Текст книги "Шестерня (СИ)"

Автор книги: Василий Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Схрон... Так ведь это могильник! А что ты делал в могильнике?

– Да, что ты делал? – добавил Бегунец эхом.

Шестерня поморщился, сказал с некоторой досадой:

– Что делал, что делал... За порядком следил!

Парни охнули, разом отвесили челюсти. На лицах отразилось глубочайшее уважение, словно из тьмы коридора им на встречу вышел сам Прародитель – герой древних легенд. Однако вскоре Зубило нахмурился, сказал с сомненьем:

– Постой, постой, а зачем в могильнике следить за порядком? Ведь это священное место. Туда и по необходимости заходят с неохотой, не то чтобы просто так. Разве у вас по-другому?

Шестерня пожал плечами, бросил отстраненно:

– У нас также.

– Тогда зачем? – Зубило недоверчиво прищурился.

Подчеркнуто не глядя на парня, что посмел усомниться в его словах, Шестерня холодно произнес:

– Вопрос не в том, чтобы не заходили.

– А в чем же, в чем? – простодушно воскликнул Бегунец. Воскликнул, и замолк придавленный тяжелым взглядом собеседника.

Шестерня обвел спутников мрачным взором, глухо повторил:

– Вопрос не в том, чтобы не заходили. А в том, чтобы не выходили.

Даже в скудном свете фонаря стало заметно, как побледнели парни, вжались плечами друг в друга, замедлили шаг. Скрывая улыбку, Шестерня пригладил усы. Если парни немедленно не поднимут рассказчика на смех, его авторитет станет несокрушим. Однако спутники явно не горели желанием веселиться, наоборот, казалось, еще немного, и парни взвоют, побросав оружие, унесутся в сторону деревни подальше от нового товарища с его жуткими рассказами.

Передернув плечами, отчего доспехи жалобно скрипнули, Зубило прошептал чуть слышно:

– И часто у вас такое?

– Что именно? – спросил Шестерня невинно.

– Ну, чтобы выходили.

– Ах это. – Шестерня отмахнулся, словно уже и забыл о чем речь. – Не часто. Но бывает, бывает.

Выбивая зубами едва слышную дробь, Бегунец спросил:

– И ты встречался с этими, которые выходят?

Шестерня пожал плечами, сказал буднично:

– Ну да, встречался.

Надолго воцарилась тишина. Наконец, собравшись с силами, Бегунец тоненько пропищал, словно заранее впав от ответа в ужас:

– А как они выглядят?

Шестерня скривился, сказал с досадой:

– Вот неуемные. И дались они вам. Мертвяки как мертвяки. Ничего особенного. Пожелтевшие кости, высохшая плоть, остатки доспехов. Короче, один стыд, а не мертвяки. Выползет такой из могилы, и стоит, таращит зенки, качается, не в силах шагу сделать. Приходится подбирать, складывать обратно. Да осторожно складывать, мягонько, без рывков и дерганья. Его ж тронь – рассыплется! Выбросить бы поганца – куда подальше, а нельзя. Чей-то предок. Родня расстроится, да и вообще, не хорошо это.

Встряхнувшись, Шестерня по-очереди обвел взглядом спутников, спросил с удивленьем:

– А вы чего спрашиваете, неужто в деревне следящего за порядком в могильнике нет?

Зубило поперхнулся, а Бегунец всплеснул руками

– Что ты, что ты! Нет у нас такого, и отродясь не слыхивали.

Шестерня покивал, сказал с сочувствием:

– Тогда понятно, отчего любопытные такие. Я поначалу тоже ночами не спал, все в схрон мотался, чтобы живого мертвяка увидеть. Да только редко они попадаются. – Ощутив вдохновенье, продолжил: – Но мертвяки – дело десятое. Гораздо хуже движение камня.

– А это что? – простонал Зубило в ужасе.

– А это когда мертвая плоть в камень погружается. Редкое явление, но опасное. Что-то там такое происходит, но только камень начинает рассыпаться, гнить изнутри. На вид – стена как стена, а коснешься – под пальцами крошится. И ладно, если под пальцами! А коли ногами на подобную гадость ступишь? Был, и нет тебя.

– А в тот штрек с водяницами ты так и попал? – сглотнув, произнес Бегунец с трепетом.

