Текст книги "Игра в людей"

Автор книги: Василий Кнежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

ЧАСТЬ 2

Глава 1

Я оставил телефон, попытался максимально расслабиться. Представил, как кровь останавливается, рана затягивается тонкой пленкой, а боль уходит. Я медленно вдохнул, выдохнул… стало чуть легче. Я вдохнул чуть глубже, представляя, как с каждой секундой становлюсь здоровее, а рана становятся мелкой царапиной. На выдохе от приступа боли я распахнул глаза и выгнулся дугой, чувствуя, что кровь потекла с удвоенной силой. У меня уже начались слуховые галлюцинации. Кажется, что над ухом уселся менестрель в смешном костюме и поет глупую песню.

Я напрягся, пытаясь сконцентрировать мутнеющее сознание. Музыка прекратилась, и я снова расслабился, представляя себя здоровым, сильным, вечным! Но вместо всех этих хороших вещей вернулась галлюцинация, а вместе с ней ощущение легкой дрожи в затылке. Вот я дурак, подумал я с усмешкой и поднял звонящий под головой мобильник.

– Алло?

– Ларион, я вспомнил хирурга, Станислава. Я с ним у тебя вместе тренировался. Ему лет сорок пять, с великолепной шевелюрой и привычкой прицокивать, когда волнуется. Если ты еще не нашел врача, то…

– Я понял. – Оборвал я Ивана. – Говори телефон.

– Сейчас продиктую.

– У меня только красные чернила под рукой, а ими пишут учительницы в школе. Присылай номер в сообщении. Ты очень меня выручишь.

Долго, очень долго. Я устал ждать, хотя умом понимаю, что до пищания пришедшего сообщения прошла всего пара минут.

Открыть, использовать номер, вызвать.

– Алло, Станислав?

Я услышал металлическое бряцанье и быстрый голос Станислава:

– Ларион Викторович, я уже собираюсь. Иван сказал, что дело срочное. Адрес у тебя тот же?

– Да, я у себя дома, дверь открыта, чем раньше зайдешь, тем лучше… больше вероятность спасти невинное дитя природы…

Говорить стало трудно, словно в горло вставили штырь. Я что-то просипел про то, что надо будет штопать мою собаку, и рука с телефоном упала за голову. Уже и тут сыро. Мозг стал подавать недвусмысленные сигналы в виде огромных цветных пятен на потолке, мол, неплохо было бы уснуть. С мозгом пришлось согласиться.

– Очнись, больная скотина!

Хоть я и рад до безумия это слышать, но раскрыл глаза с крайне недовольным видом. Пошевелил руками, они на месте. Живот куда-то делся. От убийственной боли осталось глухой воспоминание.

– Ты куда мой живот дел? – Я удивился слабине своего голоса.

Стаснислав нервно улыбнулся, жестко схватил мои руки и положил вдоль тела, приказав находиться в таком положении. Надо мной раздается цоканье языком. Я вспомнил эти серьезные глаза и аккуратно стриженую бородку, как у конкистадоров.

– Молчи. – Приказал Станислав, светя мне в лицо фонариком. – Я сделал местный наркоз и обеззаразил. Сейчас наложу швы, и будешь как новенький. Тебе повезло, что ранение не проникающее, что лезвие остановилось в брюшной стенке. Проникло бы дальше, был бы перетонит и смерть. Ты дьявольски везучий.

Я повернул голову, чтобы сглотнуть и увидел на полу кучу окровавленной ваты, сундук с инструментами и пузырьками. К его днищу подступила лужица крови, сверху ее уже затянула темная пленка. Станислав взвесил на ладони иголку с нитью, взял их щипцами. Поглядел на меня и сказал:

– Может быть больно, рана оче…

Конец фразы я не услышал. Вначале просто вырубился, но быстро вернулся в сознание и стал приказывать телу: жить, лечиться. Время опять понеслось мимо, я лишь чувствую прикосновения щипцов с иглой. Изредка слышится далекий голос Станислава. Один раз я очнулся настолько, что смог разглядеть колдующего надо мной хирурга. Лицо сосредоточено и в морщинах. Глаза смотрят в одну точку, на лбу испарина. Видение быстро исчезло за расплывающимися цветными кругами. Следующий раз я проснулся от нашатыря. Подо мной мягкое, видимо Станислав перенес меня на кровать. Рот не слушается, губы высохли и слиплись. Я разодрал губы и тихо позвал Станислава. Хирург появился надо мной, запаренный и с мешками под веками. Рукава рубашки закатаны, в правой ладони половая тряпка, бурая от крови.

