Текст книги "У Бога все по плану"
Автор книги: Вера Каминская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)
Но стоит ему исчезнуть с её радаров на вечер, как мир Ники вновь рушится. Тишина в телефоне вырастает в гулкую пустоту, которая заполняет всю квартиру, давит на виски. И её накрывает. Накрывает волной ясного, пронзительного отчаяния.
Она ругает себя. Шепотом, мыслеено, потом громко – в стену, в подушку. За эту связь, которая тянется, как грязная нить. За то, что не может отказаться, оторвать, отползти. За то, что сходит с ума по его запаху, телу, рукам. Она видит его глаза перед собой даже в полной темноте. Она чувствует его присутствие физически, будто фантомную часть себя. Её тело превращается в пластилин стоит только ее коснуться.
Она знает. Разумом она понимает с кристальной, леденящей ясностью: эта связь – порочна. Это хождение по кругу над пропастью. В сотый, в тысячный раз она твердит себе: «Ты же мечтаешь о семье! О тишине, об уверенности! Открой глаза! Сними наконец эти дурацкие розовые очки! Здесь нет будущего. Здесь нет ничего, кроме красивой иллюзии и долгой боли».
Она почти кричит на себя внутренним голосом, пытаясь докричаться до той части души, что ещё способна на здравый смысл.
Но стоит только услышать его голос в трубке – низкий, тёплый, знакомый до дрожи. Увидеть эти глаза вблизи, в которые можно провалиться. Вдохнуть его аромат, когда он обнимает её в прихожей… И все её железобетонные доводы, все гневные монологи растворяются. Бесследно. Как дым на ветру. Остаётся только сладкое, пьянящее «сейчас», которое смывает все «потом».
И она ненавидит себя за эту слабость. Бесится изнутри, как тигр в тесной клетке. Мечется по кругу собственных мыслей, царапает когтями стены своих принципов. Но сбежать не может. Цепь слишком прочна. И она сделана не из его обещаний, а из её собственного желания, её тоски, ее ощущения его рядом везде, всегда, незримо. Она не может ничего изменить. И от этого бессилия хочется выть.
18.10.
Он: «Привет, я только смог на связь выйти, вчера не успел тебе написать, пошёл домой переодеться, чтобы к тебе приехать, но пока с мелкой поиграл, вырубились вместе, будет возможность позвони. По поводу с сегодня хотел обсудить, я вчера дату не ту поставил, поставил на сегодня и мне одобрили на весенней, квартира с джакузи»
Онa: «Телефон девочек по вызову находится в другом месте».
Он: «Ты серьёзно? Я могу и не бронировать. Можем просто погулять»
Она: «Погуляй с женой»
Он: «Что случилось? Я только с выезда приехал, сразу же тебе позвонил. Что ты там про меня такое подумала, не понимаю такие ответы. Ты можешь мне ответить на звонок? Я вчера правда очень устал. Дома»?
Ника молчала. Она ехала в машине и видела десятки его пропущенных. Он звонил со всех своих номеров. Слезы текли по глазам. Но она устала от этой лжи.
– Мама, мама, к тебе курьер приходил! – Сын, влетев на кухню, обвил её шею горячими ручками и тут же сорвался с места, уносясь к экрану телевизора.
– Какой курьер? Я ничего не заказывала, – Ника удивлённо подняла брови, глядя на мать.
Та молча, с лукавой, заговорщицкой улыбкой, протягивает ей коробку.
– Егор приходил. Просто сказал, что он курьер, чтобы дверь открыли. Он просил тебе передать.
Сердце Ники делает неловкий, тяжёлый толчок где-то под горло . Пальцы слегка дрожат, когда она приподнимает крышку. Она видит его – белый плюшевый ёжик с нелепо-прекрасными синими иголками. Тот самый.
Из витрины, что поймала её детский восторг. К нему приколота маленькая записка, написанная его уверенным почерком: «Самой вкуснопахнущей девочке на свете. Люблю тебя.»
Она вздохнула, достала телефон и написала: «Спасибо тебе. Ты удивил.»
Он перезвонил почти мгновенно. И она, прижав трубку к уху, слыша этот голос, снова сдалась. Без боя. Как будто и не было всей её внутренней бури, всех клятв и доводов разума.