– Так и попал. – Довольный понятливостью собеседника, Шестерня кивнул. – Кстати, что за водяницы-то, вы ж так и не сказали?

Под впечатлением от услышанного, Зубило лишь отмахнулся.

– Мошки.

– Мошки? – Настала очередь удивляться Шестерне.

– Ага, мошки, – подтвердил Бегунец. – Ну, или жучки. Плетут под сводами нити, напитывают едкими выделениями.

– Это зачем? – спросил Шестерня с подозрением.

– Питаются, – произнес Зубило по-прежнему невыразительно.

– Точно, питаются, – согласился Бегунец. – Вообще-то они мелочью всякой питаются, слизнями там, каменными блохами. Капли красивые, вот всякая бестолочь на них и прет. А там дело за малым. Раз дотронулся – мышцы отнялись. Да что я рассказываю, ты и сам знаешь. Если случайно коснуться, ничего, пожжет разве, но ежели хорошенько приложиться, или головой попасть – пиши пропало: сердце остановится, дыханье оборвется. Ну а там водяницы подтянутся, соки высосут. А вообще они безобидные, красивые даже, если фонарем подсветить...

Бегунец замолчал, погрузился в раздумья. Шестерня же втянул голову в плечи, поспешно вскинул глаза, отыскивая жуткие нити. Ничего себе, новости! Под самой деревней развелась нечисть, а эти и в ус не дуют, идут – языками молотят. Остановится сердце... Прервется дыханье... Ну уж нет. Дойти до деревни, узнать где пройти покороче, и назад. Пока какая-нибудь мерзость нитями не спеленала, да чего не высосала.

ГЛАВА 3

Очередной поворот, и впереди засияло пятно выхода. С каждым шагом пятно приближается, а свет набирает силу. Еще немного, и стены разошлись, а свод поднялся. Шестерня замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, завертел головой. Пещера просторна, однако свод, что, взлетая к краям, дальше постепенно провисает, словно огромная каменная капля, а в центре и вовсе соединяется с основанием тонкой ножкой, съедает лишнее пространство, создает ощущение уюта и надежности.

От расставленных группками тут и там фонарей сочится слабый свет, достаточный, чтобы разглядеть окрестности, однако дальняя часть пещеры размывается, теряется во мгле. В стенах неподалеку заметны отверстия тоннелей, некоторые ведут в пещеры поменьше, другие больше похожи на норы, нагнись – с трудом втиснешься. Ближе к стенам, обнесенные оградками, раскинулись огородики: тонкие белесые нити, иссиня-черные листья, красноватые рубчатые плоды...

Шестерня покосился на спутников, что замерли в почтительном молчании, хмыкнул:

– А вы неплохо устроились!

Парни смущенно заулыбались. Зубило с достоинством произнес:

– Живем – не бедствуем.

– Сами себя кормим, сами и обеспечиваем, – добавил Бегунец бодро.

Шестерня повертел головой, сказал в раздумье:

– Только в толк не возьму, как вы это вырастили, на камнях-то?

Бегунец развел руками, сказал с виноватой улыбкой:

– По правде сказать, с землей помогли пискуны. Нам только и осталось – семена найти, да засеять. Без пискунов пришлось бы таскать землю из глубинных пещер. Да и истощилась бы быстро.

Перехватив непонимающий взгляд гостя, Зубило преисполнился гордости, довольный, что нашлось чем удивить столь смелого и повидавшего виды мужа, произнес:

– Вижу, тебе это в диковинку. Вон они, красавцы, смотри. – Рука поднялась, указывая куда-то вверх.

Взглянув в указанном направлении, Шестерня сперва ничего не понял. Ближе к краям свод плотно усеян булыжниками, острыми, больше похожими на зубья, словно это вовсе и не пещера, а рот огромного чудовища, что вот-вот сомкнется, раздавит, перетрет залетевшие на огонек былинки из плоти и крови. Но если умерить фантазию, непонятно о чем говорили спутники. На вид – обычные камни, разве только удивительно схожей формы, да покрыты какой-то серой плесенью.

Шестерня уже собрался отвернуться, когда один из камней шевельнулся, за ним дернулся другой, третий. Послышался негромкий писк, сверкнули сердитые глазки – бусины. Оторвавшись от свода, упал комок, расплескался о камень под ногами, за ним шлепнулись еще несколько, и все затихло. Ни движения, ни звука. Лишь потянувший от земли кисловатый запах напоминает об удивительном превращении.