– Ничего не говори. – Приказал Станислав. Я подчинился. – Сейчас пять утра, тебе необходимо спать. Я приберусь немного и останусь у тебя. Милицию, я так понял, вызывать не надо? Молчи-молчи, потом объяснишь, почему. Я тебе не судья. Как отмою от крови пол, прилягу в гостиной. Под кроватью я положил металлический поднос, рядом с твоей рукой лежат ложки. Станет плохо, скинь ложки на поднос, я услышу.

Станислав смотрит на меня с сожалением и молчаливым участием. Понимаю его, он привык видеть меня совсем другим. Я стиснул зубы и простонал. Станислав наклонился ко мне, вгляделся в измученное потное лицо. Он сказал:

– Постарайся уснуть. Сегодня пятница, я поеду утром на работу. После обеда отпущу клиентов и приеду к тебе. К тому времени ты будешь еще спать. Парень ты крепкий, поправишься быстро, а с моими заживляющими средствами даже моргнуть не успеешь, как будешь снова в строю. Спи. Пусть сон будет крепким и исцеляющим.

Мне показалось, что сейчас Станислав поцелует меня в лоб и подоткнет одеяло. Но хирург поднялся и ушел. Я хотел сказать ему вслед, насколько ему благодарен, но челюсти отказались разжиматься. Тело ощущается как ода большая опухоль. Не двигается, только раздувается больше и больше. Скоро – бам! – и нет меня, только ошметки по комнате.

Против предположения Станислава, я проснулся ранним утром. Проснулся оттого, что очень захотелось умереть. Умереть лежа на кровати не получилось, а встать нет сил. Чувство невыносимое и прегадостное. Я попытался войти в комнату соблазнителя, чтобы царящее там чувство эйфории убило боль. Но не получилось.

Перед глазами встал потолок и настойчиво пытается завести со мной диалог. Я стал отнекиваться и махать на него воображаемыми руками. Потолок обиделся и отвернулся. От яркого солнечного света у меня закружилась голова, и я ненадолго вырубился. Когда пришел в сознание то увидел, что потолок наплакался о моей грубости стенам. Одна стена при этом говорит визгливо высоким голосом, который донимает даже под одеялом.

Обдумывание способа умереть, не вставая с кровати, привело меня в отчаяние. А тут еще говорливые стены и ропщущий потолок.

– Молчать! – Насколько мог сильно, рыкнул я на них. Получилось ужасно, я испугался собственного голоса и добавил вежливо. – Пожалуйста, говорите на полтона ниже.

В ответ на мою просьбу полоток лег на стены таким образом, что сложилось неприятное ощущение, что эта компания дружно послала меня пешим эротическим маршрутом.

– Идите сами на… к черту на куличи. Когда я вам нужен, то и поштукатурь и покрась. А как заболел, вы вот что мне показываете.

Утро потянулось в горячем бреду. Судя по тому, что Станислав уехал и никого не прислал приглядывать, я здоровее, чем думал. Наверно, мне со страху показалось, что крови вытекло много. Я изворочался, ожидая Станислава. Я попросил часы идти скорее, но они равнодушно тикают, им нет дела ни до кого. Как римский закон, суров и несправедлив, но обязателен к применению. Один раз в забытьи я двинул рукой и скинул сигнальные ложки. По ушам как серпом прошлись, звон стоял часа полтора.

Станислав приехал к половине третьего, может к пяти. Глядя на меня, Станислав долго хмурился и молчал. Он тронул рану, и я взвыл от боли, едва его пальцы коснулись пораженной области.

Станислав покормил меня кашей и соком. После дал какие-то таблетки. Я вяло поотпирался от пилюль, но хирург с силой запихнул их в мою глотку. Заполировали это дело теплой водой, от которой мне стало не по себе. Тошнить Станислав категорически запретил, сказал, что швы разойдутся. По хорошему, надо мне отлежаться неделю-другую недвижно.

– До двадцать четвертого я должен доучить Гоша. – Сказал я.

– Учить будешь по телефону.