Они долго бродят по ночным улицам, и город вокруг – чёрно-белый, зернистый, как старый фильм.
– Мне его продавать не хотели, – рассказывает Егор, и его глаза блестят в свете фонарей. – Это был витринный декор. Но это меня не остановило. Я, конечно, всё не так хотел сделать, хотел по-другому подарить. Но вышло – как вышло.
Она слушает, и этот рассказ о маленьком подвиге ради глупой игрушки размягчает в ней всё, что ещё пыталось сопротивляться. Она окончательно замерзает, дрожит мелкой дрожью в лёгкой куртке, но мысль идти домой, туда, где его нет, кажется невыносимой.
– Что там ты про квартиру с джакузи писал? – улыбается она.
22.10.
Ника ходила эти дни на пределе. Мысли об их связи не давали ей покое и там, где можно промолчать она взрывалась словно спичка. Она не понимала, что происходит. Она мечтала о нем. И так же сильно мечтала о законной семье. И эта борьба разума с сердцем изматывала ее и лишала энергии.
Ника ходила эти дни на пределе, как натянутая струна, готовая лопнуть от любого прикосновения. Мысли об их связи, ядовитые и навязчивые, отравляли каждую минуту. Они жужжали в тишине офиса, кричали в шуме городских улиц, неотступно преследовали даже во сне.
И там, где можно было промолчать, сгладить, она взрывалась – резко, несправедливо, словно сухая спичка о коробок. Потом сгорала от стыда, но остановиться не могла.
Она не понимала, что происходит. Внутри неё шла война на уничтожение, и обе армии были её собственными. Одна – сердце, измученное и верное, что бредило им. Оно тосковало по его запаху на подушке, по смеху, растворяющемуся в темноте, по его рукам, которые чувствовали её как никто. Она мечтала о нём – отчаянно, физически, каждой клеткой, предательски оживляющейся при звуке его имени.
Другая – разум, холодный и чёткий, что кричал о законной семье. О доверии, которое не нужно ежечасно подтверждать. О будущем, которое не строится на зыбком песке мимолётных встреч. О тишине, в которой нет места тревожному ожиданию нового исчезновения.
Эта борьба не давала победителей – только выжженную землю её души. Она изматывала Нику до нервного истощения, лишала сил, крала сон. Она чувствовала себя загнанным зверем, который мечется между двумя огнями, понимая, что любой выбор – это рана, и любое убежище – лишь иллюзия.
Он просто не написал «Доброй ночи» и ее понесло.
Она: «Доброго утра, мой дорогой! Отличного и легкого дня тебе!
Раз у тебя не нашлось двадцати секунд на написание: «доброй ночи, любимая», напишу я.
У меня-то время всегда есть) Ваш район последнее время стал неблагополучным по отключению света. На моей памяти это уже 4 раз.
Видимо, твоя сильная энергетика влияет, даже на электричество. Что ж, ранняя ночь это прекрасно. В ней есть свои плюсы) Я рада, что тебе все же пришлось исполнять «супружеский долг», поставив телефон в авиарежим. Отвлекаться в процессе на мои смс, это моветон). Опять же, качественный секс полезен для здоровья, а у тебя палец – тебе нужно лечиться. Наверное, очередной раз тебе пришлось доказать, что «между нами ничего не было, и эта интрижка закончилась год назад)» Ну, я думаю, ты умный мальчик и с таким заданием ты справляешься уже легко. Всегда восхищалась твоим умом, и смекалкой, ты же знаешь) Всю ночь ты боролся, не покладая сил, а потом уставший, спал, как младенец. Я так переживаю за тебя, и думаю, как бы тебе помочь, вновь набраться сил, чтобы ты продолжил свою борьбу «за светлое будущее» Ведь вся жизнь мужчины – это подвиг, а ты такой смелый, такой герой! Утром проснулась и была так рада, что что могу дозвониться до человека, которого люблю, всегда. И ночью, и днем.
