Текст книги "Второй выстрел"

Автор книги: Вера Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА 14

– Ну и что мы с этого имеем? – вопросил Мышкин, когда мы в очередной раз встретились с ним на бульваре у памятника и я доложил ему о своих успехах. – Кое-что все же имеем. Как минимум мы имеем расхождение между словами Матвея и Гоши. Что это значит? Разумеется, то, что один из них говорит неправду. Который? Если вы спросите меня – то я бы поставил на Гошу. Как на лжеца, я имею в виду.

– Почему?

– Сейчас… Из слов Матвея со всей определенностью следует, что либо он, либо Гоша ваш разговор слышал. Об этом свидетельствует фраза насчет «свидания сыночку», то есть вам, извините. Откуда бы иначе ему об этом знать? Если разговор слышал Матвей, то зачем ему сообщать об этом вам – под каким бы то ни было соусом: якобы со слов Гоши или как-нибудь еще? Зачем вообще поднимать эту тему? Другое дело – Гоша. Он может, к примеру, опасаться, что его реплику, обращенную к Андрею, слышал кто-то третий. Да и сам Андрей… Мы же не знаем, какие у них на самом деле отношения. Я-то думаю, что они заодно, но – кто его знает… Словом, у Гоши больше оснований загодя, профилактически, так сказать, свалить на кого-нибудь другого. Почему именно на Матвея? Думаю, потому, что он понял – Матвей мог слышать. К примеру, стоял в тот момент ближе всех. Скорее всего, что-нибудь в этом роде…

– Гоша, театр, черти… – задумчиво пробормотал я.

– Это – да! – подхватил Мышкин. – Но ведь беда-то в том, что все это ничего не значит.

– То есть как?! – возмутился я.

– Гоша мог слышать не весь разговор, а только финал – насчет свидания. Или, скажем, наоборот: он слышал все и все рассказал Андрею, а Матвей уловил только обрывок этого разговора. А может, Глинка тоже что-то слышал, но предпочитает молчать? Пока наименее вероятным представляется Матвей… и боюсь, это единственное, чего мы пока добились…

– Какая-то каша, – сердито сказал я. – Как это?., сумбур вместо музыки…

Я чувствовал себя страшно разочарованным. Выходило, что все мои усилия были без толку. Мышкин тоже выглядел смущенным, почти виноватым. Мы наметили еще кое-что – Мышкин, например, сказал, что все-таки попытается поговорить с Гошей и осторожно покопать насчет наркотиков – и снова сговорились созвониться и встретиться, но в глубине души я не сомневался, что сюжет исчерпан. Он, по-моему, тоже, а впрочем – не знаю… Мы и не предполагали, что на следующий день одна дурацкая случайность сдвинет нас с мертвой точки.

То есть «сдвинет» – это, пожалуй, не совсем точно. Эта случайность сама по себе ничего не разрешила, а только задала новую задачку, которая направила наши мысли в новое русло, а уже потом… Впрочем, я, как обычно, забегаю вперед. Итак…

В тот же день, вечером, мать спросила, не знаю ли я, куда девались ключи от отцовской машины.

– Ничего невозможно найти! – с раздражением сказала она, переходя от одного ящика к другому. – Мой зам просит ее продать. Я подумала – почему бы и нет? Завтра он приедет смотреть, а ключей – нету. По-моему, он обычно держал их в ящике – ты не помнишь?

– Погоди, – возразил я. – Почему обязательно в ящике? Они могли остаться в кармане. Надо проверить все карманы.

(Странно, кстати, что это не пришло мне в голову в тот день, когда я никак не мог доехать до Ольги.)

– Правильно! – воскликнула мать. – Умница! Поможешь? Проверяй ты шкаф, а я – вешалку.

