верхнюю полку над Сухининым. Постель готова, проводница застелила еще до объявления посадки на поезд. Конечно, они ведь едут в вагоне «повышенной комфортности». В это понятие входит застланная постель. Но не для тех, кто спит внизу, они должны потрудиться сами.
– Наши попутчики играют в карты. – Сухинин перехватил ее взгляд.
– Откуда вы знаете?
– Я видел, как тот, что помоложе, клал колоду в нагрудный карман. Придут под утро.
– Почему?
– Играют в покер. – Он усмехнулся.
– Вы умеете?
– Играл. Давно. Когда работал рентгенологом.
– Но вы сказали, что вы химик по образованию…
– Это правда. Я работал инженером на химическом комбинате в Новополоцке. А потом закончил курсы рентгенологов и перешел в поликлинику.
– Ого. Как все гармонично в вашей жизни. Просвечивали людское тело, – Анна наморщила нос, – а потом стали просвечивать взглядом душу.
– Да нет, я скорее менеджер.
– Так вы поможете мне разобраться с формулами?
– Конечно, – сказал он. – Я вас жду.
6
Она лежала на полке, в купе была полная темнота. Сосед, казалось, уже спит. А она не могла.
По дороге в Суходольск Анна собиралась подумать. О том, что сейчас для нее важнее всего. Взглянуть издали на свою жизнь, в которой пора принять окончательно два решения. Но этот человек сбил ее с толку.
Странно, в который раз думала она, ее бабушка умерла внезапно, и сразу после нее все до одной шиншиллы ушли в мир иной. Есть ли связь?
Эта мысль давно не давала ей покоя, но сейчас, после поездки на выставку, она не отпускала ее. Анна вспомнила одну фразу, которую сказал ей попутчик. И спросила себя: а может быть, на самом деле пришло время? Все сошлось, ей непременно сейчас надо доискаться до причины, по которой ушли из жизни бабушка и ее дело.
Наверное, поэтому она с такой легкостью поддалась попутчику и рассказала ему.
Что ж, дома она исследует все записи, которые делала бабушка. Перелистает тетради в шкафу. Анна помнит, как сама предлагала матери все это выбросить. Но та не согласилась: «Давай не будем. Мне кажется, еще не время».
Она прочтет все материалы и найдет что-то, что наведет ее и Сухинина на мысль о том, что случилось тогда.
Анна знала: если ты делаешь один шаг, то немедленно происходит что-то. Только надо быть внимательной и не упустить. Надо заметить каждую мелочь…
Ничего себе, мелочь, одернула она себя, глядя из тени, в которой сидела, на попутчика. Мелочью его не назовешь. Метр восемьдесят, не меньше, ростом, килограммов девяносто весом. Она привыкла измерять вес и рост у зверей, поэтому с легкостью определяла у людей.
Анна со стоном повернулась на другой бок, когда вспомнила о второй проблеме, о которой собиралась подумать в дороге.
О Витечке.
…– Мам, тебе не хочется плакать, когда ты смотришь на нас с Витечкой? – однажды спросила она свою мать.
– А что? – Мать наморщила губы, ей не понравился вопрос.
– Я на его фоне – морская корова. А он, он… жук-плавунец.
– У тебя и сравнения. – Мать засмеялась. – Во-первых, если ты корова, то почему морская, а не пестрая домашняя буренка. А если он жук-плавунец… разве это плохо? Такой подвижный, быстрый… – Мать пошевелила длинными пальцами со свежим ярким маникюром, изображая движение лапок жука.
– Мам, брось.
– Анна, все в твоих руках. Ты можешь откормить Витечку. Попробуй.
Но, как она теперь понимала, уже тогда дело было не во внешней несхожести, а в чем-то другом. Когда она выходила замуж, она видела его и себя, ничто в его облике не поколебало ее решение. Витечка Воронин всегда был таким. Потому и Витечка, а не Виктор. Он как будто служил подтверждением того, что мужчина хорош собой в любом облике, если он на самом деле хорош.