А потом вспомнила, что это не про тебя) Ты хранишь и защищаешь – поэтому у тебя «авиарежим, скрытые чаты и второй экран» Ты такой предусмотрительный! Бережешь своих женщин от стресса) День на календаре напомнил, что сегодня зарплата. Я подумала: «прекрасно, нужно попасть в магазин, купить продуктов на ужин, заказать билеты на выходные, детям и мужу купить подарок.» А потом вспомнила, что мужа у меня нет, но есть любовник. Подумала купить красивое белье, или эротичное, как раз видела в выходные пару салонов. прислушалась к себе. А нет. Что-то внутри говорит, что я хочу семью, где выходные, праздники вместе. С детьми. Готовить ужин, смотреть кино, съездить в лес. Но вспомнила, что ты лучший. И добрый, и нежный, и заботливый. И такой изобретательный. Хоть и любовник. И слово твое, как кремень – сказал – сделал. Ты все успеваешь. И дома, и со мной. Поэтому, белье куплю. Но носить его буду для себя».
Она: «Я ж так, чисто поржать»
Глава 11.
– Я уснул. И мой телефон проверила жена. Она увидела, что я тебе много раз звонил. И устроила скандал.
– Что ты сказал?
– Ничего. Я опаздывал на работу. Собрался у ушел.
Она: «Смотрю, мой номер активно искали… если мне будут писать, что мне ответить»?
Он: «А видно кто искал»?
Он: «А так просто лучше заблокировать, чтобы не беспокоила, я там сам разберусь со всем. Не хотелось просто всего этого в приезд мамы».
Она: «Конечно, Кристина»
Она: «Тебе с мамой честно нужно поговорить. Чтобы меньше вранья было»
Она: «У меня нет номера, мне не кого блокировать».
Он: «Пожалуй да»
Она: «А вообще, рано или поздно у кого-то из этой истории сдадут нервы. И тогда будет только хуже. При чем всем…»
Он: «Да вот, самый подходящий момент. У меня сдают»
Она: «На мою поддержку можешь рассчитывать в любом случае»
Он: «Я тебе в этом очень благодарен»
Ника в течение дня думает о том, что устала от всего этого. Устала прятаться. Устала от того, что он врет жене. Устала от того, что она – секрет, который надо скрывать, а его ложь жене режет по живому. Нервы натянуты, как струны, готовые лопнуть от одного неверного прикосновения.
Она: «Как там у тебя обстановка»?
Он: «Тишина пока, я сам только вернулся телефон на зарядке оставлял, только мама писала»
Она: «Ну, значит, все норм будет»
Он: «Погоди пока, работает, некогда значит»
Она: «Вынести мозг у женщин время есть всегда»
Он: «Были пропущенные, не заметил. Я всё равно не буду на работе разговаривать»
Она: «Чего больше всего боишься в разговоре»?
Он: «Не знаю даже, пока не понимаю чего боюсь или не боюсь»
Он: «У меня вот стул сломался»
Он: «Под моим весом»
Он: «Меня прокляли»
Она: «Это вряд ли»
Она смотрит на эту переписку – на эти обрывки, шифры и сломанный стул – и чувствует, как внутри поднимается волна. Хочется крикнуть. Выплеснуть всё, что копилось месяцами: страх, боль, эту изматывающую любовь. Понять, наконец, как ей дышать в этом подвешенном состоянии.
Понять, как ей жить дальше.
Ника стоит в пробке, возвращаясь с работы и набирает его номер.
– Давай поговорит. Я заеду к тебе на работу. Сможешь?
– Да, конечно. Набирай, когда подьедешь.
Машина стояла в глубокой тени, подальше от фонарей. Тишина в салоне была густой, тягучей, как сироп. Ее нарушал только сдавленный голос Ники и шум работающей печки.
Она говорила. Не плакала – нет, слова выходили сухими, четкими, будто отточенные неделями молчаливого страдания. Они падали в темноту, как камни. «Я больше не могу». В этих четырех словах – хрип от бессонных ночей, вкус горького кофе, выпитого в одиночестве, и тяжесть тысячи невысказанных «почему?».
«Я хочу ясности. Определенности. Я устала. Устала прятаться».
Она просила не любви – ее было с избытком. Она просила честности. Обычной, человеческой, неприкрашенной. И глядя ему прямо в глаза, сквозь подступающие слезы, высказывала самое страшное: что он обманывает не только жену. Он обманывает себя. Каждый день, каждую эту тайную встречу, каждое ночное «люблю» он строит воздушный замок на лжи. И этот замок непременно рухнет, погребая под обломками всех. И тогда будет не просто больно. Будет невыносимо.