– Нельзя по телефону обучить, как и накормить по интернету.

Станислав жестом велел замолчать, чему я обрадовался. Каждое слово отзывалось резью в боку. Немного передохнув, я не стерпел и спросил:

– Почему больно мне, а лицо страдальческое у тебя?

– За себя никогда не переживаешь, всегда за других. Человеку кажется, что он адекватно может оценить свое состояние. Поэтому многие умники вскакивают с койки раньше положенного. Случается рецидив, и их привозят ко мне заплаканные родственники. Но ты, надеюсь, благоразумный?

Я отрицательно покачал головой. Станислав сказал:

– Это меня и беспокоит. Кому можно позвонить, чтобы за тобой присмотрели?

– Я буду здоров через пару дней, нужны тишина и покой. И еда, чем больше, тем лучше.

Хмурое лицо Станислава тронула теплая улыбка. Он сходил на кухню, принес на огромном блюде, где только нашел такое, нарезанные фрукты. Поставил на столик рядом с кроватью.

– Отдыхай, я зайду завтра. Если что срочное, звони без промедления. Не знал бы я, какой ты упертый, прислал бы сиделку. Подбери челюсть, ей под шестьдесят.

– Она хоть сексуальная?

– Для любителей женщин с девятым размером отвисших грудей – да.

Я скривил лицо. Мне стало страшно за свои аккуратные резные стулья. Они развалятся от страха, едва та войдет в дом.

– Тогда не надо. Я извращенец, но даже для меня слишком.

Как ушел Станислав, я не заметил. Жизнь предстала передо мной как смена включения и выключения. Между ними простерлась кошмарная тьма, каждый раз погружаясь в которую боишься, что она будет длиться чуть меньше вечности, но чуть больше моей жизни.

Очередной раз я вынырнул из темноты из-за звонка сотового. Со стороны улицы в комнату пробивается бледный фонарный свет, доносятся звуки дальней трассы. Никого не хочется слышать. Но звонок требовательный. Разбить телефон сил нет. Я медленно взял его, поднес к уху.

– Здравствуй, Ларион! Я тебе писал сообщения, но ты не отвечаешь. Можешь говорить?

– Гош, я говорить сейчас не могу. Чего хотел?

Такое положение дел, когда одновременно и разрешают, и нет, поставило студента в тупик. Он заговорил с паузами:

– Я хочу зайти к тебе.

– Ко мне сейчас нельзя. Тут творится такое…словом, тебе еще рано это видеть. Как на картинах сумасшедших, только уши поменьше. Но ты позвонил вовремя, у меня есть для тебя задание. Ты ведь уже умеешь с девушками знакомиться?

– Уже да.

– Уверенней! – Я почувствовал, что вхожу в комнату тренера и что организм мой не так болен, как прикидывается. Силы есть, и много. Нет! Нельзя туда входить. Я насколько можно четко представил себе свое внутреннее пространство, вот я стою, передо мной комнаты с надписями. На дверь каждой я повесил замок. Силы тут же стали покидать меня. Слабнущим голосом я сказал: – Возьми блокнот, ручку. Туда будешь записывать телефоны. Тебе нужно за минимальное время набрать сто женских номеров. Минимальное это два часа. Управишься, будешь молодец. Я позвоню завтра узнать. А сейчас быстро скажи мне, как будешь действовать и вперед.

– Хорошо…. – Гош начал загибать пальцы. – Вхожу в комнату соблазнителя. Подхожу в людном месте к девушкам и знакомлюсь. А, перед тем как подойду, скажу про себя "супер!" Вступаю с девушкой в контакт, выкладываю идею знакомства, беру телефон и тут же иду к следующей. Но сто номеров это много. Не всякая даст, хорошо, если одна из двух!

– Относись к этому не как к заданию, а как к своему личному росту. Если сделаешь, то поднимешься на ступень выше. И радуйся, если свой номер даст одна из пяти! Чем больше подходов сделаешь, тем сильнее разовьешься. Все, пока.

Я нажал кнопку отбоя на телефоне. Видимо, попал не на ту, потому что из динамика продолжает доноситься голос Гоша. Застонав, я провел слабеющими пальцами по всей клавиатуре. Куда-нибудь да попаду. Попал. Телефон пикнул и выключился.