Я принялся методично обшаривать наружные и внутренние карманы курток, пиджаков и брюк. В какой-то момент в руке у меня оказалась скомканная бумажка, которую я – убей, не знаю, зачем – вытащил и развернул. Это был конверт, адресованный моему отцу. Ни имени, ни адреса отправителя на нем не было, но я обошелся без них. Почерк на конверте был мне слишком хорошо знаком. Письмо было от Соньки – в этом не могло быть ни малейших сомнений. Одной рукой я продолжал держаться за рукав домашней куртки, из которой его извлек. Это была та самая куртка, в которой он сидел у себя в кабинете в тот самый день, когда пришло то загадочное письмо и впервые зашла речь о ленте Мёбиуса. Почти в ту же секунду мать воскликнула:

– Нашла! Умница, Володька! – и обернулась ко мне.

Я растерялся и поспешно сунул конверт в карман – свой, а не отцовский. Разумеется, она заметила и мою растерянность и мой неловкий жест.

– Что там такое? Ты что-то нашел?

– Н-нет, ничего, – ненаходчиво промямлил я. – Это – так…

Она не стала настаивать, только внимательно на меня посмотрела. Тут мне впервые пришло в голову, что неизвестно еще, кто, что и от кого скрывает – из нас двоих, я имею в виду. Может, она все знает про отца и Соньку и просто меня щадит?..

В общем, я остался с этим конвертом один на один. Я почти не сомневался, что конверт – от того самого письма, хотя формально это было, наверно, недоказуемо. Но мне-то что до того! Слишком уж много совпадений – я не мог поверить, что тут затесалось еще одно письмо, не имеющее ко всему этому отношения. А раз так, то выходило, что письмо, которое привело отца в такое странное состояние, было от Соньки. Конечно, в первый момент, еще в столовой, он мог смутиться просто потому, что боялся, как бы кто-нибудь из домашних не узнал почерка. Но потом, в кабинете… Ведь он явно был не в себе. Конечно, «после» не значит «из-за» – но в этом случае, убейте меня, так оно и было. Именно это письмо было у него в руке, когда я вошел… И значит, Сонька все-таки тут замешана… У меня больше не было сил держать все это при себе.

На следующий день я все рассказал Мышкину. Я рассказал про отца и Соньку, про свой разговор с отцом, про Сонькины таинственные исчезновения – сперва с дачи, а потом вообще неизвестно куда, про ее визит к Ольге, про пистолет и даже про «Первую любовь» – словом, все. Напоследок я протянул ему конверт и сказал:

– То письмо – помните? – написала она. Я уверен.

Мышкин долго вертел конверт в руках и в конце концов изрек с задумчивым видом:

– Хорошо обнаружить конверт, когда есть письмо. Я хочу сказать, когда знаешь содержание письма, но не знаешь, кто его написал. Тогда конверт – в самый раз. А у нас тут – одни неизвестные. Уравнение с одним известным…

Он начинал меня слегка раздражать. Ясное дело, лучше, чтоб и письмо было в наличии, и вообще, блюдечко с голубой каемочкой! Тоже мне сыщик!

– Кстати, – сказал я, хотя это было совсем некстати, – вы с Гошей встречались?

Он понимающе улыбнулся.

– Вы хотите спросить, Володя, делаю ли я что-нибудь полезное или просто сижу и жду, когда мне принесут готовенькое?

Он уже не в первый раз читал мои мысли. Мне стало неловко.

– Вопрос правильный, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Увы! Получается, что я действительно больше… бездельничаю. Но это ведь не по своей воле. Вы спрашиваете – с Гошей… Я встречался с Гошей…

– И что?

– А вот слушайте. К счастью, он не догадался задать мне простой вопрос: ведется ли официальное расследование? Ольгиной смерти, я имею в виду. Хотя мог бы догадаться. Вы-то ведь были у него только что. Так быстро дела не делаются. Про Ольгу он говорит, в общем, то же, что и вам. Про ваш визит не упоминает. Я не удержался и попробовал… насчет того спектакля… Не думаю, чтобы он что-нибудь знал… Или хорошо притворяется. Одну интересную вещь он, впрочем, все-таки сказал. Он сказал, что ваш отец присутствовал на последнем прогоне…

– Ну, ясное дело, – безнадежно вздохнул я. – Прикидывал, как бы получше подставиться…

– Ничего подобного. Помогал готовить инсценировку. Так сказать, параллельный спектакль… Была у меня идея… через этого Гошу покопать там, в театре… Не вышло! Тут же вызвали к начальству и объяснили, причем… э-э… в категорической форме, что я не имею права заниматься самодеятельностью, что я не волк-одиночка, а офицер милиции, на службе у государства…

– Он кому-то протрепался…

– Ну да… Или честно выполнил свой долг, сообщив куда следует, а я, выходит, его недооценил. Все это я рассказываю вам, Володя, в свое оправдание…

– Понятно, – кивнул я.

