Текст книги "Второй выстрел"

Автор книги: Вера Белоусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Он немного помолчал, чертя прутиком по песку.

– Итак, что из всего этого следует? А следует то, что я не могу сделать даже самых первых и необходимых шагов… Я не могу выяснить, что происходило накануне Ольгиной смерти у нее в доме, кто там был, кто из гостей имел возможность, во-первых, подслушать ваш разговор и, во-вторых, подсыпать снотворное… Не то что бы я боялся начальственных репрессий… Но представьте: я прихожу к Ольгиной тетке, которая, заметим, не сомневается, что ее племянница покончила с собой, и говорю: «Здравствуйте, я из уголовного розыска. Все мои коллеги сошлись на том, что это – самоубийство, а у меня вот особое мнение». Ведь она меня, пожалуй, выгонит – как по-вашему?

– Может, – машинально согласился я, а в голове тем временем роились совсем другие мысли. Мне показалось, я понял, к чему он клонит, и эта догадка меня смутила.

– Вы хотите, чтобы я… сам?.. – растерянно пролепетал я.

– Но ведь другого выхода нет, Володя, – просто ответил он. – Необязательно расспрашивать самому, достаточно подготовить почву для моего появления. Впрочем, это – на ваше усмотрение…

– Я постараюсь… то есть нет, я подумаю, – беспомощно пробормотал я.

Мы снова договорились созвониться и встретиться дня через два и на том расстались.

ГЛАВА 10

Я шел домой в полном смятении. Фактически Мышкин предлагал нам с ним вести расследование самостоятельно, на свой страх и риск. Я знаю, что в семнадцать лет полагается любить приключения. А я вот не любил их и не люблю. Это у меня врожденное. Я люблю, когда все вдет своим чередом и каждый занимается своим делом. В этом даже как-то стыдно признаваться – чуть ли не стыднее, чем в тайных пороках. Мне было очень неуютно: в последнее время жизнь и так шла шиворот-навыворот, а теперь мне еще предлагали добавить безумия, выступив в роли сыщика. «Петьку бы на мое место! – сердито подумал я. – Вот кто был бы счастлив!» С другой стороны, темнить с самим собой не имело смысла. Я прекрасно понимал, что не смогу отказаться. Слишком сильно меня засосало.

Я решил поехать к тетке на следующий же день, чтобы оставить себе как можно меньше времени на раздумья. Особых сложностей тут не предвиделось. Надо было сделать вид, что я приехал зачем-то к себе на дачу и по дороге зашел ее проведать. Это выглядело бы вполне естественно. Оставалось выяснить только один вопрос, причем выяснить заранее, до поездки к тетке – что делала у них в доме моя мать? Мне это нужно было для того, чтобы ориентироваться в обстановке – и только. В тот момент у меня не было никаких подозрений. А что было? Да ничего и не было. Просто неразрешенное недоумение и странный холодок, пробегавший по спине…

