Текст книги "Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита (Житие, письма, духовные поучения)"

Автор книги: Варнава Гефсиманский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Строитель монастыря

Местоположение обители

Среди духовнических трудов и иноческих подвигов иеромонаха Варнавы достославное место занимает устройство Иверского монастыря. Это делание, за которое взялся Гефсиманский старец по завету своего учителя схимонаха Григория, может показаться выше человеческих сил. Как монаху, обремененному послушанием скитского и всероссийского духовника, когда к нему ежедневно приходят сотни людей – каждый со своими горестями, нуждами, болезнями, – как понести еще и крест строителя, воспитателя сестер, просветителя-миссионера в крае, «сплошь зараженным расколом»? Он скорбел еще тогда, в далекой юности, когда услышал о предстоящих ему подвигах. Чтобы утешить своего любимого богоизбранного ученика, схимник обещал ему в помощники Самого Господа. Вера словам духоносного старца, упование на заступничество Пресвятой Богородицы и некоторые внешние обстоятельства способствовали тому, что обитель действительно была построена.

Она возникла в пределах Нижегородской земли, почти на границе с Владимирской, в глубине дремучего Муромского леса. При взгляде на нее окрестные жители преисполнялись благоговейного удивления, усматривая в быстром ее возрастании и процветании благодатную помощь свыше.

Народное предание гласит, что на том месте, где устроили обитель, в ночное время видимы были горящие свечи и слышался таинственный колокольный звон… Местность эта называлась в народе святой. Когда еще не было здесь обители, одна благочестивая женщина шла как-то раз к утрене в выксунский храм. «Возле того места, где ныне находится обитель, – рассказывала она, – предо мной вдруг предстала величественная и благоговейная, в черном одеянии, Женщина и кротко спросила: „Куда ты идешь?“ – „Иду, – ответила я, – к утрене в Выксу“. – „Зачем туда? Пойдем в монастырь“, – позвала Незнакомка. Не успев спросить, в какой монастырь мне нужно идти, и случайно взглянув на правую сторону, я увидела там чудную обитель и молча проследовала за Ней. Мы прошли монастырскую ограду. За оградой Она ввела меня в прекрасный храм и оттуда повела в пещеры этого же храма, где я всему видимому очень удивлялась. Выйдя из храма, я услыхала на Выксе звон к утрене, и в это мгновение монастырь, а с ним и чудная Незнакомка мгновенно скрылись».

Невозможно было надивиться на величественные пятиглавые храмы с гигантской колокольней, на прекрасные белокаменные корпуса и прочие монастырские постройки, расположенные на пространстве в тридцать десятин, возведенные за тридцать шесть лет на глазах окрестных жителей в таком месте, где была когда-то голая пустошь.

Сообщение обители с губернским Нижним Новгородом, отстоявшим от нее на расстоянии двухсот верст, осуществлялось по двум главным путям: по железной дороге от Мурома и на пароходе по Оке с ближайшей пристани Досчатое, которая находилась в десяти верстах от монастыря. В уездный город Ардатов, в восьмидесяти верстах от обители, шла лесная проселочная дорога.

Неудобства из-за отдаленности от губернского и уездного городов с успехом вознаграждались близостью большого торгово-промышленного села Выкса, где во всякое время года можно было запастись всем необходимым в житейском быту. Близость столь многолюдного местечка сильно смущала отца-строителя обители, не раз заставляла его подумывать о приискании для монастыря другого, более уединенного места. О том, что положило конец всем его сомнениям, сам старец рассказывал так: «Вышел я однажды, в одно из первых моих посещений богадельни – первоначального убежища сестер, поздно вечером на крыльцо. Было совершенно темно, а небо, покрытое тучами, было мрачным. И каким убогим, заброшенным показался мне тогда богадельный дом в лесной глуши! В глубокой скорби о беспомощных отшельницах-сестрах невольно поднял я глаза к небу, мысленно возлагая все упование на милосердие Отца всех сирот и вдовиц. Вдруг над самим зданием богадельни небесный свод, дотоле совсем темный, прорезала яркая и обширная светлая полоса, тихо переливавшаяся радужными цветами. Явление это длилось почти четверть часа.

