Текст книги "Второй выстрел"

Автор книги: Вера Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА 12

Всю обратную дорогу я размышлял, как бы мне к ним подъехать. Я не сомневался, что ни один из них не станет просто так, за здорово живешь, мне исповедоваться. Это тебе не с теткой болтать! Тут нужны мотивировки. Вообще следующее по плану мероприятие сильно отличалось от предыдущего. В тот раз я рассчитывал случайно услышать какую-нибудь полезную информацию, теперь же мои планы были куда серьезнее. Ведь один из них, вполне вероятно, знал гораздо больше, чем другие… Я думал-думал и в конце концов пришел к выводу, что думать тут не о чем – вариантов нет: придется первым делом сообщать им о своих подозрениях. Больше того, нужно быть готовым к тому, что они мне не поверят, и тогда, чтобы убедить их, надо будет рассказать о нашем телефонном разговоре и о том, что Ольга кого-то Подозревала. Ольга, заметим, – но не я! Мне она так ничего и не сказала. Это я собирался подчеркнуть особо – мне совсем не улыбалось выступать в роли наживки. Я надеялся, что убийца мне поверит: ведь если он слышал, что Ольга говорила по телефону, то должен был понять, что я ничего не знаю. А на что я вообще рассчитывал – сказать трудно. В первую очередь, конечно, на несоответствия в показаниях и на то, что мне удастся понять, кто из них лжет. Но – подсознательно – должно быть, и на то, что убийца отреагирует на мои слова как-то по-особенному, позеленеет что ли… Точно не скажу, но наверное, что-нибудь в этом роде. Между прочим, Мышкина я в этих своих планах как-то не учитывал, временно о нем позабыв.

Он напомнил о себе сам, вечером того же дня – позвонил с вопросом «как дела?». Только я раскрыл рот, чтобы сообщить ему все последние новости, как он меня перебил:

– Ну, я рад, что все в порядке! Вы заняты, Володя? Если нет – спускайтесь во двор, а я сейчас подъеду – минут на десять, не больше. Так сказать, в рабочем порядке…

Он не хотел говорить по телефону. Это уже походило на шпионский роман. Я покорно натянул ветровку и спустился во двор, провожаемый Петькиным горящим взглядом – ну как, спрашивается, он догадался, что я иду на свиданку не к барышне, а к милиционеру? Минут через пять, не больше, во двор въехала крошечная машинка, аккуратненькая и кругленькая, в которой, казалось бы, никакой Мышкин – кстати, довольно длинный – уместиться не мог. Тем не менее оттуда он и выбрался, напомнив мне какой-то сложный складной предмет, вынутый из футляра и приведенный в рабочее состояние.

– Никогда и ничего не рассказывать по телефону? – сходу поинтересовался я, упреждая его замечание.

– Конечно, – кивнул он. – А теперь наоборот – жду с нетерпением!

Я подробно рассказал ему, как съездил к Леле. Он хорошо слушал, правильно. Никакой снисходительности: дескать, твое дело рассказать, а уж мы разберемся. Ничего такого. И кивал как раз там, где нужно: например, согласился, что мытье посуды выглядит подозрительно, как и Глинкино неизвестное лекарство.

– Кстати, о лекарстве… – сказал я. – Тут тоже странность… Никто ведь не поинтересовался, откуда у нее столько снотворного. Тетка говорит: я ей давала, а она не пила, а копила, потому что задумала все с самого начала. А мне Ольга жаловалась, что от теткиного снотворного дуреет. Выходит, она его все-таки принимала, а не копила? Потому что зачем ей мне врать? Не вижу смысла. И еще. Если ей его подсыпали, то как? Как можно незаметно подсыпать? Только в еду или в питье. Все равно непонятно. Если я прав и дело в телефонном разговоре, то как же быстро нужно было сориентироваться! Снотворное чаще всего бывает в таблетках. Так? Значит, кто-то должен был бухнуть эти таблетки в какой-то стакан и разболтать – да так, чтобы не было осадка. Не мог же он растолочь их заранее! Причем не одну-две – а сколько? Десять? Двадцать?

