Текст книги "Вторая жизнь"
Автор книги: Василий Ванюшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Послушай, Браун, в конце концов от нас ты не должен скрывать: когда же у тебя свадьба с Мэй?
– Бросьте вы! Рано еще говорить об этом. – Капитан был чуть смущен.
– Рано? Да ты сколько месяцев с ума сходишь по ней!
– Смотри, как бы не опередили…
– Поспеши, Браун. Шеф собирается сократить штаты, расшвыряет нас в разные стороны, не удастся и на свадьбе погулять.
– А есть такие опасения?
– Не будем сейчас говорить об этом…
Офицеры пошли к инженерам, Браун остался один. Он задумчиво смотрел на дно котлована, будто определял взглядом, достаточной ли он глубины.
Август, не разгибаясь, приблизился еще на шаг. Он уже об думал все – иного выхода нет, другой возможности не представится.
– Господин капитан, скажите Юв Мэй, что ее отец здесь.
Это было сказано очень тихо, и Август обращался, казалось, совсем не к капитану, а к своей лопате, которую держал в руках. Он разогнулся, будто хотел на секунду расправить плечи и дать им отдых, и встретился с взглядом капитана.
ПИКОВЫЙ ТУЗ
Профессор сделал последний укол. Юв радовалась: фиолетовое пятнышко на щеке не только не росло, оно сжалось, потемнев, опухоль опала. Теперь оно походило на маленькую родинку. Галактионов сказал, что, возможно, родинка останется, но, скорее всего, она исчезнет.
На прощание профессор сказал, что если она заметит изменение «родинки» в худшую сторону, пусть немедленно приедет к нему. О какой-либо плате за лечение он не хотел даже слушать.
Юв вышла на улицу. Длинная голубая машина Брауна стояла возле тротуара.
Они поехали к дому Юв.
– Зачем ты ходишь к этому профессору? – хмурясь, спросил Браун.
– Не ходишь, а ходила, – весело ответила Юв. – Смотри! У меня была опасная опухоль. Теперь ее нет. Это сделал он.
Капитан не знал, верить ей или не верить.
– А если бы у тебя было такое пятно не на щеке, а на груди, – ты тоже пошла бы?
Радостное настроение Юв сразу исчезло. Подъехав к дому, он спросил:
– Не побывать ли нам в оперетте?
Юв ответила раздраженно:
– Достаточно «Ночной красавицы». Что там творилось! Нес частная Эрика! Ведь профессор сделал доброе дело. А над ней издеваются. Он и меня спас… от несчастья, а ты видишь только плохое. Безжалостные люди!
Браун слушал, и в нем тоже нарастало раздражение: как на доела ему эта переменчивость!
Юв видела, что он обиделся, и поспешила протянуть руку, улыбнулась. Это могло означать, что они не поссорились окончательно.
Браун поехал в штаб. Сегодня опять у Фромма совещание. Дух новой войны носился в штабе. О войне говорили во всех отделах, ее планировали, причем возле карт будущих военных действий произносились слова: «Мы наносим внезапный удар», а не «Мы отражаем удар».
Фромм заменил многих офицеров и двух генералов своими бывшими сослуживцами, настроенными наиболее воинственно. Фромма они боготворили. В офицерском ресторане при штабе появилась огромная картина: на ней изображен самолет, пикирующий на колонну войск и беженцев; на борту самолета – пиковый туз; летчик бьет из всех пулеметов и пушек, у него деловито сосредоточенное безжалостное лицо, тонкая черта сжатых губ. Молодой Фромм! Его первый подвиг в воздухе…
Брауну не нравились перемены в штабе. Если бы он мог рассказать Юв хоть какую-то долю того, чем занимается сейчас штаб, она отвернулась бы от него – в этом Браун был уверен. Он помнил и слова отца, сказанные перед отъездом сюда: «Знай, ты будешь служить делу защиты цивилизации. Я тоже ему служу». Но защитой тут и не пахло.
Отец сконструировал универсальное бомбоубежище, в котором можно спастись и от атомного удара. Оно снабжено автоматическим лифтом для спуска, противорадиационным фильтром, имеет отопительную и охладительную системы, специальные камеры для хранения продуктов и воды, кухню, систему дезактивации продовольствия. В таком убежище долгое время можно жить с полным комфортом – до тех пор, пока не будут утрачены на поверхности земли все губительные последствия атомного нападения. Изобретение было принято военным ведомством и пущено в производство. Разумеется, такие убежища могли построить себе только весьма состоятельные люди. Изобретение дало отцу немалые деньги, он быстро разбогател. И как-то дома сказал: «Не знаю, насколько надежно мое убежище, но вижу, что деньги оно приносит вполне надежные. Не хочется испытывать на себе его прочность».
То, что творилось сейчас в штабе, было совсем не то, о чем говорил отец и чему хотел служить Браун.
На этот раз на совещании присутствовали только начальники отделов. Фромм давал установки, которые должны лечь в основу разрабатываемой операции. Браун записывал:
«…К этому времени все вооруженные силы должны быть в полной боевой готовности, ракетные установки заряжены, отрегулированы и нацелены каждая на определенный объект. Залог успеха в быстротечности операции, и первый удар должен быть настолько сильным и неожиданным, что, пока противник успеет отреагировать на него, все живое будет уничтожено.
Задача военно-воздушных сил, кроме бомбардировки и разведки, – обеспечить безопасность нашей территории от проникновения самолетов противника.
Военный флот будет направлен на блокаду морских границ противника…
Особое внимание следует обратить на то, чтобы не было разгадано наше намерение…»
Браун, хорошо изучивший историю второй мировой войны, по думал:
«Похоже на гитлеровский план Барбароссы. Почти такие же формулировки». И оторвавшись от бумаг, посмотрел на Фромма – не похож ли он на Гитлера?
Нет, он только напоминал того летчика в машине с пиковым тузом на борту. Когда Фромм делал паузу, то крепко сжимал губы.
– Мы имеем все для того, чтобы нанести сокрушительный удар, – продолжал Фромм. – В одну секунду мы можем убить миллион людей противника. На днях мы получили новое атомное устройство, сила этого оружия заключается не в самом взрыве, он может быть и невелик, а в колоссальной энергии излучения. Радиоактивные агенты убивают вернее взрывной волны и осколков. Они проникают сквозь любое вещество. Наш противник не имеет убежищ, во всяком случае достаточно убежищ. чтобы при обстреле такими снарядами сохранить живую силу. А мы имеем, – Фромм взглянул на Брауна, – благодаря замечательной конструкции господина Брауна. Это очень надежное атомобомбоубежище.
Ныне наступил поворотный момент в военной истории. Если раньше много писалось о кровопролитных войнах, то отныне термин «кровопролитие» становится устаревшим. Мы положим начало войне без крови. Мы будем убивать людей без пролития крови, и в этом нельзя не видеть прогресса, мы просто превратим их в трупы, в мумии. А шахты и заводы противника, аэродромы и железные дороги, корабли и машины, даже мундиры и ботинки вражеских солдат в большинстве останутся неповрежденными, они перейдут в наши руки. И все запасы продовольствия после дезактивации и соответствующей обработки будут наши. Мы уничтожаем только людей – это вернейший путь к победе – и почти ничего не разрушаем. Нам нужны богатства, нужны достижения цивилизации – мы их высоко ценим. Мы не тронем памятников культуры, памятников древности.
Что-то вроде улыбки появилось на безгубом лине Фромма, но она сейчас же сменилась неподдельной озабоченностью. Он продолжал:
– Правда, мы еще не испытали этого оружия в настоящем деле. Возлагая большие надежды на него, мы не можем руководствоваться только теоретическими данными, результатами, полученными на полигонах. Мы люди дела, люди действия, мы не можем всецело полагаться на ученых, надо предварительно испытать это оружие на уничтожении живой силы.
Фромм сделал паузу, внимательно осмотрел всех участников совещания.
– Все предупреждены о чрезвычайной секретности данного совещания, – сказал он, понизив голос, – но я напомню еще раз об этом. А теперь рассмотрим вот какое мероприятие.
И дальше Фромм изложил это «мероприятие».
Необходимо провести боевой взрыв нового атомного устройства. Это будет опытный взрыв, но цель его та же, что и в войне, – уничтожить живую силу противника. Для этого опыта правительство Атлантии согласно выделить штабу десятка два политических и государственных преступников в качестве целей поражения. Эти преступники осуждены на казнь, хотя окончательный приговор им пока не объявлен.
В глубине скалистых гор есть широкое плато, оно удобно как место испытания. Жители города не услышат взрыва, поскольку он будет сравнительно небольшой силы. Соответствующие приготовления к взрыву уже ведутся.
– Могу сказать вам конфиденциально, что при опыте будет взорвана обычная небольшая бомба, наполненная особым боевым радиоактивным веществом в виде пыли, название которого пока останется в секрете. Однако известно, что оно сильнее кобальта 60 по интенсивности излучения, но время полураспада во много раз короче. Благодаря тому, что район взрыва окаймляют высокие горы, действие радиоактивного вещества будет локализовано в этом месте.
– Кстати, господин капитан, – Фромм повернулся с чуть заметной усмешкой к Брауну, – мы заодно испытаем и надежность убежища, сконструированного вашим отцом. Я думаю, вы воспользуетесь этим случаем, чтобы подтвердить, как высоко стоит марка с именем вашего отца и что ему не зря платят деньги, не так ли?
Совершенно сбитый с толку такой неожиданностью, Браун поднялся и пробормотал:
– Конечно, да… Я, разумеется…
– Хорошо, садитесь. – Фромм продолжал деловым тоном. – Я сказал это вам не в порядке приказания, а как лицу заинтересованному. Но, господа генералы и офицеры, нам нужно будет выделить для наблюдения за результатами взрыва одного из работников штаба. Добровольцы, конечно, найдутся. Он будет находиться в надежном убежище, там же будет помещена киноаппаратура, которая заснимет через перископы взрыв и его действие на людей. Затем мы эту пленку посмотрим здесь и все убедимся в чрезвычайной эффективности нового оружия.
Главный маршал опустился в кресло. Обычно на этом совещания заканчивались. Но тут поднялся один из офицеров, полковник, еще молодой, но чрезвычайно располневший.
– Господин главный маршал, я думаю…
– Думать, значит, подрывать дух войск, – оборвал его Фромм. – Дело говорите.
– Прошу записать меня и произвести взрыв как можно ближе.
– Благодарю вас, полковник Гарвин.
Еще назвалось несколько офицеров. Фромм сказал добровольцам:
– Вы, господа офицеры, сегодня же поедете на полигон, все осмотрите на месте. А потом я решу, кому будет доверено боевое задание. Выполнение его будет отмечено боевой наградой.
Сразу же после совещания Браун и еще два офицера во главе с полковником Гарвином поехали в сторону гор. В другой машине ехали военные инженеры, руководившие сооружением бомбоубежища.
Офицеры ехали в приподнятом настроении, говорили о жажде подвига, оспаривая друг у друга право наблюдать за взрывом, и всем видом своим выказывали презрение к опасности. Браун молчал. Над ним подшучивали, но не решались говорить прямо о трусости. Чтобы отвязаться, он сказал, что дело совсем не в слабости его боевого духа, а в другом…
– В чем же? – повернулся к нему толстяк полковник.
– Это личное, – ответил капитан.
– Ах, все из-за Юв Мэй! – весело заговорили офицеры. – Но ведь ты говорил однажды, что вот-вот свадьба…
Горное плато, на которое они прибыли через три часа, как нельзя лучше подходило для полигона. Тут уже под охраной солдат работали заключенные, будущие жертвы.
Браун спросил у полковника Гарвина: а не разбегутся заключенные перед самым взрывом – ведь охрану придется снять – опасно. Гарвин, знавший о подготовке взрыва больше других, ответил:
– Все предусмотрено. Солдаты будут в оцеплении. Это такие солдаты, что их жалеть нечего…
Экскаватор копал глубокий котлован для бомбоубежища, рядом лежали привезенные детали. Инженеры, развернув чертеж, занялись своим делом, офицеры принялись болтать о своих любовных похождениях. Потом их вдруг озаботил вопрос о сокращении штатов, и Браун подумал, что все они вызвались отсидеть этот взрыв в убежище не для того, чтобы показать свою храбрость, преданность службе, а для того, чтобы остаться в штабе. Он стоял на краю котлована и думал о том, что такое храбрость, служение родине. Судя по тому, что котлован копали вблизи лагеря, обнесенного колючей проволокой, убежище попадает почти под прямой удар. Радиус поражения при взрыве будет невелик, но на всей этой территории, окаймленной горами, опасность для жизни явная; Сейчас отчетливо вспомнились слова отца о недостатках его конструкции. Он говорил о слабости противорадиационного фильтра, о чрезвычайной трудности предохранить человека от поражения излучением во время взрыва и после него.
Так было при испытании уже известного ядерного оружия. А новая бомба отличается колоссальной силой радиации!
«Значит, человек – я или другой, – думал Браун, – может погибнуть в этом убежище. Но во имя чего? Я не трус, нет! Да, я люблю жизнь, хочу счастья с Юв, счастья матери своей и отцу, семье Юв. И если бы пришлось защищать это счастье, я не побоялся бы отдать жизнь. Я пошел бы на смерть, если бы на мою родину напали враги. Но ей никто не угрожает. Зачем убивать вот этих людей, что копаются здесь? Фромм говорит «государственные и политические преступники». Пусть даже так. Но я не подданный этой страны и не хочу быть в роли наемного палача. Пусть правительство Атлантии само борется со своими внутренними врагами. Я принимал присягу бороться с внешними врагами, если они нападут на одну из наших наций.
Почему я должен убить вот этого человека с лопатой в руках? Ей богу, он не похож на преступника. У него грубоватое лицо, но умный высокий лоб и руки сильные; может быть, этими руками построен дом или написана хорошая книга, а его считают политическим преступником… Если бы Юв узнала, что вынуждают меня делать…»
Его мысли прервал тихий голос:
– Господин капитан, скажите Юв Мэй, что ее отец здесь…
Браун вздрогнул, выпрямился. На него смотрели темные, как у Мэй, глаза, с непокорным блеском. Капитан почувствовал, что побледнел. Чтобы не выдать волнения перед офицерами, которые стояли поблизости, он круто повернулся и чуть не свалился в котлован. Потом подошел к машине, достал недопитую в дороге офицерами бутылку коньяку и сделал несколько глотков.
– Капитан Браун! – крикнул полковник Гарвин. – А я надеялся, что вы свою долю оставите мне…
Браун повалился на заднее сиденье и стиснул голову рука ми.
После совещания Фромм потребовал от биографического отде ла информацию о капитане Брауне.
Биографический отдел, кроме жизнеописания любого военнослужащего штаба – своей официальной функции, занимался тайной слежкой за каждым офицером. Вторая, неофициальная сторона деятельности отдела, при Фромме значительно усилилась. Пользуясь материалами этого отдела, он за короткий срок уволил и заменил ленивых, недобросовестных, трусливых и в первую очередь неблагонадежных офицеров.
Вступив в должность начальника штаба, Фромм вскоре убедился, что его предшественник был человек недалекий. Он превратил штаб в канцелярию, разведывательная служба была запущена, и все это досталось в наследство Фромму. Главный маршал круто повернул дело. Чтобы хорошо поставить службу разведки, требовалось время. Он не обязан во всем доверяться военному. министру и главе правительства Атлантии; штабу ОВОК необходима своя разведка. В Атлантию прибывают новые контингенты войск. По заявлениям печати и правительственных лиц, их встречают здесь с великой радостью. Так ли это? Под казармы отведено недостаточно помещений. Крестьяне не пускают на свои поля воинские части для учебных занятий. В танковых и авиационных частях была нехватка горючего – транспортировка его служебными органами Атлантии задерживалась. Это же преступление! Но виновные не были выявлены и наказаны. А возмутительная история с Международным геронтологическим институтом! Несмотря на категорическое требование Фромма, правительство Атлантич медлит с закрытием его. Неужели непонятно, что рядом со штабом ОВОК не может быть никакого другого международного органа?
Главный маршал решил создать агентурную сеть, чтобы в правительстве Атлантии, во всех учреждениях и по всей стране был зоркий глаз… Но в несколько дней этого не сделаешь. Он начал с организации слежки за своими офицерами – надо прежде всего у себя, в штабе, навести порядок.
Фромм, не любивший возни с бумагами – ему больше нрави лось диктовать приказы, чтобы их записывали, читали, выполняли, – проявлял повышенный интерес к документам биографического отдела. Он уже многое знал о Брауне и считал ошибкой своего предшественника, что тот в свое время не избавился от этого ненадежного офицера. Сам уволить Брауна он пока не мог поспешность такая повредила бы Фромму. Браунсын инженера, известного изобретателя, которого поддерживает военное ведомство. Инженер Браун работает над усовершенствованием своей конструкции, которая обещает быть весьма надежной. Семьи знаменитых миллиардеров ждут и требуют такого атомоубежища, в котором можно бы жить, не думая об опасностях войны.
Фромм решил избавиться от капитана Брауна иным путем… А что нужно избавиться от него, в этом главный маршал еще раз убедился, просматривая личное дело капитана, подготовленное биографическим отделом.
«…В кругу офицеров капитан Браун заявил, что военная служба ему надоела. – Я не вижу в ней благородной цели, – сказал капитан. – Я хочу иметь семью. Опасность? Но на нас никто не думает нападать. Войны не будет, если не начнем ее мы».
«Разговор в офицерском ресторане капитана Брауна с полковником Гарвином:
Гарвин: Я удивляюсь, капитан, что вы не проявляете ни радости, ни гордости. Ваш отец добился такого успеха…
Браун: Да, ему порядком надоела безработица.
Гарвин: Я вас не понимаю.
Браун: Я сам себя не понимаю. Давайте-ка запьем это. Знаете что, полковник, одолжите мне сотню, другую…
Гарвин: Пожалуйста. Но куда ты деваешь деньги, сын богача?
Браун: Я живу на свои…»
«В штабе всем хорошо известно, что капитан Браун знаком с Юв Мэй, диктором телевидения. Он сам об этом много говорит, не скрывая, что любит означенную Мэй. Установлено, что Юв Мэй посещает квартиру русского профессора Д. Р. Галактионова, она была у него 20 июня, 24, 27, 30 июня и 2 июля с. г., каждый раз после пяти, и оставалась там от получаса до сорока минут.
Таким образом связь Браун-Мэй, на первый взгляд ничем не предосудительная, приобрела опасную форму: Браун – Мэй – Галактионов. Характерно, что Браун, страстно влюбленный, не проявляет ревности и никогда не упоминает имя Галактионова. Это может быть как раз тот канал, по которому секреты штаба идут прямо в Москву…»
Дальше Фромм не стал читать. Все ясно. Он вернул папку в биографический отдел». Затем достал из сейфа тоненькую книжечку с обложкой, раскрашенной во все цвета солнечного спектра. Это была инструкция по установке дополнительного противорадиационного фильтра к атомобомбоубежищу системы Г. Брауна с описанием фильтра. Там говорилось, что испытания убежища показали недостаточную безопасность от радиации. Инженер Г. Браун разработал дополнительный фильтр. Эти фильтры уже отправлены в адрес штаба ОВОК. «Атомобомбоубежище системы Г. Брауна считается надежным только с установкой дополнительных фильтров», – подчеркивалось в инструкции.
Инструкцию Фромм получил сегодня утром, она не попала в инженерный отдел штаба. Фильтры доставят дня через три, не раньше. Они полежат на складе… Фромм сунул красочную книжечку обратно в сейф, в кучу бумаг (он ведь не любит возиться с ними, о некоторых может и забыть), вызвал адъютанта и продиктовал приказ:
1. Назначить испытания нового оружия на 7 июля с. г.
2. Наблюдателем на полигоне назначить капитана Брауна.
Примечание: капитан Браун, как преданный долгу офицер, добровольно вызвался находиться в атомобомбоубежище при испытательном взрыве…
КОШМАРНАЯ НОЧЬ
…Земля вздрогнула, качнулась и пламенем устремилась в черное небо. Странно, что он не услышал взрыва. Огненные столбы стояли в страшном немом величии. Люди, охваченные пламенем, с обугленными лицами, корчились и распадались на части. Столбы огня начали оседать и гаснуть под наваливающейся сверху темнотой.
Тяжело дышать. Горло перехватила горячая сухость. Веки опускались. Он силился приоткрыть их, и как только это удавалось, огненные столбы снова взмывали вверх…
Браун проснулся весь потный. Сбившееся одеяло накрутилось вокруг шеи – видимо, во сне он метался. В комнате было душно. Летняя ночь, теплая и звездная, мирно смотрела в окно. Казалось, Фромм со своим штабом и весь Атлансдам далеко отсюда, как миры вселенной.
Он подошел к окну и открыл форточку. Было четыре часа. Внизу с притушенными огнями замер город. Прямо, над крышами домов, как над могильными холмами, великолепной белой гробницей возвышалось здание штаба ОВОК. В нескольких окнах горел свет. Может быть, Фромм и сейчас не спит, додумывает…
Не хотелось ложиться в кровать: опять будут мучить кошмары. Но и бодрствовать – значит, думать о том же…
Он вернулся с полигона под вечер, заехал на квартиру, чтобы принять душ. На столе нашел конверт. Это было письмо от отца.
«Я теперь избавился от постоянного угрызения совести, – писал отец. – Совесть мучила меня и не давала покоя, особенно после того испытания конструкции, которое было организовано по особому указанию… Тогда четыре козы, помещенные в убежище, оказались пораженными. В конце концов мне удалось разработать дополнительный фильтр. Достоинство его – стопроцентное, поглощение излучений любой, силы. Изготовление дополнительных фильтров уже идет полным ходом, отправили их и вам…»
Приехав в штаб, Браун зашел к военному инженеру, вместе с которым был на полигоне. Пара осторожных вопросов позволила выяснить, что инженер понятия не имеет о дополнительных фильтрах.
В штабе Брауну вручили под расписку строго секретный приказ Фромма – назначение быть наблюдателем при взрыве. Приказ есть приказ. У Брауна хватило сил спокойно прочитать его, расписаться твердой рукой и с довольно равнодушным видом вернуть бумагу, – как будто в ней говорилось о дежурстве по штабу.
Хотелось немедленно повидать Юв, но сделать этого Браун не мог: во-первых, она весь вечер занята в студии, во-вторых, надо было обдумать, следует ли говорить ей об отце?
Юв, конечно, ничего не знает об отце. Перебирая в памяти все разговоры с ней, Браун вспомнил, что она не отвечала на вопросы о нем. Следовательно, Юв предполагала, что он жив, но не знала, где он и что с ним.
«Вот я скажу ей, – думал Браун, сев на кровать и привалившись на подушку. – Чем это кончится? Это неожиданное известие искалечит, убьет ее. Она возненавидит меня, как соучастника убийства ее отца. Но что я могу сделать? Я тоже осужден на смерть. У меня и у ее отца одна судьба, и, выходит… выходит, что мы далеко не разные люди, Юв».
Тут ему пришла мысль, вызвавшая недоумение:
«Как же так: Юв Мэй – знаменитость Атлансдама, а отец ее – опасный преступник, осужденный на смерть? Неужели правительству не известно, кто Юв Мэй? Этого не могло быть. Газеты подняли бы вой, директор телецентра отказал бы Мэй… Видимо, отец скрывает свое подлинное имя. Так почему же он попросил: «Скажите Юв Мэй, что ее отец здесь»?
На столе лежало вскрытое письмо – письмо его отца, но оно не принесло радости. Мысли у Брауна были горькие: «Благодаря отцу я выдвинулся в штаб – он думал, что в этом мое счастье, карьера, а получилось наоборот. Отец надеялся, что его изобретение хоть в какой-то степени будет служить защите жизней – вот даже улучшил его, – а для меня получилось все равно. наоборот. Галактионов воскресил Эрику Зильтон. Его успеху должны бы радоваться люди науки, а получилось наоборот…»
Ему показалось, что он лежит не в своей спальне, а в глубоком подземелье, оборудованном по проекту отца. Крутится вентилятор, и свежий воздух опахивает лицо. На каких-то баках, решетчатых кожухах, на стальных поперечных балках – всюду надпись «Г. Браун». На стойке четко выведено: «Корпус трехслойный, с гарантией выдерживает пятикратное перенапряжение без деформаций». А насчет гарантии от поражения излучением ничего не сказано… Слова на стене перекосились, сдвинулись и исчезли. Стена повалилась на Брауна, он уперся в нее руками, пытаясь удержать. «Пятикратное! Только пятикратное, – Браун был в отчаянии. – И тут ошибка. Откуда отец взял, что достаточно пятикратного… Кто испытал это, на чем основаны расчеты?» В изнеможении он опускает руки. Стена обрушивается на него, падает балка с надписью «Г. Браун», со звоном сыплется стекло.
Он проснулся. Занялось раннее летнее утро. Доносился удаляющийся гул, от которого тонко дребезжало окно. То прошел электрический поезд по воздушной дороге, вознесенной над ближайшими домами и уходящей в сторону гор.
Несмотря на ранний час, Браун встал, принял ванну, освежился. Надо решить, как сказать Юв, найти выход…
Но мысли уводили его в сторону.
Почему Фромм назначил именно меня? Кажется, резонно: сын идет в убежище, построенное отцом, – вот лучшее доказательство его прочности, а если что и случится, то виноват отец…
Но зачем производить взрыв в непосредственной близости от убежища? В чем виноват отец Юв? И виноват ли?
Одеваясь, Браун старался успокоиться и привести свои мыс ли в порядок. Ему показалось, что в назначении его наблюдателем при взрыве есть еще иная причина. Вспомнилось: как-то один из офицеров штаба – да тот же полковник Гарвин – спросил его, не знает ли он профессора Галактионова. Браун не знал лично профессора, слышал о нем от Юв, раньше читал в газетах. Тогда Браун ответил, что профессор Галактионов его совершенно не интересует. Сейчас же он подумал: не знал ли Галактноноз отца Мэй? Это естественно, они коммунисты. И Юв на случайно избрала Галактионова в качестве доктора.
«Если все это известно Фромму, то он имеет основание пос тавить меня под подозрение, убить: я ведь очень много знаю о делах штаба, – сделал вывод Браун. – Но это глупо. Однако Фромму ничего не составляет убить одного человека. Убить на всякий случай, даже если я и не виноват. Странно во всем этом вот что, – удивлялся он, – я не чувствую желания пойти в штаб и показать письмо отца, спросить напрямик – будет ли поставлен дополнительный фильтр. Отчего это? Боюсь прослыть трусом? Подумают, что я ищу уловки увильнуть от выполнения приказа? Нет и нет. Черт побери все, я готов умереть. Но вот какая штука: я должен пойти сейчас и убить в себе любовь, и не знаю, смогу ли это сделать?»
Он просидел у окна до восьми часов и пришел к твердому решению: рассказать обо всем Юв. Пусть он погибнет, во, может быть, Юв разыщет друзей отца и они спасут его – организуют побег или придумают еще что-нибудь. Он предупредит – не него хватит. Он не может не выполнить приказа, пусть Юв расценивает это как ей угодно, и все мысли о будущем счастье надо выбросить из головы. Иного выхода нет…
Браун поехал к Юв на квартиру, хотя она категорически запрещала ему это.
Он не знал номера ее квартиры и долго ходил по коридорам, поднимался по лестницам и снова спускался. Это был огромный человеческий улей с запахом кухни и только что отстиранного белья. Был час, когда люди спешили на работу. Браун спрашивал, где живет Юв Мэй; в ответ торопливо и неопределенно махали куда-то рукой и проходили не задерживаясь.
Наконец указали на дверь. Он нерешительно постучал. Дверь отворила бедно одетая женщина, состарившаяся раньше времени; Вряд ли это была мать Юв, хотя Браун знал, что она живет с матерью.
Браун сказал, что ему нужна Ювента Мэй. Женщина растеря лась – не могла произнести ни слова. Браун повторил, зачем он пришел. Появилась Юв, в фартучке поверх платья. Увидев Брауна, она вспыхнула от негодования.
Но ей ничего не оставалось, как пригласить его в комнаты. Браун старался не смотреть на босоногую девочку, чем-то занятую в углу, на дешевенький коврик перед кроватью, на телевизор с экраном в ученическую тетрадку, на фотографию в рамке, склонившуюся над телевизором… На этой фотографии взгляд его на секунду задержался.
Это был он, человек с лопатой… Тот, смерть которого он должен увидеть и умереть сам. Отец Юв. Был он сфотографирован в простом рабочем костюме, ворот рубашки расстегнут, волосы небрежно сбиты набок, а глаза решительные, смелые – точь-в-точь, как у Юв, когда она рассердится…
Юв вопросительно смотрела на него.
– У меня очень важное дело, – сказал Браун.
Что она могла подумать? Что Браун хочет сделать решительное предложение – это не ново. Во всяком случае это разговор не при матери и сестренке. Юв развязала фартук и накинула плащ.
Они вышли на шумную улицу, полную машин и людей. Только что начался деловой день. Атлансдам, без парков и скверов, не приспособлен в утренние часы для разговора один на один. Они забрались в машину. Браун долго молчал, не зная, с чего начать.
– Юв, – наконец сказал он, повернувшись к ней. Юв посмотрела настороженно и с некоторой досадой. – Дорогая Юв, я видел твоего отца.
Она вздрогнула, но в темных глазах ее засветилась радость. Юв схватила его за руку.
– Что ты говоришь, Реми? Как, где?..
Жаль было убивать в ней эту радость. Он обхватил ее плечи и сбивчиво заговорил о своем несчастье и несчастье ее отца, об одинаковой судьбе. Юв, не защищаясь, с тоской сказала:
– Мне говорили, что он за границей.
– Нет, дорогая Юв. В концлагере, и его должны убить…
– Как? Кто убить?.. – Она отодвинулась, сжалась, стала маленькой, как ее сестренка, глаза расширились.
– Я должен убить, – он стиснул руками лоб, закрыв лицо.
Мимо проходил полицейский и постучал палкой по машине. Но увидев офицера наедине с девушкой, молча удалился.
– Ты не можешь этого сделать, Реми! – крикнула Юв. – Если бы я не знала тебя, я ни за что не позволила бы…
Она верила в него и, может быть, любила, – вот что он понял из ее слов. А перед глазами стояли три строчки лаконичного приказа Фромма, лица сослуживцев, готовых щегольнуть храбростью ради должности в штабе или посмертной пенсии своей семье.
– Я не такой, как они… Ты веришь? Я не хочу убивать. Да, да… – отняв руку, он взглянул на Юв, и она увидела, что Браун может быть решительным.
– Где мой отец? – спросила она.
– Недалеко, в горах… – и коротко рассказал о полигоне.
Она молча слушала и, когда Браун умолк, приказала ему ехать.
– Куда? – спросил Браун.
– К дому, где живет профессор Галактионов.
У знакомого дома Браун хотел остановить машину, но Юв дала рукой знак ехать дальше. Они остановились напротив кафе.
– Он еще не приехал, – сказала Юв.
– Кто, профессор?
– Нет. – Юв посмотрела на часы. – Но он скоро будет…
Браун не знал, кого она ждет. Этого человека он увидел минут через пять. У дома, где жил русский профессор, остановилась автомашина. Из нее вышел мужчина с белой повязкой, которую не мог закрыть берет. Юв подбежала к нему и едва успела сказать несколько слов. Мужчина исчез в доме. Он вернулся очень скоро, сел в свою машину и умчался со скоростью ракеты. Юв подошла к Брауну.