Понял я тут, что благоволит Господь освятить и прославить место сие… После сего благодатного утешения исчезло во мне всякое сомнение, и тяжелые думы сменились радостью о благоволении Божием к возникающей обители невест Христовых».

Монастырь был воздвигнут в местности, жители которой состояли не из одних только православных, но и из большого числа раскольников и даже иноверцев. Здесь вследствие заражения расколом многие из православных холодно относились к Церкви и ее уставам. Так что благоустроенная обитель имела несомненно важное духовное значение для местного люда. Как центр духовной жизни монастырь и видом своих храмов, и ежедневными богослужениями напоминал окрестным жителям о едином на потребу[17]17
  См.: Лк. 11, 42.


[Закрыть], то есть о благоугождении Богу и спасении души. Чувствами радости и умиления невольно наполнялась душа всякого, когда в праздничный день под торжественный звон колоколов начинали стекаться сюда богомольцы. Истовые монастырские службы при стройном пении и внятном чтении инокинь, их благочестивое житие по строгому чину, приветливая обходительность и участливое отношение ко всем, равно как и распространение по самым умеренным ценам, а иногда и даром, картин, образков, «троицких» и «афонских» листков – все это в совокупности производило на народ благотворное воздействие. Монастырские храмы всегда заполнялись народом. Особенно многолюдно было в праздничные дни. Среди них торжественными богослужениями отмечали 8 июля – день обращения Иверской общины в общежительный монастырь и 17 августа – день, когда Православная Церковь вспоминает святое Вознесение Матери Божией на небо. Накануне совершалось особо умилительное всенощное бдение, составленное применительно к богослужению Великой субботы по Иерусалимскому чину. Особенность его заключается в том, что к обычному праздничному последованию на день Успения Пресвятыя Богородицы на утрене после «Бог Господь» присоединяются особые тропари, которые поют тем же напевом, как и «Благообразный Иосиф». В это же время из алтаря исходят священнослужители в богатых облачениях, торжественно износя шитый золотом по бархату в виде плащаницы образ Успения Пресвятой Богородицы, и полагают его на уготованном для сего месте среди церкви. Сестрам и всему народу в это время раздавались свечи. По каждении плащаницы начиналось умилительное чтение Непорочных[18]18
  Наименование заимствовано из первого стиха 118-го псалма: «Блажени непорочнии…», употребление которого в церковном богослужении обширно и многообразно. – Ред.


[Закрыть]. Глубокой молитвой пламенели в эти минуты сердца молящихся. Они стояли коленопреклоненными…

Три гостиницы при обители на четыреста человек, где паломники пользовались даровым приютом и сытной монастырской трапезой, также много способствовали привлечению богомольцев.

Деятельность Иверского монастыря не ограничивалась окормлением лишь людей православных, она простиралась далеко за пределы монастырских стен с единственной целью – противодействовать расколу, а также оберегать православно верующих от вовлечения их в ряды старообрядцев. Чтобы вести собеседования с раскольниками, нужна была специальная литература, и она закупалась на пожертвования. На средства обители в одном из неблагополучных сел была построена церковь-школа. Благодаря такого рода усилиям монашеской обители число раскольников, обращенных в православную веру, исчислялось сотнями.

А началось все со знакомства отца Варнавы (тогда еще послушника Василия) с уроженцем Выксы Димитрием Пивоваровым.