– Много, – задумчиво кивнул Мышкин. – Точно не знаю, но много… Я думал об этом. Мне в последнее время не попадалось лекарств в порошках – хотя, может, они и бывают. Еще бывают шипучие таблетки… растворимые. И… есть еще один вариант. Это мог быть наркотик…

– Наркотик?! – почему-то эта мысль меня ужасно поразила.

– Ну да… Все ведь моментально замяли. Никаких анализов, ничего… Родные и близкие подтвердили: пережила драму, последнее время злоупотребляла снотворным – и все, все на том успокоились. Снотворное – так снотворное. А наркотик и растворить легче, и передозировку устроить…

Я растерянно молчал.

– И все-таки странно… – продолжал Мышкин. – Выходит, что эта пакость – снотворное ли, наркотик – была у кого-то с собой. Значит, одно из двух… Либо его приготовили заранее, и тогда выходит, что телефонный разговор здесь ни при чем – просто случайное совпадение – а причина иная. Либо убийца таскал его при себе для каких-то других целей, а потом услышал Ольгины слова и пустил в ход. Потому что третий вариант – кто-то успел за ним сбегать и вернуться – по-моему, мало похож на правду. А?

Я молчал, не зная, что сказать. «Сбегать и принести» могли только два человека – мать и Марфуша, остальным пришлось бы бежать в город. Мать и Марфуша – в роли наркобаронесс, наша дача – база для хранения наркотиков… Это, конечно, была полнейшая бессмыслица! Значит, кто-то из гостей принес отраву с собой – Мышкин прав.

– Откуда у них наркотики? – наивно поинтересовался я. – Они не похожи на наркоманов. Хотя… откуда мне, собственно, знать – похожи или не похожи! Гоша, например… Артистическая богема… У них там, наверняка, всего полно. Или Глинка – он вообще в психушке работает…

– Там должен быть учет и контроль… – без особой уверенности пробормотал Мышкин.

– А ведь Глинка принес лекарство! – спохватился я. – Интересно, какое?

– Интересно… – согласился Мышкин – Хотя, сами понимаете, едва ли он стал бы вот так… в открытую, на глазах у всех…

– Дьявольская хитрость? – предположил я.

– Тогда нужно быть абсолютно уверенным, что расследования не будет…

– Он ведь из медицинского мира… – неуверенно пробормотал я. – Может, с кем-то сговорился?… Или наоборот – в сговоре с Андреем?.. С той конторой?..

Мышкин только плечами пожал. Я же, упомянув Андрея, подумал, что пора рассекретить еще один сюжет.

– Мне нужно рассказать вам еще кое-что… – начал я.

– Да? – с живейшим интересом откликнулся он.

Я собрался с мыслями и изложил ему историю с завещанием, наши с Тимошей беседы и мой разговор с матерью – разумеется, с купюрами: Сонькиной темы я по-прежнему предпочитал не касаться.

– В высшей степени любопытно, – проговорил он, когда я закончил. – Просто в высшей степени. А знаете, Володя, ведь о ваших… – он слегка замялся, – сложных отношениях с отцом и Ольгой мне рассказал тот же Андрей. Тогда, в самом начале, когда мы расспрашивали Ольгу и ее знакомых. Он очень напирал на эту историю…

– Хорошо, что у меня было железное алиби! – угрюмо заметил я.

– Да… Хотя я не думаю, что он так уж хотел вас оговорить. Скорее старался, на всякий случай, заранее вывести из игры. Тут вы, похоже, правы… Чтобы все ваши показания воспринимались как-то так… не всерьез. Бесится, мол, от обиды и ревности…

Я вспомнил свой визит в УГРО и чуть зубами не заскрежетал от злости.

– Вы извините, Володя, что я об этом… В конце концов, наплевать на них на всех, правда? Надо мной вот тоже посмеиваются… Интересно другое – кто-то явно не хочет, чтобы вы в это дело лезли…

– Вот! Мне тоже так кажется, – подтвердил я. – Может быть, я что-то такое знаю… или могу узнать… Может, у меня есть какие-то подступы. Знать бы только, какие!

