Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ван Нгуен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

– Точь-в-точь пещера отшельника!

– А кто же этот отшельник? – спросила наша Брижит Бардо, выразительно посмотрев на Нена, красивого черноглазого парня с тонкими чертами лица.

Мы все тоже уставились на него. Нен был родом из деревни Каймон, находившейся на границе провинций Бенче и Виньлонг. Эти провинции знамениты своими садами и набожностью жителей-католиков. В каждом доме непременно распятие или иконы Христа, божьей матери. За нежное, почти девичье лицо и набожность Нена прозвали у нас «Нен-богородица».

Тхань спросила об отшельнике явно в шутку. Мы ждали, что ответит Нен. Судя по всему, он действительно поверил в «отшельника».

Небольшая речушка Там Тхем уходила в грот, а выйдя из него, попадала в трубу, проложенную под дорогой, которую строили американцы. Дно грота было усеяно камнями, и вода с шумом бежала по ним. Мы любили бывать здесь и называли это место «пещерой отшельника». Нен оказался в гроте впервые. Его друг Хиен, невысокий смуглый крепыш, тоже приехал с нами, но он уже знал о «пещере».

Мы слышали, как по дороге проносятся одна за другой машины, но этот шум для нас, городских жителей, был привычным, он не мешал нам веселиться, смеяться и болтать, усевшись на камнях у входа в грот. Для новичков, которые приходили сюда впервые, мы обычно придумывали какой-нибудь розыгрыш, но Нен был такой простодушный и добрый парень, что мы все, не сговариваясь, решили не трогать его. Усатый Линь растянулся на большом камне и задумчиво пускал кольца дыма, глядя, как они тают в воздухе. Вдруг он заявил:

– Кто хочет быть отшельником, пусть становится им, а мне такая жизнь не подходит…

Дык, присевший на корточки за спиной Хоанга, спросил:

– Значит, ты согласен идти в солдаты, согласен бросить школу?

Тхань вскочила со своего места.

– А почему он не должен идти в солдаты? Вас ждет слава и известность, вас ждет блестящее будущее, почет, – патетически произнесла она, словно отвечая урок по гражданской обороне.

Линь обернулся и иронически посмотрел на нее, неужели она не поняла, что он хотел сказать?! И, равнодушным взглядом провожая кольца дыма, произнес скучным голосом:

– Да какая там слава и почет! Почему-то детки наших тузов не рвутся в армию, хотя мы часто слышим, как они бьют себя кулаком в грудь и клянутся защищать родину и бороться против коммунистов. Правда, и среди них встречаются такие, что идут в армию, хотя трясутся от страха. В конце концов никому не избежать воинской службы, раз надо – ничего не поделаешь. Каждому свое – кому положено учиться, тот учится, кому гулять, тот гуляет, а как наступит срок, всех загребут в армию. Что толку вздыхать и жаловаться на судьбу!

Линь приподнялся и поудобнее устроился на камне. Бросив недокуренную сигарету в ручей, он смешно подергал свои усы.

– Как бы мы ни относились к этому, ни одному из нас не избежать армии. Да и не положено мужчине уклоняться от воинской службы.

Все расхохотались. Линь понял, что мы смеемся над ним. Из «утомленного героя» он превратился в «пылкого патриота». Он покраснел, но тут же взял себя в руки и, стараясь говорить спокойно, не повышая голоса, перевел разговор на другое.

– Ну как будем жить дальше? Вернемся в Сайгон или останемся здесь и попытаемся добыть себе пропитание?

Он с улыбкой смотрел на Тхань, явно желая, чтобы она осталась. Хонг Лан повернулась к Хоангу, но тот смотрел на Линя. Тогда Лан обратилась ко всем:

– Может, останемся здесь до вечера, а Линь на своей машине привезет нам поесть?

– Хлеба, кокосовых орехов, грейпфрутов, пива, льда и кока-колы, – поспешно добавила Тхань.

– А вы, Хиен и Нен? – спросила Лан.

– Мы остаемся! – ответили они в один голос.

– Ты как, Фыонг? – обратилась она ко мне.

– Поеду в Биенхоа.