Христа ради юродивый

Сын православных родителей, Димитрий Пивоваров, вращаясь среди раскольников-беспоповцев, из которых состояла большая часть населения Выксы, и сам скоро совратился в раскол. Немало этому способствовала и его женитьба на дочери раскольника. Долгое время Пивоваров со всей своей семьей жил в казармах Лепешкинской фабрики, среди разгульного фабричного люда. От природы наделенный веселым и живым характером, он легко подчинился влиянию среды и до зрелых лет проводил жизнь свою безнравственно. Отпав от Православия и заглушив бесшабашным разгулом упреки совести, Димитрий совсем забыл Бога и целых семнадцать лет не появлялся в храме Божием. Но милосердный Господь заставил человека одуматься. Внезапно постигшее его горе – страшная смерть его семилетней дочери – (девочка упала с верхнего этажа казарм в огромное отхожее место и погибла) – настолько потрясла впечатлительного Димитрия, что он совершенно изменился, сделался задумчивым и печальным. Пробудившаяся совесть заставила его устремиться к Богу и в Нем едином искать утешения. Но пытливый ум Димитрия хотел знать достоверно, пребывает ли он в заблуждении относительно истинной веры или нет. Этот мучительный вопрос не давал ему покоя. И вот по совету и указанию добрых людей отправился он на богомолье в святую обитель великого русского подвижника Преподобного Сергия Радонежского, почитаемого даже и раскольниками. Из Лавры вместе с другими богомольцами Димитрий отправился в Гефсиманский скит, здесь-то и состоялась его первая встреча с тогда еще послушником Василием, о которой Димитрий рассказывал следующее: «Войдя в келлию, я остановился позади всех и со вниманием стал вслушиваться в беседы и наставления, которые давал духовник разным лицам. Признаюсь, я надивиться не мог его находчивости отвечать по нуждам всех и каждого. Говорил он очень просто, но так сильно и убедительно, что многие даже плакали от его слов. Все это меня крайне удивило, и я почувствовал к нему глубокое уважение. Прощаясь, старец стал давать каждому по маленькому кипарисовому крестику для ношения на шее. С таким же крестиком подошел он и ко мне и, подавая его, сказал:

– Вот и тебе на благословение, возьми.

– Благодарю, мне не нужно, – отвечал я и крестик не взял.

Этот отказ, видимо, озадачил старца, он устремил на меня долгий и проницательный взгляд. В смущении я опустил глаза.

– Послушай, если хочешь, останься у меня в келлии, мы с тобой побеседуем.

Все вышли, и мы остались вдвоем. Более трех часов продолжалась наша беседа. Что и как говорил он мне, не могу и передать теперь. Помню одно – весь в слезах вышел я из его келлии и до темной ночи одиноко бродил по монастырскому лесу. После слов скитского духовника страшной представилась мне моя прежняя жизнь, мое погибельное отступничество от Святой Православной Церкви. Всю ночь не мог я сомкнуть глаз. Так промаялся я до самого благовеста к утрене. С неизъяснимым ужасом и трепетом переступил я церковный порог. Мучившие меня мысли и здесь, в святыне храма, не давали покоя. Невыносимая тоска сжимала сердце. Но вот мало-помалу благоговейное служение иноков стало пробуждать мое внимание и утешительно действовать на мою страждущую душу. За утреней следовала ранняя литургия. Слушая ее, я плакал, но уже не от скорби и уныния, а от умиления и благодарности Господу Спасителю, обретшему Своей благодатью и меня, погибавшего в расколе. С этой минуты я твердо решился оставить навсегда мое прежнее заблуждение, и как будто камень тяжелый спал с моего сердца – так мне стало легко и отрадно. Еще не раз встречался я в тот свой приезд со старцем, укрепляемый его душевной беседой. Здесь же, в обители Гефсиманского скита, присоединен я был вновь к Православной Церкви и сподобился приобщиться Святых Христовых Таин.

Одно только меня смущало: между родственниками моими было много раскольников-беспоповцев, от которых за мое обращение в Православие насмешкам и оскорблениям конца не будет. Я даже решил на родину не возвращаться. Василий был иного мнения.

