Текст книги "Несознательный (СИ)"

Автор книги: Василий Каталкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Проснулся, когда день был в самом разгаре, сразу закралось подозрение, что гадский вычислитель не просто так меня разбудил, подошло время обеда. Что ж, это хорошо, есть по-прежнему хочется очень сильно, а еще порадовало то, что на спинке кровати увидел больничный халат. Живем, теперь появится возможность покидать палату, а то торчу здесь как узник замка ИФ. Только успел облачиться в халат, который, кстати говоря, оказался чуть больше по размеру, как в больничном коридоре послышалось звяканье посуды.

Они точно издеваются, уроды, это я о медицинских работниках. Ладно, утром мало принесли, опасались, что больному худо может стать от обильной пищи, а сейчас-то чего бояться? Столько в разгрузочные дни едят, чтобы чувство голода не так сильно донимало. Все предназначенное мне я снова проглотил в мгновение ока, но чувство голода только усилилось, можно сказать так: Аппетит пришел после еды. Нет уж, так дело не пойдет, с такой кормежки я долго не протяну.

Сразу покинуть свою палату в поисках пропитания у меня не получилось, оказывается, в больнице после обеда наступало время сон часа. Все должны были в это время занять лежачее положение, а медработники зорко следили, чтобы стоящих, сидящих и ползущих больных в это время не наблюдалось. Поэтому опять пришлось заняться просмотром фильма «Житие грешного Виктора», но после ничто не могло задержать меня в кровати. Дождавшись, когда дежурная медсестра немного отвлеклась, проскользнул на лестницу – все дело в том, что второй этаж был отдан под детское отделение, а добыть пищу можно было только у взрослых на третьем этаже. Долго искать сердобольных мне не понадобилось.

– Уважаемые граждане, – заявил я, просочившись в ближайшую палату на третьем этаже, – если кому-нибудь любящие родственники принесли очень много вкусной и здоровой пищи, и он просто физически не успевает все это съесть, то я готов оказать ему посильную помощь в этом благородном деле.

Все очень точно рассчитал, пока больные отходили от смеха над моим пассажем, я стоял с гордым видом и ждал. Сразу скажу, ждал не напрасно, обратно в свою палату я пробирался с добычей, мне достался приличный кусок пирога, теплый еще между прочим, ну всяких сладостей накидали, как же без этого. Нужно ли говорить с каким удовольствием я этот пирог употребил? М-м… вкуснотища. Жаль, что никаких яблок и мандаринок с апельсинами в эти времена в начале лета не бывает, организму явно витаминов не хватает, остается только надеяться, что скоро редиска с молодым лучком появится.

Не удержался и запросил справку о состоянии своего здоровья у вычислителя, тот умничать не стал, ответил только о недостаточной массе тела, что можно легко устранить при хорошем питании, как сегодня. Это он мне так намекает, что придется каждый день с протянутой рукой по третьему этажу бегать. Ну, уж нет, хоть это меня и не сильно напрягает, но люди быстро разберутся, кто я есть, а потом в попрошайки запишут. Лучше уж я дождусь выписки, а отъедаться буду дома, все-таки Дмитрий Степанович не рабочий, зарабатывает на своей должности прилично, так что в его семье на еде не экономят.

Следует сказать, что с этого момента голод хоть и не отступил совсем, но мучил меня уже не так явно. Ну а на третий день выздоровления, меня навестила тетя, и с этого момента вопрос нормального питания был решен. Тут надо упомянуть, что благодаря диагнозу глав. врача больницы, Антонина Ивановна уже успела мысленно похоронить своего племянника, но все же сходила в церковь и заказала молебен за здравие, что сделать в эти времена было очень непросто, велась активная борьба с религией, поэтому требовалось набраться достаточно смелости, чтобы прийти в церковь и заказать молитву. Как думаете, после того как женщине объявили, что молодой человек практически здоров, какова цена всей советской пропаганды в отношении веры в Бога?

