Текст книги "Симарглы (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Лена заварила себе чай, нашла в хлебнице печенье (печенье было свежим, хотя в холодильнике обнаружился чуть ли не прошлогодний майонез, пошедший пятнами плесени несмотря на адский холод шведской модели – жизнь живуча!) и вот так, под чай и печенье досмотрела новости до конца. Она даже улыбалась. Журналисты казались ей смешными лицемерами, ведущие – плохими актерами, не знающими роли, появляющиеся в кадре обыватели – далекими образами из неведомых стран, не имеющими ничего общего ни с реальными людьми, ни даже с их собственными именами, такими, в синих рамочках внизу.

«Я никогда не читала особенно много классиков, но я слышала, что все мечтали об этом. А пришло это только ко мне, и как раз тогда, когда мне меньше всего это нужно».

Потом Лена выключила телевизор. Чувство абсолютной свободы, как давеча, у реки, накатило на нее – но оно было не только невыразимо грустным, оно было еще и надежным, как скала. Она знала – что бы ни случилось теперь, все так или иначе завершится. «Бедные люди, – думала она, глядя из окна на улицу. – Они живут еще и не знают, что это такое… И как знать, может быть, для них все окажется гораздо хуже чем для меня. А со мной уже самое худшее произошло, и бояться мне больше нечего. Я хотела жить, но не получилось».

Так, с чашкой в руке, она замерла у окна.

Вик вернулся довольно скоро, и сорока минут не прошло с тех пор, как за ним захлопнулась дверь.

– Стас там продолжает искать! – бодро заявил он, скидывая кроссовки и проходя в кухню. – А я вот решил тебе компанию составить.

– Что именно он ищет? – спросила Лена без особой охоты. Она чувствовала, что должна спросить: ведь ей тоже рано или поздно заниматься чем-то подобным.

– А, ну, что-то вроде Интернета, только ножками надо, ножками… – Вик махнул рукой. – Понимаешь, этот город – он как мусоросборник, столько информации в себе хранит. Каждая улица имеет память. Стас ищет подходящую клинику и подходящего человека. Заранее сделать это было нельзя, потому что надо, чтобы врач этот среагировал именно на тебя. Ну ничего, Стас – сенс, так что у него это получится лучше, чем у меня. Конечно, когда мы тебя поднатаскаем, тебе вообще равных не будет.

– Сенс? – непонимающе повторила Лена.

– Что, фантастику никогда не читала? – Вик вскинул ровные черные брови. – В смысле, экстрасенс. Не бойся, твои мысли он вряд ли прочитать сумеет, он вообще в невербальном общении не силен… да и нет таких, кто был бы силен, это все сказочки. Но вот если умеючи подойти… А мне чайку не сделаешь?

– Сделаю. Тебе крепкий, нет?

– Крепкий, с сахаром, но без молока.

– Я тоже с молоком не люблю.

– Мы сработаемся, – Вик с довольным видом принял у нее из рук чашечку. – Стас тоже не любит с молоком. А вот Артем любил, и у нас часто возникали конфликты на этой почве.

– А кто такой Артем?

– Твой предшественник. Он погиб четыре месяца назад.

Лена замерла. Во-первых, ее поразил легкий тон Вика, во-вторых… разумеется, само содержание его слов.

Вик понял ее замешательство и так же легкомысленно продолжил:

– Да не, не бойся, это не значит, что у нас тут буквально прифронтовая полоса или что-то вроде. Просто так получилось.

– Извини, что спросила, – Лена отставила чашку.

Боже мой… нигде не бывает ничего хорошего. Ей придется обманывать какого-то ни в чем не повинного человека. За четыре месяца до ее появления погиб ее предшественник. Это совершенно точно не рай.

– Да ничего страшного, – Вик коснулся ее руки своей. – Наверняка Петрович… ну, Сергей Петрович… успел тебя уже уболтать. Небось, говорил о ненормированном рабочем дне, да?.. Ну, в общем, это ведь действительно что-то вроде контракта. Контракт заканчивается, и ты уходишь… куда-то еще. И кроме того… помни, ты нам очень нужна, Лена. Так что мы будем тебя оберегать всеми силами.