– Итак… Холмс отпадает, остается Пуаро. Кстати о Холмсе… Вы не можете достать тот «пистолет»… или револьвер… – вряд ли девочка разбиралась?

Я чуть не свалился со скамейки, на которой мы с ним сидели.

– Как это – достать?

– Ну я не знаю… Выпросить у этой вашей Марфуши, выкрасть – временно, разумеется…

(Забегая вперед, могу сказать следующее. Тогда я, конечно, ужасно удивился, но потом, когда мы познакомились ближе, я понял, что у него в характере есть, как ни странно, что-то мальчишеское. Я говорю: странно, потому что это мальчишеское умудрялось сосуществовать с редкостной рассудительностью. В этом смысле мне крупно повезло: не будь в нем этого, едва ли он ввязался бы в мои авантюры.)

– Нет, – решительно отказался я, совершенно потрясенный таким поворотом темы. – Выкрадывать я не умею. А выпросить… – не представляю, под каким соусом…

Он не стал настаивать.

– Ну и ладно. Это были последние холмсовские рефлексы. Так сказать, агония… Нет – так нет. Вернемся к письму, точнее – к конверту. Можете еще раз восстановить все, что было в тот день… в то утро, когда оно пришло?

Я снова завел свою шарманку: сидим за столом – приносят письмо – нет, не так: сначала разговор про Мёбиуса, потом – письмо, отец как будто смущается, прячет в карман, выходит из-за стола – я захожу в кабинет, он на себя не похож, спрашивает про анаграммы – я говорю про Соньку – он спрашивает: «Откуда ты знаешь?» – я удивляюсь – он говорит, что попал на ленту Мёбиуса – все, уф-ф.

Мышкин выглядел озадаченным.

– Напрашивается странная мысль, что в письме говорилось о каких-то анаграммах… Н-да…

– Как-то все это с ней связано, – тоскливо пробормотал я. – С Сонькой… И куда она могла подеваться? Нельзя ли, по крайней мере, хоть это выяснить?

– Это-то уж точно нельзя, – покачал головой Мышкин. – И тут злая воля как раз ни при чем. Нельзя же просто взять и объявить в розыск человека, который, по словам родственников, где-то отдыхает.

– Надо с Тимошей поговорить… попробовать еще раз, – подумал я вслух. – Он вообще шпион, а к Соньке у него особый интерес. Где она сейчас, он не знает – это правда. Но про лето наверняка знает побольше моего. Пожалуй, мне стоит…

– Нет, – решительно перебил Мышкин. – Вам – не стоит. Я, возможно, попробую сам… А у вас, Володя, теперь одна задача – думать.

– Думать? О чем думать? – растерянно переспросил я.

– Об анаграммах. О Мёбиусе. О газете. Дошла очередь и до газеты. Какую газету имела в виду Ольга?

Я сказал название.

– А число? Числа вы, конечно, не помните?

– Числа не помню, но там на первой странице – статья про асфомантов, а на последней – прогноз погоды. Называется: «После дождичка в четверг». Ладно, сейчас пойду в библиотеку…

– Не стоит, – сказал он. – Сегодня, к концу дня, забегу и брошу вам в почтовый ящик.

«Поезжай себе, Золушка, на бал, да не волнуйся – все будет сделано, – подумал я. – Может, это он так оправдывается?»

Вечером позвонил Гоша.

– Слушай, – начал он с места в карьер, почему-то шепотом, – это ты на меня мента напустил?

– Я никого не напускал, – отрезал я. – Просто пошел и рассказал все, что знаю.

– Ты же говорил: на свой страх и риск…

– Ну, говорил. А потом передумал. Да ты-то чего волнуешься? Тебе-то что?