Шестерня передернул плечами, сказал с плохо скрытым омерзением:

– Водяницы, пискуны... Не многовато для одной деревни?

Бегунец всплеснул руками, воскликнул:

– Это еще что! Вот, если пойти в дальние пещеры – еще не такое увидишь.

Шестерня выставил перед собой ладони, поспешно произнес:

– Верю, верю. Обязательно сходим... когда-нибудь. А сейчас давайте в деревню.

Опасливо поглядывая вверх, где грудой серых камней замерли пискуны, Шестерня сделал шаг, когда колено вспыхнуло болью. Охнув, он схватился за ногу, замычал.

– Осторожнее, – два голоса прозвучали одновременно, – не ударься о заслон!

С трудом выбирая из вертящихся на языке выражений осмысленные слова, Шестерня процедил сквозь зубы:

– Надеюсь, это последняя неожиданность за сегодня. – Вглядываясь в размытое от выступивших слез конструкцию камней и металлических полос под ногами, поинтересовался: – Что за жуткое нагромождение?

Зубило сказал серьезно:

– Это преградный вал. Защита от непрошенных гостей.

– Оно и видно, – процедил Шестерня, потирая ушибленную ногу. – Ладно еще, на уровне колен поставили, не догадались на локоть выше поднять, а то б...

Бегунец сказал со вздохом:

– Поставили б выше, да только пользы нет.

– Отчего ж, – буркнул Шестерня едко, – весьма себе польза. Приходит, значится, к вам путник, а тут ему – раз, и в... глаз!

– Ты не понял, – пояснил Зубило хмуро. – Это не от путников преграда. От иглошерстней.

Шестерня сплюнул, сказал с досадой:

– На первый раз ладно, сам виноват, не заметил, но на будущее – предупреждайте. А насчет преградного вала... – Он скептически оглядел сооружение. – Не повторяйте чужой дурости, даже если красиво звучит. Это не вал, это куча мусора, брошенная посреди тропы непонятно за какой надобностью.

Бегунец ахнул, запротестовал:

– Так ведь это...

Шестерня прервал, сказал строго:

– Ни слова больше. Я еще не успел войти в деревню, а порядком покалечился. Больше никаких новостей. По крайней мере до ближайшей чарки хорошего хмеля.

– Но ты не понимаешь! – воскликнул Зубило ошарашено.

– Двух! – добавил Шестерня мстительно. – Двух чарок. И не говори, что у вас не варят хмель. Все одно не поверю.

Насвистывая, он двинулся вперед. Парни переглянулись, Зубило закусил губу, Бегунец развел руками. Однако перечить суровому гостю никто не решился, и вскоре они уже спешили следом, догнав, пристроились рядышком, по обе стороны и чуть впереди, готовые предупредить, направить, ответить на любой вопрос.

Шестерня с интересом всматривался в приближающиеся дома. Если в родной деревне здания располагаются вряд, вдоль коридора, естественным образом образуя улицу, то здесь домики лепятся к поддерживающей свод колонне, соответственно направлению камня. Так что каждое следующее жилище располагается выше предыдущего, нависает небольшим козырьком. И если в самом низу домов не так уж и много, то выше деревня разрастается, набирает мощь.

Вдоль кромки разбегаются выбитые в камне дорожки, тянутся, соединяя домики друг с другом, переходят с яруса на ярус, издали похожие на нити, оставленные неведомым существом в неведомых целях. В оконцах мерцает свет, мелькают смутные тени – черные силуэты хозяев. Доносятся негромкие звуки, позвякивания, отдаленные голоса, тянет ароматами пищи.

На втором ярусе мужичок машет руками, смешно подпрыгивает. Рядом с мужичком появился еще один, затем еще, и вот уже трое машут, словно играют в непонятную, но занимательную игру. Заинтересовавшись, Шестерня некоторое время всматривался в маячащие на дорожке фигуры, что уже и не три, а десяток, сказал в раздумье:

– Все же хорошие вы ребята, приветливые. – Перехватив изумленные взгляды спутников, пояснил: – Первый раз вижу, чтобы незнакомцам так радовались.

Бегунец потер лоб, спросил с непониманием:

– Что ты имеешь в виду?

– Так вон, на втором ярусе, парни скачут. – Шестерня кивнул. – Уже из сил выбились махать, до того рады.

Бегунец побледнел так, словно из тела разом выпустили кровь, поспешно обернулся. Зубило обернулся следом, воскликнул задушено:

– Бежим!

Шестерню подхватили под руки, поволокли. Не в силах понять, что происходит, он уперся, однако парни тащили так, словно обрели невиданную силу. В конец разозлившись, Шестерня прорычал:

– Да что за напасть! Куда ломитесь, заполошные?

Задыхаясь от напряжения, Бегунец выдохнул:

– Иглошерстни. Нужно быстрее... иначе... смерть.

Видя, что спутник по-прежнему не торопится, Зубило схватил Шестерню за плечо, рванул, разворачивая. Рука выпрямилась, указывая на нечто позади.

– Смотри!

Взгляд метнулся в сторону, мазнул по стенам, ушел вверх, и лишь после, следуя за рукой, опустился к земле. Сперва он ничего не увидел. Заросшее растениями основание пещеры, глубокая тень, рассеиваемая то тут то там слабым светом фонарей, извилистая полоска тропы. Шестерня уже собрался пристыдить спутников, что оказались не в меру пугливы, однако в этот момент что-то привлекло внимание. Он даже сперва не понял что. В сумраке мелькнуло нечто – серое пятно. Мелькнуло и исчезло. Однако, миг спустя, мелькнуло вновь, но уже значительно левее. Всколыхнулись листья, негромко зашуршало, но вскоре затихло.

Но вскоре зашуршало уже с нескольких сторон. Звук стал усиливаться, словно к замершим в напряжении путникам целенаправленно приближались некие существа, невидимые в клубящемся над землей мраке. Невидимые до того момента, как приблизятся на достаточное расстояние. Однако Шестерня ощутил, что совершенно не жаждет встречи с неведомой местной живностью. Рывком развернувшись, он кинулся в сторону деревни, с неудовольствием отметив, что до основания столба гораздо дальше, чем казалось поначалу.

Земля с такой силой бьет в ноги, что отдается в животе. Не иначе, местные жадны настолько, что вычищают тропки до камня, тщательно сгребая всю мало-мальски мягкую субстанцию на грядки, или же гнездящиеся под сводом крылатые бестии испражняются исключительно на листья, не желая сделать дорожку хоть немного удобнее.

Позади нарастает шум. Кто-то нагоняет. Спутники ли? Вроде бы шуршание было потише. Или чудовища успели раньше, догнали незадачливых спутников, и теперь, отожравшись парнями, взматерев и раздавшись в размерах, топочут позади, сотрясая пещеру словно стадо големов?

В груди грохочет так сильно, словно от сотрясающих тело прыжков ребра осыпались в желудок, и теперь переворачиваются в такт шагам, задорно стучат. Дыхание вырывается с всхлипываньем, во рту пересохло, а язык, бессильный удержаться во рту, того и гляди запутается в ногах. Дорога удлиняется на глазах. Ведь совсем недавно было рукой, а сейчас... Он же бежит в сторону деревни, или это обман зрения? Куда уплывают дома! Тропа петляет так, будто строители, прежде чем приступить к работе, хорошенько приняли на грудь, а потом, по ходу дела, добавили еще и еще. Пропойцы, секиру Прародителя им в печень! Несносная деревня. Невыносимый народ. Да когда ж все это кончится!

Источенная домами – норами колонна приблизилась, надвинулась, загородив собой пещеру. С трудом различая мутнеющую от напряжения в глазах дорогу, Шестерня подскочил к лестнице, рванулся, в последнем усилии перемахнув сразу пяток ступеней, упал на колени, желая лишь одного, умереть прямо сейчас, только бы не бежать дальше. Позади затопало, послышались голоса, заскрипело железо.

Краем глаза Шестерня заметил, как из стены выдвигаются толстенные металлические брусья, перекрывая лестницу. Долгий отвратительный скрежет металла по камню, а спустя миг воздух сотрясся от ударов. Один, другой, третий. Будто кто-то невидимый, но жутко сильный развлекался, кидая в ворота здоровенные булыжники. Мелькнула тень, еще одна. Раздалось недовольное шипенье, и... все прекратилось. Лишь едва слышимое шуршанье раздавалось еще некоторое время, но вскоре стихло.

Раздались шаги, послышался гул голосов. По-прежнему стоя на коленях, Шестерня смотрел, как в поле зрения появляются сапоги: одни, вторые, и вот уже с десяток обувок нагло выстроились перед носом, перетаптываясь, и недовольно шурша. Собравшись с силами, он встал, стряхнул с колен пыль, и лишь после этого поднял глаза.

Впереди, насколько позволяет лестница, сгрудились местные: мужчины и женщины. Одни сурово хмурят брови, другие неодобрительно качают головами, но во всех лицах испуг и облегченье, словно некая серьезная опасность только что прошла стороной. Пещерники разом заговорили, кто с радостью, а кто с возмущеньем, замахали руками, так что в общем гомоне невозможно разобрать радуются ли они гостям, или проклинают незадачливых путников.

Шестерня потряс головой, недовольно скривился. Мало того, что после безумного бега в голове шумит, так еще эти раскричались. И чего хотят, ведь все кончилось благополучно, никто не погиб, и даже не покалечился? Ну... почти не покалечился. Хотя, разложенный на тропе "защитный вал" о себе напоминает, напоминает. Вон как колено распухло, страшно смотреть! Он мельком обернулся. Оба сопровождающих стоят позади, вперили взгляды в лестницу, и хотя на лицах обоих явно читается раскаянье, не сказать, что особо расстроены. Губы Бегунца подрагивают, нет-нет, да промелькнет тень улыбки – гордости за совершенное. Забой же выдвинул челюсть, презрительно кривит губы, гоня пережитый страх.

Гомон затих, из толпы, протиснувшись через соплеменников, выбрался старик, от шеи до пят закутаный в халат толстой ткани, сам невысокий, сгорбленный, иссохший от старости и работы, одно слово – обжевок, и как на ногах стоит? Однако взгляд живой. Из глазниц, угнездившись глубоко в черепе, остро посверкивают угольки глаз, рассматривая пришельцев то так, то этак, словно разглядывая некие видимые лишь им незримые черты.

Пожевав губами, старик сухо изрек:

– В чем дело?

Толпа зашумела, пещерники наперебой загомонили, объясняя, жестикулируя, перебивая один другого. Наконец, среди прочих голосов выделился один посильнее, произнес, заглушив остальных:

– Иглошерстни напали, Креномер! Едва успели врата задвинуть.

Мужику вторили прочие, и вскоре вновь стало не разобрать ни слова. Названый Креномером, поморщился, сказал с брезгливой гримасой:

– Не слепой, вижу. Я спрашиваю, почему, вместо того, чтобы обороняться, вы галдите как пискуны?

– Так ведь ушли, Креномер! – послышались радостные возгласы. – Об врата разбились, и ушли.

Старик поднял руку, отчего звуки враз обрезало, сказал сердито:

– Тем более, толкаться нечего. Расходитесь, пока с лестницы не попадали. Один завалится – всех потянет.

– Так ведь не высоко! – не выдержав, задорно воскликнул Бегунец.

Старик перевел взгляд на парня, отчего тот разом потупился, сказал скрипуче:

– Оно верно, не высоко. Да только я тут краем уха слыхал – иглошерстни мимо пробегали. Уверен, что ушли? Как будешь потом упавших обратно втаскивать, по частям?

Бегунец хмурился, бледнел, сгибался все ниже, будто слова старика давили тяжеленными камнями, вжимали в пол. Глядя на муку товарища, Зубило не выдержал, сказал с вызовом:

– Но ведь известно, что иглошерстни не ждут и не устраивают засад! Набежали, не нашли добычи – исчезли. Всегда так было!

Креномер перевел взгляд, сказал сухо:

– Может и так. Да только времена меняются. Вчера не ждали, а сегодня решили подзадержаться. Дай вам, оболтусам, решать, через седьмицу народу в деревне не останется. – Помолчав, нахмурился, добавил со злым интересом: – Кстати, а кто иглошерстней притащил? Как начали орать, я из дома выглянул, успел заметить, как трое по полю улепетывают. Не подскажешь, то кто был? Глаза молодые, не мог пропустить.