– Я такая особенная?

– Ты одна из немногих. Городских магов мало… пока. И, по крайней мере, нам ты уже успела очень понравится.

– Чем? Мы же пока разговаривали всего ничего.

– Считай, что это любовь с первого взгляда, – Вик подмигнул. – А вообще, лично мне нравится брать на себя заботу о новичках.

– И сразу кидать их в воду в глубоком месте.

– Не без того, – он ухмыльнулся на удивление гнусненько.

Лена отвернулась. Все-таки ей совершенно не по душе пришлась такая постановка вопроса. Не нравилось, что придется сделать то, к чему у нее не просто не лежала душа, а что она полагала… ну, совершенно неуместным и неправильным.

– А когда он найдет… – Лена вздохнула. – Вы уверены, что нет другого способа?

– Разумеется, есть, – лицо Вика посуровело. – Навскидку с десяток перечислю. Понимаешь, у нас тут черти усилились… мы не знаем, почему. Как будто они сразу много душ получили. Такое во время эпидемий бывает, но ведь ничего подобного не было… В общем, нужно выманивать их, а они осторожные, тут уже действительно лакомый кусочек нужен. Мы три месяца уже их раскручиваем, и пока глухо. Ну, и, знаешь, мы тут занимались как раз тем, что пытаемся скрыть… – Вик вздохнул, – так что чертей малость прошляпили. Нет, мы их выманим, конечно, но, опять же, времени у нас нет. Если за дело возьмется аудиторская комиссия, нам со Стасом влетит по первое число, да это ладно бы… – он посмотрел куда-то в сторону. – Может статься, другие люди пострадают. И сильно.

Лена подумала, что все-таки Вик слишком красивый. Парни такими красивыми быть не должны. И даже девушки – не должны. Потому что ладно бы просто красота, а у Вика был еще потрясающе хороший взгляд. Даже не то что хороший… нет, не добрый. Не веселый. Просто спокойный и умный. Когда красота сочетается с подобным внутренним спокойствием – берегитесь. Этот человек долго не проживет. «Он и не прожил, – осознание было ошеломляющим. – Он умер лет этак в пятнадцать-шестнадцать. Интересно, отчего?.. Ох, что-то мне подсказывает: не так глупо, как я».

– Я не скажу, что согласна с твоими доводами, – сухо произнесла Лена. – Не скажу, что поняла все, о чем ты мне сказал. Но выбора у меня все равно нет, да? Вы знаете все, я – ничего, и козыри все у вас на руках.

Вик ничего не ответил, только губу закусил.

8.

В этот день я чувствовал, что мой мир готов был расколоться. Я устал. Я неимоверно устал от того, как плохо жить на этой Земле. Я ведь уже упоминал о том, что мне больно говорить людям, что они должны умереть?.. В клинику, где я работаю, приходят люди по крайней мере обеспеченные, и ими занимается на самом деле с добрый пяток врачей. Но говорить они обычно поручают мне. «У тебя хороший взгляд, Петя, – сказала мне пожилая наша фельдшерица. – Когда ты говоришь, все вокруг успокаиваются».

Сомнительный, однако, дар. Я совсем не чувствую себя святым или что-то в этом роде. Более того, мне становится почти физически больно, когда я вижу отчаяние в чужих глазах. Мне хочется пойти и ломать и крушить. А все потому, что я пережил сам боль – и не только за себя, но и за Вадима. Я не хочу, чтобы у кого-то это повторилось. И я боюсь, что однажды я не выдержу… что я все же ниспровергать вселенские порядки. Как могу. Смешно. Я не маг и не чародей, у меня нет Кольца Всевластья или волшебной палочки. Я просто действительно знаю, что чувствуют эти люди: молодые и старые, богатые и чуть менее богатые, сильные волей и слабые, хорошие и плохие. Такого я не пожелаю никому, даже злейшему врагу. И подавно, не пожалею этого тем, кого называю своими пациентами.