Он слушал. Не перебивал. Лицо его в полумраке было как маска – напряженное, непроницаемое. Но когда она замолчала, выдохнув последнее обвинение, его пальцы нашли ее холодные ладони, сжали их. Сила в этом пожатии была отчаянная, будто он держался за единственную соломину в бушующем море.
«Я знаю, – наконец проговорил он, и голос его был хриплым от безмолвной борьбы. – Я все знаю». Он кивал, коротко, резко, словно соглашаясь с каждым ее ударом. Его глаза в темноте ловили ее взгляд, не отпуская. «Я расскажу маме. Всё. Я поговорю с… с женой».
Обещания падали в тишину, звонкие и хрупкие, как стеклянные бусины. Он говорил, что тоже измотан, что мечтает уже проснуться рядом, что хочет навсегда. Но потом в его словах, как темные валуны, возникали «но». «Но ребенок… я боюсь его потерять». В этом «боюсь» слышался животный, первобытный страх. «Но мне негде жить». Фраза, обнажающая беспомощность и жалкую бытовую наготу всей их романтики.
И тут же, следом, словно пытаясь залатать эти дыры в будущем, он торопливо добавлял: «Но я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю». Это «что-нибудь» висело в воздухе между ними – призрачное, неоформленное, последняя щепка, за которую он цеплялся, чтобы не дать ей уйти сейчас, в эту самую секунду.
Он держал ее руки, а за стеклом машины мир жил своей жизнью: проезжали фары, шуршал по асфальту ветер. Они же были заперты в хрупком коконе из слов, страха и дрожащих надежд, где решалась не просто их судьба, а сама возможность дышать дальше.
Он : «Мама вылезла из машины и сказала чтобы при них никаких проблем не решали иначе уедут сразу».
И ночной мир, где есть только «он» и «она» вновь оживает. Хрупкий, горячий, отделенный от всех.
Он: «Доброй ночи, любовь моя. Я скучаю. Целую. И обнимаю. И не только»
Она: «Доброй ночи, мой дорогой человек. Ёжик спит со мной. Я проснулась за минуту до твоего сообщения»
Он: «Крошка, я прям тебя почувствовал, правда»
Она: «Обнимаю тебя»
Он: «Хочется тебя зацеловать, каждую частичку тебя, всю – всю. Гладить, прижать Поближе».
Она: «Я бы зарылась пальчиками в твои волосы, и нежно массировала голову».
Он: «Хочу так же. Во мне сейчас и милость и страсть к тебе излучается»
Она: «Я люблю тебя. Во мне нежность. И желание»
Он: «И я тебя очень люблю, сердце к тебе рвётся. Я без тебя не могу. Меня трясёт»
Ника ворочалась. Мыслей не было. Тишина. Только его образ перед глазами. Его запах. Его глаза. Но сна нет. Совсем. Мысли стираются в белый шум. В этой абсолютной, давящей тишине перед глазами – только он.
Она: «Я не сплю. Думаю о тебе»
Он: «Я тоже не сплю. И тоже думаю о тебе»
Три часа ночи. Тишина в квартире густая, звенящая, будто наполненная хрустальным льдом. Ника ворочается. Чтобы заглушить гул в висках, она листает фотографии на телефоне – их тайный архив улыбок, взглядов, украденных моментов. И вдруг, среди этих застывших воспоминаний, оживает экран.
Он: «Не спим»
Два слова. Пронзающие ночь, как сигнал бедствия или пароль. Ее сердце делает тяжелый, глухой удар о ребра.
Она: «Привет твоему полуночнику»
Она пытается вложить в смайл легкость, но пальцы дрожат. Ответ приходит почти мгновенно, торопливо, срываясь, будто его долго держали за зубами.
Он: «Я сказал. Что тебя люблю. Женьку. Только что»
Он: «Я тебя люблю»
Он: «Я очень сильно люблю тебя»
Через пару минут экран вздрагивает от нового уведомления – голосовое сообщение. Маленький кружочек, хранящий его дыхание.
Она нажимает play. В динамике – ночь. И его голос. Хриплый, сдавленный, пьяный от тоски или чего-то еще, вырванный из самой глубины:
– Я очень тебя люблю… – Пауза, слышен прерывистый вдох. – И я очень хочу видеть тебя каждый день. Каждый. Каждый. Каждый день. Голос срывается, становится тише, исповедальным: – Я не могу без тебя.
