Текст книги "Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита (Житие, письма, духовные поучения)"

Автор книги: Варнава Гефсиманский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

В Гефсиманском скиту

Исполнил наконец Господь желание своего избранника, водворил его под кров Преподобного Сергия, дал возможность испытать сладость духовного счастья, которого давно чаяло его сердце. Ежедневно бывать за богослужением, молиться у мощей святого Игумена, видеть своего наставника старца Григория и быть всецело под его руководством – вот то, к чему неудержимо стремилось чистое сердце юноши и что теперь стало для него достижимо. Первое время по вступлении в обитель радости его не было конца. Кроткого и почтительного, его любили все братия, как и сам он любил всех. Жизнь его текла в обычных монастырских занятиях и в исполнении добровольно взятой на себя обязанности келейника схимонаха Григория.

Только один месяц прожили в Лавре схимонах Григорий и его питомец Василий. Множество братий и тысячи богомольцев невольно отвлекали от молитвы юного ревнителя благочестия и лишали его желанного уединения. Он стал проситься в более тихое место. Вскоре Василий, по благословению своего старца и с разрешения наместника Лавры архимандрита Антония (Медведева), перешел в Гефсиманский скит.

Скит был назван так в память об иерусалимской Гефсимании – месте последнего пристанища на земле Пресвятой Богородицы. Основан он наместником Лавры архимандритом Антонием (возглавлял обитель в 1831–1877 гг.) по благословению и при деятельном участии митрополита Московского Филарета (Дроздова). Выбранное место – Корбуха, в трех верстах от Лавры, – было не бесспорным: вроде бы не настолько удалено от города, то есть от суеты и многолюдства, как хотелось бы. Но за Корбуху вступился Киевский митрополит Филарет (Амфитеатров) и благословил лаврского наместника отстаивать свой выбор перед московским владыкой, поскольку именно сюда в течение десятилетий лаврские монахи удалялись для тихой молитвы, да и сам он во времена своего ректорства в Духовной академии (1816–1819) любил приходить на Корбуху для отдохновения.

Но вот в ночь на 28 сентября 1841 года архимандриту Антонию было чудесное явление, о чем в бумагах «о построении скита» находим его собственноручную запись: «Явление святого исповедника Харитона было в 1841 году, обещавшего благословение Божие на место и труд для жительства пустынников. В 1842 году 28 сентября владыка (Московский Филарет) осмотрел место на Корбухе и благословил на устроение скита. В этот день еще раз явился угодник Божий мне и назвал себя, что он ныне празднуемый Святой Церковию». Затем говорится, что основание первой скитской церкви в честь Успения Божией Матери (а вместе с тем и самого скита) пришлось на 28 сентября 1843 года – память иже во святых отца нашего Харитона Исповедника, и в течение года строительство церкви, келлий и ограды было закончено. Храмовым праздником стали считать 17 августа – день Вознесения Божией Матери[5]5
  В «Слове на Успение», произнесенном в Киево-Печерской Лавре в 1693 г., свт. Димитрий Ростовский говорит не о вознесении, а о «восхождении Пречистой Богоматери от земли на небо»; в православной традиции распространено и такое наименование, как взятие Пресвятой Богородицы на небо. – Ред.


[Закрыть]. Чинопоследование всего богослужения в этот день было выписано со Святой Земли, переведено с греческого на церковнославянский под редакцией самого митрополита Филарета. Со времен этого Московского святителя в Гефсиманском скиту совершался чин погребения Божией Матери по уставу Иерусалимской Церкви.

Гефсиманский скит стал любимым местом пребывания Московского святителя. Здесь построили митрополичьи покои, при ските за прудом вырыли пещеры. В одной из них была устроена церковь во имя Архангела Михаила, освященная в 1851 году. В скиту был принят устав Саровской пустыни, псалмы пелись по уставу преподобного Паисия Величковского. Промыслом Божиим в Гефсимании обосновались последователи преподобного Паисия. Они из старообрядчества перешли в православную веру и когда перебрались из Молдавии в Россию, то святитель Филарет, положивший много сил для преодоления раскола, с радостью принял их и направил на жительство в новоустроенный скит, который им предстояло возглавить. По Уставу здесь полагалось совершенное общежитие, и определяющим во внутренней жизни были «простота и нестяжательность». Строгой добродетелью славился Гефсиманский скит – обитель постников, подвижников и молчальников. Лицам женского пола вход был запрещен, кроме одного дня в году – 17 августа.