Однако все это, конечно, хорошо, но именно сейчас надо думать о будущем. Как вписаться в социум при моем отношении к нему? Думаете легко слушать рассуждение о скорой победе коммунизма? Ага, «Пролетарии всех стран соединяйтесь», через пять лет все эти пролетарии покажут, как надо соединяться. Не скажу, что люди слепо верят лозунгам, как раз нет, слишком уж расходится реальная жизнь с плакатной. Но в том-то и дело, что именно сегодня закладывается то странное поведение людей в СССР, когда возникнет огромная пропасть между реальной жизнью, и ее отражением через идеологическую призму правящего класса. Справедливости ради хочу сказать, что да, кроме убогой идеологии были и реальные достижения, это и сорока восьмичасовая рабочая неделя, и бесплатная медицина, и бесплатное образование…. Однако, не будем забывать, что все это достигалось во многом благодаря снижению уровня жизни народа в целом. Не просто так поток людей хлынул из села в город, в городе жить стало гораздо комфортней несмотря на относительно сложные бытовые условия. И вот в таких условиях посчастливилось оказаться мне. Конечно, такие специалисты с дореволюционным стажем, как Дмитрий Степанович, пока в цене, и за его спиной можно некоторое время отсидеться, но им в затылок уже дышит молодая поросль, которая мыслит несколько иначе. Им не объяснишь, что многого они не знают и опыта не имеют, у них старорежимные специалисты ассоциируются с оковами старого мира, от которого надо отречься. А в этом случае будет не тыдно и донос написать.

Все эти размышления убедили меня в том, что вылечить я вылечился, но справочку о том, что сей подросток перенес энцефалит, надо бы обязательно взять, в случае чего она может мне помочь. Ну и о будущем своего благодетеля тоже не стоит забывать, слышал я, что частенько получалось так, что если органы НКВД не могли по каким-то причинам арестовать фигуранта, то о нем забывали навсегда.

– Эй вычислитель, выползай на свет божий, Чапай думать будет.

Глава 2
Диагноз

– Завтра выписываем твоего больного, Валечка, – объявил зав. отделения, – хватит ему одному в палате прохлаждаться. Подготовь его историю болезни.

Валентина кивнула и взяла справку обследования Виктора Шибалина, она уже повернулась к двери, но тут ее взгляд зацепился за диагноз.

– Извините, тут написано, что наблюдается отсталость в умственном развитии, но я этого не заметила.

– Да, пока заметить это трудно, – согласился доктор, – но, к сожалению, диагноз объективен, все-таки у больного на самом деле был энцефалит. У него поражена та часть мозга, которая отвечает за память и критическое мышление. Нельзя сказать, что он не может ничего запомнить, может, но помнит он только то, что ему интересно, остальное им начисто отвергается. Та же проблема и с той частью мозга, которая дает оценку событиям, можно сказать, что и праздник и похороны вызывают у него одинаковые эмоции и абсолютно отсутствует ответственность. Обычно так бывает когда поражаются лобные доли мозга. Для общества этот человек не совсем потерян, какую-то работу выполнять он сможет, если за ним будет обеспечен постоянный контроль, но созидательный труд ему недоступен.

– Направление в школу умственно отсталых писать?

– Зачем? – Удивился эскулап. – Хватит ему и того образования которое есть. Читать, писать умеет, а физика с математикой вряд ли пригодятся ему в жизни. И вообще этим уже будут его родные заниматься.

Валентине ничего не осталось, как идти выполнять распоряжение врача, но стоило ей выйти в коридор, и она опять столкнулась с Виктором. Тот поздоровался с ней и устремился по своим делам дальше.

– Вполне себе обычный паренек, – думала она, – и если бы не диагноз, ни за чтобы не заподозрила, что у него есть проблемы с головой. Надо же, умственное развитие у него отстает, вот кто бы мог подумать?