Креномер придвинулся, навис над парнем, словно разом увеличился в размерах, глаза горят нехорошим огнем, рот перекошен, пальцы – крючья сжимаются, еще немного, и схватит, разорвет, втопчет в лестницу. Глядя на Зубилу с Бегунцом, что попятились, испуганно вжались спинами во врата, Шестерня сдвинулся, отгородив спутников от жуткого старика, сказал укоряюще:

– Полно тебе. Парни вели себя достойно, вовремя заметили, вовремя сказали. Даже побежали не сразу, а уж потом, когда я вперед дернул, в смысле, пошел. Гостеприимные ребята. А то, что твари по окрестностям скачут, как блохи по... к-хм, штанам, твой недогляд, не их.

Словно только сейчас заметил, Креномер взглянул на Шестерню, некоторое время задумчиво разглядывал, спросил с великим сарказмом:

– А ты вообще кто? Этих, – он мотнул головой в сторону парней, с трепетом прислушивающихся к разговору, – знаю, тебя нет.

Шестерня подбоченился, фыркнул:

– Я-то Шестерня, меня вся деревня знает. А вот кто ты такой?

ГЛАВА 4

Парни позади простонали что-то невнятное, кто-то охнул в толпе. Наступила зловещая тишина. Отвесив челюсть, Креномер ошалело уставился на Шестерню. Незнакомец стоит расслабленно, снисходительно поглядывая вокруг, словно это вовсе не он пришел в село, а к крыльцу приперлась толпа бродяг, что униженно вымаливают крошки со стола, а хозяин задумался – прогнать, или, так уж и быть, позволить вылизать грязные миски?

Рассматривая гостя то так, то этак, Креномер отстраненно произнес:

– А не выбросить ли нам гостя за ворота?

В толпе ахнули. Донеслось испуганное:

– Но ведь иглошерстни могли не уйти... ты же сам сказал.

Креномер недобро усмехнулся, сказал с усмешкой:

– Так он же сам их и привел, вот и пусть расхлебывает. А заодно спутников, чтобы впредь неповадно было кого ни попадя в деревню таскать.

– Они же погибнут! Где ж неповадно-то? – простонала какая-то женщина.

– Вам неповадно, не им, – отрубил Креномер жестко. – Кому Прародитель ума не дал, того уж не исправить. А так хоть какой-то прок.

Шестерня хмурился, кривился, наконец, не выдержал, заметив, как лицо старца преисполнилось злым довольством, фыркнул:

– Тю! Напугал кирку каменьем. Знал бы – стороной бы обошел. Гостям не рады, строить не умете... поди и хмель варите отвратный?

Он уже собрался уйти, но из толпы выдвинулся грузный мужик, сказал с вызовом:

– Постой, постой. Это кто тут строить не умеет? Это мы-то не умеем?

Шестерня окинул собеседника взором, мужик здоров, кряжист, челюсть тяжела, что твоя наковальня, дойди до схватки – кулаки об такого порасшибаешь, сказал с усмешкой:

– Как сюда шел, видел нечто. Думал, куча мусора, но парни сказали – заградной вал. Сперва не поверил. Но теперь, глядя на ворота... – указательный палец уперся в железные штыри позади, – понимаю, что тут за устроители.

Мужик побагровел, прогудел с угрозой:

– Что не так?

Шестерня прищурился, сказал с насмешкой:

– Да эти ворота соплей перешибешь, не то что чем серьезным. Я удивляюсь, как эти ваши игложопни до сих пор в деревню не прорвались, да всех не пожрали. Чтоб впредь неповадно было.

– Неповадно что? – опешив, спросил мужик тупенько.

– Неповадно такое строить! – теряя терпение, рявкнул Шестерня. – Сделай я подобное – со стыда бы помер, а если нет, местные бы поймали, да в задницу засунули. Чтобы, как тут у вас говорится, впредь неповадно было.

Мужик набычился, пошел буром, но Креномер, что внимательно прислушивался к беседе, быстро заступил дорогу, поспешно спросил:

– Кузнец?

– Тебе что за дело? – Шестерня в удивлении изогнул бровь. – Ты же нас с парнями игложорам скормил.

– Еще не скормил, но скормлю, если будешь ерничать, – бросил Креномер жестко. – Отвечай. Кузнец?

– Иглошерстни!