При этом я посмотрела на Хоанга, надеясь, что он тоже выразит желание поехать вместе со мной. Лан обернулась к Дыку.

– А ты остаешься?

Тхань, закусив губу, быстро ответила вместо него:

– Он тоже уезжает.

Дык согласно кивнул головой.

– Да, я еду.

С Дыком у меня приключилась любопытная история. Когда мы только начали учиться в восьмом классе, Тхань однажды показала мне в стенгазете заметку под заглавием: «Друзей надо искать повсюду», подписанную каким-то Лам Тхиен Фыонгом. Он обращался ко мне, называя меня прямо по имени, и предлагал дружить, причем обращался ко мне на «вы». Тхань насмешливо сказала:

– Ответьте, пожалуйста, этому Лам Тхиен Фыонгу, жаждущему установить с вами сердечные отношения!

Разумеется, я не ответила, так как не имела никакого желания устанавливать «сердечные отношения» с человеком, которого даже не знала. Но через несколько дней я получила длинное письмо, автор которого умолял ответить ему. Подпись была та же – Лам Тхиен Фыонг. Я показала письмо подруге, и Тхань, лукаво улыбнувшись, сказала:

– Хорошо, я помогу тебе раскрыть тайну этого поклонника.

Как-то раз Тхань попросила меня внимательно прочесть стихи, помещенные в нашей стенгазете, и обратить внимание на то, что написаны они были тем же почерком, что и послание ко мне, но на этот раз подпись стояла другая – Сосна. Хоанг сказал мне, что стихи эти написал Дык, а подписывается он так потому, что родом из приморского района Центрального Вьетнама, где горы сплошь покрыты сосновыми лесами. Опасаясь, как бы его почерк не узнали, Дык писал стихи левой рукой. Однако Тхань все-таки заметила, что некоторые буквы написаны точно так же, как в письме, адресованном мне. Я попросила Тхань сохранить все это в тайне, чтобы не смущать парня. Дык хорошо учился, состоял членом нашего математического кружка, выглядел всегда подтянутым и аккуратным. Но с того дня, как подруга открыла мне имя моего таинственного поклонника, я поняла, почему мне частенько говорили, смеясь, что Дык «очень уж увивается за девушками», – этот намек в первую очередь относился ко мне.

На прогулке Дык неотступно следовал за мной. Но это вовсе не значило, что если я поеду навестить родных, он проводит меня, как утверждала Тхань. Дык был непохож на Усатого Линя, который как тень всюду следовал за нашей Брижит Бардо. Даже в то время, когда Дык писал мне под именем Лам Тхиен Фыонга, между нами нередко случались стычки.

Дык был моим заместителем в математическом кружке и считал, что мы должны помогать только ученикам своего класса. Я же, как и большинство членов кружка, считала, что надо помогать всем – пусть это отнимет больше времени, зато и пользы будет больше. Мы часто спорили с Дыком по этому поводу. Выступая на заседаниях кружка, он иронизировал:

– Конечно, мы должны опекать всех. Только если ты провалишься на экзаменах, беды особой не будет – выйдешь замуж. А вот если кто-то из нас, парней, провалится, нас ждет одна дорога – в Куанг Чунг[18]18
  Куанг Чунг – военный лагерь недалеко от Сайгона, где проходили подготовку солдаты марионеточной армии.


[Закрыть].

Но Хоанг разъяснил Дыку, в чем заключается цель нашего кружка, и Дык вынужден был уступить. Однако чувствовалось иной раз, что он не до конца с нами.

В то время в Сайгоне часто случались пожары. Однажды, возвращаясь из школы, мы вышли на улицу Чан Хынг Дао и увидели совсем близко пламя и дым. Конечно, мы бросились туда, чтобы помочь погасить пожар. Дык сломал дверь горящего дома, вбежал в охваченную пламенем комнату и вынес из огня двух маленьких детей – родители, уходя на работу, заперли их в комнате. Услышав о пожаре, они прибежали тут же и, узнав о случившемся, со слезами на глазах благодарили Дыка. Даже когда прибыла полиция и приехали пожарные машины и нас стали оттеснять от горящего дома, мы все-таки не ушли, пока пожар не был потушен. Дык же незаметно выбрался из толпы, сел на велосипед и уехал.