Ближе к вечеру Валентина снова навестила Виктора, тот читал какую-то книгу, полулежа на кровати.

– О! Валентина Егоровна, – промурлыкал он, отрываясь от чтения книги, – очень, очень рад вашему визиту.

– Так уж и рад, – хмыкнула медработник, – некоторые боятся моего прихода, даже до слез доходит.

– Странно, вы же уколы не ставите? – Удивился он, и тут же в его взгляде появилась настороженность. – Или я не прав?

– Иногда приходится выполнять обязанности процедурной медсестры, – пожала плечами Валентина. – Но это бывает редко.

– Но все-таки бывает, – вздохнул Виктор, а потом вдруг снова улыбнулся, – и все равно, было бы мне лет на пять больше, признался бы вам в любви и позвал бы замуж.

– Что? – Опешила Валентина. – Ты брось такие мысли, рано тебе еще об этом думать.

– Почему? – Удивился паренек. – Разве я что-то нехорошее сказал? Думать о будущем никогда не рано, хуже того, все думаешь, что рано, а вдруг оказывается поздно. Я даже представил себе, какие дети у нас могли бы появиться, сначала надо девочку, а потом можно и мальчика.

– Да ты думай, что говоришь, – возмутилась девушка, стремительно краснея, – тебе еще только пятнадцать лет.

– Любви все возрасты покорны, Валентина Егоровна, – тут же возразил Виктор, и продекламировал:

 
Приходит первая любовь,
Когда тебе всего пятнадцать
Приходит первая любовь,
Когда ещё нельзя влюбляться
 
 
Нельзя, по мнению строгих мам,
Но ты спроси у педсовета,
Во сколько лет свела с ума,
Ромео юная Джульетта
 

– Вот гаденыш, – шипела девушка, выскочив в коридор, – даже меня заставил покраснеть. Замуж позвал бы. Точно с головой у него непорядок, другой подросток ни за что так не скажет. Значит диагноз правильный, критическое мышление у него начисто отсутствует. Нет, ну каково?

И тут Валентина резко остановилась и рассмеялась. Как так могло получиться, что ее, с медицинским образованием уел какой-то подросток.

– С вами все в порядке? – Остановилась рядом Наталья Людвиговна врач-педиатр со стажем. – Может успокоительного порекомендовать.

– Нет, не надо, – отмахнулась девушка, – это меня так больной из двести шестнадцатой насмешил.

– Насмешил, – удивилась врач, – а мне сначала показалось, что расстроил.

– Ну, да, сначала расстроил, а потом рассмешил, – призналась Валентина. – Сказал, что будь на пять лет старше, признался бы в любви и позвал бы замуж. А потом заявил, что может представить какие у нас будут дети.

– Надо же какие подростки пошли, – покивала Людвиговна, – но это он рассмешил, а расстроил чем?

Девушка сразу раскусила прозвучавшую иронию, поэтому решила ответить тем же:

– Так тем и расстроил, – она сделала вид, что тяжело вздохнула, – что ему всего пятнадцать лет, а так бы ни за что, такого жениха не упустила.

– Это хорошо, что над этим посмеяться можешь, – улыбнулась педиатр, – а то у иной дурочки тема замужества очень больная.

– Наталья Людвиговна, – решила вдруг спросить Валентина, – а вам случаем неизвестно «Во сколько лет свела с ума, Ромео юная Джульета».

– С чего ты вдруг стихами заговорила? – Хмыкнула та.

– Да это не я, – сморщила носик девушка, – это как раз больной такие стихи слагает.

– Больной? Однако. – Задумалась врач. – Если мне не изменяет память, то в театре звучало так: «Я повторю, что говорил и раньше:;Моё дитя ещё не знает жизни; Ей нет ещё четырнадцати лет».

– Так получается, что она действительно была совсем еще дитя? – Удивилась Валентина.

