Текст книги "У Бога все по плану"

Автор книги: Вера Каминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Или Бог все же – есть любовь. Именно он посылает и награждает людей этим светлым чувством. Ведь не все могут ощутить и испытать его. Именно оно рождает в нас счастье, желание жить, творить и радоваться. Энергия, исходящая от людей умеющих любить сильна, и дарит свет многим. Так может, это все же награда. Испытывать это чувство. Прямо сейчас. Несмотря ни на что.

Вечером звонит Егор. Голос взволнованный, живой. Говорит, что едет в Москву, записывать ту самую песню, которую прислал ей вчера. Позвал друг. А потом, уже тише, словно стесняясь: «Соскучился по тебе.»

Она кладет трубку и долго сидит в тишине. Эмоции бурлят. Он едет творить. Изливать в музыку то, что между ними. Это не конец. Это продолжение.

А вечер наступает, и она все еще не знает, что написать Артему. Как вернуть часы? Как завершить этот сбивчивый, пьяный эпизод, который кажется теперь таким далеким и ненужным?

И словно в ответ на ее нерешительность, приходит его сообщение: «Привет. Ты тут? На номер РБ или тут?»

Она вздыхает. Мир требует ясности. Отвечает: «Везде. И там, и там. Если есть вай-фай.»

Входит Наташа, что-то рассказывает, но Ника уже не слышит. Телефон снова вибрирует. Последнее сообщение от Артема за сегодня. Простое и деловое, ставящее точку в одном и открывающее новые вопросы в другом:

«Как тебе отдать часы?»

Часы. Маленький, забытый артефакт вчерашней попытки сбежать. А в Москву едет человек, чтобы записать песню. О ней.

Глава 16.

12.08.

Ей казалось, что этот день она будет помнить всегда. Каждую деталь, каждый вздох, каждый укол боли. Он начинался так обманчиво обыденно.

Утро в стандартном режиме. Стакан теплой воды. Душ, смывающий остатки вчерашнего пьяного бегства. Завтрак, который она ела, не чувствуя вкуса.

Проснулась Наташа, и они снова ушли в философские дебри за чашкой чая. Говорили о странных совпадениях, о неслучайных случайностях, о Вселенной, которая будто играет с ними в жестокую игру. О бумеранге событий. Обсуждали самую горькую странность судьбы: как она сводит с людьми, которые кажутся идеальными отражениями твоей души, но при этом «недоступными». В силу положения, обязательств, или собственных ограничений. Вечный вопрос: как быть? Что в этом мире правильно? Они пришли к выводу, что все загнаны в рамки. В рамки общественных стереотипов, в рамки собственных страхов. И Ника чувствовала эти рамки как железные прутья клетки.

За этими разговорами Ника собирается ехать в город, в котором прошли почти двадцать лет жизни.

Город, который дал все и так же быстро это забрал. Внутри бурлит адреналин. Задается вопросом, зачем она решила ехать? Что хочет увидеть или узнать? Что ожидает?

У нее нет ответа на эти вопросы. Но она чувствовала острую необходимость приехать.

Ей очень хотелось увидеть человека, который так с ней поступил, посмотреть ему в глаза. Она ехала к бывшему мужу. В дом, который они стоили вместе, в котором вырастили старших сыновей и родился младший.

Кровь закипает, хочется поддержки.

Она пишет: «Егоооор».

Ответа не было. После вчерашней дороги в Москву он, вероятно, спал. Она выехала, решив послушать его песню, ту, что он записал. Может, станет спокойнее. Но песня играла, а эмоции не переключались. Они накрывали с головой, как цунами.

Потом он все же позвонил, извиняясь, что только проснулся. Голос был сонный, теплый. «Поговори со мной, пока я еду,» – попросила она.

Он интересовался, как она. Ника пыталась описать неописуемое – кашу из страха, злости, боли и странной решимости. Они болтали о ерунде, чтобы занять чем-то ее ум. Спокойнее не становилось, но мозг переключился, и это было маленькой победой. Недалеко от города она свернула в лес, отключила Егора – связь и так пропадала. Дальше – тишина.

Она любила такое состояние. Когда мыслей нет, а есть только гулкая, звенящая пустота и стук собственного сердца в такт колесам. Проезжала знакомые улицы, повороты, дома. Вот ее дом. Чужой. Она заехала во двор, выключила двигатель. Минута тишины, которая длилась вечность. Она постучала.

Он вышел. Вася. Не удивился. Совсем. «Привет.» – «Привет.»

«Не пригласишь в дом? Не угостишь чаем?»

«Пошли, я тебя с Машей познакомлю,» – бросил он через плечо.

Он представил их. Новая женщина в ее доме сидела на кухне уверенно, не собираясь уходить. Хозяйка.

«Не могу сказать, что рада видеть тебя здесь. Но здравствуй,» – выдавила Ника.

Она попросила Машу выйти, дать поговорить. Та поднялась, ушла. Но бывший муж жестом указал в зал: «Поговорим тут.» Спросил, зачем приехала. Она попросила отдать детские вещи: книжки, игрушки, одежду.

«Сейчас ничего не отдам. Дети привезут, когда соберу,» – сказал Вася ровным, бесстрастным голосом.

«Дай мне собрать самой. Я знаю, куда что складывала.»

«Тебе нечего делать в этом доме. Ходить, рыскать, высматривать. Я ничего тебе не отдам. Ты ничего не заслужила. Есть еще вопросы?»

Вопрос нашелся сам. Она огляделась. «А где стол? Который мама делала?» Огромного стола из ясеня, лавок, стульев, за которым собиралась вся их когда-то большая семья, – не было. На их месте стояла чуждая, безликая мебель.

«Подарки от тещи мне не нужны. Выкинул на помойку.»

Слова ударили, как пощечина. Выкинул. Как мусор. Как их прошлое.

«Разбуди сына. Я поговорю.»

«Не буду.» В его глазах читалось только одно: уходи.

«Тогда вопросов нет.»

Она развернулась, чтобы уйти. И на пороге обернулась в последний раз. Спросила то, о чем думала все эти месяцы, что было последним символом, якорем той жизни:

«Отдай мне, пожалуйста, обручальное кольцо.»

Он даже не помедлил. «У меня его нет. Выкинул.»

Она вышла. Дверь закрылась за ней с тихим щелчком, который прозвучал громче любого хлопка.

Позже, уже мчась по трассе обратно в Брест, она врубила на полную кавер Казлитина на песню Шамана. Хриплый, сорванный голос орал в наушниках: «Я вдыхаю этот воздух… и мне другого не нужно! Я такой, какой есть, и меня не сломать!»

Она кричала вместе с ним, пока хватало дыхания, пока горло не свела спазма. Она кричала в ту пустоту, что образовалась внутри после того визита. После того, как увидела, что ее прошлое – не просто умерло. Его «выкинули на помойку».

Стол, кольцо, память, любовь – все в общей куче мусора.

В Бресте она отключила все чувства. Душ. Долгий, под ледяными струями. Она ловила воду ртом, как утопающая – воздух. Тишина после крика. Полная, абсолютная.

Пришла Наташа. Они молча раскупорили бутылку вина. Потом пошли за второй. Алкоголь и разговоры о чужом счастье Наташи с Педро были слабым болеутоляющим.

Звонил Егор. Она не отвечала. Ее состояние было таким хрупким, что любой, даже его голос, мог разбить его в дребезги. Он звонил на второй номер. Писал: «Как ты? Ничего не случилось?»

Ближе к полуночи, когда вино и смех Наташи немного разогнали лед в душе, она нашла в себе силы отправить ему что-то красивое и печальное – клип Hauser «Wicked Game». Игру, в которую она, казалось, играла со всей своей жизнью.

Он ответил мгновенно. Прислал видео с танго из фильма. Страстное, неистовое. «Звонил тебе повсюду. Где ты?»

Они с Наташей сравнили два видео – меланхоличную виолончель и огненное танго. Такие разные эмоции. Как и люди. Ника нашла и отправила ему фото «Переулка Счастья» которое они делали вместе.

«Отныне это наше место,» – написал он.

Она улыбнулась впервые за день.

Он ответила про танго: «Повторим. Хотя я в танцах медведь.»

И добавил: «А страсти раньше не было. А сейчас есть.»

Он: «Если я позвоню, ты ответишь?»

Она: «Да.»

И он вышел в ночную Москву. Они сели с Наташей за стол, и Ника перешла на видео-звонок. Представила подругу. Он, гуляя по освещенным огнями пустынным улицам Москвы, они – допивая вино на кухне в Бресте. Наташа, наблюдая за ним, шептала ей: «Хороший мальчик. Видно же.» Они говорили час. Обо всем и ни о чем. О Москве, о Бресте, о музыке, о том, как странно и правильно они сейчас чувствуют эту связь через сотни километров. Потом поняли, что пора спать. Попрощались.

С Наташей решили: завтра – в церковь. Надо смыть этот негатив, этот осадок предательства и боли, что привезла она из своего прошлого дома.

И уже почти под утро, когда эмоции и остатки алкоголя окончательно стерли острые грани, она отправила ему простое: «Скучаю.»

Они переписывались еще минут двадцать. В полчетвертого утра пришло его фото. Он сидел где-то на ступеньках, рядом – большая лохматая собака. За кадром – шум и музыка.

«Все ушли в клуб. Я остался.»

Глава 17.

13.08.

Звонит будильник. Они встают. Наташа пытается разбудить себя кофе. Выезжают ранним утром, начиная его с поисков банкомата, чтобы снять наличные.

Выезжают на трассу. Навигатор показывает ехать двадцать минут. По дороге проезжают озера рыбхоза. Выходят и любуются гладью просыпающихся водоемов, легким туманом над водой, плескающейся рыбой. Озер два, делают несколько фото, едут дальше. Подъезжают к нужной деревне, и навигатор начинает их крутить по полям.

Проехав уже минут двадцать по окрестностям, так и не подъехав к церкви, они удивляются, что кружатся вокруг одного и того же места и никак не могут попасть. Кто-то сверху сжалился на ними и посылает им путника. Он объясняет дорогу. Теперь уже подъезжая они смотрят на часы – получилось полтора часа вместо двадцати минут.

Народу очень много, люди приезжают в это место с разных концов Беларуси и разных стран. Славится оно своим старцем, который словом своим помогает людям. Они слушают службу. Сбоку, почти всю службу, громко кричит ребенок. Она понимает, что нужно учиться спокойствию и не обращать внимания, не раздражаться. У нее получается, хоть и сильно бьет по ушам. Они стоят в очередь к исповеди. Разговаривают с батюшкой. Ничего нового он не сказал, лишь прописные истины. Что даже общение с чужим человеком, вносит смуту в разум.

Служба идет своим вечным, размеренным ритмом. И рядом, почти не умолкая, громко кричит ребенок. Раньше этот звук вбил бы ей гвоздь в виски, заставил бы злиться и роптать. Сегодня она принимает это как еще одно испытание. «Учись спокойствию,» – шепчет ей что-то внутри. «Учись находить мир не в идеальной тишине, а в сердцевине хаоса». Она дышит, сосредотачивается на песнопениях, и раздражение медленно отступает, уступая место усталому, но настоящему смирению.

Очередь к исповеди. Сердце колотится. Что она скажет? Как назовет эту связь, эту «страсть», которая окольцовывает ее сердце, но прикована к чужому законному обручальному кольцу? Как признается в ночных разговорах, которые стали для нее молитвой и грехом одновременно? Батюшка выслушивает сдержанно. Не бросает громов с небес. Произносит прописные, но оттого не менее истинные слова: общение с тем, кто несвободен, вносит смуту в душу, сеет беспокойство, отдаляет от Божьего покоя. Она знала это. Но услышать здесь, в полумраке, наполненном запахом ладана и свечного воска, – иное. Это не осуждение. Ее душа больна смятением, и причина ясна.

Стоя на службе, она не просто слушает слова молитв. Она взывает. Вопреки правилам, поверх голов, прямо к куполу, ввысь: «Помоги. Не прошу сделать так, как я хочу. Укажи путь. Дай сил либо уйти, либо принять со всей тяжестью последствий. Я хочу не страсти, а «семьи». Освященной, чистой, построенной на правде. Научи любить правильно или… отпусти эту любовь». Это не просьба о счастливом конце. Это молитва о «воле», чтобы принять любой конец как правильный.

Выйдя из храма на ослепительное солнце, она не чувствует мгновенного просветления. Напротив. Внутри рождается тяжелая, кристальная ясность. Так, как сейчас, продолжаться не может. Грех – не в чувствах. Грех – в нерешительности, в жизни в подвешенном состоянии, где страдают все: она, он, незримая женщина по ту сторону его жизни. Дух, искавший утешения в стенах храма, получил не утешение, а призыв к действию. К чистоте. Даже если эта чистота будет выглядеть как разрыв.

В кафе, отодвинув тарелку, она пишет ему.

И это уже не эмоциональная вспышка: «Ты женат. Я не хочу такого общения.» Она пишет, что ей очень круто с ним, и он это знает, но она так не может. И начинать что-то новое нужно, когда расставлены все точки со старым. Пишет, что ей нужно все и сразу, а не по чуть-чуть и когда-нибудь. Отправляет.

Тотчас вскочила: «Меня же Аня ждет! Мне к парикмахеру!»

В салоне девочки, видя её бледное, напряжённое лицо, без лишних слов принесли «чай» – виски в большой кружке, и тарелку с шоколадными конфетами. «Лечебный комплекс», – хитро подмигнула мастер. Ника выпила обжигающий глоток, и сладковато-горький вкус разлился теплом. Стало легче. Немного. Она болтала о мужчинах, о странных поворотах судьбы, смеялась через силу.

Позвонила Наташа: «Мне хреново. Купи чего-нибудь». По дороге Ника зашла в магазин, взяла водку и апельсиновый сок. «Коктейль «Отчаяние», – с горькой усмешкой подумала она.

Вечер. Они на кухне. Опять разговоры о мужчинах и о том, что они делают с нами. Наташа поругалась с Педро. Ответа на сообщение не приходит.

Они пьют, и когда ни спиртное, ни сигареты уже больше не лезут, шатаясь отправляются спать. Жара. Из окна доносятся взрывы салюта. Где-то праздник.

Уже двадцать два часа.

Прилетает смс с записанной студийной песней.

Пишет, что вас пап не работает. Только всплывающие сообщения.

Она интересуется прочитал ли он ее сообщение?

Он: «Тоже хочу много и сразу».

Их диалог в мессенджере превращается в странную, цифровую духовную беседу.

Он: «Женат «до поры».

Она слышит в этом не надежду, а новую ловушку для души. «До поры» – это отсрочка, компромисс, в котором тонет ясность.

Она предлагает самый аскетичный, самый трудный путь.

Она: «Правильнее не продолжать. Остановиться. Если чувства настоящие – они выдержат тишину и расстояние. Тогда и будет видно».

Это решение, рожденное не из страха, а из стремления к целостности. Чтобы ничего внутри не мучило, не раздирало на части Божий покой и человеческую страсть.

Ника пишет, что его несвободное положение не дает ей покоя.

Он: «Это слишком сильные чувства, что бы «до поры» могли куда-то бесследно исчезнуть. Вчера напился со всего этого, и искал уже билеты до Бреста.

А утром ему задали вопрос: на хрена ему билеты в Брест»?

Ника вспоминает свою вчерашнюю встречу с бывшем мужем и пишет ему.

Она: «Насмотрелась на гордость, эгоизм, самовлюблённость, страх и отсутствие моральных принципов. Поэтому сейчас хочу, что бы рядом был человек способный принимать решения и совершать поступки, отвечать за сказанные слова. В котором есть внутренний стержень и определенные жизненные ценности.

А вопрос про «на хрена билеты в Брест?» Это очень хороший вопрос. И на него нужно самому себе ответить»

Уже засыпая, проверяет почту. Видит от него письмо с пометкой «ночные думы».

Немного удивляется, читает:

Я райских яблок не успел вкусить плоды

Я лишь дотронулся до них так осторожно

Хочу сказать тебе сказать последнее «прости»

Всё это было так до боли невозможно

Как в первый, увидев я тебя застыл

И сердце с трепетом в груди моей сжималось

И помню, как на первых нотах я поплыл

А ты сидела рядом нежно улыбаясь

И время словно застывало как вода

Мы не могли сомкнуть друг с друга свои взгляды

Не понимал, как уходить нам всем пора

Но были мы с тобою этому не рады

И ночь за ночью думал о тебе

Как далеко ты от меня и недоступна

Но вот опять пришла ко мне во сне

И я пишу тебе проснувшись с добрым утром

Глава 18.

14.08

Утро. Эмоции еще держат. Ее гложет желание написать Егору.

Простой, физический голод по контакту, по подтверждению, что вчерашний тяжелый разговор не стал концом.

Он когда-то спрашивал про ее дом, тот самый. Она обещала показать. Промедление казалось тогда кокетством, а теперь выглядит как последняя ниточка. Она решает отправить фото.

Ответа нет.

День протекает быстро, механически. Она решает вопросы с машиной, говорит с Наташей, и снова все разговоры сводятся к мужчинам, к этой чертовой запутанности чувств, которая, как сорняк, душит все другие мысли. Они смеются сквозь зубы: «Мы бы давно мир покорили, если б не они». Но переключиться невозможно. Мозг, привыкший к его ночным сообщениям, к постоянному диалогу, теперь, в тишине, блуждает в пустоте, натыкаясь на одни и те же вопросы.

Ника радуется, что в отпуске, но уже забыла, зачем он ей был нужен. Все планы – написать, спланировать – размываются в тревожном фоне ожидания.

Будто прочитав ее мысли пишет Артему: «Как ты?»

Она: «Жива»

Он: «Как прошли его выходные»?

Звонит Аня и просит прийти пораньше на покраску. Договаривается завтра встретиться со старыми знакомыми ближе к вечеру.

Сидя на покраске головы, она болтает с Аней про жизнь, про ситуации странные, про высокомерие и надменность.

Возвращается домой. Смотрит на телефон. Егор в сети. Зеленый кружок горит, как насмешка. Но ее сообщения висят непрочитанными, фото дома – не увиденным. Это уже не молчание. Это – умышленное игнорирование. Странная, холодная жестокость, на которую он, с его «пониманием с полувзгляда», казалось бы, не способен.

Она смотрит на Наташу, у которой свои сложные любовные терзания. Без слов достается недопитая бутылка, наливается апельсиновый сок. Коктейль «Отчаяние», рецепт №2. Они рассуждают о парадоксе: мужчины говорят «люблю», совершают поступки, а потом исчезают без объяснений. А женщины ждут, прощают, надеются, верят. Вера – их главная добродетель и проклятие.

И тут, словно в подтверждение другой, более простой реальности, приходит сообщение от Артема.

Он конкретен, точен: «Ужинала?»

Она: «Нет».

Он: «Я заеду. Поехали на ужин».

Вечер с Артемом – это глоток нормальности, почти клинической чистоты. Он приезжает вовремя на огромном, но не кричащем джипе. Открывает перед ней дверцу. Он – успешный, уверенный, одетый в простую качественную одежду. В нем нет надрыва, нет полутонов. Он ведет ее в лучшее место города, предлагает вино, говорит о погоде, о делах. Он представляет ее знакомым как «поставщика», и ему в ответ шутливо кричат: «Красивый у тебя поставщик!» Это комплимент, который греет самолюбие, но не душу.

Артем рассказывает о друзьях: женились, развелись, теперь встретили новых спутниц и счастливы. Простая, линейная история. Как инструкция. В этой истории нет места «женат до поры». В ней есть только «было – стало».

И в этот момент, в разгар простой, приятной прогулки, она снова тянется к телефону, к ране.

Пишет Егору: «У тебя все хорошо?»

Сообщение мгновенно становится прочитанным. Он в сети. Прямо сейчас. И молчит. Этот удар – точнее и болезненнее любого слова. Он видит ее боль, ее вопрос, брошенный в пустоту, – и выбирает не ответить. Это уже не смятение. Это – решение.

Благодарит Артема за вечер. И едет за документами о разводе – официальным штампом, закрывающим прошлую жизнь. Дорога легка, только жара невыносима. Город не вызывает эмоций – он пуст, как страница с вырванным текстом.

Встреча с бывшим коллегой за мороженым становится неожиданной исповедью.

Вспоминают их совместные долгие беседы в кабинете, веселое время.

– Знаете, я раньше не понимала, как Вы живете с человеком намного старше вас. В вашей семье огромная разница в возрасте. А Вы всегда так тепло о ней говорили, столько чувств.

Мне казалось, что такое спустя время невозможно. – Ника ложкой ковыряет мороженое и смотрит на него.

– Ник, дело ведь не в возрасте, а в том, на сколько тебе комфортно, кайфово быть с человеком. На сколько вам вместе интересно что-то делать, куда-то ехать. Как вы ссоритесь, или не ссоритесь вовсе. Если ты встретишь человека, с которым ты будешь чувствовать себя самим собой, тебе не нужно будет притворяться, или делать что-то против желания, береги такого человека.

Время пролетает незаметно. Они спорят о каких-то моментах. Она замечает, как глаза блестят, он соглашается, что очень рад ее видеть. Пора расходиться. Обнимаются. Она дарит ему небольшую бутылочку коньяка.

Смотрит, смс от Егора нет.

«Странно.» – думает она.

Звонит раз. Другой. Ответа нет.

Открывает электронную почту и пишет:

«Привет. У тебя все нормально? Тебя не съели крокодилы? Не украли инопланетяне? Тебя не посадили в бетонную яму террористы? Почему ты не отвечаешь?»

Отправляет.

День уже вступает в свои права. На улице стоит пекло, возвращается к машине. Смотрит на время. Времени достаточно, она садится за руль и едет на старую работу обнять коллег, с которыми проработали пять лет.

Забрав документы Ника, звонит отцу Сергию и спрашивает, где его можно увидеть. Он отвечает, что подъедет в храм.

Она выезжает на трассу, подъезжая к Свято-Николаевской церкви. Табличка на повороте гласит, что храм святителя Николая Чудотворца внесен в Государственный список историко-культурных ценности РБ. Храм был возведен в 1811 году на средства местного помещика. В 1940 его ограбили, но он остался действующим, пока в 62 году его не закрыли власти. Инициатором его восстановления стал директор городского дома культуры и в 94 году прошла первая Божественная литургия.

Старинная церковь блестит куполами, она построена из кирпича и бутового камня. Отца Сергия еще нет.

Прогуливаясь вокруг, она вспоминает, как крестила тут младшего сына. Заходит во двор. Вдыхает воздух полной грудью. Спокойно. Идет вдоль храма, очень хочется коснуться старинных камней стен. Она дотрагивается до них, они от стоящей жары теплые. Думает, о том, сколько ж страданий на своем веку поведали эти стены. Вот и она не исключение, со своей болью пришла сюда в надежде найти утешение.

Подъезжает отец Сергий. Здороваются, обнимаются, как старые друзья. Заходит в церковь, и она забывает о времени, так легко идет разговор о жизни, о правильных и неправильных поступках. О гордыне и измене. Об потерянном институте семьи. О пороках. О сделанных шагах и последствиях. О выборе. О любви Бога к нам. О смерти. Много, о чем.

Время уже семь вечера. Почти четыре часа пролетели как одно мгновение. Они расходятся.

– Обещаю приехать с молодым человеком, когда встречу его, – говорит она на прощание.

– Это все будет, – мягко отвечает батюшка и благословляет ее.

Она едет и чувствует легкость, безмятежность и покой после общения с ним.

На выезде останавливается у придорожного магазина. Берет два мороженых, кушает их на улице, радуясь солнцу и ощущает внутреннее спокойствие после общения с духовным отцом.

Едет в Брест, включает приемник, доносится старая песня «на столе чистый лист, не исписан он чист, совсем белый, как снег – не примятый.» Машина мчит по залитой солнцем дороге, она любуется просторами и полями.

Привычно смотрит в Ватсапп на знакомый номер – был в сети, сообщения не читаются.

Очередной раз удивляется. Включает послушать записанную для нее песню, думая, может ей это все приснилось.

Нет. С записанного видео все тот же Егор поет романтически песни.

Рассказывает Наташе как прошел день. Говорит, что для нее странно поведение Егора.

Смотрит в ватсапп – он уже не показывает, когда он был в сети. Удивляется.

Ведь она всегда говорила о ценности семьи.

Думает: «если ты решил восстановить то, что уже есть, то достаточно просто сказать, чтобы было понятно.»

Наташа:

– И так все понятно – он женат. Забей.

Уже достаточно поздно. Она идет спать. День на ногах немного утомил.

16.08.

Просыпаясь ранним утро, уже по привычке, она тянется к телефону. Первая мысль – не о новом дне, а о нем. Смотрит в ватсапп. Ничего не изменилось. Зеленая иконка молчит, сообщения висят в пустоте, непрочитанные. Тогда она открывает телеграмм. И тут мир дает трещину. Мессенджер холодно сообщает: «Был(а) недавно в сети». Но окно диалога пусто. Совершенно. Все – сотни сообщений, ночные голосовые, его песни, ее снимки озер и кукурузы, стихи – всё стерто.

Не веря, она смотрит на экран. Думает, глюк. Заходит с другого телефона. Проходит минута – и в основном телефоне исчезает даже сам контакт. Его имя, номер, аватарка – всё растворяется в небытии, будто его никогда и не было. Он не просто вышел из сети. Он удалил ее. Вычеркнул. Стер всю их историю одним движением пальца.

Она открывает почту. Там висит его недавнее сообщение со стихом, красивым и полным тоски.

Она нажимает «Ответить». Пальцы дрожат не от волнения, а от гнева, смешанного с леденящим недоумением.

Нажимает ответить и пишет:

«Доброе утро. Я не знаю, что там у тебя произошло, но ведешь ты себя очень странно. Не отвечаешь на сообщения. Не берешь трубку, когда тебе звонят. Удаляешь всю переписку. Я тебя не понимаю. Красивые слова оказались фальшью? Претензий к тебе нет, но, может стоит поговорить?» Пробегается по строчкам глазами и жмет «отправить».

День начался. Решает, что обязательно позвонит утром.

Эти странности нужно расставить по местам. Она не любит загадок в любых отношениях, будь то дружеские или рабочие.

Просыпается Наташа и они идут завтракать. Ника рассказывает про беседу с батюшкой.

Рассказывает, как просила в церкви, что бы она смогла вновь создать семью и обрести любящего человека.

И Ника идет в спальню за телефоном, говорит, что прозвонит Егору, хочется узнать, что произошло.

Берет телефон, чтобы позвонить и видит смс от него. Очень удивляется.

Он:

«Пропал, по причине того, что жена разбила телефон, увидев нашу переписку телеграмм. Я не хотел, чтобы она так узнала, и теперь идет дележ кто кому что должен. Взял отгул на пару дней и уехал домой. Красивые слова были не фальшивые. И я по-прежнему так же к тебе отношусь, как и всегда с теплом, но это все меня очень разбило.»

Читает сообщение Наташе.

Она говорит: «Не верь, все это ложь.»

Пишет ему ответ. Позвони мне. Поговорим. Ты еще можешь сохранить семью.

Идет в душ и едет на встречу с Аней. Наташа убегает по делам.

Не дождавшись его звонка, она решает позвонить Егору сама. Набирает и слышит знакомое привет.

Она:

– Ну рассказывай.

Слышно по голосу, что он изменился, вероятно события действительно его подкосили. Рассказывает, что приехал и уснул очень крепко, так как беспробудное пьянство и ночи без сна сказались. По его словам, жена взяла телефон, приложила отпечаток пальца, чтобы посмотреть фотографии, но увидела их переписку в телеграмм. Разбила его телефон об стену. Разбудила, начались упреки и оскорбления. Он сказал, что никакого секса не было. Утром взял два дня отгула и ухал домой. Сказал, что ему очень плохо, что не предполагал, что все так выйдет. Он запутался и не знает, чего хочет. Жена сказала иди куда хочешь. дочка плачет, обнимает его за ноги. И он тоже почти плачет.

Ника выслушала его:

– Егор, может стоит сохранить семью? Я, достаточно взрослая девочка, чтобы все понять. Давай закончим общение, чтобы не вспоминать как это было.

Звонит Аня, говорит, что приехала в парк и ждет ее.

В этот момент что-то в ней обрывается. Не ревность. Не обида. Жалость. Жалость к нему, к этой девочке, к этой женщине, разбивающей телефоны. К этому хлипкому миру, который они так легко раскололи.

Ника завершает разговор с Егором и говорит, чтобы подумал:

– Егор, всегда все это сложно и больно. Но я прошу тебя лишь об одном. Не прячься и не пропадай! Озвучивай, пожалуйста, всегда принятое решение. Для меня это очень важно!

Садится в машину и едет на встречу. Они гуляют по парку. Болтают о жизни и о мужчинах. Заходят в ДК, и Аня показывает ей картины местных художников.

Аня прекрасный художник и сейчас рисует картины для своей выставки. Ника уже несколько месяцев восхищается ее творчеством. Той живости и легкости в картинах, которую встретишь не у всех. В ее полотнах всегда живет частичка ее души.

Потом – деловая встреча с Артемом. Мир взрослых, успешных людей, где все просто: парковки, охрана, совещания. Охранник шутит: «Вы подперли машину сына генерального.» Потом: «Теперь Вас подпер младший сын директора.» Мир намекает: вот он, твой выход. Простой, логичный, надежный. Не надо прорываться сквозь стены чужих квартир и детский плач. Здесь все на своих местах.

Она улыбается, машет рукой из окна, едет домой. И на подъезде видит огромную пожарную машину, перегородившую дорогу.

Дома – апокалипсис в миниатюре. Запах гари, дымка, вода по щиколотку. Наташа в истерике. Взорвался бойлер. Сорвало трубы. Их хрупкий, временный мирок в чужой квартире затоплен и закопчен. Весь день они моют, вычерпывают, оттирают копоть. Физический труд, требующий всех сил, – странное благословение. Некогда думать. Нужно спасать то, что осталось.

И вечером, когда они, вымотанные, сидят среди мокрых тряпок и запаха моющих средств, приходит его смс. Фото бутылки виски.

Он: «Пить или не пить. Вот в чем вопрос?»

Она отправляет ему фото сгоревшего бойлера и фото ванной с разгромом.

И пишет: «В нашем случае – пить».

Егор: «В моем случае – тоже».

17.08.

Утром приходит смс от Егора: «Вечер прошел никак. Я уснул, пока укладывал дочь. Жена ушла к подруге, гулять. Наконец -то выспался».

Ника идет готовить завтрак. Наташа ушла на массаж восстанавливаться.

Она ковыряет вилкой омлет и понимает, что вести Инстаграмм больше не хочется. Смотрит на пол.

Там лежит жирная муха на спине. Она жужжит крыльями и пытается перевернуться. Ее усики бешено шевелятся. Усилия – титанические, отчаянные. И совершенно бесполезные.

Внутри пусто. Смотрит на муху. Понимает, что в субботу прежняя она умерла, и сейчас уже другая.

Вспоминает слова отца Сергия:

– Бог знает все наши пути. Из каждой ситуации есть огромное количество дорог, и только мы принимаем решение по которой пойти. Люди, посланные нам на пути, могут быть как учителями, и как препятствиями. И только от того, какой выбор мы сделаем, какие мысли будем прокручивать в голове, в той или иной ситуации, зависит наша дальнейшая жизнь.

Она идет отдраивать ванную от копоти. Трет змеевик едкой химией, и слезы начинают течь сами собой – не рыдания, а тихие, беспомощные струйки, смешиваясь с пеной на тряпке. Отчаяние накатывает волной, сбивает с ног. Она сползает на мокрый, холодный кафель, садится, прислонившись к стене, и просто смотрит в пустоту. Минут пять, десять. Живет у чужих людей. Имея собственный дом, построенный кирпичик за кирпичиком, в который вложена душа, молодость, мечты о семье. И ей не оказалось там места. Ее место теперь здесь, на полу в чужой затопленной ванной, в гостях у подруги, у которой своей боли хватает. Больно. Унизительно. Обидно до тошноты.

Чтобы заглушить это, она идет съесть мороженое. Жара давит из открытых окон, воздух густой и неподвижный. Взгляд снова натыкается на муху. Она сдохла. Затихла. Крылья сложены. Тельце неподвижно.

Людская боль и страдания никого не оставят равнодушным.