– Подступы… – задумчиво повторил Мышкин. – Подступы – хорошее слово. И заметьте – ведет оно к вашему дому. Что-то можно узнать у вас дома…

На секунду у меня возникло желание рассказать ему про Соньку. Все рассказать – и про отца, и про ее отъезд, и про пистолет. Никакого смысла продолжать играть с ним в кошки-мышки. И все-таки я не сказал. Как-то… не смог. Не созрел. Мышкин тоже молчал, о чем-то размышляя. Ну не мог он знать, что я что-то скрываю, и все-таки, ей-богу, чего-то от меня ждал! Видя, что я упорно молчу, он вздохнул и сказал:

– Ну хорошо, бог с ним… Отложим… до поры до времени. Так как, Володя – будем развивать вашу сыскную активность?

Я кивнул.

– Попробую. Боюсь, пошлют они меня куда подальше… Посмотрим. Попытка не пытка.

Мышкин медлил, явно что-то напряженно соображая.

– Н-да… – сказал он в конце концов. – Кому-то из них это определенно не понравится.

– Убийце? – растерянно спросил я.

– Почему убийце? – как-то странно переспросил он. – Ах да, убийце – конечно. Но я-то про Андрея. Не слишком ли это опасно? Нет, не думаю… Ведь сами ваши расспросы показывают, что вы ничего не знаете…

Разговор принимал какой-то странный оборот. Снова выходило, что я мог бы что-то знать до начала расспросов. И вообще – была тут какая-то логическая неувязка, глупость какая-то… Только я никак не мог понять, в чем дело. Мышкина же в тот момент явно интересовала исключительно проблема моей безопасности. Какими-то недоступными мне логическими путями он пришел к выводу, что риска тут нет, потому что в итоге утвердительно кивнул и сказал:

– Завтра утром у вас в почтовом ящике будет лежать письмо со всеми адресами и явками… телефонами то есть. А дальше – смотрите сами. Вам виднее, с кем беседовать дома, а с кем – на работе.

– Не хотите посоветовать, что мне им сказать? – робко заикнулся я.

Мышкин немного поколебался.

– Да нет, пожалуй… Так лучше… – экспромтом. Амплуа-то у нас с вами разные. Боюсь, я только напорчу…

ГЛАВА 13

На том мы с ним и расстались. На следующее утро я вытащил из почтового ящика конверт с аккуратной распечаткой адресов и телефонов моих предполагаемых собеседников. Причем было это довольно рано, так что я не знаю, как Мышкин успел обернуться. Теперь надо было решать, что лучше: звонить и пробовать договориться заранее или идти напролом. У меня не было определенной точки зрения. Я прикидывал то так, то эдак, мысленно проигрывая разные варианты. В конце концов в голове у меня образовалось что-то вроде шкалы с двумя полюсами. На одном полюсе был Гоша, которого я твердо решил разыскать в театре без всякого предупреждения, хотя едва ли смог бы объяснить, почему; на другом – Андрей, с которым, безусловно, следовало сперва поговорить по телефону. Между этими полюсами свободно болтались двое других, относительно которых я никак не мог прийти к определенному выводу. Пришлось начать с Гоши, а дальше действовать по вдохновению.

Попасть в театр во время репетиции оказалось даже проще, чем я думал. Дверь служебного входа была открыта, сразу за дверью обнаружилась вахтерша – типичная театральная старушка, охотно согласившаяся мне помочь. Она куда-то позвонила, с кем-то поговорила и приветливо указала мне на стоявший рядом стул со словами: «Подождите, будьте любезны». Я еще, помнится, подумал: «Как же это они пускают так просто? А если бы я был сумасшедший поклонник? Может, потому, что Гоша пока на вторых ролях? Звезды, небось, поосторожнее».

Гоша появился минуты через две, в каком-то странном костюме: вроде офицерском, но без опознавательных знаков – неизвестно какой армии. Увидев меня, он издал какое-то неопределенное восклицание и удивленно захлопал глазами:

– Ты? Это у тебя ко мне дело?

– Извини, что отрываю, – сказал я. – У тебя найдется пять минут?