– Мне-то? Мне-то ничего. Мне просто интересно. Ты его хорошо знаешь?

– Кого – его? – не понял я.

– Ну мента этого…

– Я не понимаю, Гоша, – разозлился я. – Какая тебе разница? Знаю – не знаю… Какое это имеет значение?

– Да я так… Его, говорят, погонят скоро… может быть…

– Кто это говорит?

– Тот, кто знает… Я спросил кого надо. Ты на него особенно не рассчитывай.

Во время этого дурацкого разговора у меня возникло ощущение, быстро превратившееся в уверенность, что он звонит не сам по себе, а по чьему-то заданию. Ну может, не по заданию, а по просьбе… Фигура «просителя» особых сомнений не вызывала. Ему не нравился мой союз с Мышкиным. Ну-ну…

– Ни на кого я не рассчитываю, – снова отрезал я. – Просто пошел в угрозыск и все рассказал. Это мне Андрей посоветовал, – с умыслом добавил я.

– Андрей? – переспросил он.

Я злорадно представил, как он раскрывает от удивления рот.

– Ну да.

– A-а, понятно. Ну ладно… Звони, если что. Не пропадай.

Он поспешно свернул разговор – вероятно, торопился позвонить Андрею и спросить, зачем он дает разным людям противоречивые указания. Я повесил трубку, мысленно плюнул и спустился к почтовому ящику проверить, нет ли газеты. Она уже ждала меня в ящике – все, как было обещано. Я пошел к себе, закрыл дверь и принялся ее изучать.

Прочитав ее от начала до конца, я пришел к выводу, что загадочную информацию, обнаруженную Ольгой, следует искать только в статье про асфомантов – больше было просто негде. Я просидел над этой статьей, без преувеличения, часа два, прочитал ее раз двадцать подряд, изучил вдоль и поперек – только что не выучил наизусть. Почти выучил. Отгадка не давалась, не шла в руки. Не видел я решительно ничего такого, что могло бы иметь отношение к убийству моего отца. То есть нет, это я неправильно выразился. Отношение-то она как раз имела – все-таки речь шла об асфомантах. Я хочу сказать, что не мог найти ничего такого, что выводило бы на чей-то конкретный след. Вообще статья была такая… скорее, теоретическая. Рассуждения о природе терроризма, о том, чем «наши» террористы отличаются от прочих террористов, потом какая-то очередная муть насчет древнеримских корней названия – в общем, все в таком духе… Была там одна фраза… насчет того, что крайние левые легко находят общий язык с охранкой… Что-то мне в ней показалось… «А впрочем, что же? – подумал я. – Кто же этого не знает? Общее место…»

Короче, ничего я не добился. Между тем было совершенно очевидно, что я смотрю – и не вижу. Оставалось надеяться, что у Мышкина дела идут лучше, чем у меня.

ГЛАВА 15

Как выяснилось, и да, и нет. Газета поставила его в такой же тупик, как меня.

– Ужасно неприятное чувство, – пожаловался он, прямо-таки озвучивая мои мысли. – Знать, что в этой газете что-то есть и не знать, как это обнаружить. Тест на наблюдательность и профессиональную пригодность – в чистом виде. Ведь не могла же она вас мистифицировать!

Зато он сделал другое открытие, по каковому поводу мы и встретились на бульваре в совершенно неурочное время – в полвосьмого утра. А позвонил он мне, соответственно, еще раньше. Я кое-как оделся и выскочил из дому как ошпаренный, не сомневаясь, что он разгадал загадку газеты. Оказалось – другое.

– Пока я ковырялся с этой статьей, – сказал он, – у меня в голове все время вертелись анаграммы – то есть не сами анаграммы, а вопрос вашего отца. И вот… я сделал… э-э… открытие… Нелепое какое-то открытие… Если переставить буквы в слове «асфоманты», получится: «фантомасы». Вот вам и анаграмма.

Я вытаращил глаза.

– Это еще что такое? Что за чушь?!

– Не чушь, – Мышкин отрицательно покачал головой. – Это только выглядит как детские игры. Вы смотрели фильмы про Фантомаса, Володя?

