Текст книги "У Бога все по плану"
Автор книги: Вера Каминская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
Он смущенно отводит взгляд, но уголки губ предательски подрагивают.
– Тогда поешь. Пока я не передумал и не съел все сам.
Она пробует салат. Хруст свежего огурца, сливочная солоноватость феты, островатый перец и масло – все в идеальной гармонии.
–Когда ты все это успел? Это же надо было резать, мешать… Ты волшебник. Или у тебя тут, в шкафу, спрятался личный поваренок?
Он всегда готовил с какой-то врожденной, несуетливой грацией, и она могла бесконечно наблюдать, как его уверенные руки превращают простые продукты во что-то прекрасное. Это был его немой, но красноречивый язык любви.
Перекусив наскоро, они снова одеваются. Дорога к другу петляет по старому городу. Он, знающий здесь каждый камень, становится ее персональным гидом. Его голос, ровный и увлеченный, наполняет салон историями: вот дом, где жил чудак-изобретатель; вот мост, который строили пленные; вот сквер, где когда-то кипела ярмарка. За окном проплывают фасады с потускневшей позолотой, суровые памятники, знаменитые музеи, которые в его рассказе становятся не иконами, а частью живой, почти семейной хроники. Она слушает, завороженно глядя то на его профиль, то на оживающие в его словах улицы.
У нужного здания ждут недолго. Выходит невысокий, подтянутый блондин с открытой, ясной улыбкой и спокойным, умным взглядом. Он одет с небрежной точностью – коричневая твидовая куртка, похожая на пиджак, и идеально сидящие брюки. Знакомятся. Несколько минут легкого, делового разговора – и она, оставив друзей наедине, едет на соседнюю встречу.
Возвращается под начинающийся дождь. Крупные, тяжелые капли уже барабанят по крыше. Они стоят под узким козырьком, увлеченно беседуя. Завидев ее машину, прощаются. Он, подставив голову дождю, бежит к ней, вскакивает в салон, принося с собой запах остывшего асфальта, сырости и тот особый холодок, что остается на коже после первого весеннего ливня.
– Поехали домой, – говорит она, и слово «домой» по отношению к чужой квартире звучит невероятно, но безусловно правильно.
Едут знакомой дорогой. Решают купить то самое забытое масло. Торговый центр оказывается на грани закрытия – свет приглушен, прилавки пусты, вдали гремят тележки.
Егор вдруг оживляется:
– Смотри, роллы! Их тут божественно делают – надо брать.
И берут целый контейнер. Масла не находят, но в рыбном отделе замечают ажиотаж: пожилая, дородная особа с властным взглядом активно сгребает в пакет филе какой-то рыбы. Ника, из вежливости, заговаривает с ней.
Он, наблюдая, затем наклоняется к ее уху, и его шепот, смешанный со смехом, щекочет кожу:
– Это, между прочим, дедуля. Местная легенда.
Желание брать ту же рыбу мгновенно исчезает. Обходя очередной ряд, натыкаются на витрину с живой рыбой. За стеклом серебристой молнией мелькает форель. Она указывает на одну, самую бойкую:
– Вот эту. Зажарим. Будет наш пир.
На кассе к ним решительно подходит тот самый «дедуля в платочке» и властно спрашивает, где взяли рыбу. Ника объясняет, пока он рассчитывается. Выбегают уже под усилившийся дождь. Решают заскочить в магазин у дома. Там находят заветное масло, она набирает еще шампиньонов, лука и сока.
С огромным, отяжелевшим пакетом, уставшие и чуть промокшие, они вваливаются в квартиру.
Он смотрит на разложенные богатства и смеется:
– Тут можно осаду выдерживать. Неделю минимум.
Ника предлагает немедленно разделать рыбу и замариновать грибы на завтра. Помыв руки, приступает. Он находит пульт, листает каналы в поисках музыки. Через пару минут из динамиков льется знакомая гитарная риффа, и рядом возникает довольный Егор:
– Что делать, капитан?
Ника просит почистить рыбу. Егор берет в руки форель, вертит скользкую тушку.
– Ну что, зверь, сейчас мы с тобой разберемся! – шутливо угрожает ей ножом.
Ника наблюдает, как он пытается управиться с извивающейся рыбой в крошечной раковине.
– Я не разделывал рыбу никогда, – пожимает он плечами с комичной беспомощностью. – Я ее ловить умею. А это… Это уже твоя магия.
Ника смеется, берет нож и показывает быстрые, точные движения. Через пару минут они уже работают вместе, смеясь, споря о способах чистки и отмывая кухню от летящей во все стороны чешуи.
Через час победа одержана. Часть рыбы разделана на аккуратные стейки, часть засолена в контейнере. Шампиньоны замаринованы. Кухня вымыта до блеска, все убрано в холодильник. Ника собирается в душ, а Егор говорит, что сбегает к отцу, пока она моется.
Она уже вышла и переоделась, когда слышит щелчок замка и радостный, немного сбивчивый крик:
– Я дома!
На пороге стоит Егор – весь светится, будто впитал в себя все уличные огни и лунный свет сквозь дождь. Она подходит. Он обнимает ее, целует, даже не снимая куртки и мокрых ботинок. Ника тонет в его объятиях, вдыхая свежий, холодный запах с улицы, смешанный с теплыми нотами его шампуня и той необъяснимой, чистой эссенцией, что была просто им. Это и есть счастье – конкретное, осязаемое, помещающееся в четырех стенах чужой квартиры.
Выбираясь из его объятий, она дает ему возможность раздеться. Он с торжеством показывает ведерко мороженого – то самое, которое они доедали, сидя на теплых трубах прошлым летом, когда мир состоял из звезд, смеха и этого сладкого, тающего во рту ванильного вкуса.
– Не удержался, – улыбается он, и в этой улыбке – целое лето.
Она берет у него холодное ведерко и убирает в морозилку. Егор, снимая куртку, рассказывает, как сходил, и что завтра отец ждет их в гости.
– А куда пристроить носки, чтобы они тебя не раздражали? – он стоит посреди комнаты, растерянно вертя в руках сверток носков, озирая маленькую квартиру в поисках подходящего тайника.
Его потерянный вид такой искренний, что она не может сдержать смех:
– Мне все равно. Правда. Положи их просто к своим вещам.
Она уже переоделась в пижаму – яркие клетчатые штаны и просторную синюю футболку, волосы убраны в небрежный пучок. Садится за стол. Они ужинают остатками салата. Наливают в бокалы сок, и их взгляды встречаются над столешницей. Бокалы тихо звякают – негромкий, интимный тост за эту встречу, за этот день, за то, что они здесь. Он моет посуду, а она вытирает стол и убирает еду в холодильник.
На часах уже десять. Егор начинает неспешно раздеваться. Он аккуратно, почти церемонно складывает штаны и футболку. Ника смотрит на него, приподнимая бровь. Он ловит ее взгляд, немного смущается и предлагает посмотреть фильм. Ника оглядывается, вспоминая про постельное. Находит его в комоде, пока он со скрипом раскладывает диван. Она застилает постель свежим бельем, пахнущим холодом и чистотой, а он бьется с настройками телевизора. Подключение к интернету оказывается призрачным. Недолго думая, он скачивает пару фильмов прямо на телефон.
Устраиваются на диване, подложив под спины подушки, устанавливают телефон так, чтобы было видно обоим. Выбирают что-то романтическое и вневременное. Начинаются титры, и они одновременно вспоминают про мороженое.
– Одну ложку брать? – доносится его голос с кухни.
– Конечно, одну! – смеется она в ответ, – Иначе это уже не ритуал, а преступление.
Он плюхается на диван обратно, обнимая ее одной рукой, в другой зажав холодное ведерко. Начинается история о любви, преодолевающей годы. Егор собирает ложкой идеальную горку карамельного мороженого и протягивает ей. Она, улыбаясь, аккуратно снимает верхушку губами. Он не выдерживает – наклоняется и целует ее, сладкую, холодную. Телефон с фильмом опрокидывается на одеяло.
Хохочут, возвращая его на место. Егор возвращается к своей игре, стараясь собрать еще более идеальную порцию. Удовольствие от этого процесса такое простое и полное, что Ника берет у него ложку и сама кормит его, заглядывая в глаза. Когда в ведерке остается меньше половины, они вдруг понимают, что прошло уже полчаса, а они понятия не имеют, о чем фильм.
Ника закрывает ведерко крышкой, встает и возвращает его в морозилку. Щелкает выключатель, погружая комнату в мягкий полумрак, освещенный только экраном телефона. Возвращается к Егору.
Он ждет. Ника медленно подходит, наклоняется и легонько касается губ. Он отвечает на поцелуй нежно касаясь каждой из губ по очереди. Одной рукой он проводит по ее руке, ведя кончиками пальцев по внутренней стороне, где к коже близко подходят вены. Второй рукой он поднимает край футболки и касается кожи на спине, медленно поднимаясь вверх и привлекая ее к себе.
Она падает сверху на него и смеется. Егор резко переворачивает ее на спину, садясь на колени рядом. Она закрывает глаза, чувствует прикосновение руки к шее, она медленно спускается к ключице. Слышит его дыхание рядом, еще секунда и она чувствует его теплые влажные губы на своем теле. Он целует мочку уха, задерживаясь там несколько секунд, спускается вниз по шее на ключицу. Ника запускает руку ему в волосы и слышит его стон. Он поднимает вверх футболку, осыпая каждый сантиметр ее кожи поцелуями. Она прогибается и дает ему возможность снять одежду. Егор медленно стягивает с нее майку, бросая на пол, любуясь наготой тела. Она встает и прижимается к нему телом, так, чтобы кожа касалась кожи. Чувствует его тепло, ощущает биение сердца и тонкий аромат кожи, обнимая и проводя ноготками по спине. Егор извивается от наслаждения. Наклоняется и вдыхает аромат ее волос, проводя ладонью по телу. Ника издает стон. Он опускает ее на подушку, прижимая своим весом, продолжая руками исследовать тело. Ника чувствует его прикосновения на талии, тепло рук спускается ниже к бедрам. Она целует его мочку уха, немного играясь, опускается вниз по шее, легко покусывая места поцелуев. Он ускользает от нее, целуя каждый сосок, спускаясь вниз, к талии, осыпая поцелуями низ живота. Она гладит его волосы, голову. Егор медленно опускает верх пижамных штанов, целуя показавшуюся кожу. Ника подается бедрами ему навстречу, и он аккуратно снимает штаны, кидая их к майке. Она остается в кружевных красных трусиках. Он проводит руками по ним.
– Какая ты красивая, – слышит Ника его шепот.
Он опускается и целует ее поверх кружева, двигаясь все ближе и ближе к лону. Она стонет, чувствуя его горячее дыхание и легкое прикосновение к самым чувствительным местам. Егор стягивает трусики, и она чувствует его горячий язык, который пробирается ниже, почти оказываясь в ней.
– Я больше не могу, – уже хрипит Ника, поднимая его вверх и стягивая с Егора нижнее белье. Она видит, как сильно он желает ее. Наклоняется и отвечает ему таким же поцелуем, видя, как он сжимает рукой простынь.
Поднимаясь вверх, проводя языком, целуя низ живота, грудь, шею, оказывается около губ, скользя руками по спине. Она чуть сильнее притягивает его, и он наклоняется к ней, опускаясь с ней на простынь. Ника чувствует его тяжесть, жар от тела и ощущает, как он медленно входит в нее, плавно двигаясь телом. Она начинает раскачиваться в такт его движениям. Он берет ее за руки, прижимая ладони своими, и привычный разряд тока разносится по всему телу.
– Ты невероятный, – шепчет она ему.
Его движения становятся все интенсивней, они дышат одинаково даже сейчас. Она ощущает, как на его спине выступают капельки пота, обхватывает его ногами за талию, впивая в кожу пальцы, ощущая приближение сладостной минуты. Он издает стон и сжимает ее сильнее, следом за ним стонет она, ощущая волны наслаждения по всему телу. Чувство сладости наполняет каждую клеточку. Она так давно мечтала об этом. Егор улыбается и целует ее.
– Я не знал, что это может быть так, – еле шепчет он.
Они лежат в объятиях друг друга, не стесняясь влажных тел.
Через несколько минут Ника чувствует его твердую плоть у себя на бедре. И игра продолжается. Под утро они засыпают. Он – сильно прижав ее к себе, как будто боясь отпустить, она – обнимая его руки.
Ника просыпается, старается аккуратно вылезти из его объятий и идет в ванну. Он тут же вскакивает, с криком:
– Что случилось? Я хочу знать. Ты куда? – Егор привстал с кровати и смотрит на нее.
Она смеется, говорит, что через минуту вернется. Приходит к нему. Он прижимает к себе и снова проваливается в сон.
30.03.
Первые лучи солнца робко прокрадываются в комнату, золотят край подушки и спутанные волосы на его плече. Она все еще в его объятиях, в этом надежном и таком родном коконе. Легко, чтобы не разбудить, касается губами его плеча. Он что-то неразборчиво бормочет во сне, переворачивается на спину, освобождая ее.
Вот он, долгожданный момент. Она, как кошка, бесшумно соскальзывает с кровати. Пока он спит – можно успеть почитать. На цыпочках проходит в коридор, выуживает из сумки потрепанный томик и, прижав его к груди, возвращается в гостиную. Забирается под одеяло на диване, свернувшись калачиком в полосе утреннего света.
– Мрр… Что затеяла? – раздается сонный голос. Он приоткрывает один глаз, полный недоумения и детской обиды, что его оставили одного в постели.
– Спи, – ее голос звучит как ласковая колыбельная. – Я просто немного почитаю. Только немного.
Проходит час, наполненный шелестом страниц и его ровным дыханием из спальни. Наконец он поднимается, и в квартире раздаются жизнерадостные, фальшивые напевы. Дверь в ванную захлопывается, а ей уже не сидится. Пока он в душе – можно устроить сюрприз.
Вспоминает про ту самую рыбу, которую они вместе разделывали вчера, смеясь и обнимаясь. Находит сковородку, и масло зашипело на раскаленной поверхности. Аккуратно укладывает стейки – они встречают жар дружным, аппетитным треском. Рядом закипает вода для риса, на столе уже ждут купленные им на рынке яркие овощи. Из-под шума воды в ванной пробивается его голос – он поет что-то беззаботное и очень громко. Она улыбается.
Рыба готовится удивительно быстро – за несколько минут кухню наполняет восхитительный аромат.
И тут он выходит. На мгновение она замирает с тарелкой в руках. Он стоит в дверном проеме, обмотанный полотенцем, с мокрыми волосами и сияющей, как это утро, улыбкой.
– Ого, – говорит он, обводя взглядом накрытый стол и ее, немного смущенную, но довольную. – А что это тут у нас?
Он подходит, обнимает ее за талию и прижимается мокрой щекой к ее виску.
– Пахнет счастьем.
Ника слышит, как он вдыхает аромат ее волос и целует. Она поворачивается к нему, забывая, что на плите кипит вода.
– Что ты хотел с ними сделать? – спрашивает она, показывая на овощи.
– Потушить с рисом, – он надевает штаны, оставаясь с голым торсом.
Егор бросает пакетики риса в воду, а она достает тарелки, раскладывая рыбу и вынимая вчерашний салат.
Завтракают, обсуждая, как сегодня пройдет день. Звонит отец и спрашивает, когда они придут. Егор говорит, что им нужно десять минут, и они быстро одеваются.
– Предложи ему зайти позавтракать, – Ника обнимает Егора.
– Хорошо, сейчас схожу за ним.
Она провожает его. Целует возле двери и идет готовить овощи.
Тридцать минут спустя в квартире раздается звонок в дверь, а следом – сдержанный мужской говор. Двое мужчин входят в квартиру. Она смотрит на отца.
Он стоит на пороге, высокий и подтянутый. Время и заботы не согнули его, а лишь отчеканили черты лица еще резче и посеребрили волосы – теперь они идеально белые, как первый снег. Прямоугольные очки-«хамелеоны» на его переносице уже начинают темнеть от яркого света в прихожей. В его скулах, в разрезе глаз угадывается ее собственное отражение, словно кто-то взял ее мягкие черты и вывел их твердым, уверенным резцом. Он гладко выбрит, и эта аккуратность еще сильнее оттеняет легкую, брутальную небрежность Егора. Он одет в черную кожаную куртку, такую же темную футболку и синие джинсы. «Любовь к черному – это семейное», – мелькает у нее в голове, и она автоматически отступает вглубь прихожей, давая мужчинам возможность раздеться.
Он представляет их. Отец ведет себя так, будто ничего странного в их ситуации нет, и он частенько заходит к ним на завтрак.
За столом устанавливается свой ритм: Егор потягивает апельсиновый сок, отец с деловым видом, но явным удовольствием пробует рыбу. Ника вскипятит воду, заваривает отцу крепкий чай и садится, наблюдая.
Они обсуждают предстоящий ремонт ее машины. Говорят, о запчастях, болтах, стоимости работ. Этот чисто мужской, приземленный разговор удивительно успокаивает. Она уже мысленно возвращается к книге и тишине, но Егор, словно почувствовав это, мягко, но настойчиво просит:
– Поедем с нами?
Не отвечая, она окидывает взглядом стол. Смысла сопротивляться нет. Пока мужчины доедают и собираются, она быстро и почти беззвучно моет посуду, накидывает первую попавшуюся куртку и выходит в подъезд первой, вдыхая прохладный воздух, чтобы немного прийти в себя.
На улице мартовское солнце топит последний лед, и день, вопреки прогнозам, выдается по-настоящему теплым. Близится полдень, и двор оглашается визгом ребятни, делящих редкие, оттаявшие качели. Подойдя к ее не первой молодости машине, отец делает последнюю, глубокую затяжку и, прищурившись, аккуратно раздавливает окурок о бордюр. Место водителя безоговорочно занимает Ника – машина-то ее. Отец устраивается рядом, на пассажирском, готовясь указывать дорогу в лабиринте гаражных кооперативов. Егор юркает на заднее сиденье, почти исчезая среди сдвинутых кресел и груды сваленных туда же зимних колес – планировали за одно и «переобуться».
По пути заезжают к бабушке Егора за ключами от гаража. Мужчины скрываются в подъезде, а Ника, оставшись одна, разворачивает машину на узком пятачке и замирает в ожидании, слушая тиканье двигателя, остывающего после короткой поездки. Первым возвращается отец, легко впрыгивает на свое место и тут же, с какой-то мужской непосредственностью, принимается живо рассказывать о встрече: что говорила бабушка, как выглядела парадная. Егор выходит на пару минут позже, слегка запыхавшись, и снова погружается в свое колесное укрытие.
Дорога к гаражному массиву оказывается царством межсезонья. Асфальт тут давно сдался под натиском стихии. Путников встречают поля рыхлого, грязного снега и огромные лужи-озера, растянувшиеся на полдороги. В их темной, почти черной воде, как в гигантских зеркалах, отражается синее-синее мартовское небо с плывущими по нему пухлыми облаками. Ника, сжав руль чуть крепче, неуверенно подкатывает к одной такой водной преграде, размеры которой внушают сомнение, и замирает в нерешительности. Машина тихо урчит на холостых, а ее отражение в воде колышется, смешиваясь с небом.
– Проедешь, – говорит отец, – тут дно укатано щебнем, тут все проезжают.
Ника аккуратно ведет машину по дну. Поверхность и правда твердая, и машина без проблем преодолевает одну лужу за другой, петляя между гаражами. Наконец они поворачивают в нужный пролет, и перед глазами открывается нужное место.
Тут еще лежат сугробы снега. Весеннее солнце растопило его на крышах, поэтому с водостока ручьем стекает вода. Они выходят, поправляют сток и открывают гараж. Машина большая, и они решают ремонтировать на улице.
Мужчины быстро находят рабочую одежду. Переодеваются. Приступают к работе. Они весело разговаривают, обсуждая, с чего начнут. Ника решает им не мешать и идет греться на солнышке, набирая номер подруги.
Она бродит между гаражами, разглядывая местность. Линии разноцветных гаражей тянутся на несколько метров. Дороги все разбитые, с огромными лужами посередине. Сугробы и снег тут еще не растаяли. Воздух напитан прохладой и сыростью. Проходя мимо гаражей, она слышит разговоры, смех – вдалеке кто-то распалил мангал, и порывы ветра приносят запах дыма и жареных сосисок.
– Привет, ты как? – она слышит шум воды в трубке и понимает, что подруга моет посуду.
– Мои уехали, я сегодня одна.
Ира рассказывает, как прошла ее неделя, Ника в свою очередь делится своими событиями, прыгая между лужами. Сейчас она находит небольшое пространство между гаражами, залитое солнцем, и радуется весенним лучам, подставляя им свое улыбающееся личико. Подруга рассказывает о своих эмоциях и переживаниях. Она молча слушает.
Слышит звук смс в ухе. Смотрит на телефон.
Он: «Ты куда пропала»?
Она, улыбаясь чему-то сказанному подругой, машинально сворачивает за угол очередного синего гаража. А через пару минут улыбка медленно сходит с ее лица. Ряды одинаковых железных коробок множатся, тропинки раздваиваются, и все ориентиры растворяются.
– Кажется, я заблудилась, – смущенно рассмеивается она в трубку.
– Иду, кружу между какими-то желтыми воротами… Нет, кажется, назад надо. Ой, тут лужа, как океан!
Через полчаса блужданий, наконец, мелькает знакомая машина, похожая на раненого зверя, притулившегося у нужного гаража.
– Нашла! Всё, пока, – Ника отключается и замирает на пороге, наблюдая.
Машина вскрыта. Рядом на брезенте аккуратно, как хирургические инструменты, лежат уже извлеченные детали. Два смутных силуэта в глубине копошатся под капотом, и по их сгорбленным позам, по – тихому, сосредоточенному бормотанию ясно: первоначальная версия не подтвердилась. Они совещаются, жестикулируя масляными руками, о следующем шаге.
Ника уже продрогла до костей, и ее мелкая дрожь, должно быть, заметна. Егор выпрямляется, трет лоб тыльной стороной ладони, оставляя темную полосу.
– Хватит мерзнуть, заходи, печку растоплю, – зовет он, и его голос в полумраке гаража звучит особенно тепло.
Она переступает порог, и мир Егора юности принимает ее. Летом он много рассказывал об этом месте – о дружеских посиделках, импровизированных концертах, о часах, проведенных здесь в раздумьях. Она представляла его примерно таким.
Слева, в углу, стоит старинный угловой диван с выцветшей обивкой, а перед ним – стол на неуклюжем пьедестале из кирпичей, так похожий на импровизированную сцену. Над ним на стене висит колонка, под ней на еще одном столе притаился древний системный блок с толстым монитором. Дальше царит хаос полезного хлама: снятые двери, старые шкафчики, ржавые бочки, клубки проводов. В самом углу, как памятник прошлым летам, стоит велосипед.
Взгляд скользит вверх. Балка над головой исцарапана надписями, типичными для всех времен: «Здесь был Витя», «Саша + Оля = Love», «Наши лучшие дни тут».
Детский, неуверенный почерк вызывает улыбку и внезапный, острый укол памяти: как они с подружками в детстве тоже царапали на асфальте или заборе те же наивные признания.
Но тут ее взгляд натыкается на другое. На передней стенке, среди развешанных в идеальном порядке инструментов, прямо над верстаком, выведено мелом, но с какой-то настойчивой четкостью: «Егор + Кристина = Любовь».
Сердце на мгновение сжимается, становится немного не по себе. Эта надпись, как холодный сквознячок, напоминает ей, кто она здесь и сейчас. И кто была здесь до нее.
«Да уж, любовь…» – мысленно вздыхает она, отворачиваясь от этого свидетельства прошлого.
Он в это время возится с печкой-буржуйкой, рассказывая ее устройство и историю создания: как ее варили из железного цилиндра, приделывали трубу с самодельным воздуходувом, подключали емкость для отработки с маленьким моторчиком. Она с любопытством рассматривает это индустриальное чудо, слушая его увлеченный рассказ о краниках, спичках и правильной тяге.
От печки идет первое, робкое тепло. Ника протягивает к нему руки, чувствуя, как холод отступает от пальцев. Егор тем временем, сверившись с роликом на YouTube, находит нужные отвертки, и они с отцом снова погружаются в работу.
Оставшись в стороне, Ника иногда перебрасывается с Егором парой слов, иногда подходит к отцу. Тот, не отрываясь от дела, рассказывает отрывочные истории о своей работе.
Егор периодически выходит на звонки, и она наблюдает, как его высокая фигура в черной куртке методично вышагивает между лужами, жестикулируя.
Она понимает: он что-то подробно объясняет жене. Эту картину – его обособленность и в то же время связь с другим, далеким сейчас миром – она наблюдает с тихим, сложным чувством.
Через два часа кропотливых усилий злополучный блок наконец извлечен. Но когда Егор пытается его вскрыть, оказывается, что нужной отвертки-звездочки нет. Отец, недолго думая, предлагает съездить за своим набором. Из угла извлекают тот самый велосипед, быстро подкачивают спустившие колеса, и он, ловко оседлав железного коня, растворяется меж гаражных лабиринтов.
Егор пользуется минутой уединения. Подходит, обнимает ее сзади, прижимается щекой к ее виску, согревая своим теплом, и тихо целует в шею. В этом жесте и нежность, и просьба о прощении за холод, за грязь, за это погружение в его прошлое.
Через полчаса отец возвращается, как добрый волшебник, не только с инструментом, но и с термосом душистого чая, а также скромным провиантом: хлебом, сваренными вкрутую яйцами, сосисками и парой бананов. Ника быстро наводит порядок на кирпичном «столе», нарезает яйца колечками, чистит сосиски. Отец разливает чай по простым граненым стаканам. Она делает глоток – горячий, сладкий – и чувствует, как благодатное тепло растекается от желудка по всему телу, оттаивая даже кончики пальцев ног. Она делает Егору бутерброд, и он, стоя, с удовольствием съедает его, не отходя от верстака, и сразу возвращается к блоку.
С правильными отвертками дело идет. Он вскрывает корпус, находит обрыв, зачищает контакты паяльником, который моментально разогревается, распространяя знакомый запах канифоли. Радость открытия светится на его лице. Он быстро собирает блок обратно, проверяя работу механизма.
На улице между тем незаметно сгущаются сумерки. Работая уже впятером – двое мужчин, Ника и два фонарика в телефонах, – они лихорадочно собирают все обратно, тщательно сверяясь со схемой подключения. Попытка завестись оборачивается тишиной и разочарованием. Севший вконец аккумулятор требует еще часа ожидания в почти полной темноте, под неторопливый треск догорающей в печке щепы.
Окончательно уставшие, они в последний раз, при свете фонарика, устанавливают батарею на место. Садятся в машину, которая, кажется, тоже вздыхает с облегчением, и отвозят отца домой. Егор на минуту заскакивает к бабушке, оставив Нику в тишине автомобиля, где пахнет бензином, холодным железом и их общим, прожитым днем.
Домой они едут молча, уставшие, но связанные этим испытанием. Впереди маячат лишь простые, ясные цели: горячая еда, долгий душ и глубокий, заслуженный сон в общих объятиях.
В квартире тепло. Не успев зайти, он прижимает ее и целует. Помогает раздеться и говорит, что пойдет отмываться. Раздевается, целует ее. Хлопает дверь в ванную, и она слышит шум льющейся воды.
Ника идет на кухню и решает приготовить шампиньоны, пока он в душе. Зажигает духовку, выкладывает их на противень, посыпая сыром.
Достает тарелки на стол. Разогревает еду из холодильника.
Открывается дверь, и он, прикрыв низ полотенцем, мокрый, выглядывает и возмущается:
– У меня холодная вода идет. Никак не могу настроить.
Она идет в ванну и делает ему комфортную воду. Он удивляется, как это у нее получилось.
Ника только достает из духовки грибы, как тут же дверь в комнату распахивается. В кухню врывается поток теплого, влажного воздуха, напоенного густым хвойным ароматом его шампуня – чистым, как зимний лес после дождя.
Она оборачивается и замирает на мгновение. Он стоит на пороге, завернутый в полотенце, с которого стекают капли на пол. Другим полотенцем он небрежно вытирает темные, мокрые пряди волос, но взгляд его уже прикован к ней. Без лишних слов он отбрасывает ткань, делает два шага и, обвив мокрыми руками, притягивает ее к себе, холодной кожей прижавшись к ее теплой домашней кофте.
Она смеется, отстраняясь лишь настолько, чтобы провести ладонью по его влажным волосам, сгоняя брызги. Потом снимает губами каплю, скатившейся по его шее, ощущая под собой биение пульса.
– Не могу от тебя оторваться, – шепчет он в ее волосы, и голос его хрипловат от усталости и нежности.
– Ты вкусно пахнешь, – отвечает она, легко разворачивая его за плечи. Прижимается щекой к еще влажной, гладкой спине, шутя проводит кончиком носа вдоль позвоночника, заставляя его вздрогнуть. – Но давай сначала поедим, а то сил не останется ни на что.
И, смеясь, мягко подталкивает его к столу, где уже ждет их скромный, но такой долгожданный ужин.
Они едят с тихой, почти детской радостью. Доедают вчерашнюю рыбу с рисом, делят последние тушеные овощи. Вкус простой и совершенный, потому что добыт общим трудом и ожиданием этого момента покоя.
После еды он без слов собирает тарелки, крепко, с чувством целует ее в макушку, пробормотав: «Спасибо, это было волшебно», и уходит мыть посуду.
Когда Ника выходит из душа, Егор уже разобрал диван и ждет ее. Его лицо освещено блаженной, немного сонной улыбкой.
Ника присаживается на край. Он тут же протягивает руку, находит ее пальцы своими и мягко, но настойчиво тянет к себе. Она уступает, ложится рядом, и он сразу обвивает ее, устроившись так, чтобы ее голова лежала у него на плече.
– Будешь мороженое? Я принесу, – он устало шепчет свое предложение.
– Буду, – так же сонно шепчет она, поворачиваясь к нему и укладываясь поудобнее на плече.
– Хорошо, – говорит он, зевая и прижимая ее сильнее.
В темноте, под шум ночного города за окном, они лежат, тесно прижавшись друг к другу. Говорят не спеша, обмениваются обрывками воспоминаний, смешными историями из прошлого, тихими признаниями, которые днем кажутся слишком хрупкими. Его голос гудит у нее под ухом, ее смех вздрагивает у него на груди. Слова текут лениво, перемешиваясь с дыханием и теплом, сплетая общее одеяло из близости, под которым можно спрятаться от всего мира. В этой тишине, в этих шепотах, пахнущих хвоей и чистотой, и заключается весь смысл прошедшего долгого дня.
31.03.
Ника, как обычно, просыпается рано. Целует его в спину и встает. Он поворачивается и только сильнее прижимает к себе:
– Поспи еще немного, – бормочет он сонно.
Она послушно остается в его объятиях. Сна нет, она просто лежит с закрытыми глазами, наслаждаясь моментом счастья от его близости.
Ника лежит к нему спиной. Сон медленно приглашает в свои объятия. И сквозь эту дымку она ощущает его поцелуи на спине. От шеи к пояснице побегают мурашки, смывая остатки усталости и пробуждая каждую клеточку кожи. Его рука, тяжелая и теплая, медленно проплывает от талии вверх, не спеша, с почти исследовательской нежностью обводя контуры, лаская грудь, заставляя ее бессознательно выгибаться, подобно струне.
Она чувствует его возбуждение. Его прикосновения, горячее дыхание, близость тела вызывает в ней острое желание. Она пододвигается ближе к нему. Не открывая глаз, всем телом придвигается к нему, вжимается спиной в его грудь, издавая тихий, сдавленный звук между вздохом и стоном.
Егор отвечает движением. Его рука скользит с ее груди на бедро, крепко обхватывая его, и мягко, но уверенно отводит ее ногу назад, открывая доступ. Ника чувствует, как его твердая, напряженная плоть находит дорогу, медленно и полностью заполняя ее, заставляя дыхание захватить. На миг они замирают, слившись воедино, и это ощущение полноты, соединения, почти невыносимо сладостно.