Согласно воле митрополита Филарета в скиту было построено несколько храмов. Успенский, уже упоминавшийся, перенесенный из села Подсосенье; каменный трапезный храм с двумя престолами – во имя Сергия и Никона Радонежских (освящен 27 сентября 1853 года) и во имя Филарета Милостивого (освящен в 1860 году); кладбищенский каменный храм в честь Воскресения Христова (освящен в 1853 году). При «Пещерах» были два храма: как уже говорилось, во имя Архангела Михаила и храм (освящен 26 августа 1893 года) в честь Черниговско-Гефсиманской иконы Божией Матери, прославившейся своими чудотворениями.

Вот в эту обитель и был переведен Василий. Здесь перст Божий указал ему и духовного руководителя в лице монаха Даниила, у дверей которого постоянно толпился народ, жаждущий слова истины из уст праведника-прозорливца. Любвеобильная душа скрывалась под суровой внешностью подвижника, и юный послушник всем сердцем прилепился к старцу.

^{Успенская церковь Гефсиманского скита. Фотография начала XX в.}

Уроженец Вятской губернии, монах Даниил почти двадцать лет подвизался отшельником в уединенной келлии в глубине леса, окружающего скит. Это был высокий старец, в белом подряснике, поверх которого надевалась полумантия. С виду он казался весьма суровым. Действительно, он таковым и был, то есть строгим и немилостивым, но только по отношению к себе; по отношению же к другим и в обращении с посетителями, от которых большей частью уклонялся, он всегда был добр, кроток и снисходителен. В скиту о нем знали как о строгом подвижнике и постнике. Обычно он питался только ржаными сухарями, у него всегда висела на стене маленькая корзинка, наполненная ими. Когда же ел вареную пищу, то был настолько воздержан, что считал, сколько ложек съел, и никогда не позволял себе вкусить более назначенного им самим количества.

Отец Варнава рассказывал, как однажды он, в первый день Пасхи, пришел к старцу Даниилу, застал его жевавшим ржаные сухари, размоченные в воде, и спросил:

– Батюшка, что же это вы в такой радостный день пьете воду с черными сухарями?

– Да воды-то, сынок, выпьешь немного, только по нужде, а чайку-то и лишнего захочется, пожалуй. А что сегодня день Святой Пасхи, так у меня и каждый день «Христос воскресе», – ответил на это старец.

Келлия у этого подвижника была крошечная, с простой печкой, в которой он иногда сам варил себе картошку. Обстановка была настолько убогая, и сам старец производил на увидевших его впервые такое сильное впечатление, что посетители с благоговейным трепетом переступали его порог. Вот этот-то отшельник, скрывавший под видом юродства дар прозорливости, своим примером и вообще всей своей личностью имел нравственное влияние на послушника Василия – будущего старца Варнаву, он оставил глубокий след в его жизни и на всем его иноческом поприще.

О том, как обучал мудрый наставник полному отвержению своей воли даже в поступках, казалось бы, благочестивых, отец Варнава впоследствии рассказывал следующее: «Без благословения старца я ничего не мог делать, иначе мой батюшка строго взыскивал с меня за своеволие. Помню, однажды дал он мне Евангелие, а я без его ведома и благословения отдал его на время почитать одному послушнику. И только что отдал, как батюшка вдруг и потребовал его у меня обратно. Я прямо сказал всю правду, но батюшка так разгневался на меня за такое своеволие, что три дня не прощал моей вины. И в эти три дня я неотступно на коленях молил о прощении, пока его не получил».

Старец Даниил воспитывал и вскармливал своего послушника по строгим правилам и, как можно судить из приведенного рассказа, очень скоро стал ему давать вместо молока твердую пищу[6]6
  См.: 1 Кор. 3, 2.


[Закрыть], ту, что предназначена совершенным. Подаренное Евангелие, вне всякого сомнения, означало благословение ученика на евангельскую проповедь. Старец знал (как вскоре выяснилось), кого он готовит и для какого служения. Подаренное в благословение Евангелие – не какая-нибудь вещь, которую можно было передать в чужие руки, о чем не подумал Василий, что и вызвало праведный гнев учителя. В первые годы иноческой жизни юный послушник по крупицам собирал запас духовной мудрости, которым он впоследствии щедро распорядился. Добродетели, которыми был украшен иеромонах Варнава, во всяком случае, их зачатки, были привиты ему с молоду старцами-наставниками.