Тишина после этих слов грохочущая. Она переслушивает. Снова и снова. Пока слова не стираются в чистое чувство – жгучую боль и невыносимую нежность где-то под сердцем.
Она: Егор, я тоже тебя люблю. Я тоже очень хочу видеть тебя каждый день, просыпаться с тобой, обнимать тебя и дарить тебе свою нежность.
Она отправляет. И ночь снова поглощает ее. До четырех утра.
Внезапно тишину разрывает резкий, наглый трель видеозвонка. Звонок оглушителен, как сигнал тревоги. Сердце Ники бешено колотится, срываясь с места. Она, в тонкой ночнушке, которая мгновенно леденеет на коже, спотыкаясь, бежит в темную гостиную, на ощупь хватает телефон. Палец тычется в экран, нажимая «Ответить».
Экран вспыхивает ослепительным, размытым кадром. Его лицо – слишком близко к камере, глаза блестят лихорадочно. Их двое. Он и его отчим.
– Люблю тебя! – орет Егор прямо в микрофон.
Они что-то говорят про рыбалку, про поездки, хихикают, подмигивают в камеру, поднимают бокалы – тост за тайну, за «ночного друга», за их общую, веселую мужскую удаль.
Глава 12.
28.10
Он: «Привет, я тут выпал на день, как у тебя дела? Как состояние? Еще кое-что. Заказал гитару, приедет первого числа».
Она: «Сколько я тебе должна? Я переведу».
Он: «Ничего не должна. От меня подарок будет».
Она: «Не нужно. Сколько»?
Тишина длилась двое суток. Сорок восемь часов мертвого эфира.
Ника не просто ждала – она караулила телефон, и каждый час молчания вбивал в ее сознание новый гвоздь.
Сначала – тревога, липкая и холодная. Потом – недоумение, колючее, как осколки стекла. А потом пришла ярость. Тихая, черная, разъедающая все внутри. Она бродила по квартире, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони, и не находила выхода этому бешенству.
Как разорвать этот порочный круг? Как вырваться из этой карусели, где подъем на эйфорию сменяется падением в ледяной вакуум? Она не знала. Ей хотелось кричать, бить посуду, что-то сломать – лишь бы нарушить эту гнетущую тишину, в которой бушевали только ее собственные мысли.
Телефон ожил в самый неожиданный момент. Он завибрировал на кухонном столе, и ее имя загорелось на экране. Сердце, предательски, рванулось в горло одним тяжелым, болезненным толчком. Палец сам потянулся было к кнопке… но остановился в сантиметре от стекла.
Она не подняла трубку. Просто смотрела, как экран светится, бросая нервные блики на потолок, и как потом гаснет. Потом загорался снова. И снова. Она молчала. Дыхание было прерывистым, в горле стоял ком.
Что сказать? Все слова казались фальшивыми, выдохшимися, стертыми до дыр. «Все хорошо»? Это была самая горькая ложь из всех. У нее не было сил больше притворяться, играть в эту изматывающую игру, где правила менялись без предупреждения, а выигрыша не существовало в принципе.
Звонки прекратились. На экране повисла серия уведомлений о пропущенных вызовах – безмолвные свидетельства его попыток пробиться через возведенную ею стену. Ника взяла телефон в руки. Он был теплым, почти живым. Она провела пальцем по треснувшему стеклу, закрыла глаза и почувствовала, как внутри что-то рвется – последняя тонкая нить, державшая ее в этой невыносимой подвешенности между надеждой и отчаянием.
Он: «Ничего не ответишь? Ни привет? Ни как дела»?
1.11.
Он приходит, когда ее нет. Тихий, как тень, оставляет у мамы запакованную гитару – громоздкий символ невыполненных обещаний. Мама, ничего не подозревая, просит помочь повесить шведскую стенку.
02.11.
Рано утром на ее телефоне всплывает сообщение:
Он: Доброе утро. Понравилась гитара?
Она молчит. Ее тишина – это лава, медленно остывающая под тонкой коркой приличий. Она смотрит на эти слова и чувствует, как внутри все сжимается в холодный, твердый ком.
03.11.
Он прорывается сквозь лед. Звонки. Сообщения. Напор. И ее оборона, такая хрупкая, дает трещину.
Она: «Благодарю тебя еще раз. Это действительно ценный подарок. Ребенок о нем мечтал. Ты очень помог».
Он: «Я перезвоню тебе. На все отвечу. Я помогу во всем, о чем ты попросишь. И не обязательно при этом не видеться».
Сразу же, не выдержав паузы:
Он: « Могу позвонить»?
И он звонит. И говорит. Голос хриплый, слабый. Про болезнь. Про плохо. Про сломанный телефон и пропавшую связь. Она слушает. И уже не верит ни одному слову. Но сердце, предательское, глупое сердце, все равно сжимается от старой, израненной нежности.
Он: «Песня от больного».
Он: «Не спится. Мне одному спать не спится. Старые. Ты их видела».
Он: «Я один. Сам за себя. Я тебя люблю. И твою душу. Больше ничего и никого. Ты лучший лекарь».
Он: «39 температура».
Он: «Мне не нужны лекарства. Нужна ты».
Она срывается, и в голосе звучит все – и боль, и вызов: «Приезжай. Что мешает-то».
Он: «Ничего. Если я выеду. У меня нет связи. Как мне к тебе попасть».
Он: «Я на работе. Если проснешься – скажи».
6.11.
Их столкновение в дверях похоже на короткое замыкание. Она забежала на минутку, проезжая мимо дома, и вот он – стоит на пороге, живой, реальный, сбивающий дыхание. Они замирают, смотрят друг на друга. В его взгляде – буря, в ее – лед. Она выдыхает одно лишь: «Спасибо за помощь», – и поворачивается, чтобы бежать. Бежит, не понимая зачем, забыв все, за чем пришла. Лишь бы не смотреть в эти глаза, которые стирают все ее решения в порошок.
Он: «Сегодня, я в душе очень хотел, чтобы вы приехали, пока я у вас, и очень был рад, что так и произошло».
И снова, опускаясь в лирику, как в спасительную бездну:
Он: «Ты мой единственный слушатель, для которой хочется это делать, только одной. И даже, если бы так жизнь сложилась и каким-то невообразимым способом, я бы где-то выступил и ты была бы там, то я бы смотрел только на тебя. И играл бы только тебе. Доброй ночи тебе, мой дорогой человечек».
9.11.
Потом – деревня. Пока не выпал снег. Они едут, бродят по лесу, пропитанному запахом прелой листвы и последней осенней сырости. Щелкают сотни кадров: он, она, они на фоне умирающего золота. Они снимают смешные видео и хохочут так громко, что эхо разносится по пустым полям. Она пытается держать дистанцию, носить свою броню. Но он всю дорогу смешит ее, щекочет, смотрит так, что броня тает, как иней на солнце. И она сдается. Снова.
11.11.
Она пересматривает видео, уже дома, в тишине: «Смотрю на видео. Знаешь, я за всю жизнь так ни на кого не смотрела, как на тебя».
Он отвечает мгновенно: «У меня прямо сердце застучало в хорошем смысле. Я вот пересматривал несколько раз и тоже понимаю, что… понимаю, что не могу на тебя наглядеться».
Но на обратном пути, когда темнеет и в машине пахнет лесом и усталостью, в ней что-то ломается. Она ставит ультиматум. Говорит ровно, без истерики, выкладывая на ладонь всю свою измученную мечту: она не видит смысла в этих вечных подвешенных отношениях. Она хочет не украденных минут, а общей жизни. Просыпаться вместе. Встречать рассветы и праздники. Сидеть в кафе, не оглядываясь. Просто жить. А не существовать в режиме вечного ожидания и конспирации.
Он плачет. Тихими, мужскими слезами, которые жгут ее сильнее крика. Держит ее руки так крепко, будто она – спасательный круг в бушующем океане.
– Я все сделаю. Сейчас приду домой и поговорю. Нужно поставить точку. Я устал врать. Я готов идти дальше, – шепчет он, и в его глазах горит решимость.
Она, холодная и спокойная снаружи, предлагает ему выбрать число. Забирает свою руку из его пожатия.
– Когда? – спрашивает она, и в голосе – сталь., -В каком году?
– В этом, – выдыхает он.
– В каком месяце? – она говорит это с легкой, почти безжизненной улыбкой.
– В этом, – он не отводит взгляда, пытаясь поймать ее глаза.
– Хорошо. И какое число?
Он открывает календарь в телефоне. Она молчит, наблюдая, как дрожит его палец над экраном.
– Четырнадцатое. 14.11. Хорошее число, – говорит он, поднимая на нее взгляд, полный мольбы и надежды.
– Это через пару дней. Ты готов? – ее пристальный взгляд буравит его.
– Да, – клянется он и целует ее. В этом поцелуе – и отчаяние, и облегчение, и страх.
12.11.
Утром он, как всегда, звонит, чтобы спросить, как ее дела. Голос будничный, теплый. И она, не давая себе опомниться, не позволяя войти в привычный ритуал, бьет прямо в цель:
– Ты поговорил с женой?
Пауза. На том конце провода – суета, запинки, лепет о сне, о дочке, о том, что кто-то помешал. Она слушает этот знакомый поток оправданий, и внутри нее что-то окончательно затвердевает, превращается в гладкий, холодный камень.
Он еще что-то говорит, но она уже не слышит. Не хочет вникать.
– Ты просто не готов сделать этот шаг, – произносит она тихо, ровно, констатируя факт. И кладет трубку.
***
В тишине, которая наступает после, в ее голове всплывают чужие, заученные строки, как мантра, как попытка уцелеть:
Дерево не обижается, что бы ему ни говорили. Оно так же дает сладкие плоды.
Она не дерево. Ее плоды – это слезы и эта бесконечная внутренняя война.
Есть только сейчас. Есть только момент, сейчас. Все, на что проливаешь любовь, любовь проявляется передо мной.
Но ее любовь проливается в песок, в бездну обещаний, и проявляется лишь боль.
Стать тем, что я хочу, уже сейчас.
А кем она хочет стать? Свободной. Целой. Спокойной.
Благодарность делает меня открытой. И позволяет принять.
ЭПИЛОГ
За два года до этого…
– Хорош реветь. Все что ни делается, делается к лучшему! – слышала она в трубке знакомый голос
– Что к лучшему? Попасть в больницу пред новым годом? Узнать, что человек, с которым прожил пол жизни ушел к другой и подал на развод? Остаться без работы под новый год? Что из этого к лучшему? Скажи? – Ника смотрела в пустую серую стену, ритмично щелкая выключателем «Щелк. Щелк». «Щелк. Щелк.» Нос стал красным и распух. Девушка открыла рот пытаясь вдохнуть сдавленный воздух. На столе валялась промокшая салфетка.
– Все. Это. К лучшему! Да, сейчас это звучит странно. Через два года ты будешь об этом вспоминать или с улыбкой, или вообще вспоминать не будешь.
– Всегда. Есть год спустя. Запомни это! – голос подруги звучал спокойно и ровно. Их многолетняя дружба поддерживала ее всегда. Через тысячи километров, живя на разных континентах они чувствовали друг друга не смотря на расстоянии. Казалось, их души знали друг о друге все, общаясь все времени. Они несли свет и радость друг другу. В самые сложные моменты подруга всегда оказывалась рядом, будто чувствовала. В нужный момент всегда раздавался ее звонок с бодрым голосом и мелодичным смехом. Ника, даже спустя годы, никак не могла привыкнуть к этой тесной и необъяснимой связи между ними.
За год до этого…
Ника стояла у окна. Старые стекла чуть подрагивали с каждым порывом ветра, легкая стужа просачивалась сквозь щели, касалась плеч и подбиралась к шее. Свет фонарей за окном оттенял белые хлопья – они кружились в неистовом танце, отдавшись воле воздушного потока.
«Вот и ещё один декабрь подходит к концу, – подумала она, бросая взгляд на календарь. – Что принесёшь мне, новый год?»
Она поставила чайник на плиту и села за стол. По плечам пробежали мурашки, всё тело знобило. Девушка нашла в холодильнике облепиху, лимон, имбирь. Отрезала по ломтику, бросила в кружку, достала мёд.
«Надо согреться», – потерла ладони, накинула кофту и разблокировала телефон.
Ответив на сообщения, она машинально зашла в архив и открыла знакомый контакт. «В сети». Сердце забилось сильнее. Она смотрела, не моргая, на пустую строку для ввода. Последнее сообщение от него было два месяца назад.
Зашипел чайник. Ника подняла голову, очнулась, встала и выключила газ. Кипяток шипел, заливая кружку.
Вернувшись к столу, она увидела: «был(а) в сети 5 минут назад». Всё так же смотрела на мигающий курсор. Пальцы не слушались, в груди щемило, сердце колотилось.
Она громко звякнула ложкой, помешивая несладкий чай. Сделала глоток – обжигающе горячий – и нажала «Очистить чат и удалить контакт».
Взгляд упал на голосовое от подруги. Нажала «воспроизвести».
«Ты не усвоила урок, поэтому всё повторяется. Ты идёшь не туда. Подумай, что нужно сделать по-другому. Ты прошла большой путь. Выросла. Твоя душа выросла. Но что-то ты всё ещё делаешь не так. Подумай, что изменить!»
«Если бы я знала, что именно… – мысленно ответила она. – Как найти ответ?»
«Я думала, это судьба. Настоящее, чистое, взаимное. Родство душ. Мне казалось, мы знакомы из прошлых жизней…»
Ника смотрела, как скатившаяся слеза упала в чай, оставив на поверхности мелкие, расходящиеся круги.
***
...Ника усердно ищет зарядку, вороша содержимое огромной сумки. Вагон метро игриво качается. Нике приходится повиснуть на поручне, чтобы не упасть. Блокнот, набор разноцветных ручек, книга для дороги, косметичка, кошелёк, водительские документы, салфетки, ключи, орешки, маленькие сувениры. Она уже второй раз перебирает тысячу мелочей, но заветного шнура не находит. Ника с тоской смотрит на розетки, понимая, что телефон вот-вот сядет.
Через десять минут объявляют её станцию. Двери открываются, и поток людей выплёскивается наружу, выплевывая на перрон и Нику с её бесконечными переходами и туннелями. Разрезая ветер и пытаясь не поскользнуться, она вихрем несётся на вокзал. Решение о возвращении домой руководство приняло неожиданно, и теперь она пытается успеть на вечерний поезд. На календаре светится 30 декабря 2024 года.
Буквально протиснувшись между скопившихся людей, она быстро проходит досмотр и бежит к табло. Запыхавшаяся, глотая свежий морозный воздух, девушка стоит перед большим экраном расписания, вглядываясь в цифры отправления.
Со стороны Ника выглядит странно. Высокая блондинка с длинными распущенными волосами покачивается на каблуках. Спасаясь от жары метро, она расстегнула длинный пуховик, и теперь ветер окатывает её хрупкое тело колючей прохладой. Обтягивающее платье, большой красный шарф на шее и огромная сумка дополняют картину.
До поезда остаётся час – значит, она успевает купить билет. Дрожащими от холода пальцами она ищет нужный поезд в приложении. Пальцы не слушаются, а приложение на морозе зависает.
«Завтра Новый год, а значит, и чудеса случаются!» – думает она, проверяя наличие мест.
И, о чудо! Свободны одно нижнее и одно верхнее. Ника выбирает нужное, жмёт «оплатить». Колесико загрузки начинает крутиться – и экран телефона гаснет.
«Нет, нет, только не сейчас!» – Ника бросает взгляд на время, мечется глазами по сторонам, пытаясь найти ларек с аксессуарами. «Так, на вокзале, в здании, точно должен быть». Хватая пакет, она летит обратно в здание.
Увидев у касс длинную очередь, она разворачивается и бросается на поиски ларька. Найдя павильон с вывеской «Подключим за пять минут», она забегает внутрь, запыхавшись.
За прилавком скучающий продавец улыбается в телефон. В воздухе царит атмосфера спокойствия. Играет ненавязчивая музыка, витрины поблёскивают натёртыми стёклами.
– Зарядка для айфона есть? – просит Ника пересохшим горлом.
– Вон, на стене, выбирайте, – продавец явно не собирается отрываться от экрана.
– Любую, дайте, пожалуйста! – девушка готова подпрыгнуть на месте.
– Вам с блоком или без? – юноша не двигается с места, но поднимает голову.
Ника, понимая, что время тает, тычет пальцем в первую попавшуюся:
