Текст книги "Поэты «Искры». Том 1"

Автор книги: Василий Курочкин

 
Много прошло их с безличной толпою,
Юношей честных с горячей душою,
Светлые кудри по пле́чам их вились,
Ясные очи любовью светились,
В добрых сердцах их кипела отвага
Страстно бороться для общего блага,
В них зарождались могучие звуки
Счастья во имя любви и науки!
 
 
Чистые девы шли об руку с ними,
Грезами жизнь озарив золотыми…
Сердце в них к ближним сочувствием билось,
Чувство их в жизнь перелиться просилось,
Всюду внести утешенье, отраду,
В подвиге трудном стяжая награду;
Отклик на всё благородное – смело
Выразить чувство их внятно умело!
 
 
Годы прошли заповедной чредою,
Люди – всё той же ничтожной толпою,
Только знакомые лица сменились…
Где же они-то, вам близкие, скрылись?
С ними ли мы или в мире другом!
Барынь, чиновников видим кругом,
Тщетно их ищем… Откликнитесь, где вы,
Страстные юноши, чистые девы?
 
 
Или их жизнь без пощады сломала,
Мысль их и помыслы чистые смяла?
Бороды их сединой убедились…
Где ж из них те, что вполне проявились
Делом прекрасным, высоким трудом?..
Знают их – если и знают о ком —
Немцы, хозяева скромных гарниров,
Да половые известных трактиров…
 
 
Но умирает ли в жизни стремленье?
Новое чутко встает поколенье,
Те же порывы в сердцах молодых,
Те же надежды, отвага у них,
Тот же огонь… помогай же им, боже,
Да чтобы юноши были моложе,
Чтоб за добро ополчалися смело
И – да подвинется общее дело!
 

<1862>

ПЕРЕВОДЫ И ПЕРЕДЕЛКИ

 
В ногу, ребята, идите.
Полно, не вешать ружья!
Трубка со мной… проводите
В отпуск бессрочный меня.
Я был отцом вам, ребята…
Вся в сединах голова…
Вот она – служба солдата!..
           В ногу, ребята! Раз! Два!
                       Грудью подайся!
                       Не хнычь, равняйся!..
           Раз! Два! Раз! Два!
 
 
Да, я прибил офицера!
Молод еще оскорблять
Старых солдат. Для примера
Должно меня расстрелять.
Выпил я… Кровь заиграла…
Дерзкие слышу слова —
Тень императора встала…
           В ногу, ребята! Раз! Два!
                       Грудью подайся!
                       Не хнычь, равняйся!..
           Раз! Два! Раз! Два!
 
 
Честною кровью солдата
Орден не выслужить вам.
Я поплатился когда-то,
Задали мы королям.
Эх! наша слава пропала…
Подвигов наших молва
Сказкой казарменной стала…
           В ногу, ребята! Раз! Два!
                       Грудью подайся!
                       Не хнычь, равняйся!..
           Раз! Два! Раз! Два!
 
 
Ты, землячок, поскорее
К нашим стадам воротись;
Нивы у нас зеленее,
Легче дышать… поклонись
Храмам селенья родного…
Боже! Старуха жива!..
Не говори ей ни слова…
           В ногу, ребята! Раз! Два!
                       Грудью подайся!
                       Не хнычь, равняйся!..
           Раз! Два! Раз! Два!
 
 
Кто там так громко рыдает?
А! я ее узнаю…
Русский поход вспоминает…
Да, отогрел всю семью…
Снежной, тяжелой дорогой
Нес ее сына… Вдова
Вымолит мир мне у бога…
           В ногу, ребята! Раз! Два!
                       Грудью подайся!
                       Не хнычь, равняйся!..
           Раз! Два! Раз! Два!
 
 
Трубка, никак, догорела?
Нет, затянусь еще раз.
Близко, ребята. За дело!
Прочь! не завязывать глаз,
Целься вернее! Не гнуться!
Слушать команды слова!
Дай бог домой вам вернуться
           В ногу, ребята! Раз! Два!
                       Грудью подайся!
                       Не хнычь, равняйся!..
           Раз! Два! Раз! Два!
 