– Найдется, – на его лице отразилась смесь беспокойства и любопытства. – Пошли куда-нибудь, где тихо…

Мы ткнулись в одно место, в другое – тихо не было нигде. Всюду мелькали люди, кто в диковинных костюмах, кто – в цивильном, с Гошей немедленно кто-нибудь заговаривал, какая-то рыжая девушка в костюме сестры милосердия бросилась к нему с криком: «Боже мой, ты жив!» – и тут же расхохоталась и убежала. В конце концов мы воткнулись в какую-то крошечную комнатенку, Гоша вытащил из кучи сваленных в углу вещей какой-то посох и вставил его в дверную ручку.

– Ну вот, – с удовлетворением объявил он. – Теперь никто не войдет. Валяй! Чего у тебя там?

– Это касается Ольги… – начал я. – Ее смерти…

Он подался вперед и застыл, не сводя с меня пристального взгляда. Я начал с нашего с Ольгой телефонного разговора, разумеется, опустив некоторые подробности – газету, «Первую любовь» и так далее. Просто Ольга сказала, что догадывается, кто убил моего отца, и просила меня приехать утром, чтобы все обсудить. Поэтому я не верю, что она покончила с собой. Я думаю, ее убили, потому что подслушали, что она говорила по телефону. Когда я произнес слово «убили», Гоша ахнул и прижал ладони к щекам. Долго убеждать его не пришлось. Под конец моего рассказа он стал кивать головой, не отнимая рук от лица и повторяя: «Ну да, ну да…» – и вообще воспринял мою идею с каким-то даже энтузиазмом… Я попросил его описать, по возможности подробно, события рокового вечера, и он немедленно согласился. В целом рассказ его совпадал с теткиным.

– Когда Ольга ушла к себе, – сказал Гоша, – Глинка объявил, что принес ей лекарство, и пошел следом.

– Вернулся сразу?

– Не-ет, не сразу… Сколько-то пробыл…

– А ты кота ловил? – поинтересовался я.

– А как же! – кивнул он. – Все ловили.

– Ты слышал, как она говорила по телефону? – наседал я, хотя чувствовал, что происходит какая-то глупость. Только что я рассказал ему про этот несчастный разговор и популярно объяснил, что тот, кто его подслушал, скорее всего, и есть убийца, а теперь спрашиваю, слышал он его или нет. Получался какой-то замкнутый крут: не сказав про разговор, я не мог обосновать своих подозрений, а сказав – сразу раскрывал свои карты. Никакого хитроумного выхода я придумать не мог – видно, все-таки не по моей это части.

– Нет, – сказал Гоша. – Не слышал, – немного помялся и добавил: – Может, Матвей слышал… Мог слышать…

– Откуда ты знаешь? – встрепенулся я.

– Я так думаю… Матвей отнес ей стакан воды – потом, когда Глинка уже вернулся… И тоже застрял – минут на пять, может, больше…

– Не стала бы она при нем звонить, – с сомнением пробормотал я.

– Ну да… Но он потом вошел с террасы – куда Ольгино окно выходит, помнишь? Злой, между прочим, как черт!

Это определение, кстати, совпадало с теткиной характеристикой.

Больше ничего существенного я из него не вытянул. Под конец он спросил, занимается ли этим милиция, на что я честно ответил, что пока нет, и что я это так, для себя, по собственной инициативе. Он понимающе кивнул и стал просить, чтобы я рассказал ему, «если чего узнаю».

– Да ну… – сказал я. – Ничего у меня не выйдет. Но если вдруг – тогда конечно!

Теперь предстояло решить, кто следующий: Матвей или Глинка, потому что Андрея я, по каким-то мне самому мало понятным причинам, твердо решил оставить напоследок. Я подумал-подумал – и позвонил Глинке на работу. Разумеется, по телефону я не стал объяснять, в чем дело, а просто сказал, что очень нужно поговорить – совсем недолго.

– Сейчас не могу, – решительно сказал Глинка. – В пять. В садике у больницы. Устроит?

– Вполне, – ответил я.

До пяти оставалась еще масса времени. Порядок обхода, таким образом, менялся сам собой, не по моей воле. На мышкинской бумажке был записан номер сотового телефона Матвея. Я зашел в ближайший автомат и позвонил. Нельзя сказать, чтобы он был со мной любезен – голос в трубке звучал мрачно и подозрительно.

– Что за дело? – поинтересовался он в ответ на мою просьбу встретиться и обсудить одно дело.