В тот день, как это бывало, я с утра почувствовал усталость. Вадим как-то сказал мне со смешком: «Вовсе незачем молодому врачу тащить на плечах весь груз мироздания». Я отшутился: то, что несу я, это всего лишь груз моих собственных невеселых мыслей. Но в тот день мысли эти приблизились вплотную, и я почувствовал, что они и впрямь могут заслонить от меня Вселенную.

А все из-за весны. Авитаминоз. Около 70 % суицидов происходит в весеннее время.

9.

– Заходите, – медсестра заглянула в небольшой холл, и ободряюще улыбнулась Лене. – Петр Семенович сейчас вас примет.

Лена встала, чувствуя какой-то странный жар, как при температуре. Обманывать… обманывать человека… Нет, Лена вовсе не была такой хорошей: ей вовсе не отвратительна была ложь как таковая, и мораль ее ограничивалась смутными представлениями об «общечеловеческом», как и у большинства из нас – сколь бы виртуальными ни было само определение. Но она ощущала внутри себя колоссальное внутреннее неудобство. Казалось бы, чего серьезного – зайди и сыграй. Но Лена не знала, ради чего: она чувствовала только, что ее партнеры не правы.

Дверь… смешно: жив ты или мертв, а двери открываются совершенно так же. И даже в дорогих клиниках – скрипят.

Петр Семенович и впрямь совершенно подходил под описание Вика. Был он молод (но не так чтобы совсем), был он симпатичен и был он… какой-то… Лене показалось, что она видит вокруг него что-то, похожее на ореол. Свет, очень ясный и чистый, как декабрьский лед на солнце.

Кабинет у него тоже был хороший. Ничего лишнего, все спокойное, светлое… на раковине – чашка с недопитым, но еще дымящимся кофе. Эта деталь почему-то окончательно подкосила Лену.

Врач идеально подходил Лене. Кто его знает, сколько факторов учел Станислав Ольгердтович в своих поисках, но, если он не ошибся, конкретно вот этот человек при взгляде на рыжевато-русую девушку в зеленом свитере должен почувствовать именно то, что рассчитал и срежиссировал Вик. «Надеюсь, этого не случится».

– Присаживайтесь… – сказал врач и указал ей рукой на удобный стул. – Разговор, увы, будет долгий…

– О чем вы? – изображая замирание сердца, спросила Лена: Вик подробно проинструктировал ее, как вести себя, еще пока они сидели на кухне. От усилия следовать его инструкциям девушка аж вспотела, но все равно чувствовала себя любительской актрисой. Да не просто любительской актрисой, а цыганкой, которая выманивает деньги, не имея к тому ни способностей, ни призвания.

– Да вы присаживайтесь… В общем, тут надо еще разобраться, но…

– Что?! Да прекращайте вы, говорите сразу! – это было сказано без гнева, скорее с тревогой (тревога в высшей степени удалась) и томительным осознанием беды (это тоже, в общем, получилось). Лена сама от себя такой прыти не ожидала.

Доктор явно слегка разозлился (не на нее конечно, на обстоятельства), и это было хорошо. Однако ответил, глядя прямо в глаза:

– Лена, понимаете, все очень серьезно. Нельзя вот так сразу…

– А как можно?

Он чуть смешался.

– Ладно, если вы так хотите, – спокойно и не теряя мягкости в голосе ответил он. – У вас рак. Злокачественная опухоль. Понимаете?

Лена опустилась на стул. Ей показалось, что сердце ее сейчас взорвется, но нет… Сердце у нее теперь было новое, здоровое. Как в страшном сне ей представилось: все происходит по-настоящему, только не у нее смертельная болезнь, а у молодого доктора. И она выступает его палачом, а вовсе не он ее. Она сидела, склонив голову, и слушала, как врач говорит что-то о том, что еще не все потеряно, что надо лечиться, что это дорого, но возможно, и выписывает рецепт… Она могла чувствовать боль и гнев, все возрастающие в его душе, хотя он прекрасно контролировал свой голос. Лена реагировала нетипично – просто молчала и даже не смотрела на него, а смотрела искоса в окно, на солнечные зайчики, как будто ее ничего не волновало – и поэтому он сердился еще больше. Он не мог испытывать к ней жалость: она не вызывала ее.