<1855>

 
Друзья, природою самою
Назначен наслажденьям срок:
Цветы и бабочки – весною,
Зимою – виноградный сок.
Снег тает, сердце пробуждая;
Короче дни – хладеет кровь…
Прощай вино – в начале мая,
А в октябре – прощай любовь!
 
 
Хотел бы я вино с любовью
Мешать, чтоб жизнь была полна;
Но, говорят, вредит здоровью
Избыток страсти и вина.
Советам мудрости внимая,
Я рассудил без дальних слов:
Прощай вино – в начале мая,
А в октябре – прощай любовь!
 
 
В весенний день моя свобода
Была Жаннете отдана;
Я ей поддался – и полгода
Меня дурачила она!
Кокетке всё припоминая,
Я в сентябре уж был готов…
Прощай вино – в начале мая,
А в октябре – прощай любовь!
 
 
Я осенью сказал Адели:
«Прощай, дитя, не помни зла…»
И разошлись мы; но в апреле
Она сама ко мне пришла.
Бутылку тихо опуская,
Я вспомнил смысл мудрейших слов:
Прощай вино – в начале мая,
А в октябре – прощай любовь!
 
 
Так я дошел бы до могилы…
Но есть волшебница: она
Крепчайший спирт лишает силы
И охмеляет без вина.
Захочет – я могу забыться,
Смешать все дни в календаре:
Весной – бесчувственно напиться…
И быть влюбленным в декабре!
 

<1855>

 
– Неужто звездочки, пастух,
Над нашими судьбами
На небе смотрят? – Да, мой друг!
Невидимая нами
Звезда для каждого горит…
– Ах, дедушка, кто знает,
Чья это звездочка блестит,
          Блестит – и исчезает?
 
 
– То умер человек, мой друг,
И с ним звезда упала.
Его веселость тесный круг
Друзей одушевляла;
Его бокал едва допит…
Он мирно отдыхает…
– Еще звезда, блестит-блестит,
          Блестит – и исчезает.
 
 
– Ясней и чище в эту ночь
Звезды не зажигалось!
Отец оплакивает дочь;
Ей счастье улыбалось:
Венок из роз невесте свит…
Алтарь любви сияет…
– Еще звезда, блестит-блестит,
          Блестит – и исчезает.
 
 
– Дитя, с мелькнувшею звездой
Сын умер у вельможи.
Покрыто тканью золотой
Младенческое ложе…
Голодный льстец, смутясь, глядит,
Как жертва ускользает…
– Еще звезда, блестит-блестит,
          Блестит – и исчезает.
 
 
– Мой сын, надменный временщик
Упал звездой кровавой…
Он думал: силен я, велик!
Упал – и раб лукавый
Иному идолу кадит,
Его портрет бросает…
– Еще звезда, блестит-блестит,
          Блестит – и исчезает.
 
 
– Она упала! Сын мой, плачь!
Лишились мы опоры:
С душою доброю богач
Смежил навеки взоры;
К порогу нищий прибежит —
И горько зарыдает…
– Еще звезда, блестит-блестит,
          Блестит – и исчезает.
 
 
– Скатилась яркая звезда
Могущества земного!
Будь чист, мой сын, трудись всегда
Для блага мирового.
Того, кто суетно гремит,
Молва уподобляет
Звезде – которая блестит,
          Блестит – и исчезает.
 

<1855>

 
Ты отцветешь, подруга дорогая,
Ты отцветешь – твой верный друг умрет.
Несется быстро стрелка роковая,
И скоро мне последний час пробьет.
Переживи меня, моя подруга,
Но памяти моей не изменяй —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
 
 
А юноши по шелковым сединам
Найдут следы минувшей красоты
И робко спросят: «Бабушка, скажи нам,
Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?»
Как я любил тебя, моя подруга,
Как ревновал, ты всё им передай —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
 
 
И на вопрос: «В нем чувства было много?»
– «Он был мне друг», – ты скажешь без стыда.
«Он в жизни зла не сделал никакого?»
Ты с гордостью ответишь: «Никогда!»
Как про любовь к тебе, моя подруга,
Он песни пел, ты всё им передай —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
 