С переходом в скит Василий проходил послушание в слесарной мастерской. Ремесло, знакомое ему еще в миру, скоро сделало его известным, братия так и звали его – Василий-слесарь. Послушание в определенные часы дня, утреннее и вечернее правило оставляли ему немного свободных минут на исполнение добровольно взятой на себя обязанности келейника старца Даниила. Принести дров, истопить печку да подмести пол в хижине отшельника – вот и все, что делал послушник. Но эти труды для него были лишь поводом, чтобы лишний раз зайти к своему духовному отцу и в откровенной беседе с ним облегчить сердце от накопившейся за день тяготы, напитать алчущую душу мудрым словом.

И схимонах Григорий не оставлял Василия без своего попечения. Отцы, опытные в познании людей, видели плодоносную почву открытого им юного сердца и с любовью обильно засевали ее семенами добродетелей, которые взойдут в свое время и дадут обильный плод.

В праздники Василий посещал своего первого наставника, схимонаха Григория, в Лавре. Случалось, что приносил ему какое-нибудь угощение, стараясь чем-нибудь изъявить авве свою глубокую благодарность и искреннюю преданность. Так, однажды зашли к старцу две женщины. Поговорив о своем, посетительницы стали было уже прощаться, как вдруг входит в келлию молодой послушник с узелком в руках. «Ты чего принес тут, Вася?» – спрашивает старец поклонившегося ему до земли юношу. Сам развязывает узелок и ставит на стол миску, полную блинов. «Ну, доброе дело! Вот мы и угостим гостей», – показывая на посетительниц, с улыбкой говорит старец. Молодой послушник сконфуженно потупил глаза и, сказав, что сейчас вернется, вышел из келлии. Только его и видели. А старец Григорий, обращаясь к одной из женщин, почему-то сказал: «Придет время, когда этот Василий будет твоим духовным отцом».

17 ноября 1856 года Василию Меркулову выдали отпускную грамоту от помещицы, вдовы генерала от инфантерии княгини Софии Степановны Щербатовой, освобождавшей его от крепостной зависимости с предоставлением возможности избрать род жизни, какой сам пожелает. Грамота интересна еще и тем, что содержит сведения о внешнем облике Василия Меркулова: «Роста среднего: лицем бел; волосы на голове, усах и бороде темно-русые: на верхней губе с левой стороны родимое красное пятно, закрытое усами».

22 августа 1857 года Василий написал в Учрежденный собор Троице-Сергиевой Лавры прошение о том, чтобы его приняли в число послушников Гефсиманского скита: «Я, нижеподписавшийся, будучи уволен от своего помещика, чувствую себя расположенным к монашеской жизни и посему для первоначального испытания себя в сей жизни от сентября 1851 года проживал в Гефсиманском скиту, что при Лавре, а в настоящее время имею решительное желание поступить в монастырь, то покорнейше прошу Учрежденный собор благословить принять меня в число послушников Гефсиманского скита».

6 сентября 1857 года последовал указ наместника Лавры архимандрита Антония строителю Гефсиманского скита о принятии на испытание Василия и донесении через два месяца Собору о его способностях и поведении. 9 ноября 1857 года строитель Гефсиманского скита иеромонах Анатолий написал рапорт, в котором сообщал, что «Василий Ильич Меркулов поведения хорошего, к монастырской жизни способен, к послушанию и Церкви Божией усерден». 23 декабря 1857 года последовал указ строителю скита иеромонаху Анатолию в связи с решением Собора вписать Василия Меркулова в число послушников скита.

В первые годы иноческой жизни Василий обогащался силами духа … яко древо, насажденое при исходищих вод, еже плод свой даст во время свое[7]7
  Пс. 1, 3.


[Закрыть]. В слесарной мастерской трудился он несколько лет. К этому времени относится его первое свидание с матерью, о котором он сам потом, будучи уже старцем, рассказывал так: «Иду как-то я к себе в келлию после работы по послушанию, усталый, запачканный, как вдруг узнаю, что меня у ворот спрашивает какая-то странница-старушка. Подивился я неожиданной посетительнице, иду к воротам и думаю: кто бы это была такая? Гляжу – это моя матушка родная стоит, в лапотках, с котомкой за плечами, сгорбленная, утомленная от дальнего пути. Увидав меня, она бросилась ко мне и долго-долго не могла отвести глаз от меня.

– Не узнала бы, – говорит, – я тебя, сладкое чадо мое, – так ты изменился. И какой же ты весь грязный, запачканный. Если бы сердце материнское не подсказало мне, что это ты, кормилец мой, не узнала бы тебя!..

Погостила она у меня некоторое время, живя в гостинице, поглядела она на мое житье среди монахов, и полюбилась ей моя новая жизнь.

– Кормилец! Уж как я рада теперь, что ты в святой обители. Не знаю, как мне благодарить Бога, избравшего тебя на сей путь. Живи с Богом! И я теперь буду покойна насчет тебя, а уж сама-то я как-нибудь проживу – хоть корочками питаться буду!

Такое ее смирение и покорность Богу до глубины души тронули меня.

– Нет, – говорю, матушка, я крепко надеюсь на милосердие Божие, что и не корочками питаться будешь, а и белого хлебушка будет вдоволь у тебя, и старость твоя успокоена будет». Действительно, мать отца Варнавы, Дария Григорьевна Меркулова, последние пятнадцать лет своей жизни провела в тихой обители, основанной ее сыном, от руки которого и удостоилась пострижения в мантию с именем Дорофея, а незадолго до смерти им же была пострижена в схиму с прежним мирским именем Дария.

^{Схимонахиня Дария, мать преподобного Варнавы.}

Усердие и трудолюбие Василия были замечены скитским начальством, и он был приставлен к свечному ящику; кроме того, за богослужениями Василий читал Апостол и поучения из Пролога.

Навещал ли когда Василий своих родных в бытность свою скитским послушником – неизвестно. Но впоследствии, будучи уже иеромонахом, он заезжал иногда на родину часа на три к своим, редко-редко когда оставался там погостить на день, обычно же говорил в ответ на все уговоры родных еще побыть с ними, что ему «более тут нечего и делать». Тот добрый навык – не тратить времени попусту, приобретенный им в ранней юности, он сохранил до конца своих дней. Видно, скитская жизнь, полная каждодневных трудов, дала такое направление духовным и телесным силам Василия, что он до гроба ни на минуту не мог оставаться без дела.

Но сравнительно недолго пришлось Василию пожить уединенной скитской жизнью. По воле начальства с великой скорбью он был вынужден оставить свою тихую Гефсиманию и переселиться к «Пещерам».

Пещерное отделение скита было основано Христа ради юродивым Филиппушкой (в монашестве Филарет, в схиме Филипп). Это был известный праведник, человек Божий. «Его устами слова с неба идут», – говорили о нем в Москве (так в народе понимали суть старчества). Происходил Филиппушка из крепостных Владимирской губернии, ушел из родных мест, странствовал по России. Когда его арестовали за отсутствие паспорта, он сказал: «От смертного царя мертвых слов у меня нет (так он именовал всякие документы), а от Живого Царя живые глаголы – есть». Явление Божиего человека в Москве не стало тайной для святителя Филарета. По его благословению Филипп оказался в Лавре, затем и в Гефсимании. Через некоторое время он испросил у скитоначальника отца Илариона благословение выкопать «погребок». Ему разрешили, дали в помощь двух послушников. Вскоре оказалось, что копают они не погребок, а пещеры «по подобию киевских», о чем доложили наместнику отцу Антонию. Затеянное дело предоставили на рассмотрение Московскому митрополиту. Святитель Филарет одобрил начатое Христа ради юродивым Филиппушкой: «Бог да благословит его в темноте пещерной».

^{Гефсиманско-Черниговский скит. Вид с юго-востока. Фотография начала XX в.}

Промыслом Божиим Василий вновь оказался лицом к лицу с миром – на новом послушании проводника богомольцев. Как ни тяжко было ему лишаться тишины и безмолвия, однако, достойный питомец своих наставников, хранил он сердце свое в мире и на новом делании. Такой благоговейной настроенностью, неизменной кротостью и благодушием стяжал он добрую славу среди богомольцев, посетителей «Пещер». Так молодой послушник, сам того не ведая, мало-помалу становился для окружавших его старцем-утешителем.

Врожденная живость и восприимчивость, серьезность и духовная рассудительность, отеческие внушения старцев-наставников – схимонаха Григория и монаха Даниила – все это помогало духовному укреплению Василия. Не переставал он трудиться и в Гефсиманском скиту – то в качестве слесаря, то свечника, нес с любовью и послушание келейника старца Даниила (вплоть до самой его кончины), но уже все соприкасавшиеся с ним понимали, что в нем рождается будущий старец-подвижник.

Свободное от послушаний время, удаляясь к своему учителю в его уединение, Василий проводил в основном в молитве, за чтением Священного Писания, изучал творения святых отцов – все это было его любимым занятием.