Крик прокатился под сводами пещеры надрывным колоколом, заставил замереть, насторожиться. Шестерня исподволь оглядел толпу. Лица напряжены, в глазах ужас, пальцы подрагивают, не то вцепляясь в незримое оружие, не то выражая страх. У кого-то на глаза навернулись слезы, кто-то шевелит губами, шепча неслышимые проклятья, или обращаясь к предкам. Чего они так боятся? Что такого страшного в неведомых тварях, что даже исполненные силы, зрелые мужи дрожат, как молоденькие девицы?

Крысы переростки, разожравшиеся и отрастившие ноги личинки каменных червей? Что такое завелось возле деревни, что жители трясутся, как камни при виде молота, возводят защитные валы, перекрывают тропу воротами? Если что-то действительно серьезное, почему не уйдут, или не позовут подмогу из соседней деревни? Ведь такие ворота да валы слизням на смех: дунь – рассыплются. Или перепившись настойки из синего мха, деревенские поголовно спятили и нужно уходить, пока от несуществующих тварей не перешли к незваным гостям? Вон, мужик, с глазами на выкате, смотрит не мигая, раз за разом облизывая пересохшие губы. Да и тот, что рядом, поигрывает рукоятью ножа, кривится в жутком оскале.

Мысли пронеслись вихрем, когда мужичина, что до того стоял ровно, вдруг воздел руки, перекосив рожу, ринулся, замахиваясь молотом. Еще немного, и тяжелое оглавье опустится, сминая плоть и кроша кости, ударит так, что мозг выплеснется на стену, а ребра высунутся из боков острыми колышками. И нечем прикрыться, некуда отступить. Охнув, Шестерня отшатнулся, влип спиной в стену. В груди похолодело, а ноги подогнулись, тело застыло, ожидая неминуемого. Однако, кузнец пронесся мимо, а миг спустя рядом грохнуло так, что заныли зубы. В пронзительном звоне металла послышалось злой визг, но тут же потонул в воплях.

Шестерня с облегченьем выдохнул, повернул голову. У ворот, закрывая телом большую часть, замер молотобоец, мышцы напряжены, руки воздеты над головой, удерживают тяжелый молот. Миг, и руки опустились, молот метнулся, с гулом разрывая воздух, пронесся за воротами, вновь застыл в высшей точке. С обоих сторон от кузнеца подпирают бывшие спутники, лица напряжены, в кулаках зажаты короткие кинжалы, что едва заметно дрожат, не то от перенапряжения мышц, не то от прорывающегося волнения.

Удар. И вновь по ушам бьет грохот. Глаз едва успевает заметить мелькнувшую с внешней стороны тень, а немного позже, ухает молот, вновь взлетает, готовясь к очередному выпаду. Однако ни рева боли, ни ошметков плоти, словно кузнец раз за разом бьет в пустоту, сражаясь с порождениями затуманившегося разума. Толпа позади замерла, лица посерели, в глазах плещется страх. Чего они боятся? От чего отмахивается этот с молотом? Что бродит вокруг деревни такого, от чего бледнеют лица бывалых мужей, а женщины оседают на лестницу в полуобморочном состоянии?

Шестерня отлепился от стены, решительно подошел к вратам, постоял, вглядываясь в окружающий сумрак. Ничего. Прикрыв глаза, обратился в слух. Тишина, лишь тяжелое дыхание кузнеца, да испуганные шепотки деревенских позади. Ни шороха лап, ни яростного шипенья, ни стонов боли. Шестерня взъерошил бороду, произнес с неопределенным выражением:

– Вижу, вы суровые воины. Обороняться против такого врага – нужна недюжинная смелость.

Молотобоец глянул неодобрительно, произнес:

– Ты напрасно усмехаешься. Наш враг действительно силен.

Шестерня покивал, произнес с убеждением:

– Конечно, конечно. О том и говорю. Кровь, ошметки плоти, подыхающие твари вокруг. Видано ли дело, супротив такого выстоять!

Зубило спросил хмуро:

– Ты нам не веришь?

– Разве ты не видел тварей? – воскликнул Бегунец с обидой. – Разве мы не вместе бежали от иглошерстней?

Шестерня выставил перед собой ладони, поспешно произнес:

– Да, да. Так и было. Кто бы сомневался. Только я, наверное, пойду. А вы продолжайте, продолжайте. Вижу, у вас неплохо получается. Только скажите, как к верхним ярусам пройти, чтобы сапоги попусту не топтать. Хотя... ладно, сам отыщу. А то еще пошлете куда, запотею выбираться.