 
Когда к тебе, покрытой сединами,
Знакомой славы донесется след,
Твоя рука дрожащая цветами
Весенними украсит мой портрет.
Туда, в тот мир невидимый, подруга,
Где мы сойдемся, взоры обращай —
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
 

<1855>

 
Как яблочко, румян,
Одет весьма беспечно,
Не то чтоб очень пьян —
А весел бесконечно.
Есть деньги – прокутит;
Нет денег – обойдется,
Да как еще смеется!
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, говорит, потеха!
          Ей-ей, умру…
          Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
 
 
Шатаясь по ночам
Да тратясь на девчонок,
Он, кажется, к долгам
Привык еще с пеленок.
Полиция грозит,
В тюрьму упрятать хочет —
А он-то всё хохочет…
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, говорит, потеха!
          Ей-ей, умру…
          Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
 
 
Забился на чердак,
Меж небом и землею;
Свистит себе в кулак
Да ежится зимою.
Его не огорчит,
Что дождь сквозь крышу льется:
Измокнет весь, трясется…
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, говорит, потеха!
          Ей-ей, умру…
          Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
 
 
У молодой жены
Богатые наряды;
На них устремлены
Двусмысленные взгляды.
Злословье не щадит,
От сплетен нет отбою…
А он – махнул рукою…
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, говорит, потеха!
          Ей-ей, умру…
          Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
 
 
Собрался умирать,
Параличом разбитый;
На ветхую кровать
Садится поп маститый
И бедному сулит
Чертей и ад кромешный…
А он-то, многогрешный,
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, говорит, потеха!
          Ей-ей, умру…
          Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
 

<1856>

 
Я всей душой к жене привязан;
Я в люди вышел… Да чего!
Я дружбой графа ей обязан.
Легко ли! Графа самого!
Делами царства управляя,
Он к нам заходит как к родным.
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 
 
Прошедшей, например, зимою
Назначен у министра бал;
Граф приезжает за женою,—
Как муж, и я туда попал.
Там руку мне при всех сжимая,
Назвал приятелем своим!..
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 
 
Жена случайно захворает —
Ведь он, голубчик, сам не свой:
Со мною в преферанс играет,
А ночью ходит за больной.
Приехал, весь в звездах сияя,
Поздравить с ангелом моим…
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 
 
А что за тонкость обращенья!
Приедет вечером, сидит…
«Что вы всё дома… без движенья?..
Вам нужен воздух…» – говорит.
«Погода, граф, весьма дурная…»
– «Да мы карету вам дадим!»
Предупредительность какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 
 
Зазвал к себе в свой дом боярский:
Шампанское лилось рекой…
Жена уснула в спальне дамской…
Я в лучшей комнате мужской.
На мягком ложе засыпая,
Под одеялом парчевым,
Я думал, нежась: честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 
 
Крестить назвался непременно,
Когда господь мне сына дал,—
И улыбался умиленно,
Когда младенца восприял.
Теперь умру я, уповая,
Что крестник взыскан будет им…
А счастье-то, а честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 
 
А как он мил, когда он в духе!
Ведь я за рюмкою вина
Хватил однажды: ходят слухи…
Что будто, граф… моя жена…
Граф, говорю, приобретая…
Трудясь… я должен быть слепым…
Да ослепит и честь такая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
                    В сравненьи с ним,
                    С лицом таким —
         С его сиятельством самим!
 

<1856>

 
«В Париж, пастух, в Париж! Ты молод, – вы сказали,—
Отдайся склонностям любимым и мечтам;
Познанья, золото и роскошь побеждали
                         Любовь к родным полям».
Но здесь рассеялись мечтанья золотые;
Морщины у меня прорезались на лбу…
           Отдайте мне поля мои родные,
                         Мой лес, мою избу!
 