– Но это не помешало ей любить и быть любимой. А насчет этого подростка не переживай, у него сейчас как раз тот период, когда он любую замуж позовет, вот только он путает любовь и влюбленность, а это не одно и тоже.

* * *

Ох, как она раскраснелась, выскочила как ошпаренная из палаты, а всего-то лишь чуточку зацепил, все-таки различия в психологии разделенные сроком в восемьдесят лет достаточно существенны. Как бы отреагировала врач на подобные рассуждения подростка в двадцать первом веке? Да посмеялась бы вместе с шутником, а потом бы тоже пошутила, вроде как, вот ты парень и заработал пару уколов аминазина, а в этом времени к браку относятся очень серьезно. Значит с этой темой надо быть осторожней. И вообще шутки надо прекращать, сейчас хорошая шутка запросто лет на десять ГУЛага потянет, хоть Беломорско-Балтийский канал уже три года как построили, советских строек меньше не стало.

А вычислитель молодец, последствия болезни очень тонко имитировал, у профессора даже сомнений не возникло, что перед ним умственно неполноценный член общества. Что мне это дает? Не так уж и мало, кто бы, чего бы, не говорил, но и в это время такая справка много значит. Во-первых: к тяжелым работам меня не привлечешь – нельзя; во-вторых: донос на дурака не напишешь – сам под горячую руку попадешь; а в третьих: в случае чего, как с гуся вода – связываться с дураком никто не будет. Есть, конечно, и минусы, но пока они не перевешивают плюсы.

Однако, все это хорошо, но не решает моей главной задачи, какой стратегии придерживаться дальше, сидеть в четырех стенах не получится, все одно вытащат на свет божий, да и сам с ума сойдешь. Это же не мое время, где через Интернет общаться можно. Значит, требуется искать себе какое-нибудь дело и потихоньку копошиться в нем. Вот, к примеру, мой благодетель, Дмитрий Степанович, занимает немаленькую должность на пермском моторостроительном заводе № 19 имени И. В. Сталина. Год назад этот завод стал выпускать двигатели М-25 по лицензии американской фирмы «Кертис-райт». Еще через год начнется освоение двигателя Швецова, начальника конструкторского бюро на том же заводе, так что работы там на всех хватит, но прислонить скорбного умом родственника он не сможет, ибо завод режимный и всеми допусками ведает НКВД. Из этого делаем вывод, что в целом никакие производства мне недоступны. И так во всем, остается только гуманитарное направление, и то не факт. Ничего, найдем, что-нибудь подходящее.

Антонина Ивановна пришла за мной утром и с глазами на мокром месте. Понятно, диагноз в тайне держать не стали, она-то думала, что ее племянник выздоровел окончательно и бесповоротно, а оно вон что оказалось, отставание в умственном развитии. Представляю, какой это удар для нее.

– Не надо заранее меня хоронить, – делаю вид, что обиделся, – и врачам тоже верить не надо. На эту тему есть такой анекдот. Везет сестра больного, с операции, а тот из последних сил пытается говорить:

– Сестра, а может меня все-таки в палату?

– Доктор сказал в морг, значит, в морг.

Нянечка, которая в этот момент принимала больничную одежду, не выдержала и фыркнула:

– Да, в жизни и так может быть. Но тебе-то чего бояться, ты ведь не знаешь как оно в морге.

– Знаю, – мрачно смотрю на нее, – холодно, темно и воняет. И даже когда в дверь барабанишь, согреться не получается, хоть бы простынку какую оставляли.

– Ах ты ж…, – только и сумела она выдавить из себя в глубоком изумлении.

– Шучу я, – пытаюсь разрядить обстановку.

Тетя на этот пассаж, сходу влепила мне затрещину:

– Не смей больше так шутить, паршивец. – Закричала она. – У меня чуть сердце не выскочило.

– Мам! Не надо бить меня по голове, – заверещал я, потирая затылок, – это сейчас мое самое слабое место.

– Ладно, – легко согласилась тетя, – придем домой я тебя выпорю.

