Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ван Нгуен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Когда я пришла к ним, было около двенадцати. Уличные громкоговорители передавали приказ военно-революционного народного совета, в котором объявлялось, чю «армия поднялась и свергла власть диктатора и феодала Нго Динь Зьема… приняла меры для борьбы против коммунистов, во имя спасения страны…».

Увидев меня, хозяин вскочил и возбужденно закричал:

– Что же это такое? Хороша революция по американскому образцу! Участники переворота выступают против коммунистов, они расстреливают наших соотечественников!

А жена тут же подхватила:

– Это не революция, не переворот! Это черт знает что! В результате еще больше разбогатеют лавочники, в руках у которых и рис и соль. Рис опять подорожал…

О судьбе Хоанга супруги Ба ничего не знали.

2

После неудачного переворота сразу же начались повальные аресты. Даже если ты не был коммунистом, тебя хватали как «мятежника и смутьяна». Любой житель города мог угодить в тюрьму, арестовывали всех подряд: военных, политических деятелей, интеллигентов, простых людей. Кто избежал ареста, спешил скрыться, уезжал из города в деревню, в горы. Среди них был и отец Линя. У них в доме произвели обыск, но Линь успел вовремя исчезнуть.

Итак, мы потеряли Хиена. Остальные были на местах, однако встречаться стало еще опасней. И не только потому, что в городе шли облавы, но еще и потому, что доносчик Ван, который учился когда-то вместе с нами, а потом исчез – говорили, будто уехал в Далат, – неожиданно объявился в городе и опять начал шататься возле школ. Однажды я и Хонг Лан чуть не столкнулись с ним на улице. Теперь нужно быть осторожными вдвойне. И в этой обстановке особенно приятно, было получить весточку от Хоанга – он назначил встречу.

Ровно в шесть часов вечера я села на велосипед и поехала на набережную Батьданг. Еще издали я увидела Хоанга, сидевшего рядом с Хонг Лан на каменной скамье и задумчиво смотревшего на реку. Я подъехала к ним, поздоровалась и села рядом.

Я была очень рада встрече, но при мысли о погибшем Хиене радость моя погасла. Хоанг сказал, что те, кто затеял переворот, и те, кого хотели свергнуть, боятся друг друга, но в десять раз больше они страшатся собственного народа. Этот страх и заставил вчерашних врагов объединиться, чтобы повернуть оружие против народа.

Мы понимали, что враг, точно смертельно раненный зверь, особенно злобен и жесток, и нам в этих трудных условиях следует соблюдать крайнюю осторожность, нужно сберечь людей. Недавно был схвачен наш связной, и теперь будет вынужденная передышка. Хоанг познакомил нас с планом предстоящих действий и еще раз напомнил о мерах предосторожности – нельзя допустить арестов в школе.

Так учителя Тана, преподававшего когда-то у нас физику, арестовали лишь за то, что он сочувствовал участникам переворота. Хоанг сообщил также, что учитель Хоа после того, как его выпустили из-под ареста, установил связь с нашими и был переправлен в освобожденную зону. Что касается Тхань, то по ее делу еще не вынесено решения. Недавно арестовали еще несколько человек, наверное, их всех сошлют на Пуло-Кондор[27]27
  Пуло-Кондор – остров у побережья Южного Вьетнама, где находилась каторжная тюрьма.


[Закрыть]. Линь, по слухам, снова объявился в городе, надо бы найти его.

Наступил вечер, город расцветился огнями уличных фонарей. Их отблески дрожали на речной глади и словно уходили в воду до самого дна. Справа от нас высилась громада теплохода «Микань», бросавшего на набережную мощный поток света. С палубы доносились смех, голоса, музыка. Казалось, что теплоход покачивается не от речных волн, бившихся у наших ног, а от бурлившего на нем веселья.

Мы встали и медленно пошли в сторону от набережной – подальше от толпы, непрерывно текущей по ней. Мы уже все обсудили, пора было расходиться по домам, но мы никак не могли расстаться, слишком хорош был вечер, и эта прохладная река, и сверкавший огнями город. Нам не хотелось прощаться с Хоангом, которого мы давно не видели и увидим, возможно, не скоро. Хоанг стал для нас особенным человеком, он вселял в нас уверенность и душевное спокойствие.