Я кивнул.

– Они были очень популярны… во времена нашего детства. Ведь это пародия, Володя. Шутка. Пародия на ужас. И слово «фантом» тут же… Вы понимаете?

Я молчал, тупо уставившись на него.

– Так что же, вся эта организация – шутка? – продолжал Мышкин.

– Ничего себе шуточки… – пробормотал я.

– Вот именно! Они не похожи на шутников. Трудно поверить, что они сами так себя назвали. Я думаю, это слово им подсказали…

– Кто? – спросил я совершенно автоматически. Конечно, мне и без того было ясно…

– Ну вы же и так поняли, Володя… Теперь так… Если свести воедино все, что нам на данный момент известно, то получится следующее… Очень похоже, что в письме именно об этом и говорилось…

– О чем именно? – переспросил я. – Допустим, эту кличку придумал отец. Ну и что? О чем тут писать?

– К примеру, о том, что анаграмма разгадана. Надо полагать, никому не приходило в голову взглянуть на слово «асфоманты» с такой точки зрения – кроме Сони…

– Господи! – воскликнул я. – Ну и что?! Что ж тут такого, я никак не пойму?! Ведь это игра, шутка – ну дурацкая, ну обидная, может быть, – но шутка!

– Нет, Володя, это не шутка, – мрачно возразил Мышкин. – Это не шутка, а знак… так сказать, обнажение приема… Это может быть очень обидно. Более чем обидно… Подумайте сами – ведь этой, как вы говорите, шутки было достаточно, чтобы понять… очень многое. Знаете, есть такой рассказ… фантастический. Человек жил-жил, беспокоился, радовался – а потом случайно выяснил, что весь его мир – на лабораторном столе и над ним ставят эксперименты…

– Знаю, – пробормотал я.

– Ну вот… Тут достаточно, чтобы хоть один из них что-нибудь соображал… Шутка… Знаете, с чувством юмора у этих людей обычно проблемы…

– Погодите! – воскликнул я. Только тут его мысль стала доходить до меня во всей своей красе. – Вы хотите сказать, что отец был с ними не просто связан…

– Возможно, я ошибаюсь, – сказал Мышкин. – Но у меня уже давно такое ощущение, что он их породил. Выдумал.

– Дикость какая-то! – воскликнул я почти в отчаянии. – Зачем?!

– Давным-давно, сто лет назад, был такой разговор… – начал Мышкин, словно рассказывая сказку. – Была встреча курса… Выпили – и как водится, стали говорить о политике. Почему-то я запомнил его слова. Он говорил, что Джек-потрошитель – насущная необходимость всякой власти, что он оправдывает ее существование, как никто. И так далее… Ну это, впрочем, мысль не новая… А дальше он говорил вот что. Беда в том, что Джек-потрошитель неуправляем. Поэтому хрустальная мечта всякой власти – «карманный» Джек-потрошитель, управляемый Джек-потрошитель… Мысль-то, может и не нова, новых, кажется, вообще не бывает… Но вот как он об этом говорил… Нет, конечно, тогда я ничего такого не подумал, но… вот ведь – запомнил… И вспомнил, как только… Хотите верьте – хотите нет, но эта мысль вертелась у меня в голове еще до убийства, как только заговорили про асфомантов. Что-то во всем этом было… в его духе… Ну и, конечно, сказал сам себе: забудь, глупости все это…

Меня тем временем осенила новая мысль.

– Так вот при чем здесь Кронос! – воскликнул я к немалому удивлению Мышкина. – Детище-то – это, оказывается, не я и не Петька! Он их, как вы выражаетесь, породил, а они вышли из повиновения и решили с ним разобраться – как Зевс со своим папашей!

– Все это, конечно, красиво, – страдальчески поморщился Мышкин. – Но к чему здесь еще Кронос? Кто приплел сюда Кроноса?

Я быстренько разъяснил ему, в чем дело, не преминув добавить:

– У меня, как вы знаете, стопроцентное алиби, а Петька все-таки слишком мал. Так что двух мнений быть не может.

– А Мё… Мёбиус?.. – это прозвучало даже как-то жалобно.