– Это тоже не метод воспитания, – пришлось возразить мне, – читай Макаренко, он вообще против телесных наказаний.

– Сразу Макаренко вспомнил?

– Да вот, отчего-то он мне сразу своими методами воспитания приглянулся.

Сзади раздался тихий смех, это нянечка пришла в себя, и сейчас наслаждается бесплатным представлением. Мы прекращаем спор и недоуменно смотрим на нее.

– Самое слабое место…, Макаренко ему приглянулся…, ой, не могу – клоун в цирке.

* * *

А нормально спецы живут, даже мне выделили отдельную комнатку в восемь квадратных метров. И это на фоне тотального дефицита нормального жилья, многие еще в бараках живут, без всяких удобств, а в коммуналках семьями по семь человек в комнатах ютятся передовики производства. Однако радость моя оказалась преждевременной, во-первых: дом был деревянный, а стены оштукатурены, можете себе представить штукатурку по дереву? Во-вторых: к стенам прикасаться категорически не рекомендовалось, так как они были не крашены, а побелены. Ну и на закуску, в-третьих: отделочный ремонт этого жилья делался давно, лет десять назад, еще при строительстве рабочего поселка, так что выглядело все очень неприглядно.

Да уж, отвык я от такого вида жилых помещений, все больше на отделку помещений двадцать первого века ориентировался. Особенно меня возмутило, когда увидел туалет. Так-то я понимаю, время такое, поэтому ничего удивительного в том, что унитаз выглядит не очень презентабельно, но все же, это же не коммуналка, а отдельная квартира, уж стоило бы немного постараться и хотя бы трубы покрасить. Вот такие дела. Интересно, а метлахская плитка в продаже в это время имеется? А вот ванны нет, только железная оцинкованная раковина, которая гремит под струей воды как барабан в оркестре. Вот тебе и быт тридцатых годов, мне к такому долго придется привыкать.

Кухня тоже чистотой не блещет, привычной электроплиты нет и в помине, а газовую плиту заменяет керогаз, с наклоняемой керосиновой емкостью. Холодильником тоже не пахнет, поэтому все продукты хранят в продуктовом шкафу, ну и в ящике для овощей. Отопление в квартире печное, если посмотреть план, то печь располагается так, что две комнаты получают свою долю тепла наравне с кухней. А вот для отдельной маленькой комнатки, ничего нет, тепло если и поступает, то только через коридор при открытой двери. Вследствие этого возникает вопрос, стоит ли мне упираться и делать ремонт, если совсем скоро отсюда придется съехать? Но размышлять долго не пришлось, а чего здесь думать, дашь один раз себе послабление, второй, и скатишься до такого же состояния. Ремонт всей квартиры делать не буду, долго и тяжело, а вот свою комнатку и туалет сделать не так уж и сложно. Надеюсь, денег на это благородное дело мне не пожалеют?

Впрочем, у меня сейчас другие заботы, надо срочно отъедаться и подтягивать свое физическое состояние до нормальных кондиций. С питанием проблем, думаю, не будет, а вот с физическим состоянием есть трудности. В тридцатых годах никто по дорожкам в парках не бегает, и во дворе физкультурой не позанимаешься, не понимают еще здесь такого. Можно, попробовать под спортсмена закосить, на стадионе никто приставать не будет, но на беду находится ближайший в двух километрах, так что о регулярных занятиях придется забыть, но как один из вариантов подойдет. Есть еще городок НКВД, тот близко расположен, но как раз там светиться не стоит, для всех я хилый и убогий, таким и должен оставаться.

* * *

– Иосиф Израилевич, мы не можем просто так взяться за выпуск зубчатых венцов, – пытался убедить директора завода инженер Горшков, – нужны специализированные зуборезные станки, а мы планируем делать детали на обычных долбежных станках. Мало того, что получим очень низкое качество, так и долбить придется только на трех станках, и на каждый венец будет уходить от трех до четырех часов. Установка еще трех станков, которые записаны в плане, проблемы не решит.

