Текст книги "На Москву!"

Автор книги: Василий Авенариус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– А! Ты тоже, значит, из их братии? – заревел на него один из безумцев и увесистой палицей с такой силой хватил его по лбу, что носильщики не могли сдержать своей ноши.

Маруся с воплем накинулась на поверженного, чтобы своим телом защитить его от дальнейших истязаний. Но никому не было уже дела до нее и до ее мужа.

– Вперед на Лобное место! – раздалась команда, и ужасная процессия двинулась далее...

...На следующий только день, благодаря ледяным примочкам, беспрестанно накладываемым на голову, Курбский в первый раз открыл опять глаза. Лежал он на своей собственной постели, в доме Биркиных; у изголовья его стояли с озабоченными лицами Маруся и лекарь Бенский, а в ногах – Степан Маркович.

– Очнулся! – прошептала Маруся, и на ресницах ее проступили опять слезы – уже слезы радости. – Ты узнаешь меня, Миша?

Венский сделал ей знак, чтобы она отошла вон и не беспокоила больного расспросами, а сам приложил ладонь к его сердцу. (Взять его за пульс он не решался, чтобы не причинить напрасной боли его поврежденной руке).

Курбский точно не слышал даже вопроса жены и, вообще, не пришел еще в себя; взор его неопределенно блуждал кругом, пока не остановился, наконец, на лице врача.

– Это вы, Бенский? – прошептал больной. – Но отчего здесь так светло, будто от солнца?

– Оно и светит сюда, – отвечал Венский. – Вы, князь, ведь уже не в темнице, вы у себя дома. Вас освободили.

– Освободили? Так это не был сон?

– Нет, дорогой мой, нет, это не сон! – подхватила тут Маруся, быстро подходя к мужу. – Я с тобой, а вот и дядя Степан... Степан Маркович, в свою очередь, начал было выражать свое удовольствие, но Курбский едва взглянул на него, не выказал и особенной радости, что видит опять Марусю. Его занимала, казалось, одна только мысль.

– Так, стало быть, правда что царь Димитрий убит? – спросил он. – Да что же вы все молчите? Отвечайте!

Глаза его разгорелись лихорадочным огнем. Венский переглянулся с Марусей и ее дядей.

– Теперь, пожалуй, лучше уже не скрывать, – сказал он со вздохом. – Да, Димитрия уже нет на свете, также как и Басманова.

– Но как это все случилось?

– Рассказывать про эти ужасы меня уж увольте. Вот Степан Маркыч, может быть, расскажет.

– Да что тут много рассказывать? – отозвался Степан Маркович. – Басманов, слышно, до последнего издыхания защищал вход в царские покои, поколе Татищев не всадил ему нож в бок. Тут его сбросили с крыльца...

– А царь?

– Царь выскочил из окна во двор к своим стрельцам. Те его подняли (он свихнул себе ногу) и обещали не выдавать его боярам. Но тут подоспели сами бояре, стали всячески истязать его, чтобы признался, кто он есть такой, отколе родом. "Всем вам ведомо, – молвил он, – что я царь ваш, родной сын царя Ивана Васильевича. Спросите родительницу мою, инокиню Марфу". – "Она отрекается от тебя!" – крикнул Голицын и рубанул его по голове саблей. "Чего толковать с еретиком!" – крикнул Воейков и из пистоли уложил его на месте.

– Мне сказывали, что пристрелил его не Воейков, а Волуев, – вставил Бенский.

– Кто их ведает! Говорят разно. Одно верно, что его прикончили.

Наступило молчание. Курбский беззвучно шевелил губами, молясь про себя за упокой души усопшего, затем спросил опять вслух:

– А тело его, – где оно теперь?

– На Красной площади, – отвечал Биркин. – Нарядили их обоих, его да Басманова, скоморохами и положили самого на стол, а Басманова на скамейку у ног его: вместе-де грешили, так вместе пускай и лежат на общее позорище! И издеваются же над их бездушным прахом! Самому в рот сунули дудку: "Вдосталь, мол, поиграл для себя, поиграй-ка и для нас!"