– А что – Мёбиус? Мёбиуса никто никуда не низвергал. Мёбиуса я тут не вижу.

– Погодите, Володя, – он потер лоб рукой. – То-то и оно, что его не видно… Допустим, все так и было, допустим, мы правы. Он создал некую структуру, так сказать, породил монстра, который впоследствии его и пожрал. Есть действие и есть его результат, пусть и не просчитанный заранее. Это еще не лента Мёбиуса. Что-то сюда приплелось – что-то, что он считал не имеющим отношения…

– И вы уже знаете, что это такое… – полувопросительно пробормотал я.

– Да и вы тоже, Володя, – отпарировал он, печально глядя на меня. – Знаете, знаете, не удивляйтесь. Вернемся на шаг назад. С чего мы, по-вашему, сегодня начали?

– С фантомасов, – послушно ответил я.

– Именно. Вот вам и анаграмма из Сониного письма Я хочу сказать – разгаданная анаграмма. Ею разгаданная, надо полагать.

Мне вновь стало очень тошно.

– Значит, Сонька тут прямо замешана, – вырвалось у меня помимо воли. – Значит, это все-таки она…

Тем самым я невольно поведал ему о своих подозрениях. На секунду меня охватил ужас. И напрасно – ничего нового я ему не сказал. Он, конечно, сам думал о том же.

– Вы думаете про револьвер, Володя? – мягко поинтересовался он.

Я молча кивнул.

– Так ведь это как раз не сходится. Подумайте сами. Если она была связана с асфомантами, то должна была знать, что покушение состоится. Зачем же в таком случае дублировать выстрел? Достаточно не препятствовать… Давайте лучше думать о письме… Предположим, Соня сообщила вашему отцу, что разгадала анаграмму… Судя по вашим словам, это его ужасно обеспокоило. Почему? Что еще было в этом письме? Может быть, она угрожала, что расскажет о своем открытии асфомантам? Могла ли она его шантажировать? Тут вам, Володя, и карты в руки. За неимением фактов придется довольствоваться психологическими характеристиками.

– Как вам сказать… – я старался тщательно взвешивать каждое слово. – Она, конечно, непредсказуемая… со странностями, прямо скажем… Но шантаж… Нет, это, пожалуй, вряд ли. Понимаете, она ведь максималистка, романтическая, литературная насквозь… Ей любовь нужна, а любви шантажом не добьешься – уж это-то она наверняка понимает. Не знаю… может, это, конечно, неубедительно…

– Да нет, вполне… Но что же тогда? Что его напугало?

Я пожал плечами.

– Если он заговорил о Мёбиусе… – продолжал бормотать Мышкин. – Заговорил, как только прочел письмо… Значит, что-то уже произошло. Возможно она успела кому-то сказать. Могла проговориться случайно… или из мести… Вот вам и Мёбиус, между прочим. Он думал тут две интрижки: одна любовная, другая политическая, а вышло, что все едино… Анаграмма эта несчастная… это же вроде бомбы. Причем сам он ее и заложил…

– Зачем?

– Кто его знает… Для остроты ощущений, надо думать. Итак – бомба. Но только при условии, что о «шутке» узнают заинтересованные лица.

– И Сонька зачем-то это условие выполнила, – задумчиво дополнил я. – Детектив из меня никакой. Какие-то обрывки… Ничего не складывается.

– В нашем деле всегда так, – сказал Мышкин. – Одно запомни, другое не забудь. Одно подходит, а другое, вроде, ни при чем. И наоборот… Впрочем, неважно. Я хотел сказать: не унывайте, Володя! Что вас, например, сейчас беспокоит?

– Да мало ли что! Ну скажем… тот разговор, о котором рассказал Петька. «А то, не ровен час, промажете!» Помните? Приветливо, с улыбочкой… Это как?

– По-моему, одно из двух, – задумчиво проговорил Мышкин. – Впрочем, суть дела от этого не меняется. Либо ваш отец зачем-то задумал эту инсценировку вместе с асфомантами, а те, узнав про анаграмму, внесли в план изменение. Всего одно, но очень существенное… Либо…

– Зачем? – перебил я.