Витечка оставался субтильным, как французик из кино. Она могла закрыть его своим телом так, что не разглядишь. Когда они бывали вместе, к ним обращались: «девушки», «дамы». Это значит, первой всегда замечали ее. Анна смеялась, а потом это стало раздражать.
Она повернулась на спину и открыла глаза. Вагон раскачивался, ей показалось, что она снова лежит на дне пластиковой лодки, в которой они уплыли сразу после свадьбы.
Лодка была желтого цвета, с красным названием на борту. «Фортуна». Почему так многозначительно называют даже мелкие суда и суденышки? Как будто, спускаясь на дачный пруд, ты возвышаешься над обыденностью. Не важно, что рядом деревенский пацаненок дрейфует на автомобильной камере без всякого названия, а единственным украшением его посудины служит здоровенная заплата, вырезанная из резинового сапога деда.
Но как бы то ни было, именно «Фортуна» качалась в тот день под берегом, легкая, словно сделанная из пальмовых листьев. Данила – знакомый егерь Анны – уступил ее на две недели.
– Берите, – сказал он, опуская весла на дно лодки. – Удобная, быстроходная. В Разбойный Бор собрались? – спросил он, оглядев молодую пару, которая стояла перед ним, не снимая рюкзаков.
– Туда, – кивнула Анна.
– Хорошее время, – заметил Данила.
– Чем? – спросил Витечка.
– Луна растет. – Данила поднял голову и указал.
– Растет? – спросила Анна.
– Конечно, – сказал Данила. – Видишь, висит животом вперед. – Витечка засмеялся следом за Анной. – Если соединить ее концы длинной палкой, получится буква «р». Значит, растет.
– А если месяц повернут в обратную сторону… – начала Анна.
– Когда он буквой «с»? – уточнил Витечка.
– Значит, стареет, – объяснил Данила.
– А какая разница? Для нас? – спросил молодой, как сама луна, Аннин муж.
– Все, что сажаешь на растущую луну, растет хорошо, урожайно. – Данила подмигнул ему. Анна покраснела, поняла намек.
Они уплыли в Разбойный Бор, поставили палатку и вечером развели костер. Анна и Витечка сидели напротив друг друга и смотрели в огонь. Витечка оказался умелым костровым – разложил нодью, самую настоящую. Срубил сухое дерево, положил его, поверх него – еще одно. Потом зажал их колышками, чтобы не раскатились.
Анна тихо засмеялась. Их вот так же скрепила бумажка – свидетельство о браке. Чтобы вместе горели и не раскатывались в разные стороны.
– Не смейся, – заметил Витечка. – Будут гореть до утра.
– Проверим. – Анна многозначительно посмотрела на Витечку, имея в виду горение иного костра. Но муж поспешил убедить ее, что он все делает правильно.
– Меня научил отец. Мы часто ездили на рыбалку, спали возле костра и не в такую погоду. Смотри, поджигаем нижнее дерево, – объяснял он, чиркая спичкой и поднося ее к большому куску сухой березовой коры. Она вспыхнула, как он тогда, когда подошел к ней и толкнул на диван… – Оно горит, а потом от него загорается верхнее…
– У нас будет двойная нодья, – хрипло проговорила Анна, встала и пересела к Витечке.
Он секунду смотрел на нее, потом догадался и засмеялся.
– Ты… хочешь? – спросил он, обнимая ее.
– Да. Смотреть на растущую луну, – тихо призналась Анна.
– Гляди. – Он закинул голову.
Анна легонько толкнула его, он упал на надувной матрас.
– Так лучше смотреть…
Двойная нодья обещала жаркую ночь, и она была такой. Как и следующая. Казалось, они плавились от огня внутреннего и внешнего. Потом кидались в воду, плескались, пугая рыб… Днем гребли на лодке в дальние заводи, ловили судаков на удочки, умело оснащенные Витечкой. Сидели на берегу, и Анна расчесывала светлые волосы своего мужа.
– Какой же ты хорошенький, Витечка, – шептала она.
Здорово, да? – спрашивала она себя. Как здорово, что не она вышла замуж за того… Или, сказать иначе: как хорошо, что она не вышла за того замуж… С ним не было бы так хорошо, потому что Витечку она знает всю жизнь. А теперь она узнала еще одно – ему не нужна ни одна женщина, кроме нее.
Да, это правда. Витечка удивил ее, сильно… Она и предположить не могла, что до нее у него никого не было. За ним бегали девчонки, несмотря на рост и телосложение. Она спросила его, когда они впервые почувствовали вкус друг друга, у нее дома, на диване. Он так решительно брал ее, что она… удивилась, когда он прошептал:
– Ты – первая.
И она, более опытная, чем он, поняла, это правда. Она помогла ему, направила его… И все получилось…
Анна хотела спросить после, как он смог дожить до двадцати одного года и не… Но не посмела, когда услышала:
– Анна, я однолюб.
– А когда ты решил им стать? – Она всматривалась в его довольное лицо.
– Когда я залез высоко на дерево…
– Гм… помню. – Она захихикала. – Твоя мама побежала звонить в пожарную часть. Но ее удержали, ей объяснили, что человек не кошка, которая вопит от страха высоты.
– Я тоже хотел вопить, – признался Витечка.
– Брось. – Она не поверила.
– Ты спроси: от чего? – настаивал он.
– Ну, от чего?
– От любви, – засмеялся он.
– Ты что? Правда? К кому?
– Я увидел, что внизу стоит толпа, какие-то крошечные человечки, не больше оловянных солдатиков. Из всех ты одна была похожа на настоящую.
– Я была самая большая? То есть самая крупная, да? – спросила Анна.
– Ага. И я решил, что ты будешь моей женой. Я тебя никогда и нигде не потеряю.
Она хохотала и целовала его.
– Не потеряешь, – обещала Анна, впиваясь взглядом в небо. Оно было высокое, темное, яркие звезды повторяли свет углей костра… Она думала, что у Витечки или природный талант любовника, или воздержание сохранило ему столько энергии. Ей было хорошо с ним. Ничего похожего на торопливую любовь с тем, который…
Поезд стучал холодными колесами по мерзлым рельсам, Анна чувствовала, что дрожит, мелко-мелко. Как будто передразнивает какую-то вагонную железяку, которая обо что-то бьется. Анна едва удержалась от стона. Она помнила, кажется, все, что было тогда, в счастливом начале их жизни вдвоем. Запах костра, поджаренного мяса на вертеле, запах ночных фиалок, которых было столько на полянах в Разбойном Бору, что, казалось, их по ошибке занесли в Красную книгу, им там не место. Сначала она подумала, глядя издали, что это сиреневое марево от люпина. Но когда подошла ближе и когда каждая пора на коже принялась впитывать цветочную сладость, она подумала, что это свадебный букет.
– Витечка! – закричала она. – Посмотри!
Он тоже не мог поверить. Они глядели друга на друга, Анна прочитала в его глазах вопрос, но покачала головой.
– Нет-нет, – сказала она. – Пускай останутся такими, не примятыми…
Так куда все подевалось? Когда? Почему она все дальше отодвигается от него, отгораживается? Убегает?
Она снова услышала Витечкин вопрос, который он задал ей в последний день перед отъездом из Разбойного Бора.
– Помнишь, что сказал Данила?
– Он много чего говорит, – бросила Анна.
– Он сказал, что посеянное на растущую луну хорошо растет.
Она засмеялась.
Но в те две недели они ничего не посеяли. Вернее, то, что посеяли, не взошло.
Потом началась обычная жизнь. Отец Витечки устроил ее на звероферму, что в пятнадцати километрах от Суходольска.
– Ты бросаешь меня в городе? Одного? – спрашивал Витечка.
– Я буду ездить туда и обратно, – обещала она.
– Ради меня, да? – тихо спрашивал он.
– Ну… да, и ради тебя тоже, – отвечала Анна.
– А ради чего не «и»? – спросил он.
– Не поняла. – Она помотала головой.
– Ты сказала, «и ради тебя тоже».
– А, ты об этом. – Она отмахнулась. – Должна же я мыться по-человечески каждый день.
– Понял, – насмешливо сказал он. – Ради ванны и меня тоже. – Он ссутулился и вышел из комнаты.
Но Витечка не умел долго дуться, поэтому через десять минут он просунул голову в двери кухни и спросил, улыбаясь:
– Чем меня покормят?
– Блинами, если хочешь.
– Хочу.
Он догадывался, почему Анна согласилась работать с енотами на звероферме. Он не мог удержать ее. Там она будет получать гораздо больше, чем в городе. Анна работала лаборанткой на кафедре зоотехники в сельхозинституте. Лаборант, даже с перспективой стать преподавателем, – ерунда для нынешней жизни даже в Суходольске. Сам Витечка работал в том же институте, только на факультете механизации, инженером. Ему платили чуть больше, чем ей. Он неплохо разбирался в компьютерах, но те, кому он помогал, тоже сидели без денег.
Анна тогда напекла блинов, они были необыкновенно тонкими, как паутинка, и не рвались.
– Ты так любишь енотов? – спросил Витечка.
– Я писала о них диплом. На практике мы с Данилой проводили учет. Они мне на самом деле нравятся. Раньше енотов на ферме не разводили. Только норок и лисиц. Но сейчас они вошли в моду.
– Ясно. – Он кивнул. – Хотел бы я быть твоим енотом, – засмеялся он. – Может, приготовишь мне клетку?
Анна усмехнулась.
– А вот эта тебе не подходит? – Она обвела руками комнату.
– Подходит, когда ты здесь, – сказал он.
– А я здесь.
Но Анна не могла каждый день приезжать домой. Автобусы ходили плохо, особенно зимой, рано темнело – в декабре в Суходольске вечер уже в три часа дня. Город перевели на московское время вопреки природе, он подчинился, а природа нет.
Они жили почти врозь. Такой брак, потом услышала она, называется гостевой. Сперва она удивилась, а потом подумала: как точно. На самом деле, она живет на звероферме, приезжает в город как гостья. И он к ней. Нечасто.
Может быть, причина еще и в том, что она единственный ребенок в семье, а говорят, что такие люди – трудоголики от природы. А Витечка – второй ребенок в своей, он обречен в паре с такой, как она, оставаться на вторых ролях.
Анна не торопилась заводить детей, мать предупреждала, что не стоит слишком рано. И уж конечно, не так рано, как сделала она сама. Тем более что сейчас мало кого волнует, есть у тебя дети или нет. Люди спокойно относятся к выбору женщины – делать карьеру или сидеть дома. И потом, не у всех одинаково развит материнский инстинкт.
Анна на самом деле хорошо зарабатывала, но сначала ей казалось, что это плата за время, проведенное врозь с Витечкой. Говорят, разлука разжигает страсть. Но видимо, не у всех. Когда постоянно подавляешь желание, оно слушается и перестает возникать. Появляются другие желания. Анне захотелось разводить шиншилл?
Новость о том, что их звероферма стала частной, навела Анну на мысль, которая могла показаться сумасшедшей. Ей тоже захотелось стать хозяйкой своей фермы. Пусть не такой большой. Чем больше она работала, тем яснее понимала, что прожить жизнь наемным работником не по ней. Она часто вспоминала бабушку, которая говорила: «В другое время я открыла бы ферму и выращивала шиншилл. Я убедила бы всех, что эти зверьки – самые замечательные домашние животные. Я продавала бы их, как сейчас продают кроликов, черепах, морских свинок…»
Она уставилась в темноту, прислушиваясь к тихому дыханию соседа.
А ведь если бы она согласилась побыть в Москве, как предлагали родители, то она не встретилась бы с этим человеком. Анна прислушалась к себе, как призывал ее недавно Сухинин, поморщилась. Да, она хорошо сделала, что уехала сейчас. Она это чувствовала.