Окинув взглядом врата, он дернул за рычаг, рывком распахнул врата, шагнул наружу. По толпе пронесся вздох ужаса, кто-то испуганно вскрикнул, даже кузнец отшатнулся. Перекрывая шум, прозвенел голос Креномера.

– Постой, странник!

Шестерня покосился назад, спросил нетерпеливо:

– Что еще?

– Погоди. – Креномер доковылял до ворот, остановился в проеме. – Ты говорил, что владеешь знаниями о металлах.

– Я? – Шестерня вытаращил глаза.

– Тайнами превращений. Как из грубых серые камней, под действием огня и молота, создать сияющие доспехи и крепчайшее оружие.

– Я? – повторил Шестерня, неверяще.

– Как перегнать руду в металл, как из невзрачной грязной пыли сделать достойную вещь, – не слушая, продолжал вещать Креномер.

– Это все я? – пролепетал Шестерня оторопело.

Для очередной тирады хватанув воздуху с избытком, Креномер закашлялся, долго перхал. Наконец отдышался, протерев выступившие от напряжения слезы, бросил сердито:

– В том смысле, что ты кузнец.

Шестерня взъерошил бороду, сказал задумчиво:

– Металлы знаю, работать доводилось. Могу оружие сковать. Не так, чтобы совсем хорошее, но, с первого боя не сломится, и то ладно. Но... вообще-то я каменщик.

– Какая разница. – Креномер расплылся в улыбке. – Это намного, намного лучше.

– Чем лучше? – спросил Шестерня с подозрением. Улыбка старика вызывала дрожь, примерно, как если бы вздумал улыбнуться сидящий в засаде паук.

Креномер произнес серьезно:

– Наши враги ужасны, ты мог убедиться сам, а силы не бесконечны. Нужно делать оружие, возводить заградные валы. А ведь кто-то еще должен убирать урожай, следить за детьми, управлять поселком. Ты нам поможешь.

Шестерня вздернул бровь, сказал с усмешкой:

– Вон в чем дело. Теперь понятно. Да только зря ты так. – Перехватив озадаченный взгляд старика, пояснил: – Людей у тебя много. Сил и смелости им не занимать. Вон как лихо с врагами расправились, до сих пор ошметки дымятся! Строить вы тоже умеете. Один "заградной вал", ха-ха, чего стоит. Это ж надо, хе-хе, такое сотворить. Да и сама деревня... источили домишками опору. Вместо того, чтобы усилить – подгрызаете. Того и гляди, свод просядет. Так что... нет. Воюйте дальше, а я пошел, пошел.

– Ты не поможешь нам? – упавшим голосом прошептал Креномер.

– Сами справитесь. – Шестерня отмахнулся.

– А если заставим силой? – В голосе старика прорезались опасные нотки.

– И какие гарантии получите? – Шестерня насмешливо изогнул бровь.

Креномер замолчал, на лице отразилась борьба чувств. Шестерня с интересом смотрел, как двигаются складки на лбу собеседника, кривятся губы, сердито сверкают глаза, прожигая посмевшего перечить наглеца. Наконец Креномер вздохнул, глаза погасли, а плечи поникли, бесцветным, как серая плесень, голосом прошептал:

– Мы заплатим.

Шестерня широко улыбнулся, похлопав Креномера по плечу, произнес задушевно:

– А вот это совсем другое дело.

Старик дернулся всем телом, словно ощутил прикосновение чего-то омерзительного, однако превозмог себя, с трудом выдавил кислую улыбку, после чего с подчеркнутой любезность произнес:

– Вот и хорошо. А теперь, будь добр, вернись назад, и запри за собой врата.

Глядя, с какой поспешностью собеседник шмыгнул в проем, Шестерня прошел следом, не глядя, потянул врата на себя. Створка нехотя задвинулась, недовольно лязгнула засовом. А миг спустя что-то с шорохом пронеслось с противоположной стороны врат. Шестерня поспешно обернулся, но ничего не увидел. Все та же полутьма, заросли иссиня черной листвы, и уходящая вдаль светлая полоска тропки. Ни путников, ни чудовищ. Пожав плечами, он двинулся за остальными, что двигались вверх по лестнице, о чем-то негромко переговариваясь, и время от времени испуганно глядя за пределы деревни.