Хоанг теперь работает «там» – так мы условно называли освобожденную зону, о которой у нас было самое смутное представление. Мы считали, что она находится где-то очень далеко и что наши соотечественники, которые живут там, испытывают немалые лишения и трудности. Однако они не теряют веры и энтузиазма – в этом убеждал нас Хоанг и тем самым придавал нам уверенности в своих силах. Вот почему нам так не хотелось отпускать его!

Видимо, Хоангу тоже было трудно расстаться с нами. Он замедлил шаг, повернулся к реке и стал смотреть на два больших судна, стоявших на рейде. Из их труб валил густой дым. На палубе не было ярких огней, не слышалось голосов, смеха и музыки, как на теплоходе «Микань». Это были иностранные суда, бросившие якорь в порту. На верхушках мачт мерцали одинокие огни, слабо освещавшие гладь реки по обе стороны судна, и развевались многоцветные флаги. Оба судна – будто усталые путники, которым наскучили скитания по океанским волнам, спрятались здесь, в темном углу пристани, подальше от городской суеты, от шумного веселья на теплоходе «Микань».

Хоанг остановился, посмотрел на черный дым, валивший из их труб, и вдруг задумчиво промолвил:

– Более пятидесяти лет назад дядюшка Хо отплывал за границу, наверное, вот на таком же пароходе.

И он молча пошел дальше, мы следом за ним. Хоанг и раньше рассказывал нам о том, как много лет назад дядюшка Хо уехал из Сайгона за границу. И сейчас, в этот тихий вечер, шагая по набережной вдоль чуть слышно плескавшейся реки, мы обе, Хонг Лан и я, вдруг вспомнили рассказы нашего товарища. Действительно, дядюшка Хо уехал в один из тех дней, когда мрак царил над всей страной. Дядюшка Хо отправился в путь один – он решил сам отыскать дорогу к освобождению своей страны, своего народа. А сегодня в шумном, взбудораженном Сайгоне обстановка с каждым днем накаляется, все взоры обращены к освобожденным районам и боевым зонам, к Северному Вьетнаму. Мы знали, что социалистический лагерь поддерживает нас, что весь мир с волнением следит за нашей борьбой.

Мне хотелось поделиться своими мыслями с друзьями, но Хоанг остановился и сказал:

– Все. Пора расходиться.

Мы повернули обратно. Я попрощалась с Хоангом и Лан, вскочила на велосипед и поехала домой. Хоанг и Лан дошли вместе до развилки дорог, где они оставили свои велосипеды, а затем тоже разъехались, каждый в свою сторону.

3

Несмотря на облавы и аресты, в последние месяцы прошлого года мы не потеряли ни одного человека, – напротив, наша организация еще больше окрепла. Борьба разгоралась. В те дни во многих школах проходили собрания и митинги, на которых выдвигалось требование вести преподавание в высших учебных заведениях на вьетнамском языке. В ответ на это была объявлена мобилизация в армию тех студентов, которые прежде получили отсрочку. Мы устроили многотысячный митинг протеста против насильственного призыва молодежи в армию.

Именно в это время, когда движение стало особенно сильным и приняло широкий размах, Хонг Лан сообщила мне, что она должна на время исчезнуть. Дело в том, что в последние дни полиция начала слежку за ней. К тому же вновь объявился Ван, который мог не только узнать Лан на улице, но и потащиться за ней на квартиру. Один наш товарищ сообщил, что видел фотографии Лан в военной полиции, причем фотографировали явно тайком: Лан или шла в школу, или гуляла, или разговаривала с друзьями. Лан доложила об этом руководству, и ей рекомендовали на время уехать из города.

Таким образом наша связь с Лан, а следовательно а с Хоангом, прервалась. Последние аресты не коснулись моей организации, но в целях страховки я снова вернулась в дом супругов Ба, у которых уже жила больше трех месяцев. Я решила перебраться к ним потому, что думала: а вдруг Хоанг начнет разыскивать меня и заглянет к своим старым знакомым?

Но сидеть сложа руки и ждать было невыносимо для меня. И я, соблюдая осторожность, ходила на занятия, вела подпольную работу. А работы было много, и она становилась все сложнее, но даже за делами я не забывала о Хоанге, меня мучила неизвестность.

Приближался праздник Тег. В городе было неспокойно, облавы следовали одна за другой. Из соседних районов приходили тревожные вести. Говорили, будто Хоанга видели однажды на набережной Батьданг. Рассказывали, что повсюду народ поднимается на борьбу, что в некоторых провинциях арестовали и предали суду наиболее жестоких представителей власти. Из уст в уста передавали радостную весть: создан Национальный фронт освобождения, и он принял манифест.

Кроме семьи Ба, я хорошо знала некоторых соседей, например, дядюшку Бая – рикшу, который жил напротив. Нередко они с дядюшкой Ба принимались обсуждать новости, которые узнавали из газет. Я была знакома и с соседкой Хюе, приветливой женщиной, которая торговала водой в нашем районе, – она часто рассказывала мне о пагодах Тыдам и Зиеуде, которые были в ее деревне. Заработанные деньги Хюе отдавала на содержание этих пагод. Все эти люди расспрашивали меня о Фронте. Но что я могла им ответить, если сама знала не больше, чем они, – ведь у меня не было связи ни с Хонг Лан, ни с Хоангом!

Больше всего меня тревожило, что я не знаю, как теперь быть, что делать. Обычно в праздник Тет мы проводили демонстрацию протеста против роста цен на рис и продовольствие. А наша организация «Весеннее дерево» оказывала помощь самым бедным семьям.

До Нового года оставалась всего неделя, а я все еще не получила никаких указаний от руководства. Я начала беспокоиться – и дома не могла сидеть, и боялась надолго отлучаться – вдруг придет связной, а меня нет.

Однажды вечером, отказавшись от ужина, я ушла к себе и, чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, решила почитать; Вдруг услышала, как хлопнула входная дверь. Я замерла на минуту и прислушалась: Хоанг! Я вздрогнула, узнав знакомый голос, и бросилась навстречу. Это был действительно он, Хоанг!

– Ну как, здорово волновалась, наверно? Наши друзья снова начали учиться. И Лан опять пошла в школу, – быстро прошептал он и уже громко спросил:

– А хозяева дома?

Из соседней комнаты раздался голос Ба:

– Это ты, Хоанг?

Он включил свет и открыл дверь, приглашая гостя войти. В округе все хорошо знали Хоанга и тепло принимали его. Хоанг вошел в комнату Ба, я за ним. Дети еще не спали и, увидев гостя, повскакали с постелей и бросились его обнимать. Я села в сторонке, наблюдая за Хоангом, который, перебрасываясь короткими фразами с Ба и его женой, весело шутил с детьми.

Итак, Хоанг вернулся, связь восстановлена, отныне мы снова будем в курсе всех событий, будем продолжать нашу работу. Но сейчас главным было другое – Хоанг здесь, рядом, я слышала его голос, его смех! Мне очень хотелось сказать супругам Ба, что Хоанг пришел «оттуда» не в гости, а специально – ко мне, пришел по очень важному делу, нашему общему делу, – но разве я могла это сказать, и потому, молчала.

Немного поболтав с хозяевами, Хоанг пригласил меня в другую комнату. Здесь он сообщил мне, что создан Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама, и хотя я уже знала об этом, я почувствовала, как вспыхнули мои щеки, когда услышала эту весть от Хоанга. Он передал мне также распоряжение руководства – продолжать занятия в школе. О делах больше говорить не стал, сказал лишь, что наша борьба теперь имеет четко сформулированные задачи. На прощанье Хоанг предупредил, что принято решение отправить меня на некоторое время в другой район – здесь я слишком долго работаю, и полиция, наверное, уже следит за мной.

Я была ошеломлена. Это решение означало, что я еду «туда» – в освобожденную зону, туда, где Хонг Лан! Я буду учиться там по-настоящему, узнаю много нового, сбудется то, о чем я так давно мечтала. С тех пор, как Хоанг ушел в освобожденную зону, я с особым интересом: прислушивалась к новостям, долетавшим к нам «оттуда». И тем не менее мне никогда и в голову не приходило, что я тоже могу покинуть Сайгон, оторваться от семьи. Интересно, когда я попаду туда, что подумают моя бабушка, сестра, мать? Я вспомнила тот год, когда я впервые приехала в Сайгон с единственным желанием учиться, вспомнила, какой страх внушал мне этот город. Если бы я знала тогда, что все мои детские мечты не сбудутся и мне не суждено стать ни учительницей, ни врачом, – неужели я поехала бы в Сайгон?.. Но все это пустые рассуждения теперь!..

Мысленно я перебирала события последних дней. Что могло вызвать подозрение полиции? Кажется, я старалась соблюдать конспирацию, делала все так, как учил меня Хоанг. Когда произошел тот случай с Усатым Линем, я сразу же сообщила обо всем Хоангу, и он посоветовал мне не бросать этого парня. Несмотря на то, что отец его принимал участие в перевороте, Линь, как и я, должен был скрываться. Но в Сайгоне мы могли легко встречаться и делали это довольно часто.

Когда в Сайгон вернулся доносчик Ван, мы с ним почти сразу же столкнулись на улице. Но эта встреча ничем не отличалась от других встреч с одноклассниками, и мне показалось, что Ван не следит за мной, как следил когда-то за Хонг Лан.

Я старалась тщательно проанализировать поведение каждого из товарищей, недавно вступивших в организацию, еще раз продумать всю свою работу, все передвижения по городу, связи. Кажется, все в порядке. Не зря Хоанг так доверял мне.

Хоангу очень нравилась мать Дыка, который в последнее время стал нашим основным связным. Дык учился на втором курсе медицинского института. Года два назад он под каким-то предлогом увязался однажды за мной и поехал провожать меня. Дык предложил ехать по улице Нгуен Биеу, где жила его мать, и познакомил меня с ней. А потом она стала помогать нам, и дом их стал нашей главной явочной квартирой в городе. Раньше они жили в Центральном Вьетнаме, где мать Дыка работала в женской организации провинции, а отец воевал на временно оккупированной территории. После гибели мужа в годы Сопротивления мать Дыка, чтобы избежать преследований, переехала с детьми – Дыком и двумя дочерьми – в Сайгон. Это была добрая женщина, но в работе она показала себя очень требовательной и осторожной. Не зря Хоанг относился к ней с таким уважением.

Решив, что полиция не могла заметить за мной ничего подозрительного, я сказала Хоангу, что хотела бы остаться в городе и продолжать работу. Я обещала ему и впредь соблюдать строгую конспирацию.

Но он ответил, что решение о переброске в освобожденную зону пока еще предварительное, а окончательно все решится, когда я закончу школу. Тем не менее я обязана соблюдать максимальную осторожность. Хоанг сказал также, что пересмотрит нашу систему связи, чтобы больше не допускать длительных перерывов.

4

Было уже поздно, когда мы кончили разговор, Хоанг собрался уходить, но вдруг опять сел, стиснул дрожавшие руки и молча уставился куда-то в сторону. В соседней комнате было тихо, супруги Ба уже спали. За окнами тоже стихло, лишь изредка доносились голоса запоздалых прохожих.

Хоанг вдруг посмотрел мне в глаза и сказал:

– Есть еще одно дело, Фыонг, о котором я хотел поговорить с тобой.

Я вздрогнула, но глаз не отвела. Я давно ждала этой минуты и в то же время боялась ее. Хоанг побледнел от волнения, но потом взял себя в руки и спокойно продолжал:

– Только ты, Фыонг, не обижайся, если я скажу что-нибудь не так…

Выглядел Хоанг таким смущенным, что мне даже стало его жаль. Наверное, он давно готовился к этому разговору, но не мог справиться со своим волнением, и вид у него был ужасно растерянный. А ведь только что он говорил уверенным, спокойным голосом!.. Я боялась обидеть его невольным резким ответом и тихо вымолвила:

– Не надо, Хоанг, не надо ничего говорить…

Я все и так поняла. С первых дней нашего знакомства мы были неразлучны – Хоанг был старостой класса, я старостой математического кружка. Мы вместе вступили в школьную организацию, вместе учились, вместе работали. Так как же мне не понять его? Во время наших загородных прогулок Хоанг то избегал меня, то, наоборот, старался держаться рядом. И всегда мы были вместе – на занятиях математического кружка, в редколлегии стенгазеты, на концертах художественной самодеятельности. В прошлом году мы вместе с друзьями ездили в Далат – на день рождения к однокласснику. А когда Хоанг закончил школу, мы все вместе отправились за город и на холме, заросшем соснами, сфотографировались на память. На склоне холма было очень жарко, но Хоанг стоял на солнцепеке и ждал нас, отламывая и вручая каждой девушке сосновую ветку – чтобы можно было прикрыться от солнца. Не знаю, случайно или намеренно, Тхань заметила тогда, с улыбкой посмотрев на ветку в моей руке:

– Смотрите-ка, Хоанг сорвал для Фыонг самую лучшую, самую пушистую ветку!

Я смутилась. И действительно мне досталась очень красивая ветка – мохнатые сине-зеленые иглы так и сверкали на солнце.

Во время наших встреч, где бы это ни было – у Хонг Лан, в школе, у меня дома, когда мы оставались наедине, – Хоанг всегда был сдержан, серьезен и говорил только о работе, не было случая, чтобы он хоть раз попытался поговорить со мной о чем-нибудь другом. Если он приходил ко мне домой, он проявлял внимание к моим родным, к товарищам по работе, но ничем не показывал своего особого отношения ко мне. Я тоже ни единым словом или жестом не проявляла своих чувств. Но это вовсе не значит, что я не думала о Хоанге, что с нетерпением ждала встреч с ним только для того, чтобы узнать новости и получить инструкции, нет, мне просто очень хотелось видеть его! И конечно, я с трепетом ждала часа этой встречи, ждала и страшилась.

Страх… Нет, Хоанг для меня – только товарищ по работе, поэтому я и поспешила прекратить этот разговор. Не пришло еще время. Ну а если рухнут все мои планы, что тогда? Школу не закончила, революция еще не завершена…

– Я очень боюсь, Хоанг, не надо ничего говорить!

Он посмотрел на меня, в его глазах были и боль, и грусть, и удивление.

– Почему не надо?

Я знала, что ответить, но хотела, чтобы он сам все понял, без моей помощи.

– Меня сейчас волнует только работа, я еще так мало сделала…

Он рассмеялся:

– Но революция не совершается в один день.

Я видела, что он уже взял себя в руки и заговорил, как обычно, спокойно и рассудительно.

– Революция – это дело всей жизни. Она не может помешать проявлению истинных чувств. Наоборот! Главное, иметь твердые убеждения, тогда чувство будет лишь служить источником воодушевления, будет поднимать нас на борьбу.

Я понимала, что Хоанг говорит все это главным образом для того, чтобы успокоиться. Слова слетали с его губ, но они не отражали того, что делалось в его душе, и, глядя на него, я испытывала двойственное чувство – мне было и грустно и радостно. Он уже снова выступал в своей обычной роли – руководителя группы, и меня, как всегда в таких случаях, обуяло упрямство. Уже не раз так бывало: когда завязывался спор, я, в душе полностью соглашаясь с ним, упрямо твердила свое: «Я знаю, ты любишь теоретизировать, мне в этом деле за тобой не угнаться».

Вот и сейчас я не смогла удержаться.

– Это только теория, а на практике все иначе. Я хочу всегда считать тебя просто хорошим товарищем, к которому я отношусь с большим уважением.

Говоря это, я совсем не ожидала, что слова мои вызовут у него такую растерянность. Он как-то жалко улыбнулся и невнятно пробормотал:

– Вот как…

Он ничего не понял. Я хотела сказать Хоангу, что за эти четыре года совместной учебы и работы он должен был видеть, что меня волнует только учеба и работа, я хотела объяснить ему, что считаю его своим старшим братом, товарищем по борьбе, и еще хотела сказать, что думаю только о нем. Но Хоанг понял мои слова иначе.

Я любила Хоанга, но мне нравилось дразнить и сердить его. Вот и сейчас мне опять захотелось подшутить над ним. Я вспомнила Нена. Раньше, когда мы ездили на загородные прогулки, Нен обычно вовсю расхваливал Хоанга – такой он, мол, веселый парень, и работник неутомимый, и статьи в стенную газету пишет, и стихи сочиняет, и вообще – он самый талантливый и деятельный. Впервые Нен встретился с Хоангом, когда мы ходили на горную реку Там Тхем. В тот день я уехала в Биенхоа, а друзья остались на реке и забрались в наш любимый грот. Неожиданно хлынул ливень, и вода затопила грот. Ребята испугались. Но Хоанг призвал всех к спокойствию, отыскал высокое место, куда вода не доставала, и по камням вывел всех из пещеры. Только благодаря Хоангу ребятам удалось спастись. Сам Хоанг шел последним и тащил Нена, у которого не хватило сил бороться с бурным потоком. Нен потом часто вспоминал этот случай и с восхищением говорил о Хоанге. Он расспрашивал меня, откуда Хоанг родом, где его семья, как он вообще живет, чем занимается. Я, конечно, не могла рассказать ему всего. Они давно уже не встречались, но Нен частенько спрашивал меня о Хоанге. Теперь, когда с нами уже не было Хиена, а Хонг Лан ушла в освобожденную зону, Нен по-прежнему работал вместе со мной.

Мне очень хотелось подразнить Хоанга, и я сказала:

– Хочешь, я познакомлю тебя с одним человеком?

Хоанг покраснел и сердито ответил:

– Не надо так шутить, Фыонг! Я шел сюда с одной только мыслью – о тебе. Я долго не решался сказать тебе обо всем, боялся рассердить тебя… Но друзья посоветовали мне все-таки поговорить с тобой…

Последние слова прозвучали так горячо и так искренне! Я почувствовала, что меня переполняет нежность. И все же меня так и подмывало уколоть его. Я догадывалась, что именно товарищи подтолкнули Хоанга на этот разговор, сам бы он никогда не решился.

– Значит, ты отважился заговорить со мной об этом только потому, что тебе посоветовали твои друзья?

Хоанг усмехнулся.

– Ну хватит! Я вижу, ты, Фыонг, не расположена сегодня говорить на эту тему.

Но он был явно взволнован.

– Хочу только сказать: ты еще вспомнишь о нашем сегодняшнем разговоре, об этом вечере.

Хоанг говорил, путаясь и запинаясь, будто слова застревали у него в горле:

– Ну ладно… я пошел… уже поздно…

Голос Хоанга окреп, и уже спокойно он сказал:

– Супруги Ба, конечно, уже спят, передай им от меня привет и скажи, что я как-нибудь загляну еще.

Он встал. Почему же он уходит? Впрочем, и в самом дело уже поздно и задерживать его нельзя. Я встала, чтобы проводить гостя. У двери Хоанг обернулся, остановился в нерешительности, хотел было протянуть мне руку – попрощаться как обычно, но почему-то не сделал этого и только тихо сказал:

– Не выходи из дома!

Я тоже коротко ответила:

– Счастливого пути!

Хоанг вышел на улицу, сел на мотоцикл, включил зажигание и дал газ.

– До свидания, Фыонг!

– До свидания, – тихо отозвалась я.

Мотоцикл помчался по узкому переулку. Эту машину Хоанг купил четыре года назад, но мотор работал отлично. Вот мотоцикл выехал на большую улицу, а я все стояла и слушала, пока треск мотора совсем не затих.

Хоанг теперь уже далеко.

5

Во время праздника Тет мы организовали демонстрацию перед зданием министерства по делам молодежи. Раньше мы проводили митинги протеста – требовали открытия новых государственных школ, пересмотра школьных правил, снижения платы за обучение в частных школах и сокращения поборов с учащихся, мы требовали вести преподавание в высшей школе на вьетнамском языке, выступали против насильственной мобилизации учеников и студентов в армию. Сейчас, когда положение в стране становилось все более тяжелым, власти без конца вводили все новые и новые реформы – неожиданно изменяли программу обучения в школах, сокращали учебный год. Вот и на этот раз – едва наступил Новый год, нас заставили готовиться к экзаменам. Времени на подготовку отводилось очень мало, это делалось специально – чтобы учащиеся не успели подготовиться и провалились на экзаменах. Тогда они сразу же попадали в армию. В ответ мы развернули широкую кампанию против действий властей. Демонстрация была тщательно подготовлена.

В тот день утром мы не пошли на занятия, а вместо этого большими группами собрались возле школ, расположенных неподалеку от министерства. Несколько групп по пять-шесть человек пришло к зданию, где находился кабинет министра по делам молодежи. Делегация от нескольких школ направилась к министру с заявлением, но он отказался принять ее и поспешил скрыться.

К зданию министерства стали стекаться толпы молодежи, появились лозунги, написанные на холсте, на бумаге и даже на листках, вырванных из школьных тетрадей. Лозунги выкрикивали и в самодельные рупоры. Улица моментально заполнилась людьми. Полиция, прибывшая к зданию министерства, арестовала несколько человек. Мы пытались уговорить полицейских не вмешиваться в наши дела. С теми, кто продолжал угрожать нам расправой, демонстранты вступили в драку. Девушки пустили в ход сандалии на деревянной подошве и туфли на высоком каблуке. Юноши вооружились палками и камнями. Несколько полицейских было ранено. А народ все прибывал.

Демонстрация длилась до позднего вечера. Министр в конце концов был вынужден появиться перед толпой и дать обещание освободить делегатов, которых задержали в его канцелярии. Он принял наши требования и обещал доложить о них правительству.

Демонстранты оставались возле министерства почти весь день. Чиновники не могли выйти из здания даже пообедать. Мы же запаслись всем необходимым, – продуктами и водой.

Когда шла подготовка к этой демонстрации, я решила, что мне лучше не показываться возле министерства. Но когда наши представители отправились к министру и их не пустили в здание, захлопнули дверь перед самым, носом, я не выдержала и присоединялась к нашим ребятам. У входа в министерство я сказала, что пришла взять свидетельство за девятый, класс, которое необходимо для сдачи экзаменов. Чиновники разрешили мне войти в здание. Я воспользовалась этим и пропустила в дверь всю делегацию. После короткой борьбы с охраной нам удалось проникнуть в здание, и я вместе с остальными оказалась запертой на весь день в канцелярии министерства.

К тому времени я уже сменила квартиру. После встречи с Хоангом я снова уехала из дома Ба – Хоанг посоветовал мне подыскать новое жилье. Я вспомнила о семье Дыка. Мать Дыка снимала для него и двух его сестер часть дома в пригороде Текуан. Это был очень удобный для меня район. Я переговорила с Дыком и его матерью, они с радостью согласились принять меня, и я перебралась к ним.

Демонстрация перед зданием министерства по делам молодежи прошла успешно – мы одержали серьезную победу. Я ликовала!

И в это время как раз пришло письмо от Хоанга, он передавал мне решение руководства: немедленно прибыть на курсы… Вот я и дождалась – меня посылают «туда», где сейчас и Хоанг!.. Быстро уладив свои дела, я сказала Дыку и его матери, что дома заболела бабушка и поэтому я должна на несколько дней отлучиться в Биенхоа, и уехала.

6

Сколько раз я проезжала по этой дороге, когда мы с друзьями отправлялись на загородные прогулки, но сегодня, из окна автобуса, она казалась мне совершенно иной. Ряды лавчонок по обе стороны сменились кустарником, за которым виднелись поля, фруктовые сады, частокол молодого бамбука – все это было для меня сегодня каким-то новым, неузнаваемым. По обочине шли крестьяне, ехали велосипедисты, по дороге, обгоняя нас, неслись машины, мотоциклы. Все это я видела не раз, но сегодня смотрела на мир совершенно другими глазами – словно попала в незнакомые края.

Доехав до городка Д., я вышла на остановке у рынка, здесь меня: ждали, чтобы проводить в условленное место. Пешком мы добрались до неприметного дома на окраине небольшой деревушки. Хозяйка тут же дала мне деревенскую одежду, велела быстро переодеться и сбросить городские туфли. Я оставалась в этом доме до вечера, потом, наскоро перекусив, с новым провожатым отправилась в путь. Мы шли почти всю ночь. Сколько прошли деревень, рисовых полей, густых лесных зарослей, не знаю.

По дороге к нам присоединялись все какие-то люди, которые неожиданно появлялись из ночной темноты. Мужчины были, как правило, в европейской одежде, а женщины, как и я, одеты в темные вьетнамские платья, шея и голова были плотно закутаны пестрым шарфом, так что оставались одни глаза.

Наконец, когда мы оказались в чаще леса, наш проводник, дядюшка Ты, остановился и объявил, что здесь у нас должна состояться встреча с группой бойцов. Изнемогая от усталости, мы повалились на землю.

Мы не раз слышали о вооруженных стычках в западных районах Южного Вьетнама, в Донгтхапмыой, в провинции Тэйнинь и ожидали, что увидим бойцов в армейской форме, увешанных оружием. Но вот в ночи замелькали тени, и вскоре со всех сторон стали появляться люди – мы насчитали девяносто человек – в домотканых рубашках, в коротких брюках и босиком – точь-в-точь как дядюшка Ты, наш проводник. Мы радостно бросились к ним, окружили наших героев и горячо приветствовали их. Мы рассматривали старые длинноствольные ружья, похожие на допотопные фузеи. Некоторые ружья были даже с треногами, напоминавшими нам велосипедную раму. Так вот они какие, бойцы-партизаны!.. Девушки из нашей группы, увидев самых обыкновенных людей, ведущих войну против регулярных войск, оснащенных новейшей боевой техникой и оружием, поняли, что это народ поднялся на защиту своей родины, и даже заплакали. Когда их спросили, о чем они льют слезы, девушки закричали:

– Вы даже не представляете, как мы вас любим, дорогие вы наши защитники!..

Голоса стали такими громкими, что дядюшка Ты вынужден был призвать всех к порядку.

Сколько подобных встреч произошло на нашем пути! Но идти было трудно. Особенно по ночам – мы почти спали на ходу, спотыкались о кочки и корни деревьев. В один из таких переходов дядюшка Ты неожиданно приказал всем остановиться. В ночном мраке мы с трудом различили несколько хижин на опушке леса, а потом разглядели людей, которые, словно тени, неслышно приближались к нам. Они подошли, разделили нас на две группы – мужчины в одну сторону, женщины в другую, – и направились в деревню. Среди женщин, которые ждали нас на краю деревни, я узнала Лан и окликнула ее.

Я произнесла ее имя очень тихо, но Хонг Лан – это и в самом деле была она – бросилась ко мне и сжала в объятиях. Хотя, как и все остальные, она была почти до глаз укутана пестрым шарфом, я все-таки узнала ее. Лан схватила меня за руку и, обняв другой рукой за плечи, повела к дому. Мы перебежали двор и вошли в дом. Она весело крикнула поджидавшей нас на пороге женщине: «Встречайте гостью!» – и втолкнула меня в комнату. Лан сняла шарф и помогла освободиться от шарфа мне. Мы снова обнялись. Лан была одета в простое, но опрятное крестьянское платье, кожа ее потемнела, пышные волосы не были, как раньше, разбросаны по плечам, а гладко зачесаны, словом, выглядела она очень здоровой и крепкой. Мы перебросились несколькими словами, потом Лан, поручив меня хозяйке, убежала – она должна была принять и других женщин, пришедших вместе со мной. Примерно через час она вернулась. Мы устроились на ночлег рядышком и решили, что постараемся поскорее уснуть. Да куда там! Сколько надо было рассказать друг другу: мне – о том, что делалось в Сайгоне, ей – о том, как она жила здесь. Нам показалось, что мы только что улеглись, когда вдруг заметили, что небо за окном начало светлеть.