– Вот благодарность народная! А покойному, что ни говори, благо народа было всего дороже... Степан Маркыч! Мой смертный час, чувствую, тоже близок. Исполни же ты мою последнюю просьбу.

– Приказывай, князь, что могу – все сделаю.

– Так выпроси его тело у бояр и схорони за городом...

Желание это Степаном Марковичем было в точности исполнено: выхлопотав себе требуемое разрешение, он в ночь на третьи сутки вывез тело Димитрия за город и закопал в поле. Но и там не нашло оно еще вечного успокоения: среди всевозможных смутных слухов ходивших в возбужденном народе, особенно упорно повторялась басня о том, будто бы на могиле еретика-самозванца в ночную пору видны адские огни, слышна бесовская музыка.

И вот, уже спустя неделю, могила его была вновь разрыта, истлевающее тело всенародно сожжено на костре, а пеплом его заряжена пушка. И, вместе с пороховым дымом, развеяло ветром прах венценосного несчастливца перед теми самыми воротами, в которые он менее года назад совершал свое торжественное вшествие в Москву...

Заключение

Рассказ наш окончен. Главный герой его, князь Михайло Курбский, правда, несмотря на тяжкие увечья, причиненные ему в застенке, не только пережил все Смутное время до воцарения рода Романовых, но дожил и до "тишайшего" царя Алексея Михайловича; тем не менее жизнь его была скорее уже прозябанием: он навсегда остался немощным калекой. Трое близких людей старались по возможности облегчить его жалкое существование: во-первых, разумеется, жена его, княгиня Марья Гордеевна, окружавшая своего, страдальца Мишу всякими удобствами и отстранявшая от него все мелочные заботы; потом безотлучный слуга, Петрусь, величавшийся уже Петром Елисеичем или и просто Елисеичем и никому не уступавший своей привилегии – возить его в катальном кресле; наконец, домашний врач Эразм Бенский, не устававший развлекать своего пациента шахматной игрой и беседами о "старых временах". Нередко, конечно, беседы эти вращались около безвременно погибшего царя Димитрия, которого Курбский не переставал жалеть. Называл он его, впрочем, обыкновенно не царем, а "своим царевичем". Когда Венский выразил ему как-то по этому поводу свое недоумение, Курбский, помолчав, отвечал, что полюбил он покойного еще в светлом образе царевича...

– И не пощадили себя потом из-за него, как бы из-за настоящего же царевича? – досказал Венский.

– Пожалуй, что и так.

– А как в царе вы в нем изверились? Да, чересчур уж высоко он залетел! Зато и упал тем ниже...

Говорить о бывшей царице Марине в доме Курбских вообще избегали, особенно с тех пор, что она не погнушалась признать своим мужем второго Лжедимитрия, "Тушинского вора". Но, спустя много лет, им пришлось снова вспомнить о ней и ее первом муже, когда забредший в Марусино слепец-гусляр пропел им былевую песнь "про вора Гришку-Расстрижку Отрепьева и про жену его, меньшую дочь Юрья пана Сендомирского, душеньку Маринку дочь Юрьевну". Много дней, недель и месяцев, как певец ушел уже из Марусина, а в ушах у супругов Курбских все еще звучали заключительные стихи новейшей былины народной:

"...Как тут Гришка-Расстрижка Отрепьев сын

Заглянул в окно косящато:

Обступила сила кругом вокруг,

Несметная сила с копьями.

Берет он книжку волшебную.

Волхвует Гришка Отрепьев сын,

Думает он умом своим царским:

"Поделаю крыльица дьявольски,

Улечу теперь я дьяволом".

Не поспел Гришка сделать крыльицев,

Навалила вся сила с копьями.

Видит Гришка беду неминучую,

Скоро скочит в окошко косящато –

Да о каменья убился до смерти.

Только-то Гришка царем бывал.

Только-то Гришка и царствовал!

А та душенька Маринка дочь Юрьевна

Обернулась из окошка сорокою, –

Только-то Маринку и видели!"

Впервые опубликовано: Санкт-Петербург: кн. маг. П. В. Луковникова, 1903.