– Ты думаешь, я этого не понимаю, – хмыкнул Побережский, – но мне стало известно, что поставки венцов будут провалены, а в Москве долго разбираться не будут, в конечном итоге план выполнен не будет нами. С них тоже спросят, но и нас никто не пожалеет. Зуборезные станки взять мы нигде не сможем, так что придется на первых порах обходиться долбежными. Надо заканчивать с пораженческими настроениями и начинать думать, вместо одного резца можно поставить три, изменить передаточное соотношение от двигателя к механизму станка, уменьшить время обслуживания. Смотришь, и сумеем закрыть потребность в венцах хотя бы наполовину. Работать надо, а не искать отговорки.

– Мы, конечно, сделаем все возможное, – встрепенулся инженер, – и невозможное тоже, однако станки, установленные в цехах сразу после строительства корпусов, уже имели изрядный износ. Может, есть смысл написать заявку в министерство, ведь потребность страны в моторах очень велика, неужели там не пойдут нам навстречу.

– Дмитрий, ты совсем не разбираешься в московских раскладах, – махнул рукой директор, – новые станки там распределяют чуть ли не на заседании НКОП (наркомат оборонной промышленности), Рухимович лично списки утверждает. Так что об этом придется забыть, используй то, что есть в наличии.

Дальше продолжать неприятный разговор красный директор не стал, он все сказал, а если кому не понятно, то ничего не поделаешь, не все могут понять остроту настоящего момента. И вообще, редко когда Побережский опускался до таких разъяснений, обычно он сразу делал выводы в отношении «паникеров». Но Горшков был действительно ценным специалистом, поэтому стоило потратить на него немного времени.

Дмитрию Степановичу оставалось только тяжело вздохнуть, досчитать до десяти, вспоминая всех святых и идти выполнять распоряжение. На самом деле нарезание зубьев на венцах, это только самая малая часть проблем, хотя и самая значимая, а ведь еще требуется решить вопросы правильной закалки изделий, нормализации, паркеризации (фосфатирования). Только глубоким вечером Горшков наконец-то добрался о дома.

– Вот, – супруга протянула ему выписку из больницы, когда он после позднего завтрака устроился в удобном кресле.

– Что это у нас? – Прищурился Горшков, принимая документ из рук Антонины. – Хм, однако, – озадаченно пробормотал он, вникнув в суть, – мне говорили, что после энцефалита у многих наступают неприятные последствия, но я надеялся, что все обойдется. Сильно заметно, это отставание в развитии?

– Какое там, – отмахнулась супруга, – я ничего такого не заметила, хотя шутки у него стали какие-то мрачные и ворчать стал как старый дед, туалет ему, видишь ли, не нравится, хочет сам какой-то ремонт сделать.

– Сам? – Удивился инженер. – А он умеет? Хотя, пусть делает, вот и посмотрим, есть у него отставание в развитии или нет.

– Так ему деньги будут нужны.

– Конечно, без денег ремонт не сделаешь, – согласился Дмитрий Степанович, – выдели сколько нужно, но не сразу, а когда список с ценами покажет.

* * *

Обалдеть, никогда бы не подумал, что во всем городе негде достать керамическую плитку, она здесь тупо не производится. Зато что-то делается кустарями, которые образовали кооперативы, и предназначена эта плитка вовсе не для отделки пола и стен, а для облицовки печей. И в этом плане она оказывается очень востребованной.

– А что, неплохо, очень даже неплохо, – ворчал я, разглядывая образцы. – А есть что-нибудь без белого цвета в рисунке?

– А тебе сколько надо? – Интересуется кустарь. – Так-то в сарае много остатков невостребованных лежит.

– Так чтобы сказать сколько, надо бы взглянуть на то, что есть.

– Тогда чего ждать, пойдем, посмотришь. – Хмыкнул он, поднимаясь с лавки.