– Зачем – что?

– Я говорю, зачем она ему понадобилась, на что она сдалась ему, инсценировка эта? Можете вы мне объяснить?

– Я могу только строить предположения. Ну, например… Не знаю, известно ли вам, Володя, что в последнее время полз слушок о его связях с асфомантами. Слыхали, я думаю… Наверняка просветили добрые люди. А тут – пожалуйста: очередной теракт, а заодно возможность все это дело опровергнуть. Так сказать, всем сестрам по серьгам. Или еще… Помните, а впрочем, вы, может, и не помните, пару лет назад была такая история: один кандидат в депутаты сам себе устроил взрыв прямо перед выборами? Разумеется, без членовредительства… В рекламных, как вы догадываетесь, целях…

– Он… отец… собирался баллотироваться… – пролепетал я.

– Ага! – воскликнул Мышкин.

– Ладно, – мрачно пробормотал я. – Там у вас было какое-то «либо».

– Да… Значит, либо он задумал так, а асфоманты скорректировали, либо они задумали все это сами, уже после Сониной информации, а это значит, что они с самого начала имели в виду убийство. Бунт марионеток против кукловода. Отцу же вашему преподнесли это как инсценировку. Зная его авантюрный характер, отплатили ему той же монетой – заставив готовить собственную смерть. И если Соня его не шантажировала, то, очень возможно, она его предупреждала.

– Ну хорошо, – сердито сказал я. – Если она его предупредила, то какого черта он туда поперся, хотел бы я знать! Что? Я знаю, что вы подумали. Суицидальные идеи? Безумная отвага? Ничего подобного! Не тот случай.

– Н-нет… – в раздумьи пробормотал Мышкин. – Я не о том. Меня интересуют те несколько дней… между письмом и спектаклем.

– Ничего не знаю, – я беспомощно развел руками. – Одно могу сказать – через день он опомнился.

– То есть?

– Ну… не знаю… Подавленности как не бывало. Наоборот, оживился. Глаза горели… активный такой, деловитый… даже больше, чем обычно… Бегал куда-то… Я хочу сказать – неизвестно куда, потому что с работы звонили, его разыскивали…

– Если он действительно пошел в театр вопреки предупреждению, – медленно проговорил Мышкин, – то, скорее всего, за эти несколько дней он успел придумать новую комбинацию – и собирался ее разыграть, но где-то просчитался…

– Не проще ли было не пойти?

– Не скажите… Просто не пойти значило проявить откровенную слабость, дать асфомантам понять, что он знает, в чем дело, и признает свой проигрыш. Нет, это не в его духе. Кроме того, можно не сомневаться, что раньше или позже они бы с ним разобрались. Жизнь под Дамокловым мечом – это, знаете ли… Нет, он должен был придумать какой-нибудь новый ход, да еще, по возможности, красивый…

– Что тут можно придумать? По-моему, это как раз называется словом «пат».

– Человека с платочком помните? – спросил Мышкин вместо ответа. – На каком-то этапе к этому делу подключилась служба безопасности. Кто ее подключил? По-моему, это довольно ясно. Не кто иной, как ваш отец, я думаю. Если верить слухам, у него и раньше были контакты…

– Вы хотите сказать, что он был двойным агентом? – для чего-то уточнил я.

– Н-нет, это не совсем то… Я думаю, асфомантов он от них до времени скрывал.

– А зачем они ему вообще понадобились, контакты эти?

– Там ведь тоже… играют… По крайней мере – пытаются… – пояснил Мышкин. – Теперь смотрите, Володя, что получается… Развивая его же метафору – он делает еще один шаг по ленте Мёбиуса. История с Соней плавно перерастает в совсем другую историю, оборачивается реальной опасностью. Тут самое время сделать выбор: попытаться избавиться от наваждения, сойти с этой самой ленты – или двигаться по ней дальше. Выбор, впрочем, достаточно иллюзорен. «Мёбиус» так просто не отпускает. Приходится ориентироваться в заданных условиях. В общем, он придумал следующий шаг – и сделал этот шаг… возможно, рассчитывал вернуться в начальную точку… А результат оказался… – сами понимаете… Потому что гебисты его надули. Он решил распроститься со своим детищем, с асфомантами то есть, – и сдать их кому следует. А взамен ему обещали их обезвредить и обеспечить его безопасность. И надули.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда объясните мне, почему он не сделал попытки бежать из театра, когда начался переполох? Он-то знал, что это означает!