После этого случая мы вместе с жителями нашего района организовали спасательные группы и часто помогали тушить пожары, однако Дык больше не принимал в этом участия. И на Первое мая в прошлом году, когда по улицам шла демонстрация и мы вышли вместе со всеми, Дык остался дома.

Дык очень много занимался и старался избегать всего, что мешало учебе или отвлекало от нее.

Я тоже отдавала занятиям очень много времени, но я понимала, что нельзя думать только о школе и занятиях, когда столько испытаний обрушилось на нашу семью. Наших соседей горе тоже не обошло стороной: сосед Ты погиб, а его мать замучили солдаты; другого соседа Ба – казнили, отрубили ему голову.

И вот, столкнувшись здесь опять с убийствами, арестами, облавами, преследованием, я поняла свою маму – вот почему она не хотела меня отпускать в Сайгон.

Приехав в город, я скоро убедилась, что школ не хватает и учащимся приходится ютиться в страшной тесноте, что обучение ведется по устаревшим программам, хотя платить за него надо немалые деньги. Да и сам город задыхается не только в дыму пожарищ, но и в смрадной обстановке нищеты, порока, безработицы, произвола домохозяев, готовых вышвырнуть на улицу любого бедняка.

Но именно здесь, в Сайгоне, я встретила настоящих друзей – Хонг Лан и Хоанга. Мы понимали, что жизнь должна быть другой, но для этого ее надо изменить. Мы думали одинаково и о революции, и о революционной борьбе нашего народа. И потому мы вступили в молодежную организацию[19]19
  Имеется в виду Ассоциация молодежи за освобождении Южного Вьетнама, созданная в начале 60-х годов.


[Закрыть], а руководителем нашей ячейки стал Хоанг, – только все это было позже…

С той самой новогодней ночи, когда мы беседовали с Хоангом, моя мечта стать учительницей постепенно угасла – словно растаяла. Я с головой ушла в общественную работу, но это не мешало мне по-прежнему хорошо учиться, и я была убеждена, что в конце года успешно сдам экзамены и перейду в следующий класс.

И вот вдруг Хоанг сказал мне, что я должна остаться в том же классе. Я была поражена! Мне казалось, будто я провалилась в яму, из которой уже никогда не выбраться. Сколько усилий было затрачено, а теперь все пойдет прахом. Я старалась сдержать слово, данное семье, матери!.. И все это напрасно!.. Меня охватило чувство полного отчаяния. Все кругом рушится, и моя общественная работа теряет всякое значение.

Хоанг терпеливо объяснил, почему мне нужно остаться в восьмом классе на второй год. Хотя там, кроме меня, будет Лан, мое присутствие совершенно необходимо – Лан легко сходится с ребятами, многих уже вовлекла в кружки художественной самодеятельности, и ей предстояло продолжить эту работу. Мне же поручалась работа не только в классе, но и во всей школе.

– Так надо, – говорил он. – Это не я решил.

Я ничего не ответила, но мне хотелось плакать.

Наверное, Хоанг понял мое состояние и тихо добавил:

– Так решило руководство, но последнее слово за тобой.

Я понимала, что не имею права отказываться – ведь руководству организации известно положение не только в нашем классе или в нашей школе, ему известно, что делается во всех школах города, в коллеже, в институтах.

Я знала, что если из-за моего отказа могут сорваться планы организации, товарищам надо будет начинать все сначала. А между тем революционное движение молодежи должно распространиться по всем школам, нужно, чтобы наши люди были везде. Вот почему я не имела права отказаться от выполнения решения руководства, хотя и не была еще принята в члены организации.