А потом она вскинула на него глаза – как раз вовремя, чтобы он увидел слезы.

Лена ненавидела себя в этот момент. Она не притворялась – ее и впрямь охватила тоска, по дому, по жизни. Она понимала, что играет с этим человеком в страшную и некрасивую игру – а ведь он хороший, сильный, добрый, и ему, наверное, не раз приходилось сообщать больным о роковом диагнозе, но вот перед ним молодая красивая девушка, к которой он чувствует симпатию… И она ничего не говорит, и лицо у нее спокойно, как будто даже каменное…

– Значит, это судьба, – улыбнулась Лена. – Не волнуйтесь, я знаю, что меня никто не вылечит.

Этой фразой Лена ломала весь сценарий Вика. Она не должна была ничего говорить. Просто молча кивать, притворяясь, что сдерживает слезы, а потом так же молча выйти из кабинета. После этого оставалось бы только собрать посеянные плоды.

– Не стоит отчаиваться, – сказал врач, пряча искреннюю боль под напускной строгостью. – Не стоит. Знаете что…

– Ничего, – Лена аккуратно подтянула «хвостик» и пригладила волосы. – Ничего. Не берите в голову. Знаете, я все равно уже мертва.

– Чушь! – врач ударил ладонью по столу, позволив раздражению прорваться наружу. – Не говорите чепухи! Многие сразу отчаиваются, и потом…

– Почти мертва, – перебила его Лена. – Быть одинокой – это значит почти мертвой, да? А у меня никого нет. Я теперь сирота.

– Погодите, вот же в справке записано… – врач недоуменно уставился на стол. Лена запоздало сообразила: да, ведь Станислав Ольгердтович придумал для нее какую-то легенду, и, наверное, по этой легенде у нее, Лены, были родители, которые могли позволить оплатить лечение дочери в такой дорогой клинике.

– Обреченность на что-то – это стена, – сказала вдруг девушка слова, пришедшие ей в голову. – Она отгораживает не хуже, чем смерть как таковая. А я обречена уже давно.

«Куда меня несет?!»

Врач молчал.

– У меня с рождения больное сердце. Я была обречена быть слабой, быть никчемной… я даже на физкультуру не ходила в школе, меня даже в походы с классом не отпускали… Я никогда ничего не могла! Я была обречена! Обреченностью больше, обреченностью меньше… Сколько мне осталось, доктор?

Последняя фраза, кажется, прорвалась откуда-то не отсюда, а чуть ли даже не из американских фильмов… ну и черт с ней. Лишь бы своей цели послужила.

– Думаю, с полгода… – тихо сказал врач и откашлялся, пытаясь прийти в чувство. – Но… – он сбился.

Видно, тоже почувствовал, что слова бессмысленны. А может, что увидел на лице у Лены такое.

Лена улыбнулась. Ах, если бы ей и в самом деле оставалось полгода! Она, по крайней мере, рассказала бы Сергею, что любит его.

– До свидания, – сказала она, поднимаясь со стула. – Полгода – это замечательно. Это крайне много. Я бы столько всего успела, будь у меня, что успевать.

10.

«Я провалила дело, – думала она, выходя из больницы. Воздух изо рта на холоде клубился паром. – Ну и что… В самом деле, какая разница. Главное, что саму себя не провалила. Ну нельзя, нельзя делать с людьми что хочешь только потому…» – почему «потому» она не додумала: побоялась.

С другой стороны, это было ужасно. Ведь она поверила Вику, когда он говорил, что судьбы множества людей зависят от того, что сделает она. Она и в самом деле поверила! А потом сказала себе, что если всякий будет нарушать нормы морали ради чужого блага, то от этих норм вскорости ничего не останется. Но ведь… черт побери, взрослые люди всегда так поступают, с сотворения мира! И мир как-то стоит! И многие выживают потому, что немногие поступают не совсем красиво или не совсем честно.

Ведь, как ни крути, а доверия Вика и Станислава Ольгердтовича она не оправдала, и кто знает, что за беда теперь случится с ними. И что случится с ней, если дело будет провалено?