– Об Ольге… Об Ольгиной гибели… – пролепетал я, испытывая странную робость. Последовала долгая пауза, во время которой мне мерещился зубовный скрежет.

– Ладно, – сказал он в конце концов. – Приезжай… Нет, не надо. Или вот что… Я голодный, как зверь. Подъезжай через полчаса к «Кораблику». Успеешь?

– Успею, – пообещал я, пытаясь сообразить, сколько у меня с собой денег – «Кораблик» был из дорогих. Денег было немного. «Закажу соку, – решил я. – Наплевать!»

Через полчаса мы с Матвеем сидели за угловым столиком в заведении с сетями, мачтами, спасательными кругами и огромным компасом на стене. Я слышал еще о каких-то прибамбасах – вроде шума воды и покачивания «на волнах», но, по-видимому, все это относилось к вечеру, днем же ничего не шумело и не качалось. Первым делом нам принесли водку. Я отказался. Матвей налил себе и выпил, не дожидаясь закуски. Потом он поднял на меня воспаленные глаза и буркнул:

– Ну?

Я изложил ему свои соображения, стараясь не обращать внимания на его мрачный взгляд, не торопиться и не бормотать. Он отреагировал совершенно неожиданно для меня.

– Конечно, убили, – сказал он, как только я умолк. – Убили. И знаешь, кто? Твой папаша. Если бы не он…

Почему-то я понял, что он все-таки говорит о самоубийстве. «Если бы не он» – в смысле: если бы не он, она бы не покончила с собой. Именно это он имел в виду, а не то, что ее убили за «нездоровый» интерес к его гибели. Он меня просто не слушал. Или не хотел слышать?.. Я вздохнул и начал сначала:

– Она звонила мне в тот вечер, Матвей, ты понял? Ты слышал, как она мне звонила?

– Нет, – ответил он как-то неожиданно твердо и трезво. – Я ничего не слышал. Гоша слышал.

Я обалдел.

– Откуда ты знаешь?

– Случайно. Все гонялись за этой кошкой, и слышу – он говорит Андрею: «У нас теперь сыночек в фаворе, вместо папаши. Свидания ему назначаем». Что-то вроде того. Я думал, я его разорву. С-сука! И надо было! – у него даже губы побелели от злости, пока он говорил.

Итак, обозначилось первое несоответствие, и ситуация стала напоминать детскую логическую задачку: кто разбил окно, если известно, что соврал только один мальчик, у Васи никогда не было собаки, а Коля хорошо играет в футбол? «Анализировать – потом, – сказал я себе. – Сейчас главное – все запомнить». После третьей, не то четвертой рюмки Матвей несколько помягчел и даже согласился рассказать все, что помнил. Рассказ был, в общем, все тот же: чаепитие, Ольгин уход, кошачьи гонки… Глинка пошел вслед за Ольгой с лекарством… Потом Матвей отнес ей стакан воды… Заметим, что у него была блестящая возможно бросить туда по дороге все, что угодно – только это было до телефонного разговора… Я не решился спросить, о чем они с Ольгой беседовали и что рассердило его до такой степени, что все это заметили. Уж тут-то он точно послал бы меня куда подальше. Была в его рассказе еще одна деталь, которую не заметили предыдущие рассказчики.

– Оля тоже бегала за котом, – сказал он. – Когда твои ушли, она вышла к нам, попросила чаю и сигарету. А потом посмотрела на Глинку – и говорит: «Да не смотрите вы так на меня, доктор! Выпью я, выпью вашу таблетку!»

Все. Больше ничего нового не было. Может, я, конечно, не докопал… Я попрощался с ним и отправился к Глинке.

Он уже ждал меня в больничном саду – сидел на лавочке, о чем-то глубоко задумавшись. Я не опоздал, это он пришел раньше. Направляясь к нему, я немного боялся, что он начнет разговаривать со мной в своем обычном наставительно-ироническом тоне – «молодой человек» и тому подобное. Мне бы это помешало. Однако ничуть не бывало. Он был настроен вполне серьезно – чуть ли не в первый раз за всю историю нашего знакомства. Выслушал меня очень внимательно, ни разу не перебив, не задав ни одного вопроса, и сказал задумчиво:

– Ничего у вас, Володя, не выйдет.