Я все прекрасно понимала умом, но на душе было по-прежнему тяжко – решение руководства застало меня врасплох, я не была к этому готова. Когда я начала выполнять поручения организации, я знала, что меня могут арестовать, могут пытать, приговорить к ссылке, но я никогда не думала, что мне предложат нарочно завалить экзамены и остаться в том же классе на второй год. Что подумают, узнав о моем провале, мать, бабушка и все родные? Если бы меня арестовали, мать, конечно, тяжело переживала из-за грозящей мне опасности, но она все-таки поняла бы меня, поняла, что я служу великой цели. Если же я провалюсь на экзаменах, мать решит, что я плохо училась, и, конечно же, потребует, чтобы я немедленно вернулась домой. Нет, не могу я огорчать ее! Ну а если друзья отвернутся от меня? Сейчас-то они относятся ко мне с уважением, прислушиваются к моему мнению. А если я завалю экзамены и останусь на второй год, разве я смогу пользоваться прежним авторитетом у товарищей? Может, попросить перевести меня в другую школу? Но ведь я нужна именно здесь!..

Внешне я была спокойна, хотя на сердце кошки скребли… Надо было отвлечься от мрачных мыслей, и я уговорила ребят поехать за город.

Мы отправились рано утром. Когда остановились у грота, Хоанг и Хонг Лан улучили момент, чтобы поговорить со мной о делах. Мы обсудили задания. Я сказала, что мне хочется поближе познакомиться с Хиеном и Неном, что надо бы привлечь к работе и Тхань, да и Усатому Линю тоже можно давать кое-какие поручения, хотя о приеме их в нашу ячейку пока говорить рано…

Потом, как мы условились, я оставила Хоанга и Хонг Лан с ребятами, а сама поехала дальше, в Биенхоа, навестить родных.

2

Я завалила экзамены не только в тот год, но и на следующий и, таким образом, просидела в восьмом классе еще два года.

Первый раз проваливаться на экзаменах было нестерпимо тяжело. Вначале на экзамене по языку я кусала ручку, терла лоб, нарочно придумывая ошибки, но рука машинально писала правильно. Ничего не получается! Придется провалиться на другом предмете. Следующим был экзамен по математике, а уж ее-то я знала лучше всего. Едва взглянув на задачи, я сразу поняла, как их нужно решать, но умышленно напутала в вычислениях и получила плохую отметку.

Второй раз заваливать экзамены было куда легче. А когда Хоанг сказал, что мне придется перейти в другую школу – Тан Синь, я уже больше не удивлялась и не огорчалась. Конечно, приятного мало. Но, как ни тяжко мне было, я гордилась тем, что именно мне доверили такое задание. Хоанг и Дык уже заканчивали десятый класс и намеревались поступать в институт. Только Тхань осталась в восьмом классе вместе со мной – ей в очередной раз не повезло на экзаменах. Как всегда, мы сидели с ней за одним столом.

Однажды Тхань принесла домой стихи, которые ей дал кто-то из друзей, и стихи эти, к несчастью, попались на глаза мужу сестры. Он избил девушку. Тхань убежала из дому и пришла ко мне. Понимая, что дома ей больше оставаться нельзя, я посоветовала Тхань совсем уйти оттуда и перевестись в другую школу, в пригород Сайгона – Задинь. Мы помогли Тхань найти место репетитора и всячески старались поддержать ее. Усатый Линь, который как тень ходил за нашей Брижит Бардо, тоже переехал в Задинь.

А тем временем в стране происходили важные события. Стало известно о взрыве бомбы, в результате которого был убит американский советник. Другую бомбу взорвали прямо перед входом в военный лагерь Андонг в Шолоне, а через несколько дней на улице перевернули машину миссии МААГ[20]20
  МААГ – консультативная группа по военной помощи. Была создана американцами в период войны Сопротивления против французов для оказания военной и экономической помощи сайгонскому режиму.


[Закрыть]. Взрыв произошел и перед гостиницей «Метрополь», в которой было полно американцев. Кто-то бросил зажигательную бомбу в американское бюро информации, находившееся в самом центре Сайгона!

По решению руководства я выполняла различные задания, их становилось все больше, но я старалась не отставать от товарищей, что, впрочем, было совсем нетрудно, так как программу восьмого класса я знала отлично. Порой, вспоминая о своих бывших одноклассниках, которые ушли вперед, в то время как я третий год сидела в одном, классе, я приходила в отчаяние. Но Дык успокаивал меня:

– Не расстраивайся, в этом году сдашь экзамены и перейдешь в девятый класс. Это все оттого, что ты слишком много занимаешься общественной работой!