Никто ее не встретил, когда она завернула за угол, хотя там было условленное место. Ничего удивительного – дуются, наверное, напарнички. Только какая-то тетка попыталась сунуть листовку… да, чуть ли не ту же самую листовку, про открытие памятнику Иванову И. В., чуть ли не через месяц или два… Лена посмотрела на эту бумажку, пытаясь вспомнить, откуда у нее это чувство узнавания, и не сумела. Как будто что-то подобное уже случалось раньше… Ее занимали совсем другие мысли. Если Станислав Ольгердтович в состоянии дистанционно подкорректировать воспоминания врача, то уж, наверное, и о ее демарше узнает. Ну и ладно, не больно и хотелось. Симорга-то, небось, за ней пришлют… А если не пришлют… Лена подумала, что хорошо бы зайти домой, но дома, наверное, стоит гроб с ее телом… Двух дней еще не прошло.

Ей стало страшно.

День прошел как-то незаметно, хотя, казалось, конца ему не будет. Солнце уже садилось, окрашивая улицу в закатно-багровые тона. Девушка стояла одна посреди пустынного обледенелого переулка, зажатого проволочно-дощатыми заборами (клиника, несмотря на свою престижность, помещалась на окраине), и никого не было рядом. Ни единой души.

Наступала первая ночь ее посмертия.

Черное отчаяние накатило на Лену. Ей захотелось упасть на асфальт и застонать от тоски и одиночества. Темные тени клубились вокруг, окутывая ее туманом.

Она медленно пошла прочь, двигаясь через оранжевый закат. Тишина, только хруст ледяной крошки у нее под ногами. Никого – только гаснущий день за плечом.

Странно, только что такие тучи мыслей роились в голове, столько всего происходило… и вот не осталось ничего. Только конец. Только исход.

Затем свет кончился. Лена не заметила, как зашла в тень. И тень эта была больше обычной и плотнее. Девушка поняла, что выйти из нее нельзя, но восприняла это как должное. Она и не осознавала, сколько на самом деле боли и страха испытала сегодня. Теперь они навалились на нее целиком, погребли ее надежней, чем три метра почвы.

«Ты устала. Ты хочешь спать. Спи, пожалуйста. Здесь только холод и никто тебя не тронет».

«Я устала».

«Ты обречена».

Лена почувствовала, что и впрямь ложится на холодную землю под забором и сворачивается клубочком. Под щекой оказался ледяной бугорок, но лень было даже двинуться, чтобы стало удобнее. Как холодно… как противно…

Но, по крайней мере, она заснет. А когда заснет – проснется, встанет, умоется и начнет собираться в институт, вставив в магнитофон кассету с саунд-треком из «Бригады». И никакая печаль ее не коснется больше.

«Ты обречена».

Темно… Вязко… Недвижно…

И – чужой голос, слишком звонкий, слишком ясный, разрывающий ледяную тьму.

– Лена! На что ты обречена – вспомни!

Наверное, Лена чуть приоткрыла глаза, потому что как бы она иначе увидела Вика? С яростным лицом он стоял чуть в стороне от нее, сжимая в руках здоровенную палку – от забора, наверное, отодрал. Палка, да и сам Вик, светились ровным белым светом.

– На что ты обречена! – крикнул он, отмахиваясь своим импровизированным оружием на манер бейсбольной биты, – Лена не видела, от чего. – Вспомни!

Что-то темное схватило Вика за горло сзади. Он попытался это отцепить – бесполезно – это что-то почти оторвало его от земли.

– Лена! – прохрипел мальчик.

Еще одна вспышка – на этот раз свет темнее, не белый, а какой-то желто-оранжевый – и Лена на мгновение увидела Станислава Ольгердтовича с перекошенным лицом, который изо всех сил бил об асфальт странное существо. Существо было похоже на крупного, черного, словно сделанного из сажи кота с рожками. Потом снова исчезло все, кроме Вика. Тому удалось отцепиться, он сам схватил «что-то черное» и ударил по нему палкой. «Что-то» завизжало.

– Лена! Ну скорей же!