– Мог не успеть… – неуверенно предположил Мышкин.

– Нет, подождите! – воскликнул я. – Что-то не то! Ведь игрек – я хочу сказать, второй убийца… Нет… черт, никак не поймаю!

– Верно! – подхватил Мышкин. – Раз игрек пошел в театр с револьвером, значит он знал, что там будет заваруха…

– Может, он знал, а отец не знал? – предположил я. – Кто сказал, что они должны были знать одно и то же?

Тут Мышкин, до того сохранявший невозмутимость, вдруг схватился за голову.

– Сейчас лопнет! – пожаловался он. – Кто он вообще такой, этот игрек? Он не асфомант, не гебист… Что ему было известно? Ему было известно о совместном намерении вашего отца и асфомантов устроить представление… Но неизвестно, что асфоманты кое-что изменили в первоначальном плане… Кто рассказал ему об этом? Кто преподнес сюжет именно в таком виде? И почему? Не знаю, не вижу… Ни игрека этого, ни его информатора. Ну ладно, что делать… Не выходит с игреком – попробуем вернуться к иксу…

– Никак не возьму в толк… – перебил я. – Если отец считал, что инсценировка не состоится…

– Погодите! – внезапно воскликнул Мышкин, явно осененный новой мыслью. – Откуда мы, собственно, это взяли?

– Как – откуда? – изумился я. – Знал, что будет – и пошел? Это после Сонькиного предупреждения?

– Вот именно – после предупреждения. Есть один вариант… Предположим, мы правы, и он, получив письмо, действительно обратился за помощью. Какую помощь могли ему обещать? В какой форме? Арестовать террористов средь бела дня, по месту жительства? Едва ли… Скорее всего, они сумели убедить вашего отца, что единственно возможный вариант – взять асфомантов, так сказать, с поличным, на месте преступления. Совершенно очевидно, что ближайший удобный случай представлялся именно в театре. Они могли обещать ему что-нибудь в таком роде: зал будет нашпигован агентами, и как только начнется газовая атака, прицелившегося стрелка возьмут под белы рученьки… А через него, с божьей помощью, выйдут на остальных. Правда ведь, убедительно?

Я кивнул.

– Ну вот… А он, очевидно, успокоился и разработал вместе с ними второй сценарий. А потом они его обманули. То есть первая часть программы, как я понимаю, была выполнена – там, надо полагать, был далеко не один такой… с платочком… Да и стрелка, скорее всего, сцапали… только не до, а после. Такая вот невинная корректировка…

Я задал один-единственный вопрос:

– Почему?

– Он мешал и тем, и этим, – отводя глаза, проговорил Мышкин. – Карманные террористы, действительно, весьма удобная штука. Для власти, я имею в виду. Тут ваш отец был прав. Непонятно только, почему он себя с этой властью отождествлял. Спецслужбы в этих асфомантах сильно заинтересованы. Я вам больше скажу: асфоманты в них – тоже. Эти полюса сходятся… Вещь известная, старо, как мир… Им посредники не нужны. Ваш отец, что бы он сам о себе ни думал, не из тех и не из этих, а где-то посередке. Для тех и других – как бельмо в глазу. А тут представлялся отличный случай – и от него избавиться, и, так сказать, обрести друг друга. Не знаю, понятно ли я говорю…

– Да, – задумчиво сказал я. – В это объяснение многое влезает. И тот телефонный разговор, между прочим… «Не промахнитесь»! Думал, что всех обхитрил – и резвился! Да, сюда влезает многое, но не влезает второй выстрел, а значит, и Ольгина смерть.

– Газета, газета, черт бы ее побрал, – пробормотал Мышкин. – Что она могла найти в этой газете? Не анаграмму же!

Я покачал головой:

– Думаю, что-то другое.