Я устал лежать на спине и перевернулся на живот. От проснувшейся боли в боку, отдающей тугими волнами по всему животу вплоть до грудной клетки, я едва не родил. Проклиная свое учительство, я всерьез задумался бросить все: Гоша, Москву, работу. Уехать в глушь. Но Арнольд Николаевич так просто меня не отпустит. Может, он и подослал Константина. Все может быть.

Меня пронзило ощущение опасности, близкое к паранойе. Что если Константин придет сюда? Он меня стерег долгое время, значит, знает, где я живу. Если так, ему ничего не стоит прийти сюда и добить. Может, он опасается, что я подал на него в розыск. В таком случае он затаится и будет ждать. В любом случае, новая встреча с ним обязательно произойдет, и не сулит мне ничего хорошего. Мир не случайно нас столкнул, и то, на что напоролся Константин, очень важно и для меня. Еще одна загадка к вороху вопросов.

Я схватился за волосы, пытаясь вместе с ними выдрать из головы события вчерашнего вечера.

– Хватит об этом думать! Я сильнее его!

Боль напомнила, что это не так. Он сильнее. Смог бы я так холодно выследить и убить человека? Нет. Я бы изнасиловал его морально, но бить не стал, тем более ножом. Несмотря на знакомство с Кедром, я так и остался хиляком и пацифистом. А Константин крепок и очень. Глаза у него хоть и привлекательные, но цепкие. Он готов напасть и готов к нападению.

От дум стало трудно дышать. Я перевернулся с живота снова на спину, но духота не ушла. Сколько я тут лежу? Выдышал все что можно, воздух как в шахте. Надо проветрить. До окна в здоровом состоянии два прыжка, а сейчас словно пропасть.

Я расслабил пресс, поднялся исключительно на руках. Дышу осторожно. Рывком свесил ноги с кровати. На глаза накатила волна темноты. Стук часов на кухне стал невыносимым. Еще и сердце проснулось, колотится как умалишенное. Я попытался встать, но ноги задрожали, и я снова опустился на задницу.

Я поднял голову и зарычал. Пальцы сами собой сложились в кулаки. Я встал, как зомби дошел до окна. Дернул ручку вниз, потянул на себя. С улицы пахнуло вечерней прохладой. Запахло озоном. Видимо пока я спал, прошел дождь, а то и гроза. Комната наполнилась свежестью. Я постоял с минуту на сквозняке, вдыхая аромат свежей улицы. Сколь благостны эти запахи мокрого кирпича, асфальта, цветов с балкона ниже и зеленых листьев! От глубокого вдоха в груди что-то затрещало.

– Вот так хорошо.

Я повернулся к кровати и рухнул на нее. Тела не чувствую, но кому оно к черту нужно. Такое слабое.

Глава 2

С шести утра, не в силах спать, я встал учиться играть на гитаре. Тут же обозначил внутри себя комнату «гитарист». Я рассудил, что пока гитарист во мне не поймет свою от меня самостоятельность, я могу им пользоваться и качать силы. Получилось. От взятия самых простых аккордов я почувствовал жар во всем теле.

В восемь утра приехал Станислав. Я ходил по квартире и напряженно думал. Станислав посмотрел на меня, как полицейский на анархиста. О, сейчас начнется. Станислав пригладит свою бороду, зацокает и будет поучать негодного больного, как правильно лечиться. Интересно, он сам бывал когда-нибудь ранен?

– Чаю? – Извиняющимся тоном сказал я.

Станислав меня не услышал. Он заговорил зловещим шепотом:

– Тебя хотели убить, и убили бы! По чистой случайности Иван вспомнил, что ты боишься собак и догадался, что хирург нужен тебе. Ты понимаешь, что твое самолюбие могло тебя угробить? Ты играешь с жизнью. Твое воспитание негодных девочек может оставить дурной след. Не удивлюсь, если одна из красавиц сказала своему поклоннику "фас!" и показала твое фото.

Меня передернуло. В боку раздалась острая боль, лицо скривилось. Моя проекция из комнаты соблазнителя загрохотала дверью.

Станислав поставил чашку кофе рядом, протянул руки ко мне. Я отстранил их, сделал пару вдохов.

– Станислав, это был просто пьяница.