Порыться среди остатков пришлось прилично, но в конечном итоге плитку я подобрал, красивый расклад получился, конечно, это не тот выбор как в двадцать первом веке, но тоже прилично смотрится. И цены не так сильно кусаются, остатки они и есть остатки, мало кому требуются. Но самое интересное то, что здесь же можно прикупить и цемент. Вот только это не тот цемент, к которому мы привыкли, это кирпичный цемент, делается из некондиционного кирпича. Насколько я понял из краткого объяснения, берется пережжённый кирпич и прочие его обломки, перемалываются до состояния пыли, добавляется известь, еще пара ингредиентов, которые составляют семейный секрет кустаря, и в результате получается неплохой раствор для плитки. По крайней мере, затвердевшие образцы этого цемента мне понравились, ничуть не хуже портландцемента. И насчет лошади с телегой тоже удалось договориться, не тащить же все это на своем горбу через весь город, так что на следующий день принес деньги, которые мне на удивление легко выдала тетя и после обеда все это уже затаскивали в чулан. Теперь надо решить вопрос арматуры и можно будет приступать к ремонту.

С арматурой получилось сложнее, мне пришлось ее украсть, так как ничего подобного населению не продавалось. Все дело в том, что не надо забывать о советских стройках, которые в это время велись по всей территории СССР. Вот и Пермь не избежала этой участи, что там строили, я так и не понял, но вязальщики арматуры иногда откидывали в сторону ненужные обрезки стального прутка. Но это им обрезки оказались не нужны, а мне в самый раз. Так что я стал расхитителем социалистической собственности, что по этим временам могло закончиться весьма плачевно. Но черт не выдаст, свинья не съест.

Зачем мне нужна арматура? Ну а как же, не на дерево же плитку выкладывать. Заизолировал битумом деревянный пол, и залил его бетонной смесью, получилась монолитная плита, а потом уже на получившуюся основу клеил плитку. Нельзя сказать, что моя возня понравилась домашним, все-таки четыре дня им пришлось пользоваться ведром вместо унитаза, зато в конце они были вознаграждены за терпение. А оцинкованную раковину я тоже заменил… на мраморную, фаянсовых и из фарфора не нашел, пришлось на блошином рынке брать эту. Видимо еще вовремя революции стащили из какого-то господского дома. Правда, над ней необходимо было хорошо потрудиться, чем-то ее таким облили, что неприятный цвет въелся внутрь мрамора, пришлось стравливать верхний слой кислотой, а потом еще полировать. Но зато есть чем полюбоваться, смешно – туалет теперь оказался самым красивым местом в квартире.

В своей комнатке особо не парился – потолок и стены побелил, потом сделал валик с вырезанным рисунком по коже, развел походящую краску на меловой основе, и пошел крутить по стенам. А в конце всю известь с накаткой пропитал киселем (заваренный крахмал) с кое какими добавками, чтобы не шелушилось. Если не особо приглядываться, получилось неплохо, красота в этом случае была мне не важна, надо чтобы комнатка выглядела опрятно и не мазалась.

Александр Яковлевич Голышев секретарь горкома ВКП(б) в Перми, по своему обыкновению работал в своем кабинете. Человеком он был жестким, но последовательным, и мало кому мог довериться, вернее будет сказать, никому не мог довериться, а потому большую часть партийной работы брал на себя. Собственно говоря, за что и был раскритикован другими партийцами. Конечно же никому эта критика даром не прошла, спустя некоторое время большинство критиканов оказались причастны к троцкисткому заговору, а потому были изобличены, и расстреляны по приговору. После этого случая многие недоброжелатели секретаря горкома прикусили языки и критика прекратилась.

