Текст книги "Кавалер по найму"

Автор книги: Василий Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Пойдем. Давай я обниму тебя за талию, поведу в комнату. Давай ляжем, уже поздно... Я раздену тебя, уложу и начну раздеваться сама.

– Ты умница, ты самая мудрая и тонкая женщина из всех, что встречались мне в жизни, – ты словно просила прощения за несуществующую бестактность и робко испрашивала разрешения занять место подле меня – там, у стены, где когда-то дождливым утром после выпускного школьного вечера лежала другая. Ведь так?

– Да, – после долгого молчания сказала она. – Все было именно так. Откуда ты знаешь? Ты, как мне показалось лось, отсутствовал, блуждая где-то в других временах.

– Все в порядке, Я здесь. Иди сюда. Иди ложись. Давай я тебе помогу. Тебе удобно здесь, у стенки?

– Она тебе так и не рассказала?

– Рассказала. Потом, припомнив ее последний звонок, я забрался на чердак и в каменном дупле, служившем когда-то почтовым ящиком для тайных записок, нашел тонкую ученическую тетрадку.

– И что ты узнал?

Я промолчал.

– Тетрадку я прочитал прямо на чердаке, у решетчатого окошка, где мы когда-то целовались, закрыв глаза. И с тех пор больше в нее не заглядывал. Она хранится в столе. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь еще раз открыть эту тетрадку.

– Ну все, милый, спи. Боюсь, мне опять придется выйти из дома – Шерлок просится. Наверное, он что-то не то съел – уже пятый раз приходятся с ним выходить. Он выходит, бредет на газон и выискивает какую-то лечебную травку. Собаки ведь умеют лечить себя сами...

– Не только собаки. Но и птицы. Пока, зверек, спасибо тебе, спи, пусть тебе приснится хороший сон, а мне, как и твоему Шерлоку, тоже пора лечиться. Не знаю чем, ведь водка уже не помогает.

...Я положил трубку и потихоньку пил дальше. В темноте раздался телефонный зуммер. И еще один, и еще. Вставать, произносить какие-то слова или даже просто молчать в ответ не было сил.

После пятого звонка должен включиться автоответчик, он доложит звонящему, что меня нет дома: нет, не было и не будет еще долго. И добавит, что не знает, где меня искать. И ничего мне на надо передавать на словах, желать или советовать, потому что все, что нужно для жизни, мне и без того давно известно.

– Хм, а вы занятный человек, Дмитрий Васильевич.

Последний раз я слышал этот голос после возвращения из конторы Селезнева, в самый разгар дневной спячки, потому-то я, разморенный дремой, не смог его опознать.

Но теперь я бодрствовал, дышал в полную силу, все видел и все слышал и потому мгновенно опознал этот голос.

Он зацепился в потемках памяти за саднящую в теле короткой фразы занозу, зудящую этим протяжным, растянутым "зэ" – "з-з-з-анятный", и образ говорящего мгновенно восстановился: его привычка заики произносить слово не просто шевелением губ, но как бы всем лицом сразу – широким распахом округлявшихся глаз, красноречивой подвижностью силящихся отлететь со лба бровей. Голос потянул за собой все остальное: бело-синее крошево на полу, Модест, раскинувший руки, словно в попытке собрать разлетевшиеся фаянсовые осколки, менты у окна, их внезапное напряжение, когда в дверях возник этот человек.

– Это К-к-коржавин.

Да, Коржавин, капитан. Я запомнил звание, когда он поднес к моим глазам раскрытые корочки.

– Отзовитесь, Дмитрий Васильевич, если вы все-таки окажетесь дома, я оставляю номер своего телефона.

– Уже отозвался.

Мне хватило времени подняться с кровати, подлететь к столу у окна и снять трубку.

– Вы спали?

– Не спал. Лежал в постели с женщиной.

Пауза. Наверное, он подыскивал слова.

– Ничего, Коржавин. Мы просто лежали – и больше ничего. Брачный сезон уже миновал. А новый пока не наступил. Так что ты нам не помешал. К тому же это виртуальная женщина, точнее сказать, не женщина даже, а сирена.

Он растерянно кашлянул в трубку.

– Знаешь, такая сладкоголосая сирена, полуженщина-полуптица, она сидит на далеком острове и зазывает идущих мимо мореплавателей непреодолимо сладким пением. И горе тому, кто не залепил уши воском, его ждет верная гибель, когда он направит свой корабль к скалистым берегам... Что касается меня, то свой челн я туда уже направил.

– Да, вы занятный человек, – с усмешкой отозвался он. – И странно, что вы все еще живы.

– Мне и самому странно.

Я вдруг подумал о том, о чем давно пора было задуматься в свете событий последних дней.

– Что-то случилось? – спросил я. – Ты поймал тех, кто наведался в квартиру моего школьного учителя?

– Нет... Но кое-что случилось.

– Отчего это милиция опять заинтересовалась налетом на квартиру рядового пенсионера?

Он помолчал.

– Не телефонный разговор?

– Ты догадливый парень.

Я отметил про себя, что он перешел на "ты" и перестал заикаться.

– Возможно, ты что-то знаешь. Что-то видел. Что-то слышал. Что-то такое, чему прежде не придавал значения, но что поможет мне разобраться в ситуации. Может быть, встретимся завтра?

– Давай, почему нет?

– Хорошо. Встретимся на Лубянской площади... Мне там заодно надо повидаться с приятелем. – Он помолчал, потом все же решился: – Знаешь, я все-таки не понял – что за виртуальная женщина рядом с тобой? И почему ты называешь ее сиреной?

– Она торгует иллюзиями. Работает в службе "Секс по телефону". Я никогда ее не видел. Равно как и она меня. И тем не менее... между нами что-то есть.

– А женщины во плоти тебя не занимают?

– Женщины? Нет... – Я повесил трубку.

Этот страх от рождения вписан в мои генетические коды: я инстинктивно побаиваюсь, сторонюсь открытых ветрам пространств. В них слишком много пустого и призрачного, не замутненного голубоватым дымом дневных теней воздуха, в них негде укрыться от палящего солнца и постороннего взгляда.

Я повертел головой, выискивая, где бы укрыться.

Разве что в пыльном сквере напротив Политехнического музея – там можно перевести дух и скоротать время, созерцая витиеватые изгибы каменного ажура, украшающего музейный фасад. На фоне его пышности особенно сиротливым и бесприютным выглядел Соловецкий камень, гревший стариковские свои бока на желтом солнце, впечатление это усиливали увядшие красные гвоздики у его подножия. На лавочке, вытянув ноги и откинувшись на спинку, сидел средних лет человек в просторной полотняной рубашке навыпуск и с наслаждением шевелил пальцами ног в открытых сандалиях. Лица его я не видел, оно было скрыто под длинным козырьком бейсболки. Казалось, он мирно дремал, разморенный жарой.

– Не помешаю? – спросил я.

Человек указательным пальцем приподнял козырек, глянул на меня бесцветными глазами и разрешающе кивнул. Я уселся рядом. Мы долго молчали. Я смотрел на центр площади, где когда-то стоял памятник.

– Смешно и грустно, – подал вдруг голос сосед, проследив направление моего взгляда. Он снял кепку и, тщательно промокнул красноватый, влажный от пота рубец, оттиснутый на высоком лбу жестким рантом головного убора.

– Это вы про Железного Феликса? – спросил я.

Он неопределенно пожал плечами:

– В ту ночь было свежо. И так легко дышалось.

– Да, – кивнул я. – Легко. Я был здесь в ту ночь.

В ту памятную ночь площадь, перечеркнутая светом прожекторов, деятельно, словно разворошенный муравейник, шевелилась, и шевеление это достигло критического значения в тот момент, когда к памятнику подкатил подъемный кран и какой-то трудолюбивый обитатель муравейника, на вид Formica formicoido (он был определенно из рода наших лесных рыжих), полез на памятник как на скалу, чтобы накинуть петлю стального каната, – накинул под гулкий рев толпы, и памятник, оторванный от основы, нелепо и жалко, чуть скосясь набок, предсмертно напрягая бронзовую шею, повис в черном воздухе... Пожалуй, старик прав. Дышалось в ту ночь легко, и светлы были тронутые розоватым рассветным дымом горизонты.

– Но все без толку, – тусклым тоном заметил человек. – Ничего не вышло.

– Да, вы правы. Не вышло ничего.

Я закурил, прислушиваясь к водовороту площади, лишившейся стержня и потому, казалось, пошедшей вразнос, превратившейся в пеструю воронку, – изъятие памятника из ее сердцевины странным образом развалило некогда живое пространство Лубянки.

Коржавин возник у выхода из подземного перехода, повертел головой, заметил меня. Мой сосед по лавке помахал ему рукой, Коржавин, слегка удивившись, ответил на приветствие и направился к нам.

– Так вы уже познакомились? – спросил он, приблизившись. – Вот и хорошо. А то я спешу. Привет, Паша, – кивнул он человеку с кепкой. – Как дела?

– Да так, – отозвался неведомый мне Паша. – Как всегда, паршиво.

Коржавин помолчал, покусывая губы.

– Я туда наведывался сейчас, – пояснил мой сосед, кивнув в сторону Большого дома. – По нашему делу.

– И что?

– Я же сказал: дела обстоят паршиво.

– Ребята, – вмешался я в разговор, – если у вас здесь конспиративная встреча, то при чем тут я?

– Ах да, – примирительно поднял руки Коржавин. – Знакомьтесь. Денисов. Майор. Московский уголовный розыск. Наша негласная полиция нравов, так сказать. Паша, – обратился он к человеку с кепкой, – это тот парень, про которого я тебе говорил. Он сосед того старика. Ну все, ребята, мне пора. Я думаю, вы найдете общий язык.

– Майор, вы в самом деле служите в полиции нравов? – удивился я, глядя вслед торопливо удалявшемуся в сторону подземного перехода Коржавину.

– Формально – нет. – Он поднялся с лавки. – Просто время от времени занимаюсь делами, которые могут быть связаны с этой стороной нашей жизни.

– Если разобраться, полиция нравов в нашем городе – это нонсенс.

– Вот как? – хмыкнул он, ничуть не удивившись.

– Ага. Бороться; с нравами бессмысленно. Они просто есть. И их не переделать. Тем более с помощью полиции...

– Ну с этим трудно спорить.

Я пригляделся к Денисову. Внешность невзрачная, обычный, замотанный делами человек лет сорока. Не знаю почему, но мне он нравился. Наверное, потому, что на невзрачном лице выделялись живые, умные глаза.

– Ну и как впечатление? – спросил он, будто догадавшись, о чем я думаю.

– Вполне, даже не ожидал, – признался я. – Впервые в жизни встречаю милиционера, который производит впечатление приличного человека.

– О да! – тихо рассмеялся Денисов. – В наблюдательности вам не откажешь.

– Слушайте, может быть, подыщем место поуютней? – предложил я, оглядываясь на массивное здание с круглым пятнышком часов во лбу. – Не могу отделаться от мысли, что кто-то из ваших коллег выглядывает из-за плотной портьеры и читает слова по губам. И приэтом у него странные какие-то глаза. Мраморные, что ли. Понимаете?

– Пожалуй, – согласился Денисов. – Но должен заметить, что сотрудники этого ведомства не мои коллеги.

Пошли, – он хлопнул себя ладонями по коленям, – я тут неподалеку припарковался.

Он приткнул свою "Ниву" поблизости от Политехнического, на самом солнцепеке. Исконный ее цвет определить не представлялось возможным, потому что раскаленный кузов автомобиля был опушен плотным слоем серой городской пыли. Я провел пальцем по дверце и саркастически хмыкнул. Денисов, от внимания которого мой жест не ускользнул, мрачно кивнул:

– Да. Не мешало бы помыться. Куда поедем?

– Давай на Тверскую, а дальше я покажу. Тебе это может быть интересно. Ничего, что я на "ты"? Вот и хорошо. Тебе, майор, как представителю полиции нравов, надо на это посмотреть. Хотя не убежден, что заведение в такой ранний час уже работает в кулинарном жанре.

– Что за заведение?

– Один специфический ресторанчик. Там можно заказать ужин, сервированный на голой девочке. Представляешь, как аппетитно? Тарталетки с сыром и паштетом на животе. Королевские креветки на бедрах. Листы свежего салата чуть прикрывают снизу груди, а соски увенчаны маслинами без косточек. И много еще всего аппетитного разложено. А на лобке стоит рюмочка с ледяной водкой – ее надо выпить, так сказать, не прилагая рук. И закусить загодя очищенным бананом, вырастающим из... – Я сделал многозначительную паузу. – Ну ты понимаешь, откуда он вырастает.

– Да ну.... – Денисов опустил стекло в дверце и смачно сплюнул. – Это скучно. Это мы уже проходили. А повеселей местечка у тебя нет на примете? Ты, насколько я понимаю, в этой области сервиса неплохо ориентируешься.

– Поехали! – На ум мне пришла занятная идея. – Заодно и машину помоем.

– Заодно? – переспросил Денисов. – Ну-ну. Это что-то новенькое. Куда нам?

Существо нелюдимое, ведущее отшельнический образ жизни, я люблю порой наблюдать за выражением лица человека в неожиданных ситуациях. И теперь я с удовольствием следил за тем, как медленно расширяются глаза Денисова, вмявшегося в спинку кресла, как ошарашенно хлопает он глазами, словно не веря увиденному, как, хлопнув ладонью по рулевому колесу, плечом выталкивает дверцу, покидая машину.

Я успел поймать его за локоть, придержал:

– Не суетись, майор. Это пойдет тебе на пользу. И вообще, считай, что ты на задании по линии полиции нравов.

– Твою-то мать... – удивленно пробормотал он.

– Ах, как я тебя понимаю!..

Примерно такой же была и моя реакция, когда я впервые завернул на эту автомойку по просьбе Лис – в компании с одним из ее клиентов, крепким баварцем, осанкой, несколько всклокоченной рыжеватой шевелюрой и особенно выражением угрюмого, настороженного лица поразительно напоминавшим антилопу гну.

Минут десять назад мы прикатили ко въезду на автомойку, внешне никак от прочих помывочных не отличавшуюся, – это был просторный, облицованный зеленым пластиком ангар, в торце его, под навесом, стояло несколько заправочных агрегатов, один из которых как раз в момент нашего прибытия, вытянув тонкую черную шею, совал свой загнутый клюв в бак серебристого "фордика". Левее, за идеально надраенным стеклом маленькой витрины, застыли на полках пластиковые флаконы с автомаслами, смазочными материалами, шампунями и запчастями. Оставив Коржавина за рулем, я двинулся к магазинчику, толкнул стеклянную дверь, миновал торговый зал и без стука вошел в тесный кабинет:

– Привет, Илюша.

Худощавый, лохматый человек сидел за столом, углубившись в потрепанную книгу. Молча кивнув, он кончиком указательного пальца вернул на место сползшую на кончик носа тонкую золотистую оправу очков с совершенно непроницаемыми стеклами – черными, как душа злодея. Мешать в этот момент Илюше было грешно, поэтому я уселся напротив стола и стал ждать.

– Привет! – как ни в чем не бывало отозвался Илюша спустя минут пять после моего прихода и захлопнул книгу.

Готов дать голову на отсечение – книга по истории.

Когда-то Илюша работал в школе учителем. Работал, впрочем, недолго. Насколько я знаю, он ничтоже сумняшеся понаставил двоек какому-то ученику – сынку невероятно важного родителя. От увещеваний умудренных опытом коллег он стоически отмахивался, аргументируя свою оценку тем, что мальчик клинический идиот и к тому же большая сволочь. Кончилось дело тем, что Илью жестоко избили, когда он возвращался из школы. Он лишился левого глаза, поэтому теперь носит черные очки. Из школы его, разумеется, выперли – под предлогом профнепригодности.

Это ложь. Не знаю, каковы его познания в истории, скажем, домонгольской Руси, но в том, что он прекрасно знает историю Москвы, каждый ее уголок и закоулок, я имел случай убедиться не раз.

С полгода Илюша проболтался без работы, а потом его выручил одноклассник, который избежал бремени высшего образования, а сразу после школы пошел служить халдеем в ночной клуб, прижился там, вырос до главного менеджера и приютил Илюшу. Надо сказать, к тому моменту тот был уже вполне готов, чтобы сделаться законченным циником.

Начинал Илюша гардеробщиком, но в один прекрасный момент вдруг обнаружил в себе редкий талант. Приютивший его кабак, насколько я знаю, представлял собой рыбный ресторан в дневное и вечернее время. А с наступлением ночи он превращался в маленький стрип-клуб. И вот однажды Илюше пришла в голову идея: окунуть девчонок в огромный аквариум, без дела простаивавший по ночам посреди заведения, – они там плавали, медленно смывая с себя наряды, пока на них не оставалось ничего.

Публика была в восторге, однако это был всего лишь первый акт. Всякий располагающий лишней парой сотен долларов клиент мог купить огромный подсак и заняться отловом приглянувшейся ему русалки. В случае удачи девчонку доставляли прямо к его столу на огромном блюде, приправив изысканными закусками и пряностями.

Днем и вечером особой популярностью, если верить Илюшиным рассказам, пользовалось блюдо, обозначенное в вечернем меню как форель, запеченная в глине. Способ приготовления такой форели прост: клиент, получив из рук официанта удочку с наживкой, сам ловил в бассейне форель – рыбешек не кормили, потому клевали они шустро – и отдавал добычу караулящему за спиной повару. Спустя определенное время рыбина возвращалась к нему за стол в коросте задубевшей в дровяной печи глины, которую клиент аккуратно разбивал специальным ножичком, добираясь до восхитительно нежного мяса.

Ночью все повторялось, с той лишь разницей, что в качестве форельки выступала – если, конечно, ее удавалось зацепить подсаком – стриптизерша. Ее уносили на кухню, а после доставляли на огромном блюде к столу клиента, закатанную в какой-то быстро твердеющий состав, в точности – цветом и фактурой – напоминающий прокаленную в печи глину. И гурман, медленно постукивая по этой мумии специальным ножиком, пиршествовал, отколупывая оболочку и обнажая белое, пропитанное специальным ароматизатором тело. При желании клиент мог добраться и до любого местечка лежащего перед ним "блюда", удалившись в уютные апартаменты на втором этаже.

Успех идеи был впечатляющим. Илюшу перевели из гардероба в клубный офис, некоторое время он шуршал бумажками за столом, но очень скоро настолько преуспел в генерации такого рода идей и реализации пикантных проектов, что скромный, но тесно спаянный пул из нескольких стрип-клубов отпустил его на вольные хлеба, предоставив – с сохранением приличного ежемесячного содержания – возможность творить.

И Илюшок развернулся...

Насколько я знаю, появление эротических парикмахерских, бильярдных и прочих досуговых заведений – его идея. Что же касается автомойки, куда я привез Коржавина, – это был проект такого же свойства.

Илюша сдвинул очки на кончик носа, глянул на меня поверх оправы. Я отвел взгляд – на его левый глаз лучше не смотреть.

– Привет, Митя. Кого-то привез?

– Да; моя патронесса на днях сделала заказ.

– Опять немчура?

– Да нет. Из наших.

– Вон как... И кто такой?

– Хороший мужик. Мент. Что-то вроде московской полиции нравов.

Сообщение не произвело на Илюшу впечатления:

– Какая глупость.

– Что именно?

– Бороться с нравами.

– Я ему говорил.

–И что?

– Ничего. Похоже, он крепкий мужик, твердый в своем намерении искоренить порок в нашем городе.

– У него ничего не выйдет... —Илюша покачал головой, захлопнул папку, уставился в окно, вдохновение рассказчика разом схлынуло с него, он заметно погрустнел, и мне не составило труда распознать истоки этой печали.

– Илюша, – тихо сказал я, упав грудью на стол, – пришло время исповедоваться.

Он сумрачно глянул на меня живым глазом и промолчал.

– Ты только что поимел одну из своих мойдодырш.

– Откуда знаешь? – вскинулся он, но тут же умолк, поняв, что допустил оплошность.

– Да?

– Ну да... Только не говори никому. Иначе мне крышка, ты же понимаешь.

Да уж понимаю: в его бизнесе такого рода контакт, выходящий за рамки чисто служебных отношений, чреват отставкой от должности.

– Ну ладно... – Он встряхнулся, взял деловой тон и, глядя в окно, на блестящую после помывки "ауди", бросил: – Заезжай.

Я сунул ему в руку банкноту, вернулся в денисовскую "Ниву" и кивнул:

– Трогай помаленьку.

Майор медленно въехал на покатый пандус. Передок его машины уперся в хромированную дверь, которая начала медленно отъезжать вбок, маня нас, истомившихся в жаре раскаленного дня, прохладной темнотой душистого пространства.

– И стоило из-за копеечной помывки машины тащиться на край города? – мрачно спросил Денисов, подавая вперед.

И в этот момент, когда мы, перевалив горку, вкатились в чрево ангара, я остро ощутил всю прелесть тайного соглядатайства, которое неизбежно сопутствует моему охотничьему промыслу.

Я видел и слышал – в то переходное мгновение, пока в ангаре не вспыхнул свет, – как приоткрылся рот Денисова, как он изумленно выдохнул.

Майор отшатнулся от руля, вжавшись в спинку кресла, и напряженно глядел вперед – туда, где на фоне рифленой стены ангара в свете софита вдруг ослепительно ярко проявились белые тела трех девчушек в условных нарядах: на брюнетке были светлые, обтягивающие шорты с черной полосой на бедре; на стоявшей посредине блондинке с маловыразительным лицом – белые ажурные трусики, настолько прозрачные, что непонятно, зачем они, собственно, присутствовали на широких покатых бедрах. Однако наиболее интересное зрелище представляла собой высокая шатенка с красивым лицом и длинными и красивыми ногами, обтянутыми черными ажурными чулками, от которых тянулись тонкие резинки к охватывающему талию поясу. Вот и все, чем она была украшена, если не считать причудливой стрижки в форме трогательного сердечка на лобке.

– Ух ты! – восторженно выдохнул Денисов. – Красота. Очень эффектно.

Девочки, напялив на лица картонные улыбки, подхватили пластиковые ведра, из которых полетели – словно из переполненных пивных кружек – пышные хлопья пены. Пикантно покачивая бедрами, они двинулись в нашему автомобилю, поглаживая себя по обнаженным грудям мягкими моечными губками. Это медленное, исполненное провокационных намеков дефиле повергло Денисова в состояние прострации. Что касается меня, то я отметил качество их бюстов – живых, природно нежных, без намека на силикон, не слишком больших, но при этом тугих, мерно раскачивавшихся на ходу. Приблизившись к нам, они открыли дверцы и, развернувшись к нам спиной, наклонились, чтобы напитать пеной губки.

Надо сказать, что девочки, работающие на автомойке, действовали профессионально. Сюда отряжали танцовщиц не первого ряда, но достаточно умелых, чтобы довести клиента до белого каления. Я с интересом следил, как две из них, изящно оттопырив аппетитные попки, улеглись грудью на капот и принялись медленно протирать намыленными губками переднее стекло, тогда как третья, опустившись на колено Денисова, мягким жестом заставила его чуть приподнять ноги, чтобы извлечь из салона резиновый коврик. Денисов едва сдерживался, отведя взгляд вбок.

– Ну ты тут отдыхай, а я подышу воздухом, – напутствовал я Денисова, вышел из машины и направился в конец ангара к зеленой пластиковой двери.

Здесь было небольшое помещение, напоминавшее театральную костюмерную. Во всю стену тянулись высокие зеркала – в них отражалось множество стоящих на узком столике тюбиков, баночек, скляночек с косметикой.

Трое девочек, отдыхавших в ожидании своей смены, сидели на мягком кожаном диване и сонно курили, стряхивая пепел прямо на черный кафельный пол. Визит постороннего мужчины их нисколько не смутил, хотя одежды на них было примерно столько же, сколько на тех, кто в этот момент отрабатывал смену в ангаре. Двух я знал, встречал здесь прежде. Третью – нет. Это была рослая, хорошо сложенная девочка со смазливой мордашкой и глуповатым взглядом небесно-голубых глаз. И еще она была обладательницей совершенно роскошного бюста. Мой взгляд буквально прирос к этой восхитительной части ее тела.

– Думаешь, силикон? – зевнув, спросила она, проведя ладонью по своим шедевральным округлостям, и убедительности ради приподняла их.

– Сразу это определить непросто, – заметил я, усаживаясь на вертлявый стульчик у косметического столика, и кивнул двум другим: – Привет, девочки. Как поживаете?

Они поживали хорошо.

В отличие от пышногрудой, печальный взгляд которой не оставлял сомнений, кого именно Илюша недавно приголубил.

– А здесь ничего, – улыбнулась вдруг обладательница роскошного бюста. – Даже интересно... Ну с творческой точки зрения.

Такой поворот в разговоре меня несколько озадачил.

– Как бы это сказать... – Она откинулась на спинку дивана, забросила ногу на ногу и уставилась в потолок. – Когда работаешь в зале, то очень разбрасываешься, что ли...

Она умолкла, прикрыв глаза.

– Ну! – ободрил я ее. – Дальше. Это интересно.

Надо же, я, выходит, ошибся в ней, предположив, что ее ай-кью приближается к нулевому значению.

– Когда ты в зале, то почти ничего не видишь. Просто знаешь, что за тобой наблюдают десятки глаз. И потому все, что делаешь на сцене, как бы растворяется в темноте, уходит в никуда, понимаешь? А когда ты наедине с клиентом, то видишь, чувствуешь только его.

Вернулись отработавшие смену девочки. Они были в чем мама родила. Следом за ними в дверном проеме возник Илюша.

– Твой приятель в полном восторге, – сообщил он. – Настолько, что, кажется, тебе придется садиться за руль. Он что-то не в себе.

– Спасибо, девочки, это было, как всегда, здорово. – Я поднялся, собираясь уходить.

Проходя мимо Илюши, я похлопал его по плечу:

– Все в порядке, Илюшок. Я нем как рыба.

Он вздохнул с явным облегчением и попытался впихнуть мне в карман ту самую банкноту, что я недавно вручил ему, но я решительным жестом отстранил его руку.

Денисов поджидал меня на выезде с паркинга. Он был в порядке и, поджав губы, сосредоточенно постукивал пальцами по рулевому колесу. Я уселся в машину.

– Это просто великолепно, – со знанием дела оценил он. – И тут же заключил: – Жаль, что придется прикрыть эту лавочку.

– Ни черта у тебя не получится. Это легальное заведение, которое исправно платит налоги. И, наверное, немалые. Потому что, насколько мне известно, месячный доход такой автомойки составляет примерно тысяч пятнадцать долларов. И потом, это всего лишь стриптиз. А стриптиз у нас не запрещен... – Я глянул на его растрепанную шевелюру и предложил: – Кстати, не хочешь постричься?

Почуяв подвох, он удивленно уточнил:

– Что, и там тоже?..

– Вот именно, – кивнул я. – Есть еще бильярдные. И даже прачечные.

– Да ну их... – Денисов презрительно сплюнул.– Скучно все это. Нет свежих находок. Все одно и то же.

– Ну это ты зря, майор, – усмехнулся я. – В той отрасли бизнеса, которой тебе предстоит заниматься, сложилось положение, когда тривиальный секс в тривиальном борделе мало кого привлекает. Требуется поиск, острые ощущения, дабы удовлетворить самые низменные запросы. Поехали в центр, я покажу тебе результат таких поисков. Там картина совсем другая.

– Вряд ли меня увлекут какие-либо картины. На сегодня хватит. – Денисов повернул ключ в замке зажигания.

– Представляешь, в заведении работают бывшие спортсменки, – не сдавался я. – Пловчихи, бегуньи, лыжницы, ну и так далее. Но самой большой популярностью, если верить рассказам, пользуется девушка по имени Клава.

– Ну-ну, – подал голос Денисов. – Наверняка она шахматистка.

– Не угадал, – возразил я. – Она прежде занималась толканием ядра. После ухода из большого спорта ее разнесло – она стала весить почти полтора центнера. Но нашла себя в новом амплуа. Нечто вроде борьбы сумо. Самое смешное – она пользовалась невероятной популярностью у тщедушных и хлипких клиентов. В одном из номеров был расстелен настоящий татами, и смысл состоял в том, чтобы выпихнуть Клаву за границы ковра. Естественно, спихнуть ее одному клиенту было не под силу, поэтому ребята собирали команду из четырех-пяти человек – общими усилиями им все-таки удавалось опрокинуть Клаву навзничь. А потом они становились к ней в очередь.

Денисов притормозил, свернул к обочине и, остановив машину, с улыбкой покачал головой:

– Я бы с удовольствием составил тебе компанию. Однако – увы... Заведения, про которое ты рассказываешь, уже не существует. Я сам его и прикрыл.

– Ну надо же, какая досада... А я как раз собирался туда сегодня. Да только без толку все это... Ты закрыл одну лавочку, на ее месте завтра возникнут две. Бизнес этот прибыльный, а потому его невозможно прикрыть.

– Ну меня-то ты не учи.... Я ситуацию худо-бедно знаю. И все-таки... С чем, по-твоему, мы имеем сегодня дело?

– Давай займемся простой арифметикой, – начал я загибать пальцы. – В нашем городе сейчас действует как минимум сотня салонов-апартаментов. А сколько выездных фирм, массажных салонов и саун: Итого – четыре сотни заведений этого профиля. В каждом трудятся в среднем по пятнадцать барышень. Плюс к тому порядка трехсот уличных точек, на которых выставлено от двадцати до сорока девчонок.

Денисов тяжко вздохнул.

– Это еще не все, – продолжал я загибать пальцы. – Есть еще индивидуалки, работающие по объявлениям в газетах и Интернете. Их примерно полторы тысячи. Уличных индивидуалок наберется тоже около тысячи. И примерно тысяча девушек, работающих в клубах, барах и ресторанах. Итого получается – тысяч двадцать твоих прямых клиенток... А вообще-то существует иная статистика. Согласно ей, своим телом торгуют в нашем городе до семидесяти тысяч девиц. Нет, майор, тебе не по силам справиться с этим.

– Да ты ценный кадр! Жаль, что не смогу зачислить тебя на службу в своем департаменте. Откуда, кстати, такая осведомленность, если не секрет?

– Это не осведомленность. А необходимость. Я птица ночная. Да и работа у меня такая. Приходится бывать в такого рода местах.

– Ну-ну, – с интересом отозвался он. – И что же за работа такая замечательная?

Я коротко рассказал о своем занятии.

– Так ты спишь с женщинами за деньги? – искренне удивился он.

– Нет, – возразил я. – За деньги я дарю им цветы, вожу в театры, на вернисажи, в рестораны и клубы, развлекаю светскими беседами. А что касается секса... Это уж как получится....

Я прикрыл глаза, пытаясь вспомнить лица своих клиенток – высоких и маленьких, полных и худощавых, симпатичных и не очень, интеллигентных и простоватых, откровенно похотливых и строивших из себя недотрог. Что ж, я со всеми спал, за исключением той, первой, которая баюкала букет, словно младенца, на сгибе локтевого сустава, – я имел их в самых разных местах и ситуациях: в каких-то хозяйственных подсобках кабаков и кабинках туалетов, в кустах и на балконах, в пустых ночных офисах и гулких учрежденческих коридорах, в бассейнах и саунах. Не потому, что мне этого хотелось, а просто следуя природному инстинкту.

Нет, денег за это я не брал – при чем здесь деньги?

– Слушай, майор, – вдруг вспомнил я, – а что ты от меня хотел? Зачем мы, собственно, встретились? Я что-то не понял.

– Да-да, – как-то внутренне подобравшись, кивнул он. – Ты сам виноват, сбил меня с панталыку. Я хотел расспросить тебя о том деле. Ну годичной давности. Чем черт не шутит, возможно, ты что-то знаешь. Коржавин сказал, что вы толком так и не успели поговорить тогда.

Я прикрыл глаза, восстанавливая в памяти жуткую картину разгрома в квартире Модеста: вспоротая мебель, пол, усеянный осколками, странное напряжение ментов в момент появления Коржавина, протянувшего мне красную корочку... И что-то резануло глаз тогда, при взгляде на удостоверение, маленькая деталь.