Как раз в тот день мать возвращалась из поездки. По моим подсчетам, она должна была уже часа три как быть дома. Мы с Мышкиным здорово засиделись – я с удивлением обнаружил, что начало смеркаться и зажигаются фонари. Я подходил к дому с твердым намерением при первой возможности задать матери свой вопрос. Во дворе было немного темнее, чем на улице, но все-таки не настолько, чтобы я не узнал человека, вышедшего из нашего подъезда. Это был наш семейный адвокат… Меня как громом поразило. До сих пор не понимаю, как могло случиться, что до этой самой минуты я ни разу не вспомнил Тимошиного рассказа про завещание. Возможно, моя голова попросту отказалась вместить наряду с террористами и любовной драмой еще и историю с завещанием. Не правда ли, слишком много для одного сюжета? А может, мне почудилась в ней какая-то нелепость… Не знаю… Во всяком случае, даю слово, что именно так оно и было. И вот теперь, увидев адвоката, я, естественно, вспомнил все, что сказал мне тогда Тимоша – и похолодел… Не успев ничего как следует обдумать, я ринулся ему наперерез с тем, чтобы немедленно, тут же, не сходя с места, выяснить, есть такое завещание или нет. С чего я взял, что он станет отвечать на мои вопросы – бог весть. Скорее всего, не стал бы, но мне не пришлось даже попробовать – он сел в машину перед самым моим носом и укатил. Я застыл в недоумении. С одной стороны, я понимал, что он меня просто не заметил, но с другой, мне все мерещилось, что он от меня сбежал. А раз сбежал – значит, не хотел со мной разговаривать, значит, ему есть, что скрывать. И как могло быть иначе?! Что могло заставить мою мать пойти к Ольге? Только обстоятельства исключительной важности. Например, если как-то ущемлялись мои интересы. Конечно, если там были какие-то переговоры, связанные с завещанием, то разумнее было послать адвоката… А она почему-то не послала. Так ведь то-то и оно, что не послала, а пошла сама!.. Все это вихрем носилось у меня в голове… Мои дальнейшие действия трудно признать вполне осмысленными. Например, вместо того чтобы пойти домой и спросить мать обо всем напрямик, я развернулся и пошел в обратную сторону, куда глаза глядят. То есть это мне сперва так казалось – куда глаза глядят… А опомнился я перед Сонькиным подъездом. Объяснить, почему меня принесло именно сюда, я бы не смог при всем желании. Может быть, нащупав один из возможных вариантов разгадки, я пришел в такой ужас, что инстинктивно шарахнулся в другую сторону? Да нет, вряд ли… А в общем – не знаю… И вот что удивительно – нажимая на кнопку звонка, я был совершенно уверен, что произойдет одно из двух: или мне откроет Сонька, или не откроет никто. Почему-то я умудрился забыть о том, что Марфуша переехала в город. Увидев на пороге ее, а не Соньку, я на секунду оторопел. Спохватись я заранее – скорее всего, вернулся бы с полдороги. А теперь отступать было некуда. «Сцилла и Харибда, – как-то вяло подумал я, разумея, по-видимому, мать и Марфушу. – Или нет: из огня да в полымя…» От разговора с матерью я малодушно сбежал, зато от разговора с Марфушей было уже не отвертеться. Она ничуть не удивилась моему приходу – во всяком случае, виду не подала. Она всегда отличалась сдержанностью – временами у меня даже возникало подозрение, что никакая это не сдержанность, а просто природная флегма.

– Проходи, Володечка, – приветливо сказала она. – Хочешь чаю?

– Чаю не хочу… я хочу водки… – ни с того ни с сего брякнул я.

Казалось бы, это должно было ее пронять. Юный сын подруги, кстати, непьющий, вдруг является безо всякого предупреждения, с диким взором и просит водки… Согласитесь, тут есть что-то нестандартное! Но она покорно полезла в холодильник и только спросила меня из-за дверцы:

– Ты на машине? – и получив отрицательный ответ, поставила передо мной бутылку, рюмку и бутерброд с сыром. Я налил водки и выпил.

– Ты, наверное, к Соне? – спросила она, усаживаясь за стол напротив меня. – А ее нет.

– А где она?

Я опрокинул еще одну рюмку. Марфуша внимательно проследила взглядом за моей рукой, вздохнула и медленно проговорила:

– Где? Да кто ж это знает? Улетела куда-то… к морю…

Примерно такого ответа я и ожидал. И все-таки…. Что-то меня в нем… не знаю, как сказать – царапнуло, что ли? Интонация? Выражение лица? Нет, что-то другое. То, к чему сама Марфуша отношения не имела… Какое-то смутное воспоминание… Кто-то что-то говорил… когда-то…

Для очистки совести я спросил, не знает ли она, когда Сонька собиралась вернуться, но она, как и следовало ожидать, только руками развела.

– Когда появится, скажи, чтобы мне позвонила, ладно? – попросил я, вставая. Марфуша не стала меня удерживать.

– Лена приехала? – спросила она, открывая входную дверь. (Лена – это моя мать.)

– Приехала, – пробормотал я, отводя глаза. – Я ее еще не видел.

– Ага, – кивнула Марфуша. – Скажи – я на днях зайду.