Однако боялись его далеко не все, вот, к примеру, директор моторостроительного завода имени Сталина демонстрировал к партийному работнику явное пренебрежение. Что из того, что Побережский орденоносец? Многие члены партии, занимающие сегодня высокие посты воевали, но воевали не за ордена, а за идею создания нового общества, свободного от угнетателей трудового народа. А этот выскочка, назначенный из Москвы, кичится своими наградами, которые еще неизвестно как у него оказались, тогда многих из тех, кто воевал в Туркестане, награждали просто по разнарядке.

Голышев вздохнул, отложил очередной документ и потер глаза. Он знал, что о его работоспособности ходили легенды, мол, этот человек крепче стали, и это ему нравилось, никто не знал, что секретарь горкома позволял себе иногда урвать пару часиков днем для сна. Вот и пусть дальше не знают.

– Так что же делать с этим Побережским? – Думал партиец.

Совсем недавно вроде бы нашелся человек, через которого можно было привязать директора завода к троцкискому заговору, некий Моргунов. Этот товарищ совсем с головой не дружил, зато языком молол без устали, что и привело его к тому, что с предыдущего места работы его уволили. Но вместо того чтобы сделать выводы, Моргунов написал слезное письмо Побережскому, и тот пристроил его на завод руководить профсоюзом. Естественно работа была снова провалена, а Моргунов не нашел ничего лучше, как обвинить в этом своего благодетеля, даже сигнализировал в органы НКВД.Когда Александра Яковлевича ознакомили с этим «доносом», он решил использовать его, чтобы свалить Побережского и дал задание руководителю городского НКВД начать расследование, то есть определить круг участников заговора. Но не срослось, директор нажаловался Сталину, а тот прислал письмо, в котором потребовал прекращения всех дел против Побережского. Это тогда сильно взбесило Голышева, но как человек, умудренный в аппаратных играх, он сделал шаг назад. Нужно взять паузу и подождать, когда появятся новые факты, а они не могут не появиться в условиях раскручивающейся борьбы с троцкизмом. А Моргунов вдруг стал не только не нужен, но и опасен, слишком много он наговорил по договоренности, поэтому было решено поступить с ним со всей строгостью революционного закона.

Что сейчас позволяет его оппоненту быть на плаву? Прежде всего выполнение плановых показателей завода, есть выполнение плана, есть поддержка в верхах. Не будет плана, не будет поддержки. Это означает, что следует обратить внимание на инженерный корпус завода 19, именно на нем зиждется его благополучие. Прежде всего, требуется поговорить с секретарем партийной организации завода и объяснить ему опасность возрождения троцкизма, не может на таком заводе не быть этой заразы, она распространила метастазы по всему СССР. То, что до сих пор мало выявляется предателей, не означает, что их нет, это может означать только о наличии политической близорукости у работников НКВД и членов партии.

И вот еще что, очнулся от раздумий Голышев, и снова подвинул к себе записку от Константина Алексеевича Морзо начальника отдела ОНУ (отдел найма и увольнения). В этой записке Морзо перечислял кого он уволил с завода и за что. Товарищ хорошо постарался, в его поле зрения попало уже около четырехсот работников завода и это только начало, останавливаться на достигнутом он не собирался. Вот только человек не совсем правильно понимает, что такое троцкизм. Например, в списке фигурирует Вотинов А. В. Чернорабочий, уволен за троцкизм. Какой к черту троцкизм может быть на таком уровне. Надо будет подсказать товарищу… Хм, и вообще стоит с ним будет вдумчиво побеседовать, ведь основная опасность сегодня исходит от инженеров старой формации. В своем стремлении разоблачить всех этот Морзо заставит Побережского заступаться за своих работников, а потому хорошо подставится, остается только выбрать из тех, кто послабее духом, а дальше все ограничивается лишь фантазией.

Додумавшись до такого, Голышев вдруг повеселел и потянулся к телефону, надо было поговорить с начальником пермского отдела НКВД Лососом. Пусть займется этим списком, не дело просто так увольнять врагов, а заодно и с инженерным составом поработает, вдруг да сладится чего.