– Друг мой, – говорил он мне, – милосердый Господь по неизреченной Своей благости призвал тебя от тьмы к свету, от заблуждения к истине. А сколько, быть может, близких тебе и кровных коснеют еще во тьме пагубного заблуждения? „Несть добро отъяти хлеба чадом“[19]19
  Мф. 15, 26.


[Закрыть], – сказал Спаситель. Поэтому возвратись к своим и всеми мерами содействуй их вразумлению и обращению в Православие. Ты боишься глумления их над собой и могущих быть от них неприятностей. Но от испытаний никуда не убежишь: весь мир, по слову Писания, во зле лежит[20]20
  См.: 1 Ин. 5,19.


[Закрыть]. Не забудь того, что многими скорбьми подобает нам внити в Царствие Божие[21]21
  Деян. 14, 22.


[Закрыть], а скорби ради Господа, ради славы Святой Его Церкви поистине блаженны. „Радуйтеся и веселитеся, – сказано таким скорбящим, – яко мзда ваша многа на небесех“ [22]22
  Мф. 5, 12.


[Закрыть]. И в миру так же, как и в уединении, может благоугодить Господу каждый жаждущий спасения, ибо на всяком месте владычества Его[23]23
  Пс. 102, 22.


[Закрыть].

Многое еще в том же поучительном духе говорил мне старец, убеждал вернуться на родину и всеми силами своей души способствовать обращению в Православие моих родственников-раскольников и других односельчан. При этом мой благодетель-учитель указал меры, которыми я мог бы на них воздействовать, и благословил меня на новую и трудную жизнь».

С немалым удивлением встретили односельчане Димитрия, явившегося после продолжительной отлучки в странном виде. На нем был многошвейный с разноцветными заплатами кафтан, высокий колпак и длинные желтые сапоги. В руке держал он посох с голубем. Странные движения и бессвязные речи являли его всем как бы лишенным здравого разума. Это было началом принятого им на себя великого подвига юродства, на который благословил его старец. Под прикрытием юродства Димитрий стал подвизаться на поприще миссионерства среди своих односельчан.

Тяжел подвиг юродства! Нужно иметь полное отречение от всех благ мира и великое самоотвержение, чтобы при здравом уме казаться безумным, подвергаясь насмешкам, оскорблениям и даже побоям, все терпеть и переносить с незлобием и кротостью. Так и Димитрий бродил по селу, не обращал внимание на насмешки со стороны односельчан и своими загадочными речами юродивого изобличал их заблуждения и нечестие.

До основания Иверской обители около четырех лет жил он уединенно за селом на старом, давно оставленном кладбище. Сначала в землянке, а потом в малой келлии, из сострадания построенной для него добрыми людьми. Здесь, всеми оставленный и презираемый, чуждый не только посторонним, но и самым близким своим кровным родным, он тайно подвизался, измождая свою плоть и проводя время в трудах поста и молитвы. Иногда выходил он из своего уединения, посещал церковные службы, никогда, впрочем, не молясь на виду у людей.

– Димитрий, отчего ты Богу не молишься? – спрашивали некоторые из них.

– А ты стоял в храме, да думал о… – и юродивый начинал раскрывать тайные помыслы пристававшего с расспросами и не ошибался.

Под прикрытием юродства он смело изобличал людские пороки и недостатки. Ходил Димитрий и по домам выксунских жителей: утешал скорбящих, помогал, когда мог, нуждающимся, примирял враждовавших. Со временем люди стали прислушиваться к его вроде бы несвязным речам, присматриваться к различным «странным» выходкам. Но в то же время знали, какую подвижническую и строгую жизнь ведет этот человек и все больше и больше убеждались, что он не тот, за кого себя выдает, а истинный раб Божий, заслуживающий всякого уважения.

Особенно уважительно относились к Димитрию и принимали его у себя жители села Выкса Е. В. Кокин и купец А. Я. Бордачев. Находились и такие почитатели, которые просились к нему на жительство, чтобы он руководил ими в духовной жизни. Ничего не предпринимая без благословения своего старца-наставника, Димитрий написал письмо к нему, в котором рассказал и о желании этих простецов поселиться подле него. Письмо это он препроводил с Кокиными, отправившимися на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру. Беседуя с ними, старец, между прочим, высказал ту мысль, что если угодно Богу, чтобы при селе Выкса был монастырь, то лучше пусть это будет женская обитель. Такие соображения сочувственно были восприняты сельчанами, и они упрашивали Василия приехать в Выксу, осмотреть окрестность и выбрать место для будущего монастыря, обещая посильными жертвами содействовать его устроению. Молодой старец, не доверяя себе и чтобы убедиться, угодно ли Господу задуманное ими дело, направил Кокиных к митрополиту Московскому Филарету испросить благословения владыки на устроение богадельни для немощных и не имеющих приюта вдовиц и сирот.

Митрополит Филарет так отозвался на просьбу:

– Благословляю создаться обители, а монаха-устроителя, который скрывает себя за вами, благословляю созидать и руководить ею всегда.

После этого послушник Василий решился съездить в Выксу и осмотреть окрестности села.

Освящение места для обители

Только спустя полгода после встречи с Кокиными он смог приехать в Выксу. Труды по послушанию, которые Василий нес в скиту, не давали возможности сделать это раньше. Да и все это время он обдумывал свое намерение, горячо молился Богу, прося у Него помощи, советовался с опытными в деле устроения монастырской жизни старцами.

По приезде в Выксу в конце 1863 года Василий вместе с Кокиным и Бордачевым занялись приискиванием места для богадельни, из которой впоследствии возникнет Иверская обитель. Выбрав подходящее место в лесу, будущий строитель обратился с пламенной молитвой к Богу и сотворил поклоны на все четыре стороны. А на другой день он вынужден был возвращаться в свои «Пещеры», всецело полагая благоустроение обители на помощь Божию и покровительство Божией Матери.

Первыми благотворителями, пожертвовавшими лес на постройку корпуса и железо на крышу, стали жители Выксы – Кокины, Бордачевы и Липковы. Призывал Василий и многочисленных своих знакомых содействовать посильными жертвами на благотворительное заведение. И Бог внял молитвам верного раба Своего. Помощь он получил. Было и доброе предзнаменование о том, что избранное место для будущей обители угодно Небесной Покровительнице будущих его насельниц.

Во второй половине ноября 1863 года в окрестностях Выксы носили чудотворную Оранскую (Владимирскую) икону Божией Матери. Собираясь в обратный путь, Василий просил Кокиных, чтобы они, когда принесут в Выксу эту чудотворную икону, позаботились освятить ею избранное для обители место, отслужили бы здесь молебен с водоосвящением. Это желание старца скоро было исполнено, а дело было так.

Наступило 28 ноября. Наутро прибывший с иконой иеромонах Иов, вместо того чтобы, по обыкновению, носить святую икону по домам, распорядился нести ее в лес к хижине юродивого Димитрия. С благоговением и слезами встретил тот чудотворный образ Матери Божией и просил пройти с ним на избранное и благословленное гефсиманским старцем место для будущей обители. Из хранившейся в монастырской ризнице собственноручной записи отца Иова было известно, что такому необычайному распоряжению предшествовал знаменательный сон. «В эту ночь, – писал он, – я, грешный, сподобился чудного и непостижимого видения. Представилось мне во сне величественное шествие крестного хода, сопровождаемое чудотворной Оранской иконой Божией Матери. Ходу сопутствовали с пением множество девиц-черноризиц. Шли мы как будто на какую-то гору, украшенную множеством прекрасных растений. Взойдя на гору, юродивый Димитрий стал раздавать зажженные свечи предстоящим, а мы начали петь молебен Божией Матери. Я, грешный, служил и читал молитву на основание и создание храма, а тем временем и клир, и монахини, и весь народ, который во множестве сопутствовал ходу, запели: „Днесь светло красуется святая обитель Иверская, яко зарю солнечную восприемши, Владычице, чудотворную Твою икону, к нейже ныне мы притекающе и молящеся Тебе, взываем сице: о Пречудная Владычице Богородице! Молися из Тебе воплощенному Христу Богу нашему, да избавит обитель сию и живущих в ней, и вся грады и страны христианския от всех навет вражиих и спасет души наша, яко Милосерд“. Меня удивила некоторая неточность в словах сего тропаря, поемого в день празднования Владимирской иконе Божией Матери. „Так следует!“ – отвечал мне чей-то неизвестный голос. Тем видение и кончилось. Свидетель неложный словам моим – Матерь Божия. Проснувшись, я тем же утром посетил келлию юродивого Димитрия. Тут я отчасти уразумел виденное, но не осмеливался возвестить об этом никому. Теперь же, когда на месте том пустынном, где мы тогда молились, сияет уже святой храм Божий, и отшествие мое от мира сего приближается, страшуся молчать далее, ибо тайну цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно»[24]24
  Тов. 12, 7.