Ничего мне от водки не полегчало. Даже хуже стало. Меня слегка повело, хоть я и выпил всего две рюмки – во-первых, с непривычки, а во-вторых, я с самого утра ничего не ел. Лица встречных покачивались и расплывались, не говоря уж об огнях фонарей. Вечерний город на глазах приобретал полуфантастические очертания. Мне мерещились какие-то самолеты, взлетные полосы, сигнальные огни… Может, потому, что в голове гудело? Кроме того, мною вдруг овладела страшная подозрительность. «Все врут, – убежденно сказал я сам себе. – Никому нельзя верить. Откуда, например, Марфуша знает, что Сонька не где-нибудь, а на море, если та ей ничего не рассказывала?» Эта мысль вдруг показалась мне до того важной, что я встал столбом посреди дороги. Через минуту мне стало ясно, что это глупость. Оставила, небось, записку, что-нибудь вроде: «Уехала к морю. Целую. Пока». – без дальнейших деталей. Внезапно я почувствовал себя настолько усталым, что, не раздумывая, отправился домой. «Если она еще не легла – спрошу, – вяло рассудил я. – А если легла – так тем лучше. Пойду спать».

Мать еще не ложилась. Она встретила меня в коридоре, поцеловала и, отшатнувшись, воскликнула:

– Володька! От тебя водкой пахнет! Ты чего это?

– Водкой? A-а, водкой! – бессмысленно бормотал я. – Это ничего, что водкой. Это я у Марфуши…

– У Марфуши? – мать изумилась еще больше.

– Ну да, – подтвердил я. – Но это неважно. Пойдем, мне нужно тебя спросить…

Я потянул ее за руку. Мы вошли в гостиную, я хлопнулся в кресло, а она осталась стоять, пристально глядя на меня. Я вздохнул – глубоко, как перед прыжком в воду…

– Мама, – начал я, проклиная себя за дрожь в голосе, – я знаю, что отец оставил завещание… не в нашу пользу…

– Кто тебе сказал? – не сводя с меня пристального взгляда, спросила мать.

– Какая разница – кто! – воскликнул я. – Скажи мне точно – что там было?

– Ничего, – твердо ответила она. – Ничего там не было. И завещания тоже не было.

– То есть как? – я вытаращил глаза.

– А вот так. Ты удивляешь меня, Володя. Ты же все-таки его знал… Ну скажи, похоже это на него – всерьез думать о собственной смерти и – главное – о том, что будет после нее?

Я растерянно молчал. Она была совершенно права…

– Не очень-то мне приятно обсуждать его… с тобой… – задумчиво продолжала мать. – Но, видно, никуда не денешься… Эгоцентрик такого уровня эгоцентризма, да еще относительно молодой, здоровый и энергичный… Не писал он никаких завещаний и вообще… скорее всего, ни о чем таком не думал. Не понимаю, откуда ты это взял…

– Ты сама говорила, что он чего-то боится… – пролепетал я неизвестно зачем. Может быть, чтобы оправдаться.

– Тут я ничего не знаю, – сказала она. – Но будь уверен: если бы он всерьез опасался за свою жизнь – не пошел бы в этот театр, будь он неладен… Нипочем не пошел бы. Я думаю, его обманули, как-то обвели вокруг пальца.

Опять они с Мышкиным совпали почти дословно!

– Так что завещания не было, – снова повторила она. – Если не хочешь говорить, кто тебе сказал – не говори. Но… по-моему, тебе стоит к этому человеку присмотреться…

– Адвокат здесь был? – спросил я, чувствуя себя полным дураком. Но не спросить все-таки не мог. Необходимо было выяснить все до последнего.

– Был, – кивнула она. – Ах, вот оно что! Ты думаешь, нам с ним нечего обсудить, кроме завещания? С отцовскими-то делами и без завещания надо разобраться. И вообще, Володя…

– Погоди, – остановил я. – Это еще не все… Скажи… что ты делала у Ольги?

– Угадай! – сердито отозвалась мать. – Ей-богу, хочется сыграть с тобой в угадай-ку. Да – нет. Заглянула на огонек? – Нет. Пришла выцарапать глаза? – Нет. – (Между прочим, она впервые говорила со мной так откровенно – допек я ее, по-видимому, своими вопросами!) – Не знаешь? Так и быть, подскажу: я пошла туда по единственной причине, которая могла меня заставить туда пойти. Все еще не знаешь? Ну ладно, не буду тебя мучить. Я ловила кота. Этот подлец смылся в самую последнюю минуту, когда мы с Марфушей уже совсем собрались – и как назло не куда-нибудь, а именно к ним! Не могла же я его бросить!

