Текст книги "Вторая жизнь"
Автор книги: Василий Ванюшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
СВЯТОЕ СЛОВО И ДЕЛО НЕ ЗНАЕТ ПРЕГРАД
Далеко в горах, раскинувшихся южнее Атлансдама, есть се ло, очень бедное. Редкие домики его, сложенные из камня и обмазанные глиной, расположены вдоль извилистой речушки. Кое-где по берегам этой речушки разделаны узенькие полоски земли, жители выращивают на них кукурузу. Кроме того, они разводят овец, но очень мало: в каменистых горах не хватает корма. Если правда, что Атлансдам заложен атлантами, пришедшими с какого-то острова, то жители этого села – аборигены, оставшиеся после завоевания их родины атлантами; они ушли сюда, в горы.
Несмотря на скудную жизнь, они полюбили эти каменные горы, не променяли их на красивые шумные города, предпочли бедность и спокойную тихую жизнь горячечной суете горожан.
Священник, пришедший из этого села к аббату Рабелиусу, был тоже беден – об этом свидетельствовали старая обтрепанная одежда и пыльные разбитые сапоги. Но зато сам священник выглядел крепким мужчиной: щеки обветренные, глаза зоркие, зубы в тихой скромной улыбке молодо белели, руки, хотя и чистые, но грубоватые – вероятно, ему не хватает доходов, и он занимается тем же трудом, что и его паства.
Рабелиус принял гостя в своей квартире, обставленной почти по-светски. Когда монашенка, прислуживавшая у стола, поставила еду и вышла по знаку аббата, Рабелиус достал бутылку вина.
– Не потребляю, – замахал руками священник, и потускнев ший Рабелиус должен был спрятать бутылку в маленький шкафчик, вдавленный в стену.
– Я только для вас, отец Урбо, – сказал аббат. – Только для вас. Потому что вы с дороги, устали, и вам следует подкрепиться.
– Душу подкрепляет божие слово, а тело – яства, освященные им, – ответил отец Урбо, принимаясь за еду.
Рабелиус, улыбнувшись про себя, согласно кивнул головой и неохотно подвинул свою тарелку.
Когда с трапезой было покончено и сотрапезники прочли молитву, началась беседа.
– Я никогда не слышал о вас раньше, отец Урбо, о чем очень сожалею, – сказал Рабелиус.
– Мы люди маленькие, – скромно произнес Урбо. – Каждому свое, и таковы наши заслуги перед богом, что мир нас не знает. Зато о вас мы наслышаны, и именно слава ваша привела меня сюда.
Рабелиус самодовольно улыбнулся.
– Говорите, отец Урбо, что вас беспокоит.
– Попечение о пастве, о душах заблудших, которые просят причастия, прежде чем принять смерть.
И отец Урбо рассказал:
В пятидесяти километрах от их села, в горах, содержатся заключенные, они приговорены к смерти. Заключенные просят отпущения грехов и причастия, они не хотят умирать, не поговорив с духовным отцом. Узнав об этом, отец Урбо выразил согласие провести обряд причащения, но заключенные не захотели говорить с ним, никому не известным священником, они желают иметь своим духовным отцом только преподобного Рабелиуса, имя которого внушает им благоговейные чувства. Знать, много у них на душе грехов, коль скоро им требуется непременно такое высокопоставленное лицо, как аббат Рабелиус.
Рабелиус слушал внимательно. Отец Урбо говорил истину. Вчера вечером к аббату приходил один из офицеров штаба в солидном чине полковника. Как перед самим господом богом, офицер сказал, что ему предписано уничтожить группу опасных преступников – они находятся в лагере, в горах, – и просил Рабелиуса пойти в лагерь к осужденным на смерть, или послать духовное лицо, совершить положенный обряд. Рабелиуе дал согласие, хотя ему и не хотелось ехать в такую даль. Он надеялся послать в лагерь кого-нибудь вместо себя. Но тогда пришлось бы посвятить в тайну еще одного человека! Нет, он не может поступить так.
Аббат, разумеется, будет хранить все это в великой тайне, как и положено, ни словом не обмолвится и отцу Урбо: о таких вещах можно сказать только епископу. Рабелиусу показалось странным то, что просьба заключенных, охраняемых зорко, дошла до Урбо. И он спросил, как это могло случиться.
– С божией помощью, – тихо ответил священник.
– Но ведь там – опасные преступники, вероятно, политические! Они не верят в бога, – продолжал недоумевать аббат.
Но сельского священника ничуть не сбили с толку эти недоуменные вопросы: видимо, крепок он был духом и верой и многое знал.
Он сказал, что человек – каков бы он ни был – перед смертью своей обращается только к богу, и служитель церкви обязан стать посредником между ним и всевышним. Церковь единоспасающа для всех. Не будет правильным считать, что эти заключенные недостойны разговора с отцом духовным и заслуживают отвержения от церкви. Ватикан простил грехи даже Галилею.
Священник угадывал нежелание аббата пойти в лагерь к осужденным. Рабелиус и не скрывал этого: поскольку сельскому, священнику известно о предстоящей казни, пусть он и совершит отпущение грехов. Выход из положения удачный.
– Я не понимаю, отец Урбо, почему бы не пойти вам? – сказал он. – Местность та, можно считать, вашего прихода, там пастырь… вы.
– Я с великой бы охотой, – ответил священник. – Я знаю свою обязанность. Близок ли путь сюда, но я не посчитался ни с чем во имя святого дела. Я пошел бы к ним. Но они не хотят меня. Как я услышал, есть у них некто по имени Зильтон, – Урбо, украдкой взглянув на аббата, заметил, как вздрогнул тот; священник опустил голову, пожал плечами. – Не знаю, кто он, а думаю – грехов у него больше всех. Он-то и хочет непременно вас. Ну и остальные, глядя на него…
– Зильтон, говорите?.. – глухо переспросил Рабелиус.
– Да, кажется, так говорили. А что – вы знаете такого? – Урбо поднял голову и посмотрел на аббата. Рабелиус отвернулся, встал и прошелся по комнате.
– Нет, не знаю такого, – сказал он. – Меня, отец Урбо, смутило то, что от грешников, отгороженных от мира строжайшей охраной, дошла до вас не только просьба, но стали известны и имена их.
– А меня это не удивляет, – тихо заметил Урбо. – Святое слово не знает преград. Я верю – тут помощь божия…
– Да, конечно, – согласился Рабелиус и присел к столу.
– И все же я буду упрашивать вас пойти к этим несчастным. Ведь это не отложное дело?
– Да, часы их жизни сочтены.
– Часы? Вот видите! А я не могу быть ни сегодня, ни завтра. У меня много забот здесь. Так я прошу…
– Но они не хотят меня! Я уже говорил вам об этом.
– Вы пойдете вместо меня, как доверенное духовное лицо.
– Но чем это подтвердить?
– Очень просто. – Рабелиус подошел к небольшому письменному столику, выдвинул один из ящиков, взял листок плотной белой бумаги; вверху красивыми буквами было напечатано имя аббата, название монастыря, настоятелем которого он был, и церкви при этом монастыре. Рабелиус написал несколько слов и подал бумагу священнику.
– Этого достаточно?
– Да, я полагаю… Есть только сомнение: духовное лицо – единственный посредник между исповедующимся и богом. Я же выступаю в роли посредника между грешным человеком и вами… Если узнает епископ, как бы не было неприятности.
– А почему он узнает? – щеки аббата вспыхнули. – Не думаете ли вы, отец Урбо, что я обязательно во всем отчитываюсь перед епископом?
– Нет, конечно, – священнику не хотелось, чтобы аббат сердился. – Ведь то сомнение, которое я высказал, несущественно. – И он поднялся: – Благословите меня, ваше преподобие.
– Благословляю, и пусть благословит вас бог! Вы сразу в путь?
– Да, время не ждет.
– Пустит ли вас стража к заключенным?
– Святому слову и делу нет преград.
Аббат подал Урбо пшеничные облатки:
– Идите, отец Урбо. Но вы должны идти один – сами понимаете…
Священник поблагодарил, спрятал облатки и, простившись, ушел.
Рабелиус постоял с минуту в раздумье, затем снял телефонную трубку. Оказалось, что епископ хорошо знал священника Урбо. Он с похвалой отозвался о нем и Рабелиус успокоился.
Несколько минут спустя, священник был уже в автобусе. Автобус, выбравшись из города, помчался по широкой автостраде на юг. Достигнув гор, асфальтированная дорога, как река, испугавшаяся непреодолимой преграды, свернула влево и потекла у подножий откинувшихся в сторону каменных глыб.
На одной из остановок священник вышел. Автобус покатил дальше. Когда он скрылся, священник стал карабкаться на гору, перепрыгивая с камня на камень. Скоро он достиг вершины хребта и стал спускаться на противоположный скат его.
Внизу священника поджидал парень, с виду сельский житель, в короткой куртке, из-под которой виднелся ворот яркой клетчатой рубашки, в грубых штанах, заправленных в сапоги. На голове парня была круглая коричневая шляпа с узорчатой лентой и островерхой тульей. Две оседланные лошади с ослабленными подпругами выискивали жесткие травинки, кое-где пробивавшиеся между камней. Парень проворно поправил седловку, подтянул подпруги, взнуздал лошадей и ловко вскочил на одну из них, держа повод другой. Священник, спустившись с горы, коротко приветствовал парня и сел на лошадь.
Они молча поехали, держа направление к следующей горе. Поводья были свободно опущены. Кони сами выбирали дорогу. Начался подъем, крутой, опасный, но всадники ехали спокойно.
Спускаться оказалось сложнее, чем подниматься. Седло сползало на шею лошади. Приходилось откидываться назад, почти ложиться на круп, не видя ничего впереди. Но и спуск прошел благополучно.
– Хорошие лошади, – похвалил священник.
– Еще бы! – отозвался польщенный парень. – Выросли в горах. Как козы прыгают…
Преодолевая перевал за перевалом, всадники уходили все дальше на запад, в глубь гор. Солнце спускалось к горизонту, и горы засветились желтым, восковым светом. Все здесь было мертво, и в лощинах не чувствовалось ветра, как в яме; не было слышно ни звука, кроме собственного голоса да цокота копыт.
Вечером всадники, поднявшись на очередной перевал, увидели внизу обширную, усеянную камнем площадь, похожую среди обступивших ее гор на арену огромного стадиона.
– Вот мы и приехали, – сказал священник. – Вы будете ждать меня внизу. Дальше я пойду пешком.
Спешившись, священник отдал повод спутнику. Обходя большие камни, перешагивая через мелкие, он тихо пошел к центру площади. Солнце скрылось за горами, и всю огромную каменную чашу, по дну которой шел священник, заполнил сумрак летнего вечера. Идти стало тяжело, не было видно, куда ступать ногой, несколько раз он больно ударялся голенью о камни.
– Кто идет? – раздался грозный оклик.
– Священник, – последовал ответ.
Впереди послышались шаги. Священник достал из карманов крест и небольшое евангелие, поднял их в руках и пошел вперед.
Путь ему преградили двое – сержант и солдат, с автоматами в руках.
– Я от аббата Рабелиуса, – сказал священник. – Пришел от пустить грехи осужденным.
Сержант с солдатом молчали.
– Опустите ваше оружие, – строго сказал священник. – Не положено так встречать духовного отца. – Те переглянулись и опустили автоматы.
– Рабелиус, сказали вы?.. – спросил сержант с недоверием в голосе.
– Рабелиус не может прибыть сюда, его задерживают важные дела у епископа. Он поручил мне. Вот бумага, – священник, достав белый листок, подал сержанту. Тот прочитал и вернул лист. На лбу его темнели борозды морщин.
Сержант был заранее предупрежден полковником Гарвином и ожидал прихода аббата Рабелиуса. А тут явился какой-то обтрепанный священник.
– Черт знает что! – пробормотал в недоумении сержант.
– Прошу не поминать нечистого. Грех… – заметил священник.
Сержант сконфуженно умолк. Солдат, с худой шеей, с длинными руками, внимательно разглядывал священника; глаза у него были очень подвижные. Солдат оказался сметливый, он придвинулся к сержанту и что-то зашептал ему. По отдельным словам, которые уловило ухо священника, было понятно, что солдат находил его документ правильным, и какая разница – Рабелиус это или кто другой: лишь бы было духовное лицо. Сержант не соглашался и твердил про аббата.
– Я духовный отец, – сказал четко и внушительно священ ник, посмотрев почему-то не на сержанта, а на солдата. – Мне поручил сие святое дело аббат Рабелиус, а аббат делает то, что требует епископ, кардинал и сам папа. Я думаю, вы как благочестивые католики понимаете, что мне нельзя не выполнить обряда, и вы обязаны помочь мне…
– А много времени займет эта церемония? – сдался сержант.
– Не от меня зависит.
– Может быть, мы лучше сделаем так: вы напишите в книге, что обряд выполнен, – и все, а?
– Нет, – твердо сказал священник. – Я не могу так посту пить. Вы толкаете меня на обман, на грех… Что вы, одумайтесь!
Сержанту ничего не оставалось, как согласиться и дать возможность священнику выполнить поручение аббата. Махнув рукой, он пошел вперед, за ним – священник, а позади солдат. Священник опять споткнулся о камень и нагнулся, ощупывая ногу. Когда солдат поравнялся с ним, священник спросил:
– Тебя звать Карди?
Солдат остановился:
– Откуда вы знаете?
– Я все знаю, – ответил священник.
Вошли в палатку, в которой жил сержант, старший караула; сержант приказал солдату освободить за колючей проволокой, где содержатся заключенные, одну палатку, туда будут заходить по очереди осужденные на смерть, исповедуются и причастятся. Священник потребовал, чтобы часовой стоял в десяти шагах от палатки, не ближе. Ибо если будут слышны слова исповеди, то какое же это таинство?
Приготовления закончились быстро. Священника ввели за колючую проволоку, запутанную так, что сквозь нее и мышь не проскочит. Заключенные, выстроившись в ряд, стояли перед невысокой палаткой. Два солдата, опустившись на колено, держали наготове автоматы, еще один солдат прохаживался позади палатки.
Священник, проходя мимо заключенных, окинул их внимательным взглядом и скрылся в палатке.
Среди заключенных были два бандита, они оказались на правом фланге. Первая очередь выпала высокому, с белым от испуга лицом и слезливыми серыми глазами в красных веках. Бандит не мог решиться войти в палатку, как будто там его ждал топор. Тогда пошел второй, коренастый, скуластый, с выпуклыми желтыми глазами.
Священник встретил его тихим приветливым словом и хотел было произнести молитву, но желтоглазый перебил его:
– А по-православному можно причаститься?
– Вы православный?
– Нет, был католик.
– Почему же не хотите нашего причастия?
Заключенный ухмыльнулся, провел языком по губам,
– У православных, я слышал, дают вино, а вы – только пресную лепешку, – и вышел.
Слезливый долго каялся в грехам и тут же съел облатку. Политические заключенные шли потому, что их принуждали к этому. В грехах они не каялись, причащения не признавали. Священник задавал вопросы им, а они – ему. Обряд затягивался.
Последним вошел Август Барке. Священник уронил крест и евангелие, схватил за руку заключенного, тот сразу узнал это крепкое рукопожатие.
– Макс!
– Тише. Патер ностер… – Макс начал громко читать «Отче наш» – что пришло в голову. – Вас убьют всех, – сказал он тихо.
– Знаем. Когда?
– Послезавтра. Здесь будет испытание какого-то нового оружия.
– Я догадывался.
– Тише. Мы хотели выпустить газету, начать компанию… Не удалось – газету конфисковали. Я пришел спасти тебя, Август.
– Каким образом?
– Ад майорам деи глориам…[4]4
Ради вящей славы божией…
[Закрыть] Переоденемся. Ты выйдешь спокойно, я вернусь завтра…
– Отчаянная ты голова, молодец! Но твой план не годится. Я спасусь, а товарищи останутся. Не могу. Нечестно, Макс.
– Патер ностер, патер ностер… Что же делать? Быстрее решайся. Август, будет поздно.
– Слушай, Макс. Скажи, тот капитан сильно любит Юв?
– Он без ума от нее.
– А она?
– Любит. Но у нее, кроме хорошего сердца, есть хороший ум. Она еще не совсем верит в него…
– Спроси от моего имени, пусть скажет всю правду. Если любовь – хорошо. Передай: пусть сделают помолвку, а свадьба – потом. Понял? Потом, когда будем вместе.
– Август, ты совершаешь ошибку…
– Нет, нет, иначе я не могу. До свидания, дорогой, смелый Макс!
Они обнялись. Подобрав крест и евангелие, «священник» вздохнул и громко произнес:
– Эго те обсольво а пеккатис туис.
Обряд исповеди и причащения был закончен. Усталый, «священник» вышел из палатки.
Сержант, довольный тем, что все обошлось хорошо, дал священнику солдата, чтобы проводить до лошадей, Это было кстати, так как в котловине наступила совершенная темнота – можно расшибиться о камни или заблудиться.
Солдат оказался тот же, Карди. Когда он и священник отошли метров пятьдесят, Карди взволнованно про– шептал:
– Я тоже вас узнал. Мы вместе работали на машиностроительном… Тогда я был мальчишкой. Почему вы… в таком виде?
– Действительно, кто ищет друзей, тот всюду их найдет, – вместо ответа сказал Макс. – Как ты сюда попал, Карди?
– Проштрафился. Я служил в авиационной части. Однажды не почтительно отозвался о проповеди аббата Рабелиуса. Еще говорил, что рабочий костюм предпочитаю военному… Тут все такие…
– Понятно, – Макс протянул это слово, и оно прозвучало с оттенком недоброй таинственности. – И сержант такой же?..
– Кажется, нет, – ответил Карди. – Его фамилия Айган. Он отмочил какую-то глупость и крепко подвел одного полковника, которого потом понизили в должности. Он и упек его в это местечко.
– Понятно, – еще раз протянул Макс. Солдат заподозрил не доброе.
– Скажите, что здесь будет? Я что-то не пойму и… беспокоюсь.
– Скоро поймешь. Но прежде всего крепко договоримся, – остановившись; Макс взял его руку и сжал. – Видел только неизвестного священника – это раз. Второе – где вы берете воду?
– Вон там в ручье. Он недалеко от дороги.
– Постарайся чаще ходить за водой, и только один. Понят но?
– Да. Сержант доверяет мне и даже слушается советов.
– Тогда до свидания, и помни, что тут дело касается и твоей жизни. Иди. Вот мои лошади.
Солдат исчез в темноте, только слышались шаги и сухой перещелк потревоженных мелких камней.
Гребни гор исчезли в черном небе.
Не стоило ночью возвращаться назад через многочисленные хребты. Этот опасный трудный путь годился в том случае, если бы назад ехал Август, и то он должен был, перевалив один хребет, ехать лощиной в сторону, заночевать в горах, ждать рассвета…
Макс вместе со своим проводником добрался до ручья, выехал на слабо проторенную дорогу. Она шла в обход многих перевалов, была длинной, они ехали всю ночь. С рассветом выбрались к автостраде, и Макс первым автобусом поехал в город.
Переодевшись дома, он сразу же направился к Юв и рассказал ей о встрече с отцом. Юв сообщила, что Браун подал в отставку. Это шло вразрез планам Августа, но Макс промолчал.
У ЦВЕТОЧНОГО МАГАЗИНА
Утром позвонила Юв, и то, что она сообщила, изумило Галактионова. Юв выходит замуж! Почему так поспешно? Кто этот счастливец? – Увидите сами.
Юв приглашала в гости. Пока что будет только помолвка, а свадьба позднее.
Галактионов не переставал удивляться: время ли сейчас хотя бы и для помолвки? Ведь отцу Юв грозит страшная опасность. Видимо, опасность миновала. И это благодаря Максу. И Юв выходит замуж. За кого? Не за Макса ли? Что ж, они достойны друг друга. Молодчина, этот Макс. Конечно, он, счастливый жених, утром не появится…
По пути в институт Даниил Романович купил газеты. В них ни слова не было ни об Эрике Зильтон, ни о пресловутых законах. Ничто не предвещало надвигающуюся опасность. Не слишком ли он преувеличил ее?
Весь день Галактионов работал с необычайным подъемом. Пора бы поставить еще несколько опытов. Теперь у него был лучевой аппарат в миниатюре, его можно носить на ремне через плечо, как фотоаппарат. Надо пойти в больницу, договориться с врачами и испытать его у койки умирающего больного. Он вышел из института ровно в пять. Аппарат висел на плече.
В девять часов он должен быть у Юв Мэй. Надо что-то ку пить невесте в подарок. Но что? Очень сложная штука – подарок. Купить дорогой – неприлично: кто он для Юв – дядя, богатый родственник? Это вызовет ненужные разговоры. А дешевый подарок – это не подарок, а просто памятная вещица, как сувенир или автограф. Но он ведь не турист и для Юв – не просто человек, проходящий мимо. Что же купить? Во всяком случае надо прежде всего купить цветы. Цветы и невеста – это неразделимо.
Цветочный магазин находился недалеко, Даниил Романович запомнил его, когда они с Максом впервые проезжали по улицам города. Запомнился, скорее, бросился в глаза, потому что Атлансдам лишен зелени и цветов.
Галактионов шел не спеша и думал о том, что жизнь торжествует, какие бы опасности не угрожали ей. Он вздрогнул и остановился, когда чей-то голос окликнул его.
– Здравствуйте, профессор!
Это было сказано на чистейшем русском языке. Долгое время он не слыхивал русского слова, а тут его приветствовали так просто, будто он шел по улице Москвы.
Кто же поздоровался с ним? Люди шли. быстро, обгоняя его, толкаясь. Какой-то мужчина, шедший впереди, приподнял левой рукой шляпу, глянул на Галактионова через плечо и, отвернувшись, заспешил и скрылся в густой колонне пешеходов. Даниил Романович разглядел лишь рыжеватую бровь, курносое лицо сплошь в веснушках, будто посыпанное махоркой. Веснушки усеивали и руку, приподнявшую шляпу.
Галактионов ускорил шаг, но уже не мог отыскать этого человека. Он пошел тише. Кто это мог его окликнуть? Несомненно русский, но почему он не остановился?
Галактионову показалось, что он когда-то встречал этого человека. Густая россыпь веснушек, белесые ресницы, такие же брови – торчком, как зубная щетка. Неожиданно он увидел Юв. Она тоже шла к цветочному магазину, только с другой стороны.
– Здравствуйте Ювента. Нет ничего удивительного в том, что наши дороги сошлись здесь.
Юв, улыбаясь, протянула профессору руку и, когда он пожал ее, со сдержанной озорной веселостью подхватила его за локоть, и они пошли рядом. Даниил Романович, наклонившись, тихо спросил:
– Отец здоров, все хорошо?
– Да, – кивнула она и перестала улыбаться. – Надеюсь, скоро увидимся… Это сделал Макс.
– Я так и знал. Ваш Макс…
Она удивленно вскинула брови.
– Вы так думаете? Да, Макс наш… – подтвердила она.
Значит, Даниил Романович ошибся, полагая, что она выходит замуж за Макса.
– А я записал его вашим женихом и был очень рад.
– Что вы, что вы! – притворно ужаснулась она. – У него ведь есть… Но он не сказал вам ничего об этом, и я не скажу.
– Кто же все-таки жених?
– О, пусть это будет сюрпризом. Возможно, вы сейчас увидите его, мы договорились встретиться у цветочного магазина… Идемте, на нас смотрят.
Цветочный магазин «Лотос» с огромными стеклянными витринами занимал полквартала. Сквозь стекло на каменную улицу смотрели тысячи и тысячи цветов различной окраски и формы.
Внутри магазин напоминал оранжерею. Часть стеклянных секций крыши была снята, и сверху вместе с солнечным светом струился свежий воздух. Цветы росли на грядках и клумбах, в горшках и кадках, в воде и в воздухе – протянулись вьющимися стеблями до крыши и сомкнулись там.
Это красивое зрелище показалось Галактионову неестественным в городе из камня и железобетона, где не увидишь клочка земли, – все покрыто асфальтом, камнем, залито цементом.
Галактионов жил в Алма-Ате, редком по красоте городе, расположенном в предгорьях Тянь-Шаня; он стал рассказывать Юв о Площади цветов, о скверах и парках. Она не верила, удивлялась:
– Целая площадь и вся в цветах? Без стен и крыши?
– Ну конечно. Огромная площадь. Канны почти в рост чело века.
– Это должно быть очень красиво – всюду цветы…
Юв сделала заказ владельцу магазина. Напомнив о вечере, она ушла. Даниил Романович, повернувшись к витрине, принялся выбирать цветы, потом подозвал продавца.
Получив деньги и записав адрес, продавец отошел. Даниил Романович еще с минуту стоял перед витриной. Сквозь стекло поверх цветов он видел противоположную сторону улицы. Камень и камень. И воздух пропитан запахом горелого бензина, разогретого солнцем асфальта.
К магазину беззвучно подкатила длинная машина, из нее выскочил военный, довольно красивый, широкий в плечах. Он приехал один и улыбался сам себе. Галактионов где-то видел этого офицера. «Вероятно, счастлив, – подумал он, наблюдая за ним. – Вероятно, женится и приехал купить цветы невесте. Или получил повышение и устраивает званый обед».
Даниил Романович видел офицера только по грудь – снизу улицу закрывали цветы витрины. Потом офицер исчез с глаз – вероятно, нагнулся, чтобы заглянуть в машину.
В это время на большой скорости подлетела еще машина; скрипнув тормозами, она качнулась вперед, замерла. Из машины выскочил человек в пыльнике и надвинутой на лоб шляпе. Он резко выпрямился и повернулся лицом к витрине.
«Кайзер», – Галактионов узнал его по фарфоровому глазу, белевшему под темной шляпой,
Потом Даниил Романович опять увидел офицера. Вдруг Кайзер коротко взмахнул рукой. Сразу же оба они, офицер и Кайзер, исчезли, а через секунду глухо хрюкнул мотор, и вторая машина исчезла, как пущенная торпеда.
Что-то случилось на тротуаре возле магазина – донесся шум, топот ног, крики. Даниил Романович поспешил к выходу. Из магазина хлынули толпой покупатели, сбились возле дверей. «Убит, убийство» – слышалось вокруг. Машина, на которой приехал военный, была окружена гудящей, шатающейся толпой, пробиться сквозь нее было невозможно.
Тут уже оказались невесть откуда взявшиеся фоторепортеры, они энергично проталкивались сквозь толпу, на ходу налаживая аппараты. Даниил Романович присоединился к ним, открыл футляр своего аппарата.
Офицер лежал навзничь с посеревшим лицом и темными губа ми, фуражка валялась тут же. Если бы не военная форма, Даниил Романович не сказал бы, что это тот самый человек, который три-четыре минуты назад вышел из машины – так он изменился. Под головой его алело пятно крови.
Фоторепортеры, присев на корточки, стали щелкать затворами. Галактионов, не медля ни секунды, занялся тем же, но он делал не мгновенные снимки, а с некоторой выдержкой, и нацеливал свой аппарат неизменно на голову убитого, на затылочную часть, как будто его интересовали волосы, а не лицо убитого.
Появились полицейские. Один из них подержал руку офицера и опустил на тротуар.
– Все…
Даниил Романович, закончив облучение, не отходил: ему на до было узнать, кто убитый, куда его повезут. Толпа все росла, сквозь нее протискивались новые любители-фотографы.
Подъехала санитарная машина. Люди в белых халатах стали поднимать труп офицера, но тут раздался пронзительный тонкий вскрик. Галактионов обернулся и увидел Юв – она стояла с охапкой цветов, глаза ее расширились в ужасе, лицо вытянулось.
– Юв Мэй. Это Юв Мэй, – пронеслось в толпе.
Юв отшатнулась, протянула руки. Цветы упали на труп, зак рыли лицо и грудь убитого.
– Реми! – вскрикнула она. – Бог мой, что же это?!
Даниил Романович хотел было поддержать Юв, но полицейский отстранил его. Юв опустилась на колени, склонила голову, плечи ее вздрагивали.
– Это был ее жених, – Галактионов высказал догадку вслух.
– А вы, оказывается, кое-что знаете по этому делу, – сказал полицейский. – Мы вас вызовем.
– Да, пожалуй, знаю, – тихо ответил Даниил Романович: белый глаз он хорошо запомнил.
Его обступили корреспонденты, засыпали вопросами, но Даниил Романович сказал, что нужное сообщит только полиции.
Санитары подняли труп и понесли в машину. Толпа стала растекаться. Юв все еще стояла на коленях перед охапкой перепутанных цветов. Фоторепортеры суетились, бегали вокруг Мэй, щелкая затворами.
– Ювента, – тихо позвал Даниил Романович. – Вам надо до мой… Идемте, я вас провожу.
Он помог ей встать и повел, поддерживая под руку. Позади щелкали затворы фотоаппаратов.