В голосе его звучало искреннее сочувствие, я не могла ему сказать всего, и он считал, что у меня просто не хватает знаний и сил, чтобы сдать экзамены. Я знала, как он ко мне относится, и мне было жаль разубеждать парня, – да и что я могла ему сказать?! Ведь дело-то было не во мне – так требовали того обстоятельства…

Провалившись в очередной раз на экзаменах, я старалась больше не думать об этом и, только вспоминая о доме, о родных, невольно испытывала угрызения совести. Что я скажу матери да и всем остальным? Не могу же я рассказать им о своей работе! Я довольно часто ездила домой. Когда мы встречались с Хаем, он расспрашивал меня о жизни в Сайгоне, и мне казалось, что брат о чем-то догадывается. Иной раз и мой дядя – брат отца – задавал мне вопросы, из которых я поняла, что он тоже что-то знает о нашей деятельности. Однажды он приехал в Сайгон проведать меня. Дядя застал у меня ребят, среди которых был и Хоанг. Я испугалась, что дядя рассердится, увидев у меня ребят, но он промолчал. Когда же я в очередной раз приехала домой, дядя повел меня на берег реки, мы сели на крутом склоне, и дядя, глядя на остров Гао, стал рассказывать о моем отце.

– Я понимаю твои стремления, племянница, – сказал он, внимательно посмотрев на меня. – Иди своей дорогой, я вижу, что ты уже выбрала ее, но будь осторожна.

Что значили эти слова? Что думает обо мне дядя? Раньше он хвалил меня за мое желание учиться. Что же имеет в виду теперь? Может быть, мою общественную работу?

У бабушки было два сына – мой отец и дядя. Я с детства усвоила, что дядя – самый близкий наш родственник. Я привыкла, что он редко приезжал домой – он работал где-то далеко-далеко. Люди говорили о нем всегда только самое хорошее. Когда мой отец был на фронте, дядя каждый месяц присылал домой деньги – помогал своей матери и нам. Еще я помню, как отец перед смертью написал дяде письмо и просил его вернуться домой. Мне очень хотелось рассказать дяде о нашей подпольной работе, но я не имела права.

А кроме дяди, я никому другому в семье не могла откровенно объяснить, почему я во второй раз не сдала экзамены. Когда я провалилась в первый раз, я долго не решалась сказать об этом родным, но, к моему удивлению, дома встретили мое сообщение довольно спокойно. Бабушка сказала:

– Случается такое: человек хорошо учится, много занимается, а на экзаменах не повезет.

А мама заметила:

– Ничего, на следующий год сдашь. И у нас в школе, я помню, иной раз хорошие ученики проваливались на экзаменах. – И она назвала несколько знакомых имен. В общем, все старались как-то успокоить меня.

Вскоре я получила письмо от дяди. Он писал:

«Я очень верю в тебя и все понимаю. Я знаю, что ты старалась выполнить обещание, данное семье, старалась выполнить свой долг перед семьей, это – похвально. Ну, а что касается экзаменов, не вижу здесь ничего страшного! Не перешла в другой класс в этом году, перейдешь в следующем…»

И вот я опять в восьмом классе! Если бы в прошлом году мать и родственники упрекали меня, сердились и требовали оставить школу, чтобы помогать дома, мне было бы легче сказать им о новом провале. Но теперь я чувствовала себя бесконечно виноватой перед ними, самыми близкими мне людьми, которые проявляют ко мне столько любви и сочувствия. Когда я готовилась к экзаменам, в доме стояла мертвая тишина, старались не тревожить меня лишний раз.

– Постарайся хорошо подготовиться, но не перегружай себя, не то заболеешь и снова не сдашь, – говорила мне мать.

