Текст книги "Игра в людей"

Автор книги: Василий Кнежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2

…Я брел по улице в случайном направлении, подставляя лицо и шею послеобеденному солнцу. Кто-то может со мной поспорить, что такого направления нет, но я отвечу что есть. По нему ушли те герои, которые стали не нужны стране в мирное время. По нему ушел мой отец.

Злость хлещет через край, душит как петля. Я зашел в одинокий дворик, отгороженный от дороги плотным строем домов. Люди. Секты. Ради чего? Еще одна миссия, еще одно поражение. К черту это.

В дворике возле детской площадки стоят парни, жмут девчонок. Разодеты в черную кожу с заклепками, из цветов их волос можно собрать три набора для радуги. Я сделал гневное замечание одному из парней, чтобы бутылку выбросил в мусорку. Слово за слово, мы сцепились в перепалку, на выручку к рокеру подоспели друзья. У одного из них мелькнул в ладони нож. Меня обдало холодом. Я развернулся и побежал. Хорошо, что не стали преследовать. Через сотню метров в боку закололо, и появилась одышка.

Надо выплеснуть этот гнев. Пусть с гневом уйдет тот, внутри меня. Соблазнитель уже отправился в черную бездну, теперь очередь смутьяна.

Давно я не видел свою мать, но сейчас это будет как никогда кстати. Я отправился к вокзалу и не заметил, как оказался в вагоне. Колеса стучат, электричка идет. Негромкая брань в конце вагона и скудный желтый свет. Меня, вконец вымотанного, сморило. Ехать почти полтора часа, я завел будильник, чтобы не проехать свою станцию, и уснул.

– Дорогие пассажиры, друзья! – Я очнулся. В проходе вагона стоит толстая женщина лет шестидесяти. – Я обращаюсь к вам от приюта бездомных кошечек и собачек. На улице лето, повсюду бросают питомцев. Приют у нас общественный, поэтому прошу у вас, кто сколько может, подайте на корм животным. Вы также можете взять у нас кошечку или щеночка. Кто решится, мы сейчас обменяемся контактами и созвонимся. В следующий раз будете ехать в электричке, и я вам отдам котеночка или щеночка.

Она покатилась по вагону, к ней потянулись руки с деньгами.

– Спасибо, спасибочки большое. – Женщина по карманам рассовывает десятки и полтинники опухшими от жира пальцами. – Кто котеночка желает? Сегодня остался последний.

Злость жжет грудь, тянет огромной вязкой каплей. Эта бабень мне жутко не понравилась, мне захотелось сделать ей больно. Несложно догадаться, что не вырученные деньги она кормит не худющих котят, а свою жирную задницу.

Но я уже решил, на кого сорвусь. Однако котенка я захотел выручить, не в силах смотреть на то, в каких он сейчас алчных руках. Какой бы сволочью ни была моя мать, зверей она любит и котенка выкормить сможет.

На моей станции вышла практически вся электричка. Я обнаружил себя среди огромной толпы. Уставшие от работы и поездки люди быстро растасовались по такси. Кто-то ушел пешком, большая часть народу двинулась к остановке, что виднеется через дорогу. Я остался один. В футболке, хоть и с рукавами, стало прохладно. Я заглянул к себе за пазуху.

– Скоро тебя с такой женщиной познакомлю, у тебя глаза вывалятся. – Котенок удивленно поднял голову, раздалось мяуканье. На привокзальной улице стоит такое безмолвие, что едва слышное голодное мяуканье котенка может сотворить эхо. Я прислушался ради интереса, но эха нет.

Я набрал в грудь воздуха и крикнул. Эхо отразилось от вокзала, коробок домов по обеим сторонам площади. От крика котенок попытался зарыться головой в мой живот. От толчков комочка белого пуха я засмеялся. Он беззащитный и жалкий. Не потому ли я его взял, что сам трясусь как лист и нуждаюсь хоть в чьем-нибудь обществе?