Он обвел меня взглядом, полным укоризны и сочувствия. От его глаз не скрылось ни моя боль, ни то, что я при дыхании припадаю на правый бок. Мой взгляд в такие мгновения расфокусирован и бессмысленен.

– Поступай, как хочешь. Завтра воскресение, я еду на операцию к одному чиновнику из Думы, буду занят. Продержись до понедельника, я заеду с утра или вечером. Если ты такой бодрячок, сменю повязку и готово. Но если швы разойдутся или пойдет нагноение, я тебя сам убью.

– Хорошо. – Моментально согласился я.

Станислав уехал, оставив стерильный запах больницы с привкусом кислой крови. После его ухода я рухнул со стула на кровать и лежал на спине минут двадцать. Кофе взбудоражил, хочется действия, но сил едва хватает на дыхание и сердцебиение.

Не помню, как очутился над раковиной. Меня стошнило. Кишечник дергается как старый двигатель, с губ свисает едкая желчь. Последний раз я ел наверно года назад.

Я врубил воду на полную, омыл раковину. Прополоскал рот и почистил зубы. Держась за бок, доплелся до кровати в своей комнате и повалился в позу молящегося буддиста. Зазвонил брошенный рядом с кроватью телефон. Гош. Я лег на спину, взял трубку и сразу же спросил про дело, потому что чувствовал что скоро вырублюсь.

– Ты задание выполнил?

– Об этом я и хотел поговорить…

Меня окатила волна досады. Если он не справился с таким простым заданием, то все пропало. Конечно, с самого начала предприятие пахло дерьмецом. Желчь подкатила к горлу. Я спросил:

– Сколько ты телефонов набрал? Десяток хоть есть?

– Сто девятнадцать! – Я подскочил от бодрости его голоса. – Я первый час стоял как пень и думал, как бы слинять, и как буду перед тобой оправдываться. Но тут увидел девушку невероятной красоты и меня просто втянуло в комнату соблазнителя. Я вспомнил все, что ты мне рассказывал, я стал другим человеком, слегка навеселе. Мне стало плевать на то, что обо мне подумают и на свою репутацию серьезного человека. Мне захотелось играться, и я за три часа работал, обежал всю площадь и два района в придачу. Алло? Ларион, ты меня слушаешь? Я бы хотел к тебе приехать, столько впечатлений!

– Молодец. – Сказал я. – Ты сильно поднял мне настроение. Я сейчас не очень здоров, даже улыбаться больно. Перезвони…попозже.

Воскресение до трех часов дня валялся без сил. За окнами шел дождь. Мой живот болел и требовал еды, мне даже показалось, что через швы сочится взбунтовавшийся желудочный сок. Пришлось подняться с кровати. Я доплелся до кухни, закинул пельмени в кастрюлю. Ел без особого аппетита. Зато ананасовый сок пошел хорошо, а фрукты заботливого Станислава я умял за милую душу.

Голова кружится как цирковой шар, в боку режет. Силы пошли на убыль, вернулась тошнота. Я тут погрузился в сон. Это был бред. Цветные круги, треугольники и квадраты. Я прыгал по ним. Встретилось лицо Асты. Много ее лиц всяких размеров, на каждом запечатлена какая-нибудь эмоция. Все кружится и лица тоже. Я как будто попал в громадный калейдоскоп, который кто-то вертит.

От этого ужаса меня избавил звонок по домофону. Первым делом я глянул на часы. Почти пять вечера. Голова горячая. Я лежу с открытыми глазами. Домофон гудит и гудит, зараза. Открывать не хочется. Несмотря на мое желание, звонки не прекратились. Я собрал силы и доплелся до трубки.

– Кто там?

– Лена.

Вот сюрприз. Я нажал кнопку размагничивания подъездной двери. Открыл дверь в квартиру. Не в силах стоять на ногах, я пошел на кровать. Взял подушку, приставил ее к стене. Прислонился спиной к подушке, ноги и руки распластались сами собой. Голова тут же безвольно свалилась на грудь.

Лена вошла осторожно, дышит так, словно от ее неосторожного дыхания может оборваться моя жизнь. Вошла в мою комнату, села рядом. Глаза большие и непривычно печальные. Волосы растрепаны, словно она долго сидела, схватившись за голову, и думала, думала… Я захотел обнять ее и сказать что все хорошо, но едва поднял руки, как скривился. Лена наклонилась, обняла меня за голову и сказала что-то так тихо, что я попросил повторить.