Дома считали, что я очень много занимаюсь и потому так похудела, на самом же деле похудела я вовсе не из-за усиленных занятий – меня терзала мысль о том, как будет воспринят дома мой новый провал. Кроме того, мне постоянно приходилось думать, где достать денег – а их всегда мне не хватало – и на питание, и на обучение. Я считала, что семья теперь не скоро дождется, когда я кончу учиться, и потому старалась никого не обременять своими просьбами. Я не тратила и те деньги, что присылал мне дядя, и даже попросила его больше не присылать.

Однажды, когда я приехала домой, мама так и ахнула.

– Посмотри, на кого ты стала похожа – кожа да кости. Учеба учебой, а здоровье тоже поберечь надо!

И когда я собралась уезжать обратно в Сайгон, мама позвала меня в пагоду – помолиться Будде, чтобы он помог сдать экзамены. В прошлом году она тоже предлагала мне пойти с ней в пагоду, но я отказалась под благовидным предлогом. Однако на сей раз не стала возражать. Придя в пагоду, мы зажгли ароматные палочки и опустились на колени перед статуей многорукого Будды.

«Мудрый Будда, прошу тебя, помоги моей дочери учиться, помоги ей успешно сдать экзамены. Семья моя и я будем вечно тебе благодарны», – шептала мать.

Она не знала настоящих молитв и потому обращалась к Будде прямо со своей просьбой, надеясь, что он поймет ее и поможет. Потом она зажгла новые палочки, посыпала их заговоренным порошком, тихо пришептывая, немного порошка насыпала в чашку с водой и дала мне выпить. Остаток порошка она завернула в шелковую тряпицу и отдала мне, чтобы я спрятала этот узелок в карман. Мать сказала, что, когда я приеду в Сайгон, я не должна выбрасывать этот узелок, а всегда носить его с собой. Если пойду мыться, я должна с молитвой посыпать немного порошка на тело, а потом перед экзаменом сжечь остаток, молясь Будде.

Но я-то знала, что не сдам экзамены и мать будет снова переживать за меня.

3

В этот год у нас произошли большие изменения. Хонг Лан перешла в следующий класс, Хоанг и Дык поступили в университет, а я перешла в школу Тан Синь, и вот тут-то я почувствовала себя одинокой – рядом со мной не было моих товарищей.

Как раз в это время мне передали, что Хоанг просил меня подготовиться – они с Хонг Лан приедут к нам домой, в деревню, чтобы принять меня в члены нашей молодежной организации. Еще раньше Хонг Лан принесла мне устав, который я должна была изучить. Значит, я выдержала испытания!..

Хоанг и Хонг Лан были частыми гостями в нашем доме. Если их долго не было, бабушка обычно спрашивала:

– А что это я твоих друзей давно не вижу? Видно, занимаются много?

Она любила побеседовать с Хоангом и часто рассказывала ему про моего старшего брата:

– Наш Хай – парень хороший, веселый, жаль только, бедно живот! Трудно ему: приходится и работать и учиться. Но он твердый парень…

Я знала, что Хоанг несколько раз без меня приезжал в нашу деревню. Однажды, это было перед самым праздником Тет, я прочитала в газете о волнениях на рынке в Биенхоа: бедняков, торговавших рыбой, стали прогонять с их обычных мест. Я очень испугалась за мать и сразу же помчалась домой.

Едва я появилась в деревне, соседи тут же рассказали мне, что односельчане, в том числе и моя мать, воевали на рынке за свои места и победили. Мама же сказала, что в деревню приезжал Хоанг, расспрашивал ее о жизни, о семье. Она пожаловалась ему на то, что торговцев рыбой прогоняют с рынка. Раньше наши рыбаки продавали свой улов, сидя прямо перед входом на рынок. Теперь же полиция и хозяева рынка получили крупные взятки от богатых торговцев и не дают беднякам торговать, а пускают на рынок только тех, кто заплатит дороже за место в рядах.

– И так приходится платить большие деньги за место, сидеть в невероятной тесноте, а теперь еще и из рядов начали прогонять, – с горечью говорила мать.

Выслушав ее рассказ, Хоанг решил написать листовку, которую он надеялся распространить в провинции. Одновременно он уговорил одного знакомого журналиста написать статью в сайгонскую газету. В результате мои односельчане одержали победу. С тех пор мать всегда с теплотой говорила о Хоанге, и когда я возвращалась в Сайгон, обычно посылала ему фрукты из нашего сада.