– В каком смысле? – опешил я.

– Не сможете вы ничего выяснить. Котяра вам подгадил. Слишком бессистемно все перемещались – как броуновские частицы. Подсыпать отраву мог любой из нас… если, конечно, ваше предположение вообще верно.

– А телефон? Кто, по-вашему, мог слышать наш разговор?

– Кто угодно! – твердо сказал Глинка. – Об этом я и толкую. Открытые окна, двери могли быть неплотно прикрыты… Да и потом, когда все носились, как угорелые, любой мог в азарте любую дверь распахнуть. Лично я не слышал, но у вас ведь нет оснований верить мне больше, чем другим. Вообще, если вы правы, то эта история с котом – фантастическое совпадение! Именно фантастическое…

Я решил не фиксировать внимание на этом замечании, хотя вообще-то он был прав.

– Все-таки расскажите мне, если можно, как все было, – попросил я.

Он не стал возражать. Рассказа полностью я не привожу – чтобы не повторять одно и то же. Он сам рассказал мне, что пошел за Ольгой следом, после того как она откланялась.

– Я пробыл у нее минут пять – ну, может, чуть больше, – сказал он, опережая мой вопрос. – Уговаривал ее завязать со снотворным и кофе и перейти на витамины, зарядку и обливания. Удивительно, каким дураком себя чувствуешь, давая разумные советы!

– А она?

– А что – она? Она – ничего. Думаю, просто не слушала. «Да-да, конечно, обязательно!» – разумеется, чтобы поскорей от меня отделаться. У нее был рассеянный вид, как будто мысли – где-то за тридевять земель. Потом сказала: «Ну хорошо, хорошо, я все усвоила! Идите – мне позвонить надо». Да… Я, естественно, вышел, а она высунулась в дверь и крикнула мне вслед: «Принесите мне кто-нибудь стакан воды!» Я хотел принести, но Матвей меня, конечно, опередил. Налил из чайника – и бегом. Он, видно, тоже хотел с ней поговорить, но пришелся некстати. Вернулся минут через пять, красный, как рак… А тут и ваши пожаловали…

Я лихорадочно пытался соображать на ходу. Если Глинка ничего не путает, то… То что же выходит? Выходит, что если подслушивал Матвей, то не тогда, когда носил Ольге воду, а позже… Ведь она звонила, когда мать с Марфушей уже были там. Позже – то есть тогда, когда подслушать мог, по справедливому замечанию Глинки, кто угодно.

– А как вы думаете, – неожиданно для самого себя поинтересовался я, – почему Матвей был такой злой, что все заметили?

Вопрос был дурацкий, что и говорить! Откуда бы ему знать? Однако Глинка ничуть не удивился.

– Если вас интересует моя точка зрения, – совершенно серьезно сказал он, – то скажу вам: я думаю, он пытался сделать ей предложение. Или, во всяком случае, как-то выяснить отношения. Ну а она ему, разумеется, отказала, причем, по-видимому, не в самой гуманной форме.

– Почему вы так решили? – изумился я.

– Трудно объяснить, – он хмыкнул. – Взгляд профессионала… Такой у него был вид – как перед прыжком в воду. Ну вот… Потом она тоже побегала за котом, со всеми вместе… Это значит – комната вообще стояла пустая, заходи – не хочу… Потом, когда ваши ушли, она села за стол и попросила чаю…

– Кто наливал? – быстро спросил я.

Он ухмыльнулся.

– Андрей, если не ошибаюсь. Налил – и сразу ушел. Но ведь мы все там сидели, Володя. А кстати, почему бы вам не попробовать обратиться… э-э… к профессионалам?

– Посмотрим… – неопределенно пробормотал я. – В свое время.

Заметим, что про принесенное для Ольги лекарство он пока не сказал ни слова. Я начал издалека:

– Знаете, что еще странно… Леля считает, что Ольга с самого начала не пила ее снотворное, а копила… А мне она говорила, что пьет и что от него голова дурная. Если она его пила, тогда откуда взялось столько снотворного в нужный момент? Кто-то с собой принес?

Глинка задумался.

– Вообще-то у меня есть больные… с суицидальной идеей… – уклончиво пробормотал он. – Они умеют все подготовить заранее, причем довольно хитро… Да что это я! – внезапно перебил он сам себя. – Чушь полнейшая! Ольга-то здесь при чем? Во-первых, она была абсолютно нормальна – не считать же отклонением любовные страсти! – а во-вторых, голову даю на отсечение, что она эти пилюли глотала. Я же видел, как она выглядела! Значит, кто-то принес… Может, случайно совпало – скажем, только что купил или что-нибудь такое…

Он выглядел озадаченным.

– Матвей говорит, – аккуратненько так начал я, – Ольга вам сказала тогда, за чаем: «Да выпью я, выпью вашу таблетку, доктор!»…

– Да? – Глинка неожиданно озверел – я впервые в жизни видел его в таком состоянии. – А больше он ничего не говорит? Про то, например, что я ей ответил?

– Не-ет… – растерянно пролепетал я.

– Очень жаль! Потому что я ответил: «И прекрасно! Только лучше не на ночь, а утром. Они бодрят». Это, видите ли, витамины. Хорошие витамины. Черт побери! Как вы думаете, молодой человек, – (все-таки не удержался!) – стал бы я при всем честном народе вручать ей отравленную пилюлю, а потом вдруг отсоветовать ее принимать?!

Я подумал, что это еще ничего не доказывает, хотя выглядит, действительно, странно – но, разумеется, промолчал. На том наш разговор фактически и окончился. У Глинки явно пропало желание со мной разговаривать. Когда он в очередной раз назвал меня «молодым человеком» и стал проезжаться насчет моей «самодеятельности», я понял, что пора прощаться.

После этих трех интервью я преисполнился сочувствия к оперативникам. Я вымотался, как после долгой, изнурительной работы. Я подумал, не отложить ли Андрея на завтра. С другой стороны, заманчиво было разделаться со всеми сразу… «В конце концов, неизвестно еще, захочет ли он вообще меня видеть», – робко понадеялся я и вошел в очередную телефонную будку. Женский голос сообщил мне, что Андрей будет дома примерно через час. Я пошатался по улицам, посидел в каком-то дворике, потом зашел в ближайшую забегаловку и съел бутерброд – с Матвеем-то я так ничего и не ел. Через час с небольшим я позвонил снова. Почему-то мне казалось, что он ждал моего звонка. Однако я не заметил ничего, что бы на это указывало.

– Поговорить? – переспросил он с набитым ртом. – Ну приезжай. Только прямо сейчас, потом я уйду. Записывай адрес.

Я «записал» адрес, водя пальцем по воздуху, чтобы это заняло столько времени, сколько настоящая запись. Адрес-то был у меня записан – благодаря Мышкину.

Дверь открыла высокая, крупная девица с длинными распущенными волосами и несколько овечьим лицом. Жена, должно быть, а может, и нет – кто ее знает… Она протянула мне руку, проговорила, как-то чудно растягивая гласные: «Але-о-на» – и повела меня к Андрею в кабинет. Квартира у них была своеобразная, но – удивительное дело – примерно так я себе ее и представлял. С одной стороны – гарнитуры, с другой – нечто суперсовременное: какие-то кресла-шары, кресла-подушки, шкуры…

Нельзя сказать, что Андрей был в восторге от моего визита. Честно говоря, его реакция была, в каком-то смысле, самой естественной. Произошло то, чего я ждал от них от всех с самого начала: он просто послал меня куда подальше. Точнее – в милицию. Он так и сказал:

– Если у тебя подозрения – иди в милицию или в УГРО и не морочь людям голову. Они без тебя разберутся. И нечего тут базарить.

«Вот зараза! – подумал я грешным делом. – Уж кому-кому, а тебе-то сообщили по месту работы, что этим делом никто заниматься не станет!»

– Ну хорошо, – я попер напролом. – Пусть так. Тогда скажите, пожалуйста, зачем вы сочинили про завещание моего отца? Зачем рассказали Тимоше?

– Рассказал, потому что это правда! – отрезал он.

– Да? – не отступал я. – А зачем было рассказывать оперативникам про отца, про Ольгу и про меня?

– А это что, неправда, что ли? – ухмыльнулся он мне прямо в лицо.

Вечером, лежа в постели, я решил тщательно обдумать и сопоставить все четыре беседы, точнее – три, потому что последняя не давала материала для анализа. Мне казалось, что голова у меня абсолютно ясная и работает очень четко. Однако вскоре выяснилось, что мои собеседники, в сущности – карточные короли разных мастей, потом туда же затесался пиковый валет, и это, конечно же, была Сонька, потом пошел какой-то преферанс – и привет.

Утром я проснулся шальной, все никак не мог глаза продрать. Минут пять посидел на постели, пытаясь собраться с мыслями, еще минут пять постоял под холодным душем – с той же целью, и наконец потопал на кухню за крепким кофе. Кофе оказался заварен – меня опередил Саша. Он сидел вполоборота к окну, закинув ногу на ногу, сжимая в руках высокую чашку с изображением какого-то старого города – то была его собственная чашка, на которую никто из нас не смел покуситься – и смотрел в одному ему ведомые дали. Кажется, я уже писал, что он не отличался особой любезностью. Нельзя сказать, что он со мной не поздоровался, но и что поздоровался – тоже, пожалуй, не скажешь. Мне было, в общем, наплевать, хотя я как-то привычно удивился. Я удивлялся каждый раз, потому что за пару лет нашего знакомства так и не сумел понять, чем его не устраиваю.

Я налил себе кофе, сел к столу и погрузился в раздумья. Сперва Саша занимал в них очень мало места. Примерно так: хамит – ну и ладно, что я могу поделать – не более того. Я прихлебывал кофе, машинально изучая его руки и длинные пальцы, обхватившие чашку. Потом в кухню по каким-то своим делам вбежал Петька и тут же умчался, а мысли мои неожиданно приняли совершенно новое направление. Мне вдруг припомнилось мышкинское предположение, что в доме у нас, грубо говоря, что-то нечисто. Что кто-то что-то знает. Что-то лишнее, чего знать не должен – примерно так, четче я бы в тот момент сформулировать не смог. Так вот, до меня вдруг дошло, что я вижу перед собой вполне подходящего кандидата на эту роль. Ведь наш главный сборщик, он же источник информации – Петька – наверняка делился ею не только со мной. А если так – то выходило, что Саша знает очень и очень немало, гораздо больше, чем можно было предположить. Не то чтобы я его прямо заподозрил – пожалуй, нет… И все-таки этот вопрос непременно следовало выяснить. Времени на подготовку и выбор тактики у меня не было. Да и в любом случае – едва ли мне удалось бы что-нибудь придумать. В общем, я рванул с места в карьер:

– Скажите, Саша… Петька не рассказывал вам об отце?

– Не понял, – холодно произнес Саша.

И то правда! Что значит «рассказывал об отце»? Совершенно идиотская формулировка. Мне стало стыдно, но в то же время я почувствовал, что начинаю злиться. А злость иногда помогает формулировать мысли.

– Я хотел спросить, не говорил ли вам Петя чего-нибудь такого, что могло бы иметь отношение к гибели моего отца…

Опять-таки глупость! Откуда ему знать, что могло иметь отношение, а что – нет? Я был уверен, что сейчас он снова меня отбреет, однако вышло куда интереснее. В ответ на мою реплику он произнес нечто совсем уж неожиданное:

– Известно ли вам, дорогой друг, что ваш отец в последнее время увлекался греческой мифологией?

– Мифологией? – беспомощно переспросил я.

– Угу, мифологией, – он поставил чашку на стол и уставился прямо на меня. – Если вы спросите, чем именно – я вам отвечу… Заглянул как-то к нам на занятие и долго рассуждал про Зевса и Кроноса… Очень это его занимало.

«Так! – у меня в голове что-то взорвалось. – Час от часу не легче! Зевс и Кронос! История известная – сынок разобрался с папашей… Намек прозрачен, уж куда прозрачнее… Впрочем, черт бы с ними, с его намеками, понять бы, на что отец намекал!» Я не нашелся, что ответить. Сидел и хлопал глазами. Саша же невозмутимо встал, сполоснул чашку и величественно удалился… так и не ответив на мой вопрос.