В последние дни жизни монаха Даниила одна его духовная дочь спросила: «Батюшка, кто же будет нас утешать без вас?» В эту минуту в келлию вошел Василий, и старец, к большому ее недоумению, с улыбкой ответил: «Вася будет утешать вас!»

Василий по-прежнему посещал и старца схимонаха Григория в Лавре, всякий раз, впрочем, испрашивая на то благословения у начальства «Пещер». В одно из таких посещений, во время предсмертной болезни старца, послушник Василий долго оставался у своего первого наставника, мудрыми его наставлениями утоляя жажду духовного знания. Как раз в это время на довольно молодого человека и был возложен подвиг старчества, который он должен был принять на себя после смерти своих наставников.

Тут напрашивается небольшое пояснение. Старчество не является иерархической ступенью в Церкви. Это особый род святости, и потому может быть присущ всякому. Старцем мог быть монах без духовных степеней, каким и оказался послушник Василий. Старцем может быть и епископ, как, например, святитель Игнатий Брянчанинов. Из иереев можно назвать святых праведных Иоанна Кронштадтского и Алексия Мечева. Наконец, старчествовать может и женщина, как, например, Дивеевская Прасковья Ивановна, Христа ради юродивая, без совета которой ничего не делалось в монастыре. Завещая своему ученику принимать с любовью всех приходящих и не отказывать никому в советах и наставлениях, старец Григорий дал ему две просфоры и сказал: «Сим питай алчущих – словом и хлебом, тако хощет Бог!» Затем, открывая ему волю Божию, он присовокупил, что им должна быть устроена женская обитель в местности, отдаленной отсюда и сплошь зараженной расколом, что обитель эта должна послужить светочем для заблудших чад Православной Церкви, о чем Сама Царица Небесная печется. Она и укажет ему место, во имя Ее и должна быть освящена обитель.

При этом старец, с любовью и грустью взглянув на возлюбленного ученика своего, не скрыл, что много придется ему претерпеть и перенести скорбей и неприятностей. Предрекая это, он ободрял и утешал его словами:

– Претерпи все благодушно, чадо. Это гонение воздвигнет на тебя ненавистник нашего спасения, враг рода человеческого. Впоследствии же скорбь твоя сменится духовной радостью, слава об обители разнесется далеко, и потекут со всех концов России золотой струей обильные приношения, и процветет эта обитель «невест Христовых», яко крин сельный. Будут многие приезжать только посмотреть на обитель и будут дивиться ее благолепию…

Стоя на коленях пред одром умирающего старца, преданный ученик с горькими слезами внимал словам своего наставника. Припав к его груди, он просил не возлагать на него бремя, превышающее его силы.

– Чадо, не моя воля есть на сие, – ответил старец, – но воля Божия да совершается над тобою! Не сетуй на тяжесть креста: тебе будет Господь помощник. Без помощи Божией крест неподъемен, но ты, чадо, в день скорби возверзи печаль твою на Господа, и Той тебя утешит.

На следующее утро послушник Василий услышал, что старец Григорий, его дорогой авва, разбит параличом и потерял дар речи, а через два дня, 2 января 1862 года, схимонах Григорий тихо предал дух свой Богу.

В глубокой печали о потере своего отца и наставника и в смущении от его предсмертного завещания послушник Василий поспешил к старцу Даниилу и в тиши уединения излил пред ним всю скорбь своей души. Но и этот старец, к удивлению Василия, убеждал его в необходимости с покорностью воле Божией исполнить то, что ему завещано, – с любовью служить страждущему человечеству. «Да будет так, якоже хощет Бог!» – закончил старец Даниил, и смиренный ученик мало-помалу наконец успокоился, хотя и не переставал в душе ужасаться пред крестом предреченных скорбей и высотой предстоящего подвига.

В 1865 году послушник Василий лишился и другого своего наставника – монаха Даниила, который перед смертью завещал ему принять на себя подвиг старчества. Когда же послушник Василий со слезами просил не возлагать на него этот крест, вдруг, к своему ужасу, увидел, что у старца пошла горлом кровь. На руках своего возлюбленного ученика отошел он ко Господу.

Василий был глубоко предан своим умершим наставникам и первое время сильно скорбел, переживая утрату. Всегда с благодарностью вспоминал он их отеческое участие и ободрение в постигавших его горестях и всякого рода притеснениях. «Много пришлось мне переносить скорбей и напраслины в жизни, – вспоминал отец Варнава. – Не знаю перенес ли бы я их, если бы не поддержка со стороны моих старцев-наставников».

^{Колокольня при «Пещерах» Гефсиманско-Черниговского скита. Фотография начала XX в.}