– Двигайся медленнее. – Сказала она и испугалась своего громкого голоса.

– Я хоть и слаб, но от ора не свалюсь. Зачем пришла?

Она отшатнулась от меня. Может, я и сгрубил, но настроение не оладушки выпекать.

– Мне Ярослав сказал, что у тебя неприятности…

– А он откуда знает? Чего сам не пришел?

– Ему позвонил Станислав, твой врач. Пациент ты буйный и своевольный, глаз за тобой нужен. И заботливая рука. Но при этом просил не ехать к тебе. Позвонил просто чтобы я была в курсе. Я наорала на Ярослава, потому что он сам не приехал, хотя ты для него губишь себя с Эльвирой.

Я вскинул брови, выпрямился. Ярослав не любит, когда на него орут. С Леной они общаются в основном через меня. Зла он на нее держать не будет, но и на обед не пригласит.

Лена увидела недобрую перемену в моем лице и сказала:

– Прости меня. Я сказала ему, чтобы он срочно поехал к тебе, а я на работе, как закончу и сразу к тебе. Дело сегодня важное, контракт… но уже ладно. Он сказал, что если ты не попросил помощи, то дело нормальное, жить можешь. Я вспылила и сказала, что он слишком черствый… Он сказал, что если ребенок упал и поранил коленку, не надо сразу бежать и кудахтать возле него. И что ни он, ни я тебе не мама. А я…сорвалась и бегом сюда. Купила по дороге йогурт и шоколад, мазь заживляющую.

Я, кривясь, забрался на локтях выше на подушку. Затылок уперся в стену.

– Как твой контракт? По воскресеньям обычно заключаются самые важные сделки.

– Без меня подпишут. – Она отвела взгляд. – Извинюсь, улажу формальности…. Надеюсь, не понизят.

– Такого специалиста, как ты? Контракт большой?

– Да… – Она сложила губы трубочкой и поморщилась. – Лучше скажи, как твоя рана?

До меня наконец-то дошло, как она назвала мое дело с Элей. Я сорвался:

– Зачем ты приехала? Тебе работать надо, а ты ушла. Мне помогать не надо, а ты здесь.

Не знаю, от чего стало тошней, от слез у нее на глазах или от боли. В боку жжет нещадно, теперь еще и в груди стонет. Я потребовал у нее телефон.

– Кому звонить собрался? – Спросила она. Вслед за телефоном из сумки вылезли йогурты, какая-то мазь в зеленой бутылке. Или в черной, от темноты перед глазами не вижу. Лена огляделась в поисках ложки. – Я мазь на столик поставлю, а ложку на кухне взять, будешь сейчас кушать?

Я сжалился. Расцепил зубы и сказал:

– Ложку маленькую… в раковине лежит, сполосни водой. А мазь выкини, или тебя саму измажу.

Лена закивала. Она повертела бутылкой на ладони, и пока я набирал номер, незаметно поставила на столик возле кровати. Осторожно поднялась и на цыпочках пошла на кухню, там загремела посудой.

– Алло, Ярослав? – Я приложил ленин телефон к уху. – Это я. Да, тоже рад тебя слышать.

– Лена у тебя?

– Как ты угадал? Помнишь, как-то давно я вас познакомил? Отлично. А помнишь, я отвел тебя в сторонку и что сказал? Что эта девушка на моем особом счету, что ее нельзя использовать в своих целях.

– Помню, а к чему это?

– К тому, что нехрен строить из себя невинность. Ты знал, что я не люблю сюсюканье с собой, что мне это напоминает мою мать, которая сюсюкалась в те минуты, когда не ругала! Попросить помощи у меня самого язык не отвалится. Если хотел приехать, так пилил бы сюда сам, зачем других посылать?

– Тебе это нужно. Чего кипятишься?

– А то, что Лена с важной встречи убежала! Что сидит тут и плачет, а у меня весь бок рвет. И все потому, что ты такой хороший и весь из себя заботливый!

Я услышал на той стороне гневное сопение. Пусть злится, пусть. Ему полезно, не будет в следующий раз лезть, куда не просят.

– Ты заблуждаешься, Ларион. Я Лене просто сказал…

– Да что ты?! Просто сказал? Вот друзья у меня, я вам поражаюсь! Один вечно знает, как мне жить и что мне делать. Другая сюсюкается как с малышом, нашлась мамаша!