Я повернулся спиной к вокзалу, миновал пустую дорогу. Впереди зияет пещерами недостроенный кинотеатр, слева небольшая аллея из клена и каштана. Тропинка аллеи выложена плиткой, идет мимо центральной городской площади к Ленинградскому шоссе. Возле кинотеатра стоят дорожные часы с подсветкой. Десять минут одиннадцатого. Самое время для молодежи, но на площади одна-две компании. То ли в городе снова эпидемия кишечной палочки, то ли наконец-то открылся ночной клуб и все повалили туда.

Подземный переход через шоссе встретил меня болезненным желтым освещением. Я пробежал его, выскочил на ступеньки и ринулся вверх. Не люблю переходы. Люблю мосты, что в принципе одно и то же, только мосты на свежем воздухе, с видом на воду и не воняют.

Раз уж я приехал в родной город, то решил пойти через школу. На школьном дворике пусто. Я думал, что нагрянет ностальгия, это хоть немного отвлечет от злости на Влада. Ничего подобного не случилось. Из-за кустов вокруг школьного стадиона выбежала собака. Большая, буро-коричневая. Собачник непременно назвал бы породу, а мне что овчарка, что бульдог. Одна хрень, только уши короткие, а морда битая.

Собака пробежала мимо спортивных снарядов и ямы с песком, что-то разнюхала. Повела носом по воздуху в мою сторону и со счастливо высунутым языком бросилась ко мне. Я остановился. Взглядом стал искать хозяина этой собаки, нельзя вот так отпускать большого пса на школьной территории! Вдруг играют с мячом дети, прокусит ведь. Хорошо если мяч, а то и на детей взрыкнуться может.

Пес остановился в метре от меня. Посмотрел прямо на живот и гавкнул. Я почувствовал, как у меня за пазухой заскреблось и сжалось. Вот ведь псина, кошку унюхала.

– Кыш отсюда!

Я пошел от собаки по дуге, рыская глазами по тому месту, откуда она прибежала. Чертова собачника нигде нет. Собака потрусила за мной, дыша ртом. У меня за пазухой мяукнуло. Пес остановился и зарычал на низких нотах. Я прибавил шагу, пока эта тварь не стала кидаться. Но пес обогнал меня, залаял.

– Брысь! К одной собаке еду, так облаяла другая. Убью!

Мои угрозы прошли мимо собачьих ушей. Она подбежала вплотную и попыталась дотянуться мордой до котенка. Я встал на цыпочки и отвернулся. Тогда собака запрыгнула на меня передними ногами, продолжая неистово лаять.

С другой стороны стадиона, где ограда из кустов повыше и погуще, от темноты отделился человек. Он пошел к нам, беззаботно крутя поводком. Я оттолкнул собаку рукой. Крикнул ему:

– Уберите вашу собаку! У меня здесь котенок!

В ответ прозвучало со смехом:

– Не бойтесь, он не укусит. Рэкс, ко мне!

Рэкс забил на хозяина огромный собачий болт. Со щек от лая свисают метровые слюни. Прыжки на меня стали агрессивнее, он заклацал зубами. Я заорал:

– Убери собаку, ублюдок!

– Ты не очень-то вопи, я-то сейчас подойду. Собака мирная, ее нечего бояться. Рэкс, ко мне! Ко мне говорю!

Нихрена себе игры! Я готов был свернуть этому собачнику шею, а собаку затолкать ему в задницу. Собачник перешел половину поля до меня, пока на его жирных ножках доковыляешь до расшалившегося пса, от моего котенка точно откусят кусочек.

Я обеими руками прижал котенка, защищая от нападок. Джинсы на бедрах стали серыми от собачьих лап, а предплечья покрылись липкой слюной. Я огляделся под ногами. Где-нибудь должна быть палка. Когда я школьником был, дня не мог прожить без шатания с палкой.

От отчаяния и недоступности цели пес разозлился. Прыгать перестал, отошел на несколько шагов. В глазах появились проблески хищной волчьего начала. Я повернулся назад и увидел длинный ряд скамеек. Помню, как на них переодевался на физкультуре. Ну, это в первых классах, а как стал старше, мы с друзьями глушили там пиво и не слишком заботились о выносе мусора за пределы школы. В несколько быстрых шагов я оказался у скамьи. Пес побежал за мной, игнорируя приказы хозяина. Один раз он расхрабрился настолько, что цапнул меня за икру. Не сильно, для проверки: дадут сдачи или нет. Я оттолкнул его этой же ногой по носу. Мой взгляд рыскает под скамейками. Наконец я увидел что искал. В двух метрах от меня под скамьей блестит мутным стеклом пивная бутылка. Я пошел к ней. Трясущегося от страха котенка переприжал левой рукой, а правой потянулся к бутылке.

Пес укусил. Я думал, он плетется сзади, но эта сволочь забежала сбоку и в тот момент, когда я протянул руку, он укусил чуть выше кисти. Я закричал от боли. Пса крик не испугал. Он сильнее впился в руку, щеки задрались, показывая клыки.

Метрах в двадцати от нас раздался испуганный возглас хозяина с интонацией, словно он до сих пор верит в непогрешимость своей твари:

– Рекс, отпусти! Фу! Плохой пес!

Я попытался схватить укушенной рукой бутылку, но пес попятился назад. Я присел, чтобы не упасть. Он потянул на себя сильнее. Тогда я отпустил котенка и освободившейся рукой схватил бутылку за горлышко. Стиснул зубы. Я замахнулся и что есть силы опустил бутылку на голову псу.

От удара его зубы сильнее вонзились в кожу, потом пес взвизгнул и отпустил руку. В ямках от зубов тут же скопилась кровь, но кровь осталась и на бутылке. Я зарычал и поднялся на ноги. Пошевелил укушенной рукой – работает. Я перебросил бутылку из одной руки в другую и двинулся в сторону собачника. Его Рэкс наконец-то подбежал к нему, жалуясь пробитой головой.

– Ты ударил мою собаку!

– Она меня укусила.

– Это царапина, а у Рэкса вся голова кровью залита. Да я твоего котенка

раздавлю!

Только сейчас я разглядел собачника: толстые ноги, перекошенное от злости лицо. Волосы короткие, скуласт и высок. Он пошел на меня. С каких пирогов жирный ублюдок считает меня виновным? Я приготовился к сопротивлению, но заметил, что собачник смотрит мимо меня. Я проследил его взгляд, оказывается, котенок вывалился у меня из-за пазухи и беспомощно распластал по траве лапки. Большие глаза озираются в поисках защиты и тепла. Я встал между собачником и котенком.

– Давай раойдемся миром. У меня очень, очень плохое настроение.

Собачник оскалился, совсем как его пес. С маниакальным упорством он пошел на котенка. Когда до меня осталось три метра, его пес взвыл: побей их, хозяин!

Мои глаза затянула пелена, а накопленная ярость перешла границы стиснутых зубов. Я закричал, уже не от боли, и сделал шаг вперед. Бутылка окровавленным концом стукнулась прямо в подбородок собачнику. Тот был так уверен в своей правоте, что даже не закрылся руками. Я стиснул горлышко бутылки до скрипа и ударил снова, целясь по зубам, вдруг собачник тоже кусаться будет. По бутылке бздынькнуло. Губы собачника стали как рубленая свекла, он взвыл и схватился ладонями за рот. Толстые ножки подкосились, он упал на траву и стал кататься, скуля и воя. Пользуясь тем, что я отвлекся на хозяина, Рекс прокралась к котенку. Я уже видел, как смыкаются на белом пушке котенка плотоядные челюсти. Дикий рык поднялся со дна моего существа, я размахнулся до боли в плече и метнул бутылку в собаку. Донышко попало собаке в нос. Бутылка отскочила и, оставляя в воздухе взвесь красной пыли, снова укатилась под лавку. Собака рухнула, накрыв телом котенка. Нос расплющен как свиной пятачок, из ноздрей идет темная жидкость. У меня по нервам пронеслось: "беги". Я пинком отфутболил собаку, схватил котенка и сунул за его пазуху. Хорошо, что вечер, вряд ли кто-нибудь увидит мое лицо.

Вспоминая игры в казаков-разбойников, я окольными дворами дернул к дому матери. Школу обогнул с правой стороны, пробежал между домов к небольшой дороге. Асфальт побит, везде грязные ямы. Я сбавил темп: бок снова колет, а котенок пытается то ли выбраться, то ли сожрать мою плоть. Краями домов я запетлял к родному дворику. По пути сорвал с клена лист и приложил к укусу. Как говорил Влад, тянутся ко мне люди. А вместе с ними всякая мразь.

Глава 3

Перед глазами стало темно, да и на улице помрачнело. Я остановился в своем бывшем дворе и простонал:

– Влад… что же мы наделали…

Во рту горчит. Дыхание после бега прыгает как заяц по кочкам во время половодья. Я отыскал во дворике скамейку, приземлился на нее. Котенка я достал, посадил рядом. Совместное переживание сделало нас близкими, почти родными. Сидим мы, как две кикиморы болотные, и никому до нас нет дела. Все кинули. Были друзья и нет друзей. Были родители, большие и могучие, заботливые. Нет их. Вся проблема котенка в том, что когда-нибудь он вырастает. Проблема человека в том, что он никак не может вырасти.

Я укусил себя за палец. Стало больно, зато обида и чернота в груди поутихли. Я сжал зубы, почти до слез, хотя были ли эти слезы от физической боли? Это ведь я повел Влада по сектам, думая, что это пойдет ему на пользу. И ошибся в самом главном.

Я положил руки на колени, головой уперся в тыльные стороны ладоней. В голове волнами всплывают сцены детства. Отец, я, мать… почему стало так? Должно было быть по-другому. Я не знаю, как, но у меня есть чувство. Наши с Астой дети, они были в том видении счастливы. Жизнь не самое ценное, что дают детям родители. Стоит посмотреть на чумазых скелетов, околачивающих городские помойки. Можно заглянуть в Африку, где дети рождаются живыми мумиями. Но что далеко ходить, стоит посмотреть на собственную дочь, сына. Сколько раз в день они тянут к родителю ручки и говорят, что счастливы? Ни разу? А сколько раз за год?

Вечер окутал и меня, и котенка, и весь мир. Ранняя ночь потянула свет, а вместе с ним тепло. Котенок пискляво замяукал, маленький рот рвется от отчаянного крика. Я разжался, в спине хрустнуло, по мышцам прокатила волной озноба. Я аккуратно поддел дрожащее тело котенка и положил к себе на колени. Он порывается куда-то бежать, дерет мне ноги. Я погладил его, потеребил брюшко и за ухом. Котенок согрелся и разомлел, рваться перестал, вместо этого он выпустил коготочки в мои штаны. Для лучшей фиксации.

– Можешь спросить меня, сколько я времени провел в этом дворике. – Я обвел рукой котенку перспективу на детскую площадку с ржавыми качелями. Справа густая поросль леса, оттуда тянет прохладой, там озеро, что на самом деле большая грязная лужа. Позади меня военная часть и совсем далеко полигон, куда мы регулярно устраивали рейды за гильзами. Слева и впереди стоят дома. В одном из них сидит мать. – Я не провел в нем ни секунды. Меня от него выворачивает. Я убегал дальше, чтобы никого не видеть. За это меня пороли, но я все рвался и рвался, как только что ты пытался убежать от меня. И вот дорвался. Теперь бьюсь с самим собой же.

Я рывком встал. Игнорируя визжание сдавленного котенка, мои ноги направились к среднему подъезду старого пятиэтажного дома, построенного еще при немцах. Железная домофонная дверь встретила суровой неприступностью. Я зажал по очереди цифры один и два. Спустя какое-то время из динамика раздался искореженный металлом женский голос:

– Кто там?

– Сын родился. Серегой назвал.

– Кто там, спрашиваю? Костик, это ты?

– Мама, ты все время строишь свои теории, а прав оказываюсь я.

– Кто пришел! Ну, проходи, если посмеешь.

Дверь с пиканьем открылась. Я зашел в подъезд, освещенный холодной лампой. Ступеньки показались совсем крохотными, а когда-то я боялся прыгнуть через одну. Я поднялся на первый этаж, повернул влево. Котенка пришлось спрятать за спиной, его роль еще не востребована. Я дернул ручку двери, из открывшегося проема повеяло уставшим после трудного дня теплом и расслаблением. Я сжал челюсти, чтобы не сказать самому себе, насколько сильно хочу сейчас поесть, принять ванну с ряженкой и укрыться одеялом под хороший фильм.