«На что я обречена? – подумала Лена сквозь холодную, зябкую дремоту. – Неужели на этих двоих? На жизнь после смерти, на невозможность увидеться с родными, пребывая от них в двух шагах, на то, чтобы обманывать людей, летать по небу на крылатых собаках… На разборки с несвежими покойниками, на стихи Гумилева, которые читает призрак, на здоровое сердце, на… все. Но ведь… но я дышу! Это, наверное, тоже жизнь. А ведь я так не хотела… умирать. Так что подключи логическое мышление, ты, девушка-математик! Ты видела яблони? Ты видела одуванчики? Ты видела зеленую траву? Сергей Петрович сказал, что все это декорации, но еще он сказал, что это сотворено Богом… И серые глаза Вика, и приветливая (хоть и редкая, судя по всему) улыбка Станислава Ольгердтовича… И печенье с чаем, и новости, которые меня не интересуют, и люди на улицах, с которыми у меня нет ничего общего, но которых я должна защищать от чего-то, чего сама не понимаю… Потому что я люблю тебя, Господи…»

От последней мысли в голове немного – о, самую чуточку! – прояснилось, и Лена смогла сесть, потягиваясь. Это было адски трудно. Хотелось продолжать дремать в ледяной истоме, каждое движение стоило преодолевать.

«Нечестно! – зашипели голоса во тьме. – Нечестно! Она наша! Она – потерянная душа!»

– А вот хрен вам! – обрадованный Вик несколько раз взмахнул палкой, словно разбивая что-то вдребезги, его глаза яростно блеснули. – Вы, черти, только и знаете, что подбирать объедки! А ну, признавайтесь честно, как вы смогли купить столько душ за последнее время? На что вы ловите людей?

«Мы не говорим с людьми! Мы не говорим с симарглами!»

– Ловлю вас на логической неточности, господа! – это произнес не Вик, а Станислав Ольгердтович. Он появился внезапно, и вокруг него тьма разошлась, создав ореол обычного пространства; Станислав Ольгердтович держал за шкирку чертенка – теперь Лена его хорошо рассмотрела, самого настоящего, будто сошедшего с иллюстрации к пушкинской сказке. – Вы уже с нами говорите. Кроме того, в случае необходимости вы превосходнейше находите общий язык и с людьми.

Тьма молчала.

– Говорите! Ну! – Станислав Ольгердтович встряхнул безвольно обвисшего чертенка. – Вы должны меня помнить. Вы все помните. Я слов на ветер не бросаю. Я проверил все, что только можно было проверить. Мертвые души, которые не поступили к нам, не заключали с вами договоров. Они просто пропали. Вы – обыкновенная нечисть, вы не могли придумать ничего сами. Говорите, кто из Хозяев решил забрать побольше силы? Кто кинул вам объедки со своего стола?!

Тьма молчала.

Станислав Ольгердтович покачал головой. Чертенок в его руке вспыхнул и истаял оранжевым пламенем; ореол обычного пространства дрогнул и расширился. Тьма вскрикнула от боли.

– Ну! – Вик замахнулся палкой.

«Хозяева… не причем, – неохотно прошипела тьма тысячей голосов. – Это человек… Человек причина. Он говорит с душами, но не умеет удержать их, не умеет забрать их тепло. Они бродят неприкаянные, и попадают к нам. Мы не тащим их – они приходят сами. Как пришла эта девушка, и теперь вы не вернете ее».

– Идиоты! – рассмеялся Вик. – Она – симаргл, разве вы не видите?

– Я – симаргл! – сказала Лена, поднимаясь на ноги. Она почувствовала, что ей надо что-то сказать. А сказать хотелось, потому что состояние индифферентности исчезло, как не бывало. – Я не собираюсь поддаваться какой-то нечисти!

Однако слова словами, а стоять оказалось неожиданно тяжело. Живот подводило, колени не держали.

– Высший класс! – Вик одобрительно показал ей большой палец. – А теперь пошли отсюда. Наше вам с кисточкой!

И решительно сломал палку об колено.

Под скрип разрываемой тьмы они выпали в реальность, прямо к ногам невозмутимо стоявшего Станислава Ольгердтовича. Солнце совсем уже почти село, только красило в оранжевый свет обындевелые верхушки заборов.

– Ну ты молодец! – возбужденно начал говорить Вик, поднимаясь и помогая подняться Лене. – Никто бы не сказал, что это твой первый день! Как минимум – третий!

– Пошел ты! – Лена вскинула руку для пощечины… и, разумеется, не ударила. Она никогда никого не била по лицу с одного случая во втором классе… тогда пощечина вышла легко, парень не заслонился, и Лена испугалась этой легкости. Она уронила руку и коротко, зло ругнулась – словами, которых по идее, и знать-то не должна была.

Воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием разъяренной Лены.

Станислав Ольгердтович приподнял бровь и только заметил.

– Не могу не признать, что мы это заслужили. Кстати, Елена, лучше злитесь, чем впадайте в апатию.

– Извини, Лена, – сконфуженно, почти жалобно произнес Вик. – Но нам позарез надо было, чтобы какой-то человек испытал сильные негативные чувства к тебе! А когда ты начала… ну, ты сама виновата! Зачем было лишать того врача жалости, а? Твоя боль, твоя тоска… ты сама подставилась! Мы еле успели! Мы следили за врачом, а не за тобой, и его эмоции совершенно сбили нас с толку.

– Не нас, а меня, корнет, – вздохнул Станислав Ольгердтович. – Старею. Не надо меня оправдывать. От вас в дистанционном наблюдении толку – как от козла молока.

Они стояли в переулке и молчали.

– Ясно одно: дело совершенно не закончено, – продолжил Вик. – Хозяева Подземелья здесь ни при чем, дело в человеке, который призывает неприкаянные души умерших… ну что ж, по крайней мере, есть зацепка.

– И есть два дня, чтобы распутать дело, – кивнул Станислав Ольгердтович. Рот его был сжат в суровую нитку, и выражение лица производило впечатление полнейшей неприступности. – Они теперь продлят нам на два дня.

– Да ты… не переживай так, – как-то робко сказал Вик. – Даже если не найдем… Может, все еще как-то обойдется?

– Мы найдем, – отрезал Станислав Ольгердтович. Потом перевел взгляд на Лену и глаза его неожиданно потеплели. – Понимаю, Елена, что мы, наверное, произвели на вас неблагоприятное впечатление, но дайте нам еще один шанс. Мы исправимся. Мне кажется, не все еще потеряно, и мы сможем работать вместе.

Лена недоверчиво покачала головой.

– Я вообще не уверена, что смогу работать здесь.

– Вы обречены. Кроме того, вы же хотите жить, нет? А это – единственный способ жизни, который вам остался.

Хлопанье крыльев разорвало сгущающиеся сумерки. Порыв ветра пронесся по переулку – это снижался симорг, чтобы забрать их. Домой?

– Знаете, как подбирают новичков в Тринадцатое Отделении? Да и вообще в Департамент в целом? – тихо спросил Станислав Ольгердтович, беря ее за руку. – Никак. Просто когда кто-то погибает, рано или поздно появляется другой. Это неизбежно – тоже род обреченности. Судьбой ли, случаем… Вы проходили теорию случайных чисел?

Лена только и могла, что кивнуть.

– Вот вам вопрос на засыпку: является ли случай выражением Бога на Земле?

– Случайностей не бывает, – мрачно отозвался Вик, стоя к ним спиной.

«Когда они расскажут мне то, что случилось с их предшественником? Что это за „темные делишки“?.. А, да не все ли равно? В самом деле, мне уживаться с этими людьми, и других не будет».

11.

Какую бы дверь я ни открыл, за ней тоже ничего не будет. Это уже совершенно ясно. Странно… Сегодня, кажется, я встретил девочку, у которой та же проблема. По крайней мере, в ее глазах хлопала калитка в темноту. Мне показалось, что темнота эта совсем молодая… такая же, как она сама. Это страшно. Ровесница Вадьки, и уже обречена. И уже понимает весь ужас своей обреченности.

Но что еще нестерпимей: мне стало легче после разговора с ней.

Боже, будь проклят мир, в котором происходит такое! Будь проклят мир, в котором существуют такие души-инвалиды, как наши с ней.