[Закрыть].

Это чудное посещение Царицей Небесной предназначенного для обители места еще более утвердило Василия в мысли о богоугодности его предприятия, и он решил неотложно в наступающую весну 1864 года приступить к постройке богадельни, намереваясь впоследствии образовать из нее если не монастырь, то общину.

К осени того же года богадельня была построена. Рассчитана на двенадцать человек, причем для каждой из призреваемых предназначалось отдельное помещение. В восточной части здания – большая, в два окна, комната-трапезная, которая служила и местом молитвы для живущих здесь.

Ко времени окончания постройки Василий прислал туда на жительство двух девиц, изъявивших желание поступить в монастырь и просивших на то у него благословения. Обе они, ставшие впоследствии манатейными монахинями, были еще совсем юными. Пешком пришли они в новоустроявшуюся обитель. Благословив их на этот подвиг, старец сказал им: «Благословляю вам проложить дорогу для подобных вам, потрудитесь ради Царицы Небесной». По дороге будущие монахини зашли в хижину юродивого. Возле его хижины была устроена колокольня из трех жердей с двадцатью пятью колокольчиками разной величины, в которые он звонил в праздничные дни. Напоив холодной водой из своего колодца, Димитрий отпустил девиц на место назначения. Много скорбей понесли они тогда, терпя и холод, и голод, и страх в глухом лесу, в ничем не огороженном здании. Только и видели они радость, когда приходил юродивый Димитрий, приносил им что-либо из съестного, утешал и ободрял их.

Через два месяца к ним пришли еще три девицы, присланные Василием. Одна из них, Неонила Честнова, как старшая по летам и более осведомленная в правилах монашеской жизни, по благословению старца, считалась начальницей богадельни, которой и управляла в течение десяти с половиной лет. Строгая к себе, терпеливая в общих нуждах, безусловно покорная и всегда благодарная основателю обители, она строго смотрела за поведением сестер, учила их смиренно переносить все скорби, нужды и всякую тесноту иноческой жизни, вселяла в них любовь к ближним, нестяжательность и простодушие. По правилам их общежития они не имели никакой собственности по своим келлиям, все у них должно было быть общим. Строгость воздержания была такова, что во все дни недели, кроме субботы, воскресенья и праздников они ели без масла. Не допускались даже самые простые и дешевые лакомства. Так, однажды сестры, заметив, что вокруг их ограды уродилось много брусники, с благословения начальницы набрали ее и заготовили на зиму. Каково же было их удивление и скорбь, когда они узнали, что старец не только не разделяет их радости, а, напротив, приказал даже все собранное без его благословения выбросить за ограду, а самим после этого не выходить за территорию богадельни. И пришлось сестрам заготовленную бруснику выбросить. При этом одна из молодых сестер утаила у себя ягоды и даже пороптала на старца за его, по ее мнению, неуместную строгость. Строптивая не осталась без наказания. Вскоре после этого она лишилась душевного покоя и, потеряв здоровье, принуждена была сама выйти из обители.