Но особенно подружился Хоанг с моим братом Хаем. Еще в самом начале моего знакомства с Хоангом, когда мы вместе встречали праздник Тет, я рассказала ему о том, как мы с Хаем рисовали портреты Хо Ши Мина, чтобы пойти с ними на демонстрацию. Хоанг сразу же заинтересовался:

– А ты не могла бы познакомить меня с братом?

Я сказала об этом Хаю. Тот согласился. Вскоре между ними завязалась настоящая дружба. Однажды, когда я приехала домой, Хай спросил меня:

– Ты давно не видела Хоанга?

Я засмеялась:

– Мы же в одном классе учимся! Видимся каждый день!

– Он, наверное, старший у вас?

– Почему старший? Просто учимся вместе. Он у нас, правда, староста класса. Ты это имеешь в виду?

В то время я еще многого не знала, и как я поняла впоследствии, мне бы не следовало задавать такой глупый вопрос. Брат и Хоанг подружились не только потому, что симпатизировали друг другу, – их связывало общее дело.

С самого утра я волновалась – сегодня я стану полноправным членом нашей организации. Очень жаль только, что Хай этого не увидит. Он уже давно перебрался в город и навещает мать последнее время все реже и реже. Мы даже не знаем точно, где он живет, к тому же время от времени он совсем исчезает. Недавно к нам домой приходили полицейские и выспрашивали у матери, где сейчас находится Хай, но, так ничего и не узнав, ушли.

Собрание наметили на воскресенье, так как в воскресные дни мать обычно уходит на рынок продавать рыбу. В девять часов утра я отправила младших братьев и сестер к бабушке. А вскоре приехали Хоанг и Лан. Еще накануне я купила красную и желтую бумагу и сделала флаг с желтой звездой посередине.

Для собрания выбрали мамину комнату. К окну придвинули кровать, а на нее поставили небольшой сундук и покрыли его куском ткани. Я принесла из соседней комнаты вазу с бумажными цветами и поставила ее на импровизированный стол, а Хоанг прикрепил к стене сделанный мною флаг и портрет Хо Ши Мина, который принес с собой.

Прием в члены молодежной организации проходил очень просто. Лан и Хоанг дали мне рекомендации – Лан вступила в организацию в прошлом году, а Хоанг был и рекомендующим, и представителем руководства.

Стало очень жарко, солнечный свет, проникавший в комнату сквозь листву, яркими бликами падал на красный флаг, на цветы в вазе и портрет Хо Ши Мина, придавая всей церемонии особый, торжественный вид.

На улице пылала нестерпимая жара. Ярко-красные цветы деревьев фыонг на берегу реки роняли свои мясистые, сочные лепестки на низенькие кроны грейпфрутов. Эти лепестки, казалось, все вокруг окрасили в красный цвет. На душе у меня было легко и радостно. С сегодняшнего дня эти цветы перестали быть для меня символом школы[21]21
  Цветы дерева фыонг, цветущего в мае, ученики обычно приносят в школу перед концом учебного года.


[Закрыть].

Осенью я снова пойду в школу Тан Синь, снова буду учиться и сдавать экзамены, и может быть, мне предстоит это делать не один раз. Но красные цветы фыонг уже не будут вызывать у меня волнения как символ предстоящих экзаменов и летних каникул; теперь моя жизнь пойдет по другой колее, меня ждут совсем иные радости и огорчения, другие задания и другие испытания.

Когда Хонг Лан давала мне рекомендацию, она назвала меня «товарищ». И Хоанг, оглашая решение, тоже назвал меня – «товарищ Нгуен Тхи Фыонг». Я встала перед флагом и портретом Хо Ши Мина и поклялась бороться за революцию до последней капли крови. Чтобы справиться с охватившим меня волнением, я старалась не смотреть на товарищей и глядела в окно, за которым был виден наш сад и далекий остров Гао, а еще дальше – долина Анфудонг.