Нас разделяет только порог. На ней любимый персидский халат и вязаные тапки, руки скрестила на животе. Она выглядит сонной, но собрана, во взгляде насмешливая оценка.

– У меня для тебя подарок. – Сказал я, качаясь над порогом. Перешагнуть тонкую грань я не решился. – Очень ценный. Из него можно сделать все, что угодно, как ты будешь к нему относиться, таким он и будет. Это как зеркальце, впитывающее все хорошее и плохое.

– Зачем мне это?

Я пожал плечами и сделал необыкновенно доброе лицо.

– Ты моя мать, и я хочу сделать тебе хорошее дело. Сколько раз ты меня спрашивала, почему я злюсь на тебя. Но твой ум не может проследить цепь событий, приведших к такому результату. А на моем подарке, когда он вырастет, ты сможешь все детально разглядеть и понять.

– Ларион, я не спрашиваю, кто ты такой. Ты никто, ты просто полная противоположность своего отца. Каким бы он тюфяком ни был, у него хотя бы был характер. А ты пародия на него.

– Если у него был характер, зачем ты его споила?

– Он был слаб и спился сам. Он не сумел удержать меня, ты прекрасно это знаешь. Ты сам что ли пьян?

– Не смей обвинять моего отца!

Из глубины квартиры раздался возмущенный мужской голос:

– Лапуша, у тебя все в порядке?

Мать медленно отвела взгляд с моих глаз назад, в черноту коридора.

– Все в порядке, милый. Я сейчас к тебе вернусь.

Я поднял брови, кривая улыбка поползла по лицу.

– Какой по счету любовник? Третий, четвертый? Разумеется, я считаю десятками.

– Ты жалок, Ларион. Что хочешь? Говори быстрей, иначе опоздаешь на последнюю до Москвы электричку.

Я скрипнул зубами. Как она может насмехаться надо мной, когда виновата, сильно виновата? Она своими загулами уничтожила моего отца, и продолжает насмехаться надо мной!

– Ты даже не представляешь, зачем я приехал. – Мстительно сказал я, стараясь чтобы это прозвучало как можно более пугающе. Жаль я сам не знаю, что здесь делаю, да еще с котенком.

Ее брови изогнулись острой дугой, глаза сузились в коричневые точки окуляров. Убедившись в том, что я не ворвусь в квартиру мимо нее и не стану ругаться с ее нынешним любовником, мама расслабленно оперлась плечом на косяк двери.

– Отчего ж не представляю? У тебя проблемы с людьми, на которых ты не можешь злиться. Но злость испытываешь, даже не злость, а ярость. Вон у тебя брови и скулы трясутся, руки спрятаны за спину. Боишься ты этих людей, а может быть, они твои друзья, перед которыми ты чувствуешь себя виноватым и поэтому злость на них выплеснуть не можешь. А приперло тебя крепко. Ты приехал, чтобы сорваться на меня, это было бы понятно даже Витечке. – Меня передернуло от того, как она назвала моего отца, но сделать я ничего не могу, только молчать и слушать, готовя финальный аргумент. – Тебе кажется, что имеешь полное право срываться на меня за жизненные неудачи, я ведь предала, убила, растерзала твоего отца. Ты же это видишь так?

– Я действительно имею на это право. И ты передо мной пытаешься сейчас оправдаться.

– Пока ты так считаешь, не смей переступать порог моего дома. Иди, срывай злость на других. Мусорный бак отпинай, побейся головой об дерево. Говорят, легчает. А теперь иди, мне нужно спать, завтра на работу. Чтобы раз и навсегда завершить наш бесполезный спор, тебе нужно всего лишь признать, что твой отец – неудачник и слабак. Его никто не любил.

– Иди, ублажай того, кто спит в его постели.

– Где-то я уже это слышала. До скорой встречи. И котенка не смей оставлять в подъезде, а то все изгадит.

Я не помню себя, как вырвался из подъезда. Дверь осталась далеко позади, разговор с матерью там же. В руках только котенок, отчаянно пищащий и скребущий крохотными когтями руку, в груди жжение задушенной ярости. Я хотел подарить котенка матери, но совершенно о нем забыл. Гнев сделал меня равнодушным ко всему, только он питает меня сейчас жизнью, только его вижу перед собой. Мне стало горько и обидно за котенка, которого взяли из приюта для нормальной жизни, но даже не дали ее понюхать. Голодный и замерзший, находится в лапах ослепленного злобой человека.

Я огляделся по сторонам. Ноги в беспамятстве забросили меня на южную часть военного городка, впереди потянулись офицерские общежития. Где-то ближе к озеру должен быть воинский штаб, удивительные синие ели и памятник Ленину. В груди защемили воспоминания. Я перестал понимать, что делаю. Необходима разрядка, но вместо нее я получил еще больший заряд отвращения к самому себе. Вот о чем говорила Лена, сейчас самое время схватить холодную и тяжелую ручку пистолета и выстрелить себе в голову несколько раз.

Энтропия из-за неразрешенного гнева достигла предела. Я вот-вот окоченею, темнота… готова меня принять.

Я бросился к вокзалу. Нужно успеть на электричку, других путей из этого дрянного городка я не знаю. В моей руке замяукал котенок. Он мне показался таким теплым, почти горячим. Мне видится, что от него к моим пальцам идут тоненькие блестящие нити.

– Прости меня. Кыся, я искренне хотел тебя подарить матери. Наверно, чтобы хоть кто-нибудь понял, каково было мне, что за тварь меня воспитывала. Я хотел вовсе не то, что происходит сейчас. Когда встретимся еще раз, а я обязательно тебя отыщу, ты станешь моим питомцем. Обещаю.

Я поднял котенка перед собой на уровне пояса. Из головы вылетели всякие мысли, ощущения в пальцах от мяукающего комка шерсти стали невыносимыми. Котенок стал тяжелым и горячим, словно я поймал руками метеорит.

Гнев, эта жертва тебе.

Ладони с котенком медленно прислонились к моей груди. Его визг стал страшен, а может, это визжал тот, что внутри моей комнаты смутьяна. Я испугался, что крики услышат и сбежится с факелами весь город, но вокруг пусто, ни фонаря, ни прохожего. Я нажал пальцами. Визг стал тонким, под пальцами нащупались мягкие косточки. Они прошибли собственную плоть, которую должны были держать. Я нажал сильнее, сгорбился, стискивая котенка в умирающий комок. За своим рычанием я не услышал его хрипов, но они были, не могли не быть. Я вспомнил Веронику, как хрипела она, мне показалось, словно я сдавливаю ее нежную шейку, она хрустит, а прекрасные глаза до безобразия выпячиваются из черепа. Из моих глаз полились кислотные слезы, оставляя жгучие дорожки на лице.

Перед тем как расслабить мышцы котенка, смерть тряхнула его крупной дрожью. Нет, это затряслись мои пальцы. Я закрутил животное, как будто выжмаю белье. Раздался противный хруст. Шерсть свалялась под моими ладонями. Не в силах глядеть на котенка, я прижал его к груди и, подержав так несколько мгновений, отшвырнул от себя как глыбу льда. Через несколько секунд вдалеке послышался звук упавшего на ветви тела.

Я заглянул в себя. За дверьми соблазнителя и смутьяна пусто. Я осторожно снял замки и отпер двери. Оттуда засквозило льдом.

Руки мои поднялись к лицу, я вытер слезы. Ненависть, которую я питал к себе, ушла. Ставший за один вечер дорогим мне, котенок забрал всю мою боль. Раскалывающееся под волнами отчаяния – что творю! – сознание принялось делать привычные вещи. Я достал из кармана сотовый и посмотрел на экранчик, времени в обрез. Безмолвно прошептав проклятье, я убрал телефон. Стремглав ноги понесли меня к вокзалу, если не успею на последнюю электричку, придется куковать на вокзале, среди вонючих бомжей, угрюмых охранников и пьяных уродов. Может, так и надо, ведь сейчас я ничем от них не отличаюсь.