 
Вы мой развили ум, вы дали мне дар слова,
Искусства унесли меня за облака;
Но мне здесь холодно, здесь тяготит больного
                         По родине тоска.
На ваших женщинах наряды дорогие,
Но на пирах у вас блуждаю я, как тень.
           Отдайте мне поля мои родные
                         И наш воскресный день!
 
 
Мы жалки, мы смешны, мы дети перед вами,
С своими сказками и песнями отцов;
Блеск вашей оперы смутил бы чудесами
                         Крестьянских колдунов.
Я слышал ваш концерт: в нем гимны неземные
Крылатых жителей заоблачной страны.
           Отдайте мне поля мои родные
                         И песни старины!
 
 
Мне грустно самому смотреть на избы наши,
На церковь бедную из почернелых плит;
Здесь высятся дворцы, один другого краше,
                         Здесь мрамор и гранит;
В лучах заката здесь чертоги золотые
Воздушным призраком являются очам.
           Отдайте мне поля мои родные
                         И деревенский храм!
 
 
Я вяну с каждым днем, я ночью, засыпая,
Страшусь, чтоб родину во сне не увидать:
Там воет верный пес, там ждет меня, рыдая,
                         Моя больная мать,
Стада, мои стада терзают волки злые,
Избушку бедную разрушила метель…
           Отдайте мне поля мои родные,
                         Мой посох и свирель!
 
 
Что слышу я? Сбылись мои ночные грезы!
«Ступай, пастух, ступай! – вы говорите мне.—
Пусть солнце светлое твои осушит слезы
                         В родимой стороне».
Прости, волшебный край! Пускай толпы иные
На чудеса твои бегут со всех сторон,—
           Увижу снова я поля мои родные,
                         Избу, где я рожден!
 

<1856>

 
В самой страсти цепь привычки
          Я с трудом ношу —
И на крылья вольной птички
          С завистью гляжу.
Сколько воздуха, простора,
Недоступного для взора,
          Свод небес открыл!
Я летал бы скоро-скоро,
          Если б птичкой был!
 
 
Завещала б Филомела
          Тайну звуков мне;
Птичка б весело запела
          В дикой стороне,
Где пустынник, в чаще бора,
Не спуская с неба взора,
          Братьев не забыл…
я летал бы скоро-скоро,
          Если б птичкой был!
 
 
Знойной страстью бы гремели
          Песни по полям;
Поселяне бы хмелели
          В честь красавиц там.
Я бы с неба в дни раздора
Всем несчастным без разбора
          В звуках радость лил.
Я летал бы скоро-скоро,
          Если б птичкой был!
 
 
Огласил бы казематы
          Звонкий голос мой,
И, мечтаньями объятый
          О стране родной,
Накануне приговора
Хоть на миг бы цепь позора
          Узник позабыл.
Я летал бы скоро-скоро,
          Если б птичкой был!
 
 
Чуя в воздухе страданья
          И потоки слез,
Я бы на берег изгнанья
          Мира ветвь принес.
Царь Саул бы в звуках хора
Дух унынья и раздора
          И свой гнев забыл.
Я летал бы скоро-скоро,
          Если б птичкой был!
 
 
Только злых не усладил бы
          Пеньем никогда,
Разве птичку подстрелил бы
          Бог любви; тогда,
Покорясь ему без спора,
Я на зов родного взора,
          Из последних сил,
Полетел бы скоро-скоро,
          Если б птичкой был.
 

<1856>

 
Из села в село бредет
Старый нищий ковыляя
И, по струнам ударяя,
Слабым голосом поет:
– У народа молодого,
У честных прошу людей:
Бросьте несколько грошей!
(И дают ему без слова!)
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 
 
Ходит с девочкой слепой;
Шумный праздник в околотке:
– Веселитеся, красотки,
В пляске резвой и живой!
Ради друга дорогого
Молодых прошу парней:
Бросьте несколько грошей —
Я за парня слыл лихого!
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 
 
В темной роще, слышит он,
Поцелуй звучит украдкой.
– Ах, – поет он, – здесь так сладко,
Здесь любовь со всех сторон!
Вспомнил я грешки былого…
Смех, как взглянешь на мужей!
Бросьте несколько грошей
Ради мужа отставного…
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 
 
Ходят девушки толпой,
Раздается смех беспечный.
– Ах, – поет, – любите вечно
И цветите красотой!
Оттолкнет меня сурово
Целомудрие ханжей.
Бросьте несколько грошей —
Вы характера иного…
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 
 
К разгулявшимся жнецам
Подойдет, напоминая,
Что и в годы урожая
Жатвы нету беднякам.
– Вам небось от золотого
Винограда веселей?
Бросьте несколько грошей —
Так и я хвачу простого!
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 
 
У солдат ли пир горой —
Кружки двигаются живо.
– Я ведь тоже был служивый,—
Говорит старик слепой,—
И теперь душа готова,
Кабы годы-то с костей!
Бросьте несколько грошей —
В память славного былого!
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 
 
Он канючить не пойдет
В позлащенные чертоги,
А в селеньях, по дороге,
Где поваднее, поет,
Где рука подать готова,
Там поет он веселей:
Бросьте несколько грошей!
Счастья нет для сердца злого…
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
 

<1856>

 
Назло фортуне самовластной
Я стану золото копить,
Чтобы к ногам моей прекрасной,
Моей Жаннеты, положить.
Тогда я все земные блага
Своей возлюбленной куплю;
Свидетель бог, что я не скряга —
Но я люблю, люблю, люблю!
 
 
Сойди ко мне восторг поэта —
И отдаленнейшим векам
Я имя милое: Жаннета —
С своей любовью передам.
И в звуках, слаще поцелуя,
Все тайны страсти уловлю:
Бог видит, славы не ищу я —
Но я люблю, люблю, люблю!
 
 
Укрась чело мое корона —
Не возгоржусь нисколько я,
И будет украшеньем трона
Жаннета резвая моя.
Под обаяньем жгучей страсти
Я все права ей уступлю…
Ведь я не домогаюсь власти —
Но я люблю, люблю, люблю!
 
 
Зачем пустые обольщенья?
К чему я призраки ловлю?
Она в минуту увлеченья
Сама сказала мне: люблю.
Нет! лучший жребий невозможен!
Я полон счастием моим:
Пускай я беден, слаб, ничтожен,
Но я любим, любим, любим!
 

<1856>

 
Некогда, милые дети,
Фея Урганда жила,
Маленькой палочкой в свете
Делав большие дела.
Только махнет ею – мигом
Счастье прольется везде…
Добрая фея, скажи нам,
Где твоя палочка, где?
 
 
Ростом – вершок с половиной;
Только когда с облаков
Фею в коляске сапфирной
Восемь везли мотыльков —
Зрел виноград по долинам,
Жатвы виднелись везде…
Добрая фея, скажи нам,
Где твоя палочка, где?
 
 
Царь был ей крестник; заботы
Царства лежали на ней —
Ну, и министров отчеты
Были, конечно, верней;
Средств не имелось к поживам
Рыбкою в мутной воде…
Добрая фея, скажи нам,
Где твоя палочка, где?
 
 
Перед зерцалом глядела
Фея в судейский устав.
Бедный выигрывал дело,
Если по делу был прав;
Плут, не спасаясь и чином,
Назван был плутом в суде,—
Добрая фея, скажи нам,
Где твоя палочка, где?
 
 
Матерью крестной хранимый,
Царь был примером царям;
Сильным народом любимый,
Страшен заморским врагам.
Фею с ее крестным сыном
Благословляли везде…
Добрая фея, скажи нам,
 
 
Где твоя палочка, где?
Добрая фея пропала…
Где она – нет и следа:
Плохо в Америке стало —
В Азии плохо всегда.
Нас в нашем царстве орлином
Холят, как птичек в гнезде…
Все-таки, фея, скажи нам,
Где твоя палочка, где?
 

<1856>

 
Шел некогда корабль из Африки далекой —
На рынок негров вез британец-капитан;
Бессильных жертв, как мух, давил удел жестокий,
И их десятками валили в океан.
Вот дело-то смекнув, стал капитан лукавить:
– Чего вы хнычете? не били вас давно!..
Постойте, – говорит, – вас надо позабавить:
Рабы! вот куклы вам – смотрите, как смешно.
 
 
Сейчас на палубе театр соорудили…
Известно: ширмочки и больше ничего.
Петрушку буйного бесчинствовать пустили —
А этот рассмешить способен хоть кого!
Ну, негры в первый раз спектаклем наслаждались.
Сначала хлопали глазами – мудрено!
Потом улыбочки на лицах показались…
Рабы! вот куклы вам – смотрите, как смешно.
 
 
Одну комедию играют куклы вечно:
К Петрушке будочник откуда ни явись,
Петрушка бить его, избил его, конечно,—
И страж спокойствия за ширмами повис.
Ну, тут уж черные до слез расхохотались
(Ведь смысл комедии понять немудрено).
Забыли, что навек с отечеством расстались…
Рабы! вот куклы вам – смотрите, как смешно.
 
 
Черт вызвал их любовь своею чернотою:
Глаза уставили и навострили слух;
Как взял Петрушку он, да как увлек с собою —
От наслаждения у негров замер дух.
Смеясь и радуясь, что хоть в пустой забаве
Над белым черному торжествовать дано,
Несчастные, в цепях, задумались о славе…
Рабы! вот куклы вам – смотрите, как смешно.
 
 
Так умный капитан смешил их всю дорогу,
Пока в Америку на рынок не привез
И там не продал их. Благодаренье богу,
Что дело обошлось без палок и без слез.
Я назвал баснею; теперь бы наставленье…
Да этой басни смысл понять немудрено…
Вы многим бы вещам хотели объясненья —
Довольно кукол с вас – смотрите, как смешно.
 

<1856>

 
В Париже, нищетой и роскошью богатом,
Жил некогда портной, мой бедный старый дед;
У деда в тысячу семьсот восьмидесятом
Году впервые я увидел белый свет.
Орфея колыбель моя не предвещала:
В ней не было цветов… Вбежав на детский крик,
Безмолвно отступил смутившийся старик:
Волшебница в руках меня держала…
          И усмиряло ласковое пенье
          Мой первый крик и первое смятенье.
 
 
В смущеньи дедушка спросил ее тогда:
«Скажи, какой удел ребенка в этом мире?»
Она в ответ ему: «Мой жезл над ним всегда.
Смотри: вот мальчиком он бегает в трактире,
Вот в типографии, в конторе он сидит…
Но, чу! Над ним удар проносится громовый
Еще в младенчестве… Он для борьбы суровой
Рожден… но бог его для родины хранит…»
          И усмиряло ласковое пенье
          Мой первый крик и первое смятенье.
 
 
«Но вот пришла пора: на лире наслажденья
Любовь и молодость он весело поет;
Под кровлю бедного он вносит примиренье,
Унынью богача забвенье он дает.
И вдруг погибло всё: свобода, слава, гений!
И песнь его звучит народною тоской…
Так в пристани рыбак рассказ своих крушений
Передает толпе, испуганной грозой…»
          И усмиряло ласковое пенье
          Мой первый крик и первое смятенье.
 
 
«Всё песни будет петь! Не много в этом толку! —
Сказал, задумавшись, мой дедушка-портной.—
Уж лучше день и ночь держать в руках иголку,
Чем без следа пропасть, как эхо, звук пустой…»
– «Но этот звук пустой – народное сознанье! —
В ответ волшебница. – Он будет петь грозу,
И нищий в хижине и сосланный в изгнанье
Над песнями прольют отрадную слезу…»
          И усмиряло ласковое пенье
          Мой первый крик и первое смятенье.
 
 
Вчера моей душой унынье овладело,
И вдруг глазам моим предстал знакомый лик.
«В твоем венке цветов не много уцелело,—
Сказала мне она, – ты сам теперь старик.
Как путнику мираж является в пустыне,
Так память о былом отрада стариков.
Смотри, твои друзья к тебе собрались ныне —
Ты не умрешь для них и будущих веков…»
          И усмиряло ласковое пенье
          Мой первый крик и первое смятенье.
 

<1857>