Начальница мать Неонила, всегда строго исполняя указания и заветы отца Варнавы, ничего не скрывала от него, ревностно заботясь о добром поведении сестер, вверенных ее попечению. Но по обращении богадельни в общину мать Неонила, как неграмотная и совершенно простая, была отстранена от правления, с ее собственного согласия. По открытии же общины за полную глубокого смирения и примерную иноческую жизнь она в числе первых была пострижена в монашество с именем Нектария, а впоследствии от самого старца приняла великий ангельский образ – святую схиму с именем Неонила.

В бытность ее начальницей 25 мая 1865 года прибыла в только возникавшую тогда обитель святая Иверская икона Божией Матери, присланная Василием. В честь этой иконы обитель стала называться Иверской. С благоговейным страхом и радостью вышли сестры с крестным ходом встретить святую икону за двенадцать верст на пристань Досчатое. С пением тропарей и хвалебных песен совершили они обратный путь в обитель с великой святыней.

К этому времени Господь послал обители нового благотворителя, который пожертвовал два колокола и построил большой, с тридцатью келлиями, полукаменный корпус для сестер. На его же средства к восточной стене молитвенной комнаты был приделан пятигранный выступ для алтаря, поставлен предалтарный резной иконостас, устроены довольно поместительные хоры в верхнем этаже и шатровая на столбах звонница. Этим щедрым благотворителем был Д. В. Киселев.

В утешение малого числа первых насельниц и в особенности тогдашней начальницы матери Неонилы, переносивших терпеливо много лишений и трудностей разного рода, блаженный Димитрий часто говаривал: «Не скорбите, потерпите – придет время, и вы увидите всю красоту и славу вашей обители».

В 1866 году, 1 октября, приехал в обитель старец Василий и, сделав некоторые распоряжения по постройке, сказал сестрам, что в ближайшее время их ожидает глубокая скорбь, а затем последуют слава обители и их благосостояние. Благословив и утешив насельниц, старец уехал обратно в «Пещеры». Вскоре всех сестер вытребовали к становому приставу в село Выксу. Допрашивали и юродивого Димитрия. Становой пристав, желая иметь сведения о личности каждой сестры, а главное, стараясь узнать, не составляют ли они какой-либо особой секты, допрашивал их каждую отдельно. Димитрия спрашивали, где он живет, грамотен ли, почему носит такую странную одежду и зачем ходит в богадельню к девицам. По своему обычаю он дал не прямые, а прикрытые юродством ответы.

– Живу я, – сказал он приставу, – на мертвых костях, по-граждански читаю, а церковной грамоте не учился, одеваться так мне Преподобный Сергий велел, в богадельню хожу не к сестрам, а к Барыне, у Которой прошу корму галкам, а то им клевать нечего.

На вопрос пристава, на каких таких мертвых костях он живет, Димитрий отвечал:

– У меня там дом, у меня и собор пятиглавый, а скоро будет и большой колокол – как ударят в колокол, так звон будет на всю вселенную.

На следующий день юродивого со связанными руками в сопровождении полицейских повезли в тюрьму города Ардатова. По дороге Димитрий упросил стражников заехать в богадельню. Сестры, узнав, куда и зачем везут их «батюшку Димитрия», сильно опечалились, а блаженный, утешая их, шутливо говорил:

– Вы не плачьте, а в день моего Ангела поставьте большой самовар – я к вам и приеду по снежку чай пить.

И действительно, в день памяти святого великомученика Димитрия Солунского в сопровождении полицейских юродивый вернулся в обитель.

В беседах с сестрами он не раз предсказывал:

– Моя дочь Мария будет начальницей у вас, и много горя будет ей, да я ей оставлю цепь.

Так все в действительности и произошло. Дочь его Мария, ставшая после матери Неонилы Честновой начальницей обители, от многих скорбей впала в буйное умопомешательство и на самом деле нуждалась в цепи.