«Ходят тут всюду, что-то высматривают», – вспомнил я. Видимо, Ольга как-то упустила момент ее прихода и не понимала, что делается вокруг. У меня даже не было сил рассмеяться – я только криво улыбнулся. Эта часть истории обернулась фарсом. Хоть я и чувствовал себя идиотом, зато все-таки испытывал неимоверное облегчение. Я не сомневался, что мать говорит правду.

– Ты удовлетворен, Володя? – не без ехидства поинтересовалась она. – Теперь моя очередь. Можно узнать, с чего это ты пошел к Марфуше пить водку?

– Не водку… – неохотно пробормотал я. – Водка здесь ни при чем. Я хотел узнать, где Сонька и когда она вернется…

– Так ведь Марфа не знает… – вздохнула мать. – Я сама волнуюсь. Вечная вина моя… Сложная девочка… Марфуше с ней не справиться. И боже мой, какая она была странная все это лето!

Я внутренне сжался и опустил глаза. «Не знает?» – пронеслось у меня в голове.

– Какие-то дикие высказывания… – задумчиво продолжала мать, не замечая или делая вид, что не замечает моего смущения. – Что-то такое, левое… «Мы наш, мы новый мир построим»… – словом, невесть что… – она пожала плечами и вздохнула. – Будем надеяться, пройдет с возрастом. Хотя…

Мы помолчали. Тут мне вдруг пришло в голову, что я могу кое-что выяснить.

– Мама, – начал я, – ты можешь мне сказать, кто был в тот вечер у Ольги?

– Конечно, нет, – она снова посмотрела на меня с удивлением. – Там были какие-то люди, даже довольно много народу. Но я ведь их не знаю. А зачем тебе, если не секрет?

Я колебался. Мать посмотрела на меня настороженно:

– Ты что, думаешь, там что-то не так… нечисто?

Я упорно молчал.

– Так вот оно что! – воскликнула мать. – Выходит, ты думал, что я… Ах, мой Гамлет! А ведь я уже говорила тебе про Гертруду… Как тебе не стыдно!.. Хотя это уже даже не Шекспир, это уже какая-то Агата Кристи… Завещание, наследство…

– Знаешь, мам, – вдруг сообщил я, – я ходил в уголовный розыск. Потому что ее убили – я знаю. Никто не верит. Но там есть один такой – Мышкин…

– Мышкина я знаю, – оживилась мать.

– Ну да, – кивнул я. – Знаешь. Он приходил… тогда-сразу после…

– Нет-нет, – она покачала головой, – я не об этом. Я видела его пару раз… раньше, давно… Твой отец с ним как-то встречался. И слышала кое-что…

– Что? – немедленно прицепился я. – Что ты слышала?

– Да нет, ничего определенного. Он большой храбрец, кажется… Сражался с кем-то, один против нескольких, был серьезно ранен. Словом, что-то такое… героическое. Потом, по-моему, лечился где-то за границей… в Швейцарии, что ли?.. Видишь, ничего не знаю толком, одни слухи. Но он мне симпатичен… Знаешь, в нем есть какое-то… благородство…

Я так обрадовался этой оценке, что даже сам удивился.

– Не хочешь рассказать, почему ты решил, что это убийство? – осторожно поинтересовалась мать.

– Знаешь, мама, если можно… не сейчас, – попросил я. – Я пока не созрел… И потом, у меня уже язык не ворочается. Ты не обидишься? Я тебе все расскажу, обязательно.

– Иди спать! – сказала она, махнув рукой. Потом поцеловала меня и добавила: – Зубы почисть, пьяница!

ГЛАВА 11

На следующий день я отправился к Ольгиной тетке. Я знал, что сказать ей при входе, но в остальном у меня не было никакого предварительного плана. Я даже не решил, стоит ли говорить о моих подозрениях или постараться обойтись без этого. Я бы предпочел обойтись, но в таком случае под каким предлогом завести разговор на интересующую меня тему? В общем, я решил, что сориентируюсь по ходу дела – и был прав. Все оказалось даже проще, чем я предполагал. Сам по себе мой визит Лелю, как я и думал, нисколько не удивил. Но мало того. Кажется, я уже писал, что она отличалась чрезвычайным простодушием и разговорчивостью. Не знаю, как насчет визита постороннего человека – возможно, тут бы она призадумалась… Но я-то был не посторонний, я был сосед, Ольгин приятель, человек, которому она вполне доверяла и с которым не прочь была поделиться. По-видимому, ее знакомые избегали разговоров про роковой вечер, считая, что ее надо щадить, а между тем это-то и было ошибкой. Леля относилась к тому типу людей, которые не могут переварить события, пока как следует не выговорятся. Она и не думала задаваться вопросом, зачем я ее расспрашиваю. Она просто радовалась возможности высказаться. Вот что я от нее узнал.