4

Школу Тан Синь открыл один наемник ЦРУ, владелец газеты и большого книжного магазина. Его газета «Тинь ван» была самой крупной ежедневной газетой, выходившей в Сайгоне, – восемь страниц, заполненных рассказами о шпионах, статьями по социальной психологии, рекламой боевиков и эротических фильмов.

Движение, которое было широко распространено во всех школах Сайгона, докатилось и сюда. Мы боролись за право создавать школьные организации, требовали увеличить число государственных школ и пересмотреть положение о частных школах. Месяца через три после того, как я начала учиться в новой школе, мы решили потребовать от дирекции сократить плату за обучение на период празднования Тета. В январе каникулы длятся десять дней, а платить приходится за весь месяц.

Мы выделили своих представителей, которым поручили встретиться с дирекцией школы и потребовать, чтобы нам разрешили вносить в январе только две трети платы. Дирекция, разумеется, не согласилась, ссылаясь на то, что преподавателям надо платить жалованье за весь месяц, более того – выдавать деньги вперед – накануне праздника Тет. Кроме этого, директор заявил, что ему, как владельцу школы, приходится платить очень большие налоги.

Большинство учителей, за исключением нескольких директорских прихлебателей, с ненавистью относились к директору, поддерживали нас, и мы решили добиваться своего. Но если раньше рядом со мной был Хоанг и во всех трудных случаях я обращалась к нему за помощью и советом, то теперь я его почти не видела – он поступил в институт и перебрался в другой район города. И с Хонг Лан я не могла посоветоваться, с ней мы тоже встречались редко. Я была совсем одна и должна была самостоятельно принимать решения и отвечать за все.

Итак, мы решились на борьбу. Однажды утром в школу явились все ученики – даже те, кто занимался во вторую смену. Мы разделились на группы по три – пять человек и ждали, пока наши представители не закончат переговоры с директором школы. Выслушав наших послов, директор пришел в ярость и вызвал полицию. Дождавшись полицейских, мы и им изложили свои требования. На шум сбежались жители соседних домов, и среди них – родители некоторых учеников. Заранее предупрежденные, прибыли корреспонденты газет, принялись щелкать фотоаппаратами. Вокруг школы собрались жители всего квартала и все прохожие. И директору пришлось уступить нашим требованиям: плата за январь была сокращена на одну треть. Позднее то же самое пришлось сделать и директорам других частных школ.

Мы даже не ожидали, что наша борьба получит такой широкий резонанс во всем городе. В городских газетах все чаще стали появляться статьи на эту тему. В печати выдвигались требования увеличить число государственных школ, изменить школьные программы и всю систему образования, изменить порядок вступительных экзаменов, возобновить изучение родного языка в институтах, отменить порядок, в соответствии с которым учеников обязывали изучать военные предметы, запретить преподавателям «проверять политическую и идеологическую благонадежность» учеников.

Приближался праздник Тет. Газеты вовсю трубили о нехватке риса, повышении цен, безработице; они писали о постоянных облавах, арестах, пытках в тюрьмах, о принудительном призыве в армию, о ссылке неугодных… Среди этих сообщений о творимых властями репрессиях, о народных бедствиях наши школьные проблемы и беды казались ничтожными, но наша борьба была искрой, пусть и малой, в разгоравшемся костре всеобщей народной борьбы.

И у нас нашлись враги. Особенно против нас ополчилась газета «Тинь ван», пытавшаяся оклеветать молодежное движение. Эта провокационная газетенка, находившаяся на содержании американского ЦРУ, без конца писала, что выступления молодежи организуются коммунистами и преследуют одну цель – «подорвать государственные порядки и законность». Главный редактор газеты Тхе Вьет, называвший себя одним из «вождей государственной революции» и похвалявшийся участием в войне Сопротивления, в своих статьях всячески поносил наше молодежное движение, обвинял все другие газеты в «коммунистической пропаганде», утверждая, что в них «командуют коммунисты». Газета «Тинь ван» постоянно призывала «ликвидировать границу по реке Бенхай и начать наступление на Север». На ее страницах довольно часто публиковались угрожающие стихи. Вот такие, например: