Текст книги "Любовные утехи богемы"

Автор книги: Вега Орион

Не одна Мессалина с наступлением ночи обегала улицы и публичные дома в поисках грубых удовольствий.

Известно, что президент де ля Бросс имел репутацию очень одаренного от природы человека. Дидро писал в 1784 году: «Когда мы были молодыми, мы, Монтескье, Бюффон, президент де ля Бросс и я, несколько раз ходили в бордель. Из всех нас, если он хорошо подготавливался, президент был наиболее импозантной фигурой».

Глава 1
«Палица Геракла»

Словно ветер у с горы на дубы налетающий,

Эрос души потряс нам…

Страстью я горю и безумствую.

Сафо

Мир без любви не мир,

Рим без любви не Рим.

Гете. Римские элегии

Человечество на протяжении своей истории не раз скорбело об утраченных книгохранилищах. О ценностях, жемчужинах духа, таящихся здесь, мы никогда теперь уже не узнаем. Пожар, унесший рукописи Александрийской библиотеки в 47 г. до н. э., считают и поныне величайшим несчастьем и приравнивают чуть ли не ко Всемирному потопу. Но разве это был единственный случай такого рода?

От сотен, вернее, даже тысяч, древнеегипетских памятников письменности до нас дошли жалкие клочки имевшегося богатства. Во многих – только упоминания. Это либо одни названия папирусов, либо краткие цитаты из них, включенные в произведения других авторов. Конечно, в утраченных свитках имелись свидетельства о проституции. Не исключено, и такие, которые мы расценили бы как сенсацию. Достоверно известно, например, что фараон Хеопс заставил своих дочерей стать дорогостоящими куртизанками, когда начал строить пирамиду и для усыпальницы потребовались колоссальные средства. Одну ночь каждой из них отец оценил в один камень весом в 15 тонн. От желающих воспользоваться предложением не было отбоя…

Если первое лицо могущественной империи позволяло себе подобное – что тогда говорить о многодетном бедняке, на грани голодной смерти, что с ужасом ожидает прихода нового дня? Продажа детей в сексуальное рабство – очевидно, и тысячелетия назад не была чем-то исключительным.

История проституции в наши дни написана, но ее нельзя считать всеобъемлющей. Время сохранило для нас и звон заздравных чаш, и те слова, которыми осыпали друг друга в минуты любви. К примеру, мужской половой орган получил гордое название «Палица Геракла». Ученые не успевают за действительностью. На исходе второго тысячелетия куртизанок привлекают в качестве экспертов – в Швеции, к примеру, при издании закона об ответственности за распространение СПИДа. Как уверяют СМИ, предполагалась попытка легализовать бизнес «ночных бабочек» Саратовской областной думой. В конченом итоге власти свое намерение не выполнили.

Каждая вторая проститутка сегодня «сидит» на героине. Но в Стокгольме и Женеве «девушки» объединяются в профсоюзы и ощущают себя скорее предпринимателями, чем живым товаром. «Мы бизнесменши, – рассказывают они о себе. – Мы регистрируемся в полиции, точно в срок полностью платим все налоги и делали отчисления в местный пенсионный фонд. У нас есть у каждой медицинская страховка. Открыть свое дело проще простого: соблюдай законы, и – работай!..»

Не вдаваясь в тонкости всех достижений исторической науки, ограничимся следующим замечанием. Вряд ли проституция возникла в Древнем Египте, а не появилась гораздо раньше. Благодатная почва для нее существовала – разрастались и расцветали города: Фивы, Вавилон, Ниневия, Александрия. Поселения в 1 тысячелетии до н. э. загадочных этрусков, сказавших: «Жизнь прожить – не маковое поле перейти…» И повсюду появлялись свои кварталы увеселений.

В конце прошлого века Пьер Луис, известный также и своей «Речью в защиту свободных нравов», опубликовал роман «Афродита, античные нравы». Свои собственные эротические фантазии он представил как подлинную картину античных оргий и даже как некую универсальную норму поведения. В романе повествуется о похождениях куртизанки Билибис. В разгар вакханалии бурной ночи – как ее кульминация – происходит убийство. Куртизанки, подобно царице Клеопатре из древней легенды, требуют от любовников уничтожать неугодных людей.

Имена первых грешников – «клиента» и «дамы», понятно, не сохранились, как не донесло время до нас имя создателя колеса. Без сомнения, падению способствовал танец.

…В Древней Греции к празднествам тщательно готовились и ждали их с большим нетерпением. Двойственное отношение сложилось тогда к некоторым видам танцев. В отличие от благопристойного и торжественного ионийского танца фригийскую пляску считали вызывающей, непристойной, низкой. И дело не только в отдельных ее элементах. Во время танца «Ожерелье», к примеру, девушки обнажали свои молодые тела.

Фригийские пляски на пирах исполняли приглашенные гетеры, не упускавшие в выгодном свете преподнести свою фигуру и прежде всего красивые стройные ноги. Очевидно, полагает польская исследовательница Лидия Винничук, этот танец включал в себя и какие-то элементы стриптиза. Это подтверждает Лукиан. В его «Разговорах гетер» одна из них рассказывает про себя и подруг, про поклонников на вечеринке.

«…Таис, поднявшись, стала плясать первая, высоко обнажая и показывая свои ноги, как будто только у нее одной они красивые. Когда она кончила… Дифил стал расхваливать ее изящество и искусство – как согласны ее движения с музыкой, со звуками кифары, как стройны ноги и тысячу подобных вещей…

Таис же тотчас бросила мне такую насмешку: «Если кто, – сказала она, – не стыдится, что у него ноги худые, пусть встанет и потанцует…»

Комментируя свою книгу «Таис Афинская», писатель Иван Ефремов счел необходимым предпослать ей некоторые замечания. Так, автор напоминает, что «гетера» – неверное произношение греческого слова. Правильнее – «гетайра». Но тогда возникает путаница – ведь именно так называл Александр Македонский своих оруженосцев, то есть «друзьями». И не без сожаления Иван Ефремов приходит к выводу – лучше ошибку не исправлять, раз слово прочно укоренилось в языке.

В III веке до н. э. жил, творил выдающийся мимограф Герод, оставивший нам мастерски выписанные бытовые сценки, рисующие нравы маленьких людей греческого города и написанные ямбическим стихом. Названы они по профессиям: «Сводник», «Учитель», «Башмачник». Существовала и такая специальность, как импрессарио. К пирушкам и застольям деловые люди поставляли музыкантов, мимов, танцовщиц, гимнастов. Сохранился любопытный документ, датированный V или VI в. н. э., – о приготовлениях к скромной постановке. Для одной из сценок требовалось убранство цирюльни. Для другой – поросенок и щенок. Одна из строк документа гласит: «Для сцены «Зачем надо бороться с телом» не нужно ничего».

В эпоху империи, отмеченную большей свободой нравов и разложением древних обычаев, права и возможности женщин значительно расширились. Хотя закон запрещал им пить вино на пирах, эту «формальность» научились не замечать. Без танцоров и танцовщиц в Риме также не обходились ни пиры, ни публичные зрелища, ни торжественные шествия, как без музыки и мимов.

Женщины уже имели несколько и «своих» праздников. К примеру, 11 и 15 января женщины справляли Карменталии – в честь пророчицы Карменты, которую чтили как покровительницу деторождения, пока эта функция не перешла к Юноне Луцине.

В июне наступали Карнарии – праздник древнеиталийской богини Карны, оберегавшей здоровье плоти. В тот же день отмечали годовщину освящения храма Юноны Монеты – «указующей», подательницы добрых советов. Женщины Рима приносили ей богатые жертвы. Женщина, запятнавшая себя безнравственным образом жизни, не имела права принимать участие в обрядах, ибо древний закон, установленный еще царем Нумой, запрещал женщинам, состоявшим в преступной связи, прикасаться к алтарю Юноны. Но если какая-нибудь из этих женщин, несмотря на запрет, проникала в святилище и воздавала почести Юноне на ее жертвеннике, виновная могла получить прощение. Закон предписывал ей в этом случае распустить волосы в знак раскаяния и принести в жертву богине молодую козочку.

…Еще поэты древности признавались, что не боги вдохновляют их на поэзию, а женщины. Понятно, что среди таковых были и танцовщицы, и блудницы лупанариев. (Любопытно, что слово «лупанарий» – «публичный дом» – созвучно со словом «lupus» – «волк», «волчица». Уже с самого начала «трудовой деятельности» подобных темных заведений как бы подчеркнута их полная слитность, сочетаемость с жестокостью, убийством, дележом денег и подарков и проч.).

Жизнь женщин стала в Риме излюбленной темой для сатириков и поэтов – Катулла, Тибулла Проперция, Горация, Ювенала и Марциала. Это из наиболее известных. Причем средоточием многих зол выступают в глазах римлян двор самого императора и его семья. Резко очерченную впечатляющую картину нравов, не уступающую по силе выразительности лучшим сатирам Ювенала, рисует в одном из своих писем к Луцилию Сенека: «Величайший врач (Гиппократ) говорил, что у женщин не выпадают волосы и не болят ноги. Но вот они и волосы теряют, и ноги у них болят. Изменилась не природа женщин, а жизнь. Уравнявшись с мужчинами распущенностью, они уравнялись с ними и болезнями. Женщины и полуночничают, и пьют столько же, состязаясь с мужчинами в количестве вина. И в похоти не уступают другому полу… придумали такой извращенный род распутства, что сами спят с мужчинами как мужчины».

Интуитивно литераторы Греции и Рима в VI–III вв. до н. э. чувствовали: для показа изнанки жизни им необходимо знать и изучить такую социальную реальность, как проституция.

 
Pulhra Laverna,
Da mihi fallere, da justo Sanctoque videri,
Noctem peccatis; et fraudibus objice nubem.
(Прекрасная Лаверна,
Дай мне вводить в обман, —
Но казаться святым, правосудным.
Ночь простри на грехи и облаком
Скрой мои козни.)
 

– такие строки посвятил Гораций в «Эподах» одной из своих продажных муз.

Глава 2
Вакханалии Субуры

«Марциал всегда был готов за небольшую мзду написать что угодно и кому угодно», – сказал один известный литератор. Подобное мнение представляется абсолютно несправедливым. Можно только догадываться, какой блестящей репликой парировал бы Марк Валерий подобное заявление. Примерно такой: «Стряпчий какой-то стихи, говорят, мои щиплет. Не знаю. Но коль узнаю, кто ты, стряпчий, то горе тебе!»

Тема «Двенадцати книг эпиграмм» – жизнь во всевозможных ее проявлениях, будь то мастерство – литераторов и парикмахеров, виноделов и чеканщиков – змеи и рыбы на кубках и чашах работы Ментора и Фидия кажутся живыми, а изображенная современником Венера, напротив, оскорбляет его вкус… Марциал всецело живет настоящим и наслаждается им как истинный художник. Все он подмечает и сейчас же зарисовывает смелыми и яркими чертами. Эти краски не меркнут вот уже больше девятнадцати столетий.

Проведите небольшой эксперимент, читатель: сравните-ка «Книги эпиграмм» и писания современных сатириков. Уверяю вас, у поэта вряд ли найдутся достойные соперники. Помните, у Эльдара Рязанова в фильме «Гараж» есть великолепная реплика:

– Я занимаюсь современной сатирой…

– Да? Тогда у Вас потрясающая профессия: Вы изучаете то, чего нет!..

«Он все видел и все описал: блюда и обстановку богатого пира и убогого угощения, наряд щеголя и убранство гетеры, тайны римских терм и спален, все прельщения и разврат театров и цирка, вакханалии Субуры и ужасы Колизея…» – заметил А. Олсуфьев.

Марк Валерий прекрасно знал себе цену, и говорил о других авторах, переработавших мифологические сюжеты в безжизненные творения: «Хвалят их, я признаю, ну а читают меня!»

Что ж, отправимся вместе с жизнелюбом и острословом Марком Валерием Марциалом в кварталы римской бедноты, где как раз и находилась улочка Субура – обитель продажных женщин.

 
Сидит стригунья у Субуры при входе,
Где палачей висят кровавые плети.
У Аргилета, где сапожников куча.
Не занята, однако, Аммиан, стрижкой
Стригунья эта. Ну а чем? Дерет шкуру.
 

(Опять-таки, по созвучию обращает на себя внимание символическое совпадение названий «улицы увеселения» с именем некой легендарной травы сабура. Из нее, как уверяют, изготавливали десятки лекарств, причем некогда широко распространенных и хорошо известных. Впрочем, в лекарствах тогда, кажется, было куда меньше нужды, чем теперь, на исходе XX века.)

Далеко не все «девушки» этого небольшого древнеримского квартала были красивы:

 
В ночь я могу четырежды, но и в четыре-то года,
Право, с тобой не могу я, Телесилла, хоть раз.
 

В таких случаях призывали на помощь испытанные средства, известные в народной медицине. Стоили травы недешево:

 
Ты уж давно перестал, Луперк, на девчонок бросаться,
Что ж ты, безумец, скажи, хочешь взбодриться опять?
Не помогают тебе ни эрука, ни лука головки,
Ни возбуждающий страсть чабер тебе ни к чему,
Начал богатствами ты соблазнять невинные губы,
К жизни, однако, и так вызвать Венеру не смог.
Кто же удивится, Луперк, кто же может тому не поверить,
Что неспособное встать дорого встало тебе?
 

Судьбы женщин, попавших сюда, складывались очень по-разному. Главным для них было выманить у клиентов побольше денег. Этим искусством они владели довольно неплохо:

 
Требуешь, Лесбия, ты, чтобы вечно я был наготове,
Но ведь, поверь мне, не все можно всегда напрягать.
Пусть и руками и словами меня обольщаешь,
Противоречит тебе властно твое же лицо.
 

Иметь любовную связь одновременно не только с продажными женщинами, но и красивыми мальчиками и подростками (в первую очередь атлетами и гимнастами, борцами) не считалось чем-то зазорным. В греческом и римском обществе спортсмены занимали место нынешних кинозвезд. Читаем у Марциала о размолвке с возлюбленным:

 
В том, что вчера мне дарил, почему отказал ты сегодня?
Мальчик мой Гилл, и суров, кротость отбросив, ты стал?
Бороду, волосы в оправданье приводишь и годы:
О, что за долгая ночь сделала старым тебя?
Что издеваться? Вчера ты был мальчиком, Гилл, а сегодня,
Мне объясни, отчего сделался мужем ты вдруг?
 

Марциал разъясняет, что влечет его к этому красивому юноше:

 
Не за победы его я люблю, а за то, что прекрасно
Он все приемы постиг долгой постельной борьбы.
 

Среди достоинств молодого борца – бархатная, нежная кожа, прекрасно сложенное тело:

 
Гладким мальчик у нас пусть будет от лет, не от пемзы,
Чтоб рядом с ним ни одна дева не нравилась мне.
 

Немаловажно было и то, что ночь любви стоила в данном случае, скорее всего, дешевле, чем услуги известной куртизанки:

 
Если я дать не могу тех денег, что ты запросила,
Галла, то проще совсем было бы мне отказать.
 

Удовлетворение от прелестей Субуры – у Марциала естественная, здоровая радость «природного» человека:

 
– «Часто с Хрестиной я спал».
– «Ну что, хорошо с ней, скажи мне?»
– «Да, Мариан; ничего лучше не может и быть».
 

Он гораздо раньше Золя, Куприна, Флобера, Горького и многих, многих других авторов задумывался над тем, возможна ли семейная жизнь для проститутки, и приходил к неутешительному выводу, что вряд ли брак «женщины с прошлым» окажется прочным и счастливым:

 
Побаловались, и все! Идите, проказницы, замуж:
Нынче дозволена вам чистая только любовь.
Чистая это любовь? Летория вышла за Лигда;
Худшей женой она будет, чем шлюхой была.
 

Свои свидетельства о времяпрепровождении куртизанок оставил нам и Ювенал:

«…В течение ночи одетая в плащ с капюшоном, имперская шлюха выскальзывает из Палатина в сопровождении одной служанки. Пряча свои черные волосы под светлым париком, она входит в прохладу притона…

Там для нее держат комнату, а на табличке написан ее псевдоним – Литиция. Там она продает себя, покрыв грудь золотой сеткой…»

…Это что касается Рима. Но ведь был еще Карфаген. Были Вавилон, Александрия, Ниневия и другие города-государства.

«Я прибыл в Карфаген; кругом меня кипела позорная любовь. Я еще не любил, и жаждал любить, и в тайной нужде своей ненавидел себя за то, что еще не так нуждаюсь. Я искал, чтобы мне полюбить, любя любовь! …я ненавидел спокойствие и дорогу без ловушек», – вспоминает Аврелий Августин в своей «Исповеди».

Еще более интригующей и опасной, чем эти просто продажные женщины, была прекрасная Саломея. Среди великих проституток эта вдвойне фатальная женщина занимала особое место. Даже первое место.

Рожденная из нескольких строк, затерянных в Библии (см. «Евангелие от Матфея», XIV, 3–11 и «Евангелие от Марка», VI, 21–23), Саломея с течением времени и с помощью Иосифа Флавия и отцов церкви обретала плоть и кровь. Соединяя в себе восточную чувственность и античное очарование, которое оказывает девственница на всех настоящих любителей шлюх, эта история в течение христианских веков претерпит заметную эволюцию, которая достигнет своего апогея в XIX веке. Отныне легенда о Саломее стала легендой о созревающей девочке; она из необходимости выполнить требование матери или даже из-за простой развращенности (заметьте!) согласится публично обнажить свое тело взамен на голову Иоанна Крестителя («Saltavit et placuit» (лат.) – плясала и угодила).

Весь арсенал непризнанных желаний и примитивных страхов содержала в себе эта загадочная, эротичная и властная женщина. Из-за вполне понятного эффекта зеркала доходило даже до того, что ее путали с Юдифью, которая стала проституткой для того, чтобы сблизиться с Олоферном, вражеским генералом, и перерезать ему горло после безумной ночи любви. И в 1905 году в Берлине Густав Климт под названием «Саломея» выставил портрет Юдифи. Мишель Лейри впоследствии скажет о странном ужасе, смешанном с желанием, который он испытал перед картиной Кранаха, где Саломея с миндалевидными глазами держит в руках отрубленную голову, словно «фаллос, который она могла отсечь не иначе, как сжав свои половые губы в тот момент, когда Олоферн открыл свои шлюзы…»

Гюстав Моро сделал из нее основу своего творчества. Этот спокойный добропорядочный господин, преподаватель Школы искусств, которого, по словам Пеладана, тщательно проверял некий судья Гоффман, на протяжении всей своей жизни почти навязчиво изображал на своих полотнах обнаженные женские тела (в основном это было тело его постоянной натурщицы очаровательной Мери Грей), а затем одевал их в причудливые переплетения украшений и кружев, позаимствованных в «Магазен питтореск» и в каталоге распродаж. Так им была создана серия Саломей, вдохновленная «Саламбо» Флобера.

Так он нарисует целую галерею Саломей, танцующих перед Иродом. Лучшая среди них – «Появление» (Кабинет рисунка в Лувре), а самая любопытная изображает Саломею в виде дамы полусвета, одетой в шелковое декольтированное платье (акварель в музее Гюстава Моро).

Своим ученикам, которые приходили к нему в мастерскую на улицу Ларошфуко, он признавался: «Я так люблю мое искусство, что счастлив только тогда, когда работаю для себя одного». Эта странная, тяжеловатая, сложная живопись с ее вышивками приведет в восторг Оскара Уайльда, Жана Лоррэна, Гюисманса, молодого Пруста и всех декадентов конца века.

Саломея была и остается, наверное, самой скандальной из всех обитающих в жизни и в литературе нимфеток, от Оскара Уайльда до Романа Виктюка.

Собственно, судебные преследования деятелей искусства под предлогом очищения нравственности – отдельная тема для разговора. Даже самые серьезные, наитемнейшие грехи творческих натур – ни в анналах истории, ни сегодня – не идут ни в какое сравнение с тем, что творилось за стенами мрачного Эскориала, Версаля, других дворцов и особняков, принадлежащих людям власти и их приближенным.

Судебные процессы, за нанесение якобы морального вреда обществу, выдвигали между тем на протяжении веков – именно против художников. Скульптор Фидий умер в темнице, так и не дождавшись оправдания и конца процесса, философ Анаксагор бежал из страны, где клевета сильнее разума. Исковерканной оказалась из-за этого же разбирательства и жизнь натурщицы скульптора – гетеры, красавицы Фрины.

История учит тому, что она ничему не учит – то, что произошло в IV в. до н. э., повторится в преследованиях Огюста Родена, уже в веке XIX, и в других подобных жизненных коллизиях.

Хотя поэтессу Сафо (или, по другой версии, Сапфо) к суду и не привлекали, тем не менее фактически он состоялся. Заседание его продолжается. Свидетели – все читатели ее стихов – высказываются «за» и «против». Секретари ведут протоколы, а прокурор и адвокат – готовят речи… Как бы там ни было, ее творчество сегодня с нами и поныне служит лесбиянкам руководством к действию. То же самое – и с «делом Жорж Санд». Одну точку зрения по этому поводу вполне определенно выразил Андре Моруа в своем романе «Лелия, или Жизнь Жорж Санд».

В деталях известны истории судебных преследований (в отличие от загадочной жизни «школяра» Франсуа Вийона) целой плеяды литераторов – Золя, Уайльда, Бодлера, Верлена и других. О России и говорить-то нечего… Здесь оказаться за решеткой можно было за менее серьезные грехи…