Блаженному Димитрию присущ был дар прозорливости. Так, когда еще не было при богадельне церкви, будучи в каком-то восторженном состоянии, он начертил на клочке бумаги некоторое подобие храма. Это изображение носил он несколько дней при себе и, показывая его с большой радостью некоторым почтенным личностям, говорил:

– Будет церковь, будет хороший большой собор в нашем монастыре.

Протоиерей села Выкса Андрей Виноградов как-то взглянул на поданый ему Димитрием рисунок, рассмеялся и сказал:

– Как на этой бумаге нет ничего определенного, так и у вас в монастырьке ничего не может быть устроено основательного.

Но юродивый Димитрий на это твердо отвечал:

– Церковь будет, будет и собор хороший в монастырьке, да только мы-то с тобой, батюшка, не доживем до того времени.

Отец протоиерей скончался в августе 1867 года, менее чем через год после приведенного разговора, а сам Димитрий умер в апреле 1868 года. Таким образом оба немного не дожили до освящения первоначальной домовой церкви при богадельне, которое состоялось в июне 1868 года.

Иверская община

Со дня освящения церкви в честь Иверской иконы Божией Матери богадельня стала именоваться «Иверской». С этого времени число насельниц значительно увеличилось: в 1873 году их было больше ста. Сумма пожертвований, к коим расположил отец Варнава (Василий к этому времени стал уже иеромонахом) многих добрых людей, достигла пятнадцати тысяч рублей. Это дало возможность приступить к закладке каменного соборного храма. Трудами и заботами старца, вся сила и богатство которого состояли в неколебимой вере в милость и помощь Божию, юная обитель быстро возрастала и расширялась. В 1874 году состоялось определение Синода, утвержденное государем императором Александром II, о переименовании богадельни при селе Выкса в общину с таким числом сестер, какое она сможет содержать на свои средства.

Вслед за тем последовало и избрание сестрами новой начальницы: ею стала Мария Пивоварова, дочь усопшего Димитрия. Мария была одной из числа первых насельниц обители, куда она перешла из Переяславского женского монастыря Владимирской губернии. Избранная на эту должность на тридцатом году жизни единственно, может быть, из уважения к памяти ее отца, от природы добродушная, не обладавшая необходимой серьезностью, новая начальница весьма легко склонялась на сторону сильных характером сестер. И действительно, под влиянием некоторых из них впоследствии произошла в Марии значительная перемена к худшему. Первые годы ее настоятельства были ознаменованы важными переменами в благоустройстве обители. Была построена каменная колокольня, а на нее подняли большой колокол в 550 пудов, по фасаду обители сложили ограду.

Возвели Иверский соборный храм. Освящение его совершалось 12 и 13 июня 1877 года преосвященнейшим Иоанникием (Рудневым), архиепископом Нижегородским и Арзамасским[25]25
  Преосвященный Иоанникий сказал Слово на освящение собора (см. в разделе «Приложения»). Скончался владыка в сане митрополита Киевского в 1900 г.


[Закрыть], при участии благочинного монастырей архимандрита Лаврентия, строителя обители иеромонаха Варнавы и прочего духовенства. Невиданные до того в здешнем крае торжественные и величественные архиерейские богослужения в продолжение двух дней, благоговейный вид самого владыки, благообразие его священнодействий, стройное пение архиерейских певчих – все это произвело сильное впечатление на всех молящихся. Лицезреть происходящее было особенно приятно благотворителям. Многие из них приняли участие в этом праздновании.

Велика же была радость и сестер, переживших всю убогость первоначального существования. Но можно ли выразить словами ликование главного виновника торжества – старца Варнавы?! Кто мог описать беспредельную благодарность его к Царице Небесной за Ее великую милость и особое покровительство? Более же внешнего благоустройства он радовался миру и любви, какие царили между всеми насельницами обители.