Первые дни после смерти моего отца Ольга, как выяснилось, не хотела видеть решительно никого. Потом «вечера» все-таки возобновились, в основном, благодаря настырности визитеров, но возобновились в каком-то странном виде. Приходить не запрещалось, даже стол накрывали по-прежнему, сама хозяйка «салона» почти не показывалась. Она выходила к гостям в самом начале, сидела с ними минут десять-пятнадцать, в основном молча, после чего уходила, сославшись на головную боль или усталость. «Ну а гости – что? – сказала Леля. – Гости посидят-посидят одни – и упадут. Что им, одним, делать-то?» После двух-трех таких историй число визитеров стало резко сокращаться. В конце концов остались только самые стойкие – «самые верные рыцари», – сказала тетка. Так что в тот, последний, вечер народу было сравнительно немного.

– А кто был?

– Этот ваш иностранец был, Джеф, но он пришел рано, раньше всех, и ушел, когда никого еще не было. Этот был… ну актер-то, с гитарой, – Гоша. Матвей был. Потом этот… представительный такой, приятный – Андрей. Потом Глинка. Еще мама ваша была и Марфа Константиновна тоже, у них кот сбежал, мы тут все кота ловили – знаете, Володя? Но ваши-то позже прибежали. Олечка уж ушла, как они прибежали…

«Соньки не было, – отметил я про себя. – Значит ли это, что ее можно исключить?» Я прикинул и понял: нет, все-таки нельзя, увы. Был еще боковой вход через террасу. Войти и выйти незамеченной было бы крайне трудно, но теоретически возможно.

– Олечка сперва с ними посидела, с гостями-то, – продолжала тетка. – Чаю попили, даже поговорили о чем-то – я уж обрадовалась. Потом она встала и говорит: пойду отдохну – и ушла к себе. Тут я смотрю: батюшки, кот! Вскочил в окно – и под диван. А следом и ваши прибежали…

Тут, как я понял, начался настоящий сумасшедший дом. Подлый кот, воспользовавшись понятной сумятицей, которую вызвало появление матери, успел выскочить из-под дивана и куда-то перепрятаться. Все прониклись этой проблемой, повскакали с мест и начали носиться по всему дому, заглядывая под шкафы и кровати. Представляю, как ошалела Ольга, которая не знала даже, что происходит! Потом она, как выяснилось, сама приняла участие в поисках – больше того, она-то кота и поймала. А что это значило? Это значило, что какое-то время ее не было в комнате. В сущности, эта идиотская петрушка с котом делала все дальнейшие расспросы бессмысленными. Если все носились по дому, как психи, то ясно, что любой мог случайно услышать Ольгины слова и «принять меры». Быстро же эта личность сориентировалась!

Кота в конце концов поймали, после чего мои благополучно отбыли восвояси. Гости посидели еще немного.

– Ушли все вместе? – поинтересовался я неизвестно зачем – ну что могла мне дать эта информация?

– Нет, – ответила Леля, припоминая. – Андрей ушел сразу после ваших – ну может, минут через пять. Гоша с доктором еще посидели, а потом вместе ушли. А Матвей еще остался – посуду мыл. А мрачный был – с ума сойти! Я уж думала: лучше б он ушел, а я сама помою. Чего там мыть – одни чашки!

«Так! – мелькнуло у меня в голове. – Мрачный и мыл посуду! Мрачный – и посуда! Это уже кое-что!»

– А доктор, Глинка этот, Олечку посмотреть хотел, – задумчиво продолжала тетка. – А она – ни в какую. Нет, и все тут. Я здорова – чего меня смотреть. А лекарство взяла. Он ей лекарство принес…

Я прямо-таки подпрыгнул.

– Какое лекарство?

– Не знаю, – тетка пожала плечами. – Может, успокоительное?.. Я-то, дура, свое снотворное ей давала, а она, должно быть, копила… – она вытащила платок и отвернулась.

«Стоп! – подумал я. – Что-то здесь не то… Ольга жаловалась, что дуреет от Лелиного снотворного. Значит, она его не копила, а принимала. Может, притворялась? Но зачем? Непохоже…» Дальше, по идее, следовали вопросы технического свойства: теткино ли снотворное привело к летальному исходу или какое-то другое? Было ли оно растворено в стакане, и куда подевался этот стакан (вымыл Матвей?)? Но все это было уже не к тетке. Это должен был выяснить по своим каналам Мышкин – если бы у него была такая возможность. Но возможности не было.

Я, как мог, постарался утешить несчастную Лелю, уверяя, что ее вины тут нет, что она, конечно, хотела, как лучше, кто же мог знать – и все в таком роде, как та ее подруга на похоронах. Она скорбно кивала, постепенно успокаиваясь, мы еще немного поговорили о том о сем, она сказала, что переезжает в город, я пообещал, что как-нибудь к ней зайду, и распрощался.

Непосредственное задание Мышкина, таким образом, было выполнено. Может, конечно, было бы лучше не расспрашивать самому, а, как он выразился, подготовить почву для его появления… Не исключено, что он смог бы узнать больше и заметил бы то, что я мог упустить. Я решил так: если он сочтет, что я недоработал, то мы просто возьмем и придем к ней вместе. На данный момент от меня больше ничего не требовалось. Однако беда была в том, что меня самого уже понесло. Ведь кто-то из них, из этих четырех… Джефа, по-видимому, можно было исключить. Во всяком случае, телефонного разговора он, безусловно, не слышал – если, конечно, опять-таки не прокрался тайком. С другой стороны, с чего бы это ему, собравшись в гости, красться тайком, а не идти через парадную дверь? Что же касается тех четырех… Я рассуждал так: раз экспертиза для нас закрыта, то что остается? Остаются разговоры. С Лелей Мышкин, может, и перестраховался, она – простая душа, а вот эти четверо действительно вряд ли захотят с ним разговаривать. Почему я решил, что они захотят разговаривать со мной – неизвестно. Мне казалось, что у нас получится эдакий приятельский разговор – совсем не то, что разговор с милиционером… Все-таки эти дикие события сильно на меня подействовали, что-то такое во мне обнаружилось, чего я раньше и сам не знал. Какой-то азарт. Четыре подозреваемых! Всего четыре!.. Если, конечно, никто не прокрался с улицы, что очень сомнительно, и если кот не был заслан специально в качестве лазутчика. Последнюю мысль я, впрочем, с негодованием отверг.

Короче говоря, я решил сам обойти всех четверых. Правда, тут была одна загвоздка: я не знал адресов. Выходило, что все пути опять-таки ведут к Мышкину. Уж адреса-то он наверняка мог узнать – как-нибудь потихоньку, не привлекая внимания. Прежде чем ехать в город, мне оставалось выяснить еще один вопрос, так я решил еще накануне. Для этого следовало наступить на горло собственной гордости и в очередной раз сунуться к Тимоше. Я заранее решил, что это необходимо. Да и какая там в общем-то гордость! Плевать я хотел на него и на его замашки! К тому же, на этот раз я точно знал, почему иду именно к нему и что мне от него нужно.

Калитка оказалась незаперта. Я прошел по узкой дорожке между двумя рядами отцветших флоксов и постучал в дверь дома. Мне открыла полная мрачная женщина с золотыми волосами, черными у корней, – Тимошина мать.

– Добрый день, – сказал я.

– Добрый, – мрачно ответила она и ткнула большим пальцем куда-то себе за спину. – Там.

Это, безусловно, означало, что «там» следует искать Тимошу. Сама она тут же развернулась и удалилась на кухню. Я постучал в дверь комнаты и вошел, не дождавшись ответа.

Тимоша сидел, уткнувшись носом в телевизор, и смотрел футбол. При моем появлении он на секунду обернулся, сделал рукой некое подобие приветственного жеста и снова уткнулся в экран. Однако на этот раз я был настроен решительно. Выключать футбол под носом у болельщика было все-таки антигуманно, поэтому я всего лишь выключил звук. К моему удивлению, он не стал протестовать, а спросил, не поворачивая головы:

– Ну чего тебе? Видишь – смотрит человек!

– Я сейчас уйду, – пообещал я. – У меня к тебе вопрос.

– Ну?

– Помнишь, ты говорил про завещание? Про то, что мой отец завещал деньги Ольге?

– Ну, помню…

– Так вот – откуда ты это взял?

Он неожиданно повернулся и уставился на меня с любопытством.

– Оттуда… Мне сказали… А что, неправда?

– Это неважно, – сурово отрезал я. – Кто тебе сказал?

Честно говоря, я не был уверен, что он захочет мне отвечать. Вполне мог послать меня, как в прошлый раз. На этот случай у меня был заготовлен простой выход – без лишних слов дать ему по уху. Обошлось, однако, без рукоприкладства. То ли он понял, к чему дело идет, то ли сам был настроен поговорить. Во всяком случае, он широко ухмыльнулся и ответил довольно охотно:

– Андрей.

– Андрей?! – я оторопел. – Он-то здесь при чем? Откуда он знает?

– Он-то? – Тимоша ухмыльнулся еще шире. – Он-то как раз знает! Они много чего знают…

Почему-то я сразу понял, что он имеет в виду.

– Ты хочешь сказать, что он… оттуда? Из органов?

– Нет, из Института благородных девиц!

– А ты откуда знаешь?

– Я знаю, – уверенно кивнул Тимоша. – Ольга когда-то говорила. А она знала. Она его сто лет знала.

Снова начиналась какая-то свистопляска. «Был в театре – насморка не было», – в очередной раз припомнилось мне. Так это что же получается? Может, он и есть – человек с платочком? Хотя кто сказал, что там был только один такой? Может, их было несколько? И вообще дело не в этом, а вот в чем: зачем ему понадобилось выдумывать все это, про завещание? Отвести подозрения от себя или от своих? Но ведь это нелепость! Ничего не стоит проверить, есть такое завещание или нет. Нет, похоже, тут что-то другое… «Стоп! – мысленно воскликнул я. – Уж не для того ли придумана эта байка, чтобы сразу выключить меня из игры, чтобы я уж наверняка в это дело не полез, испугался бы, что тут замешаны мои близкие родственники? Похоже, похоже… Постойте, но что это значит? А это значит, что есть что-то такое, что я или знаю, или, по крайней мере, могу узнать… Именно я. Вот меня и попытались «обезвредить» – способом простым и относительно безобидным. Хотел бы я знать, о чем речь! А может, я все это напридумывал?..»

Я поймал на себе Тимошин любопытный взгляд и опомнился. Должно быть, я уже минуты две стоял столбом, уставившись в стенку.

– Слушай, – спросил я на всякий случай, ни на что особенно не рассчитывая, – ты случайно не знаешь, как найти Матвея, Гошу, Глинку… ну и Андрея тоже?

– Зачем тебе? – подозрительно сощурился он.

– Нужно! – мрачно ответил я и повернулся, чтобы уходить. Я ни секунды не сомневался, что сейчас последует какая-нибудь остроумная шутка, вроде: «нужно – так сходи» – и на том беседа будет окончена. Однако ничуть не бывало. На этот раз Тимоша прямо-таки поражал любезностью. (Замечу в скобках, что через пару минут я понял, в чем дело.)

– Адресов я не знаю, а как найти – знаю. Матвей послезавтра с утра приедет перевозить Ольгину тетку в город. Это раз. Гошу можно найти в театре. Глинку – в больнице. Номер знаешь?

Я кивнул.

– Ну вот. Ну Андрея… сам понимаешь. Туда, правда, хрен пройдешь…

Меня даже зло взяло, что я сам не догадался. А туда же – преступников ловить!

– Спасибо, Тимоша, – сказал я. – Все, я пошел. Пока. Смотри свой футбол.

– Постой… – неожиданно пробормотал он с какой-то новой и совершенно непривычной для меня интонацией: просительно, чуть ли не жалобно… – Постой… Ты узнал, где Сонька?

Тут-то я и понял, почему он отвечал на мои вопросы. Отвечал, потому что готовился задать свой.

Я покачал головой:

– Ничего я не узнал. Не вышло.

– Так ты б у ее матери спросил…

– Спрашивал, – я махнул рукой. – Ничего она толком не знает. Говорит: уехала куда-то к морю…

Тут Тимоша огорошил меня в очередной раз. Он как-то странно перекосился и процедил сквозь зубы:

– Слушай, Володька, шел бы ты, а?.. Уйди, прошу…

– Да я и так… – растерянно пробормотал я и двинулся к выходу.