– Что ты там мелешь? – Заорал в трубку Слава. – Остановись, пока не поздно. А как горячка сойдет, поговорим.

В трубке раздались гудки. Я выругался, кинул телефон на кровать, он спружинил и упал на пол. Экран погас. Я зажал обеими ладонями бок, как будто это могло хоть как-то облегчить боль. Перед глазами пылает. Я зажмурился, чтобы не заорать. По всему телу выступил пот, рубашка прилипла к коже, на груди чешется.

– Идиоты… – Сорвалось с моих губ. – Какие же вы бараны.

В дверном проеме стоит бледная Лена. Волосы упали на лицо и кое-как скрывают заплаканные глаза. Нос красный, нижняя губа закушена.

– Я йогурт принесла. – Всхлипывая, сказала Лена. Она с трудом подняла руки, чтобы показать ложку и стаканчик. Качнулась, чтобы подойти, но так и осталась стоять.

– Садись. – Сказал я. Лена тут же оказалась рядом. Зачерпнула ложкой фиолетовую массу и бережно понесла к моему рту. Я сказал: – Сама ешь. Ты измоталась, а я не хочу.

Лена посмотрела жалостливо и печально. Ее волосы упали мои на плечи и грудь, я отодвинул их, чтобы не лезли в еду. Черт возьми. Сгрызли мы на двоих проклятый йогурт. И шоколадку. Лена смотрит на меня большими довольными глазами. Слезы подсохли, но ее лицо по-прежнему хлористое. От ее тела потянуло теплом, как от разгорающегося костра, когда огонек теплится внутри и осторожно кусает еще беззубым ртом окружающие хворостинки. Мы договорились с Леной еще тогда, семь лет назад, что будем общаться без манипуляций, что будем дружить. Но ее постоянно тянет быть для меня матерью: ругать если она считает, что я поступаю неверно, или хвалить, когда я делаю приемлимые для нее дела. Вот и сейчас она прилетела.

Я достал вторую подушку, прислонил к стене рядом с собой. Лена с радостью приняла приглашение присесть, но вначале подобрала пустую упаковку йогурта и ложку. Сходила на кухню, оттуда долго слышался шум воды и лязг посуды. Лена вернулась с порозовевшим лицом и горячими руками, от которых пахнет легким лимоном.

– Спасибо. – Сказал я. – Кто-то должен был помыть посуду.

– Там ее была целая гора! Уже в плесени. – Лена шутливо изобразила гору немытой посуды, от которой пристывшую еду разве что не долотом отбивать. – А тебе не мешает побриться.

Я что-то прошептал, сам не слыша, что. В голове зашлись медленным танцем разноцветные круги. Я через силу открыл глаза, но не успели они привыкнуть к темноте, как закрылись снова. Я почувствовал, как на лоб мне легла прохладная тряпка. Она быстро нагрелась и стала жечь, я попытался смахнуть ее, но рука бессильно упала на грудь. Лена аккуратно взяла руку за мое запястье и положила ее вдоль тела. Тряпка появлялась на моем лбу несколько раз, забирая нездоровый жар. Мне показалось, что на улице наступила глубокая ночь, но это все занавешенные шторы. Не должно быть много времени, максимум восемь вечера. Когда я очнулся в очередной раз, то обнаружил свою голову у Лены на груди, обхваченную нежными руками. Тоненькие пальчики скользят по моим волосам. Видимо, Лена переоделась в мою футболку, потому что жесткого лифчика не чувствую. Грудь тихо вздымается, мягкая и теплая. Если прислушаться, то станет слышно легкое постукивание мощного сердца.

– Ты волшебная… – Сказал я, едва разлепляя губы. – Рядом с тобой у меня затихает боль. Любая. Если на душе гадко, то как-то сглаживается. Как чернила растворяются в океане кристальной воды. Интересно, в какую Игру ты играешь, что приобрела такое умение?

Я обнял Лену за талию. Она улыбнулась и задышала глубже, чаще. К груди ее прилила кровь, она погорячела и поплотнела.

Лена сказала:

– Когда тебе больно я чувствую, как будто больно мне. Словно это я, а не ты попала в капкан. Наверно, глупо… Пожалуйста, не смотри на меня так. И не философствуй. Ты можешь сейчас сказать, что я твоей жизнью живу, но это не так. Я сама по себе, ты сам по себе. Ты чего-нибудь хочешь?

Я вжался в ее груди.

– Молока.

– Я видела пакет в холодильнике. Хотела тебе подогреть, но оно скислось. Хочешь, схожу в магазин?

Я вздохнул. Лена совсем не понимает сейчас иносказаний. Я сказал:

– Что-то перехотелось. Сходи на кухню за вином. Возьми красное, в самом левом шкафу, сверху.

– А тебе вино можно?

– Можно. А ты можешь сходить на кухню так, чтобы твоя грудь здесь осталась? Такая мягкая и теплая…

Лена улыбнулась. Как драгоценную вазу она переложила мою голову на подушку. Да, она одела белую футболку с фиолетовыми каракулями на груди. Футболка висит на ней, как балахон.

– Юморишь, это хорошо. – Она поцеловала меня в лоб. Послышались шаги босых ног и голос, уже с кухни:

– Не вижу красного. Есть бутылка белого и шоколадка.

– Тащи. Бокалы помыла?

– Помыла. – Она пришла и села рядом. – Кстати, недавно Гош ко мне заезжал, помогал с компьютером, но на самом деле проверял: может меня затащить в постель или нет. Он душка, не успел сесть за монитор, уже все наладил.

– Как он?

– Хорош. Но боится меня, как огня. Я увидела, как он пялится на мою попу. Ты хорошо поработал: вместо того, чтобы отвернуться и извиниться, как нормальный парень, он покраснел, но пялиться продолжил. О тебе говорил с опасением. Такое чувство, что он тебя боится, или того, чем вы с ним занимаетесь…

Я спросил у Лены, какое число, и вычислил, что до финала обучения Гоша осталось чуть более двух недель. Где выкраивать время… Если бы можно было бросить этот спор с боссом. Почему я тогда не согласился на его предложение о мире?!

Вино пили медленно. Я растянулся в глупой улыбке. Очень скоро и белое вино показалось не таким плохим. Жаль, нет сливового, единственная вещь в этом доме, которая быстро не задерживается.

– Можно я у тебя останусь? С утра приготовлю завтрак и уйду.

– Мне одному проще будет залечиваться.

– Одному всегда проще… но я не могу тебя сейчас оставить. Братишка ты мой…

Я почувствовал себя щенком, которого треплют за щеки и целуют в нос. Еле отбрыкался от Лены. Договорились, что она может остаться, но с утра быстрей к себе. Спали мы в разных кроватях, но у меня было такое ощущение, что ночью она пришла и легла рядом. Не спала, а смотрела на меня и что-то шептала. Желание посмотреть на нее было нестерпимое, но я струсил и не смог открыть глаза. Под утро снился бешеный бег по оранжевым квадратам, увертывание от огромных синих треугольников. Красноголовые гусеницы сказали вместе со мной, одну из них задел синий треугольник и она разлетелась кишками по всему сну. Я очнулся, вскочил и тут же схватился за бок. Через футболку проступили пятна крови. Я окликнул Лену, но ее уже не было. Может, мне все привиделось, и она не приходила? Нет, на столике мазь. Бокалы и пустая бутылка убраны. Я с пятой попытки встал, доковылял до туалета. Заглянул в комнату для гостей, там кровать заправлена. Кое-как я перебрался на кухню. Посуда помыта. Невиданное дело, тарелки расставлены в шкафу по возрастанию. На столе я обнаружил молоко и целую кастрюлю салата. И записка. На ней ничего не было написано, но пахло Лениными духами, свежий пряный аромат.

Я вспомнил, как лежал и нее на груди и едва не визжал от боли. Как она что-то говорила, как пили вино. Мне показалось, что в квартире от Лены остался сладчайший аромат удивительной человечности, скрытый от всех других. Я едва не прослезился Захотелось, чтобы она сейчас была рядом, вот я дурак, зачем отправил поутру. Но когда я поел и взял в руки сотовый, то вместо теплейших слов, что просятся из сердца, напечатал "салат был восхитителен!" Отправил. В раздумье дожидался ответа минут двадцать. Лена ответила "спасибо" и добавила, чтоб я скорее поправлялся.