Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ван Нгуен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

 
Тебе мы клянемся, что скоро вернемся
          в столицу древнюю, наша страна,
И смоет вода кровь со штыка,
          в Западном озере[22]22
  Название озера в Ханое.


[Закрыть] святая волна…
 

Радуясь своей первой победе, мы пришли в школу на занятия, когда неожиданно разнеслась весть о том, что Тхе Вьет убит, а Тхань арестована по подозрению в убийстве. Я кинулась узнавать, что же произошло на самом деле.

Тхе Вьет жил в особняке в районе Задинь. В тот день он как обычно вышел из редакции газеты в центре Сайгона, чтобы ехать домой. Тхань и Усатый Линь поджидали редактора на улице и, как только он сел в машину, последовали за ним. Когда Тхе Вьет подъехал к дому и вышел из машины, Линь остановил свой мотороллер, а Тхань, сидевшая сзади, выхватила пистолет и почти в упор выстрелила. Тхе Вьет рухнул на землю. Линь дал газ, и мотороллер помчался в сторону Фунюана – по дороге на Тиланг. Улицы в этот час были запружены народом, и друзья почти ушли от опасности, как вдруг со стороны аэродрома Таншоннят им навстречу выскочил американский джип. Увидев мчавшихся во весь опор Линя и Тхань, водитель развернул джип и преградил им дорогу. Линь вынужден был сбросить скорость и объехать машину почти по тротуару. Сидевший в джипе американец протянул руку, потрепал Тхань по щеке и громко расхохотался. Если бы Тхань сумела сдержаться, сделать вид, что не обратила внимания на это заигрыванье, Линь успел бы объехать джип, и они сумели бы скрыться. Но Тхань резко повернулась и ударила американца по руке. Линь не удержал равновесия, и мотороллер упал. В это время подоспели полицейские и схватили Тхань, в суматохе Линю удалось нырнуть в толпу и скрыться.

5

Итак, Тхань арестована, в нашей группе остались Хиен, Нен и я. Чтобы предотвратить угрозу провала всей группы, руководство организации передало нам указание временно оставить школу, сменить место жительства. Надо было выждать, посмотреть, как будут развиваться события. Хиен и Нен довольно быстро нашли для себя жилье, а у меня ничего не получалось, пока не помог мне Хоанг, познакомивший меня с супругами Ба, жившими в пригороде Сайгона – Банко.

Когда я пришла к ним, они встретили меня очень радушно, словно родную. Супруги Ба занимали две комнаты: в большой, которая одновременно служила и кухней, они жили сами с детьми, а маленькую, в которой буквально негде было повернуться, сдавали внаем. Правда, у этой комнатушки было весьма существенное преимущество – она имела отдельный вход.

Первые дни, после того как я выбралась из Сайгона, не надо было ходить в школу, думать о работе. Но это вынужденное безделье скоро надоело и стало меня угнетать.

Тем временем в городе участились облавы – их устраивали под предлогом «ликвидации азартных игр, проституции и хулиганства», но фактически это была борьба против революционного движения. Мы почти каждый день узнавали о карательных операциях то в Биенхоа, то в Тэйнине, то в районе Донгтхапмыой. Значит, наше движение крепнет и ширится с каждым днем… А я в такое время должна сидеть сложа руки!..

Правда, Хоанг передал мне, что, несмотря на все осложнения, в этом году мне следует непременно сдать экзамены в школе. И вообще, он должен получить новое задание, а всей деятельностью в школах придется заниматься мне, надо устанавливать связи, искать единомышленников и друзей. Я вдруг стала бояться экзаменов, – в последнее время я так много занималась своей работой, что про занятия и думать забыла. Да и школа мне служила прикрытием. Конечно, иной раз я бралась за учебники и начинала готовиться к экзаменам, но такое, говоря честно, случалось не часто.

Я давно не виделась с Хоангом, и вести от него приходили все реже, это начинало меня беспокоить. В последний раз он обронил фразу, насторожившую меня, – возможно, ему придется «уехать далеко». Я не имела представления, где он живет, и связь с ним поддерживала через Хонг Лан. Мы строго соблюдали конспирацию, чтобы не навести полицию на след своего товарища, хотя порой очень хотелось и встретиться, и узнать новости о друзьях.

Но как бы там ни было, я всегда знала, что Хоанг следит за нашей работой и в любую минуту готов прийти на помощь. В этом я убеждалась неоднократно: ведь это он нашел мне жилье, когда надо было срочно сменить его. И я верила в него.

Дней через десять, как поселилась у супругов Ба, мне передали, что Хоанг просит встретиться с ним. Как я обрадовалась! Наконец-то кончится это тягостное ожидание, и я не буду больше чувствовать себя одинокой и беспомощной. Я снова буду занята делом! Я с нетерпением ждала встречи с Хоангом и почему-то очень волновалась.

День был жаркий. Я вышла из дома, села на велосипед и поехала к мосту Тхинге. Хоанг ждал меня в условленном месте. Яркое солнце заливало своим светом весь город: и деревья, вытянувшиеся по обе стороны дороги, и шумную улицу.

Хоанг стоял в тени высокого дерева возле киоска и с большим интересом рассматривал книги на прилавке. Я подъехала, поставила свой велосипед у обочины, Хоанг обернулся и, изобразив удивление, радостно воскликнул:

– Фыонг!

– О, это ты?

Нам не нужно было делать вид, будто мы взволнованы этой «случайной встречей» – мы и в самом деле были взволнованы.

Мы пошли в кафе, расположенное по соседству, выпить по стакану холодного лимонада. Я узнала от Хоанга самое главное: Тхань держится молодцом. После ареста ее увезли в главное полицейское управление, а потом перевели в полицейский участок на улице Ле Ван Зует. Они хотели заставить ее выдать сообщников, жестоко пытали, но Тхань не сказала ни слова. Что касается Усатого Линя, то ему удалось ускользнуть тогда, и сейчас он находился вне всяких подозрений. Значит, и нам можно возобновить занятия и работу.

Я в свою очередь рассказала Хоангу, что супруги Ба относятся ко мне с любовью и почти считают членом своей семьи – ведь я пришла по его рекомендации.

Я возвращалась домой счастливая: как хорошо, когда у тебя есть верные друзья! Я вспоминала, как мы учились вместе с Тхань; вот она легкой походкой входит в класс, подходит к моему столу и бесцеремонно усаживается рядом. А теперь Тхань арестована! Мне стыдно, что была порой невнимательна и холодна к ней. Теперь я могу гордиться подругой!..

По дороге домой я вдруг вспомнила, что в последнее время Тхань работала не только в нашей группе, но и выполняла разные поручения руководства. А выстрел в Тхе Вьета? Кто поручил ей это задание? Скорее всего ее попросили достать оружие и машину, – ведь мотороллер, на котором они в тот день ехали, был не Линя… Так кто же поручил это задание Тхань? Хоанг или кто-то еще?

Я мечтала, что когда-нибудь тоже получу такое же важное задание. Разумеется, в первый момент я буду очень волноваться. Ведь когда я только начала заниматься подпольной работой, когда я в первый раз вышла на улицу расклеивать листовки, у меня руки тряслись. Если мне придется взяться за оружие, я буду волноваться не меньше. Но уверена, что не промахнусь, выполню это задание с честью!..

Хоанг руководил не только школьной работой, у него были еще и другие обязанности. Я считала, что он имеет какое-то отношение к взрывам бомб в моем родном городке, и в Андонге, и перед отелем «Метрополь», и на проспекте Тызо, где было расположено американское бюро информации, а может быть, он принимал участие и в вооруженных стычках на плоскогорье Чунгфан, в Донгтхан и западных районах Южного Вьетнама, неподалеку от границы с Камбоджей.

Я крутила педали велосипеда, медленно ехала домой, а в голове прокручивались все подробности встречи с Хоангом. Вот мы вышли из кафе, и я надела шляпу, черные очки. Хоанг удивленно посмотрел на меня: «Это что, для конспирации?» – и рассмеялся.

Действительно, мы все занялись «маскарадом». Хиен и Нен, например, сделали себе модную стрижку. А я не только купила шляпу и очки, но даже сшила яркое цветастое платье. Когда собиралась на встречу с Хоангом, хотела надеть новое платье, но потом раздумала и пошла в обычном, белом.

Я сказала Хоангу, что специально купила шляпу и очки, и добавила: «Знаешь, Хиен и Нен стали такими франтами, прямо не узнать! Нен просто красавец, а вот на Хиена с его модной прической при таком крошечном росте смешно смотреть».

Хоанг остановился, как-то многозначительно посмотрел на меня и сказал: «Надеюсь, ты не сострижешь длинные волосы?»

С тех пор, как я приехала в Сайгон, я всегда носила длинные волосы и закалывала их простой металлической заколкой. Помню, Тхань, расчесывая иногда мои волосы, шутливо напевала:

 
Бежит издалека река Донгнай,
И воды в ней прозрачны,
А девушки, что с берегов Донгнай,
Длинноволосые прекрасны…
 

6

Вскоре мы вернулись в школу. Снова начались занятия. После ареста Тхань мы все еще больше сдружились, и решили, что должны готовить себя к любым трудностям и испытаниям, чтобы ничего не было страшно.

Вот Нен, он очень боялся гусениц. Как-то во время поездки за город с ним произошел забавный случай. Мы расположились на большой поляне. Нен, едва сев на землю, вдруг вскочил и, побледнев, уставился на траву. Никто не понял, что случилось. Оказывается, он увидел в траве большую гусеницу.

Рассказывали, что очень многие товарищи даже под мучительными пытками не выдавали своих, но стоило полицейским взять несколько гусениц и пустить их по лицу жертвы, как у многих не выдерживали нервы. Мы решили заставить Нена преодолеть свой страх. Хиен специально ходил в лес, набирал там гусениц и приносил домой. Нен должен был. спокойно рассматривать их, брать в руки. В конце концов он переборол свой страх, сам ходил в лес, набирал гусениц и приносил их показать нам.

Во всех своих делах, больших и малых, мы постоянно думали о Тхань и старались быть похожими на нее. Все новости о Тхань нам сообщал Усатый Линь. Обычно он находил меня и рассказывал все, что ему было известно о нашей Брижит Бардо.

Я ушла с квартиры супругов Ба, желая приберечь ее на случай каких-либо новых трудностей и осложнений. Теперь я жила у дядюшки Шау. Здесь, на узенькой улочке Конгли, меня нередко встречал Линь. Я предупредила его, чтобы он пока не приходил ко мне домой. Линь подробно рассказывал мне, в каких условиях содержат Тхань, как она себя чувствует.

Линь часто вспоминал, как Тхань бросила ему на уроке записку и похвалила его, когда он встал и смело возразил директору школы. Он любил Тхань, ему хотелось излить душу, поговорить о любимой девушке. Но часто его видели и в кино, и в кафе с другими. Как поется в песне: «Жду, тебя, дорогая, а веселюсь с другой». Видимо, Линь – человек поверхностный, избалованный. Хиен, например, не доверял Линю и считал его легкомысленным парнем.

Я тоже не понимала Линя. Мне казалось, что если бы я полюбила кого-нибудь, то на всю жизнь. Поэтому когда Линь начинал рассказывать о Тхань, я не знала, верить ли ему.

Хоанга не было рядом, я решила поделиться своими мыслями с друзьями – Хонг Лан, Хиеном, и Неном. Они в один голос заявили, что Линю доверять нельзя, человек он ненадежный. А у меня было двойственное чувство – ведь Линь был откровенен со мной, как же я могла сомневаться в его искренности. Он, к примеру, говорил, что очень уважает дядюшку Хо, но коммунистов не понимает. Ну и что же! Ведь это хорошо, что он испытывает уважение к человеку, посвятившему всю жизнь борьбе за счастье своего народа. Что же касается его отношения к коммунистам, то я верила, что постепенно он во всем разберется и изменит свое мнение.

Однажды я решила серьезно поговорить с ним об этом, но Линь меня и слушать не захотел.

– Это почему же я должен быть на равных со слугами, называть их «товарищами», еще, чего доброго, хлебать с ними из одной тарелки!

Я рассердилась и сказала, что ведь и я могла бы быть прислугой в их доме. Кстати, и Тхань – тоже. Сколько людей вынуждены были, подобно Тхань, покинуть родные места и искать прибежища на чужбине! Сколько из них стали ворами или вели еще более позорную жизнь. Взять ту же Тхань, которую он считает своей невестой, – что бы она делала, если бы мы не помогли ей? Может, и она, оставшись без крова, без поддержки, вынуждена была бы пойти на панель?

Я рассказала ему, как с матерью на рынке торговала рыбой, как полицейские вываливали эту рыбу из корзины на землю. Да если бы дядя не поддержал нас, не знаю, что было бы со мной! А потом, неужели Линь не помнит, как я ходила торговать водой на улице, чтобы платить за обучение в школе? А наши друзья, разве они не работали чистильщиками обуви, не продавали газеты, не мыли посуду в ресторанах? Так чем же мы не слуги?

Я старалась сдерживаться, но негодование переполняло меня, и я говорила очень резко. Линь молча слушал, низко опустив голову. Вот такой он был, этот Линь: то разговорится – не остановишь, а то вдруг замолчит – и слова из него не вытянешь. В такие минуты мне становилось жалко его. В общем, трудный он парень. Мне и хотелось видеться с ним, чтобы знать последние новости о Тхань, и в то же время я боялась этих встреч.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Я проснулась и села на кровати. Что происходит? Со всех сторон слышны выстрелы. За стеной семья дядюшки Шау тоже проснулась от шума. На улице творилось что-то невообразимое. Винтовочные выстрелы, пулеметные и автоматные очереди то приближались, то удалялись. Особенно сильной перестрелка была в районе Дворца независимости, совсем недалеко от нашего дома. Кроме того, с улицы доносился рев машин и бронетранспортеров. И вдруг я услышала, кто-то громко крикнул: «Переворот!» Я выскочила из дома. Мимо меня бежали люди, на ходу переспрашивая друг друга:

– Что? Переворот?..

– А кто совершил?..

– Кто захватил власть?..

– Кто сказал, что переворот?..

– Да по радио сообщили!..

– Радиостанция давно молчит!..

Я бросилась в дом врача Ти, который работал в министерстве здравоохранения, мы были знакомы с его женой. Я сразу же прошла в комнату для гостей. Вся семья теснилась возле радиоприемника, и никто не обратил внимания на мое вторжение. Ти, склонившись над приемником, усиленно крутил ручки, пытаясь поймать какую-нибудь станцию, но из динамика доносился только треск, какие-то непонятные звуки и голоса иностранных радиостанций.

– Радиостанция Сайгона действительно молчит, – сказал наконец Ти. – Видимо, слухи о перевороте – это правда!

И тут он увидел меня.

– Вы слышали что-нибудь?

Не успела я произнести слово, как под окном раздался торжествующий голос: «Уже захватили Дворец независимости!»

Я опрометью выскочила на улицу и побежала к дому. И снова прохожие спрашивали друг у друга:

– Кто захватил дворец?

– Революционная армия!

Я остановилась и спросила говорившего:

– При чем здесь революция?

– Раз переворот – значит революция…

Не дослушав ответа, я вбежала в дом и стала лихорадочно переодеваться. Дядюшка Шау остановил меня почти на пороге:

– А ты знаешь, кто там захватил власть?

Шау торговал европейскими лекарствами в аптеке на улице Тандинь и теперь пытался выяснить, сумеет ли он пройти в аптеку.

– Не знаю, – коротко бросила я на ходу. – Пойду посмотрю, что там делается.

– А может, лучше не выходить из дома? – вмешалась жена Шау, но он перебил ее:

– Да ничего! Что бы там ни говорили про этот переворот, я думаю, к дворцу пройти можно.

Я выскочила из дома и проулками выбралась на центральную улицу. Всюду толпились люди. Кто-то громко рассказывал:

– Военные совершили переворот, захватили Дворец независимости, радиостанцию, Генеральный штаб, аэродром Таншоннят, главное полицейское управление, городское полицейское управление…

Но тут же я услышала совсем другое: что около Дворца независимости и здания Национального собрания идет бой. Одни спрашивали, кто совершил переворот, другие отвечали, что переворот совершили военные, армия, а кто-то добавил: революционная армия. И вдруг громкий голос произнес:

– Кончилось господство одной семьи!

Я остановилась и услышала, как тот же голос продолжал:

– Части Вьетконга только что вышли из Тхутхиема!

Тут я вообще перестала что-либо понимать: кто же все-таки совершил переворот – наши или кто-то другой? Сайгон бурлил, толпы возбужденных людей заполнили улицы. Я совсем недавно была в Биенхоа, а Хиен и Нен побывали в Танане и Бенче. Мы видели, что в провинции назревают какие-то события. Волна недовольства докатилась до столицы. Рабочие бросали работу, бастовали. На улицах то и дело возникали стихийные митинги и демонстрации. Власти устраивали массовые облавы, арестовывали тысячи людей. Прогрессивных журналистов и писателей без суда и следствия бросали в тюрьмы. Мне сказали, что среди арестованных оказался и учитель Тан, преподававший физику в нашей школе. Многие из тех, кого арестовали в эти дни, потом бесследно исчезли. Одни говорили, что их тайком убили, другие под большим секретом рассказывали, что эти люди ушли в освобожденную зону. А недавно Усатый Линь сообщил мне, что его отец и несколько уважаемых людей города посетили президента Зьема, чтобы потребовать реорганизации правительства, но тот отказался их принять.

Разговоры о перевороте продолжались. Но кто же все-таки совершил его?

Я давно уже не встречалась с Хоангом. Прошлым летом я успешно сдала экзамены за девятый класс и теперь продолжала учебу в школе Тан Синь. Хонг Лан осталась на второй год в девятом классе – в школе Ван Тхань. Хоанг, если верить слухам, продолжал учиться в университете, но теперь мы встречались с ним крайне редко. Мы поддерживали связь через Лан, и однажды она сказала мне, что Хоанг ушел в освобожденную зону.

Я и сама уже догадалась об этом. Когда мы как-то раз встретились с Хоангом, он мимоходом сказал, что собирается в «далекие края». После этого я видела его всего один раз, когда он болел и я приходила навестить его в больнице. У меня в тот момент совершенно не было денег, и я решила продать бабушкины серьги, которые она подарила мне. Получив за серьги сотню пиастров, я купила апельсинов и яблок и отправилась к Хоангу. Мы оба очень обрадовались встрече. Он заметно похудел и побледнел – почти месяц его трепала лихорадка. К нему даже не пускали посетителей и только однажды разрешили свидание. Впрочем наша встреча была мимолетной: Хоанг был недоволен, что мы нарушили конспирацию, и потребовал, чтобы никто к нему не приходил, и вообще его скоро выписывают. Говорил он мягко, но за словами слышался приказ: посещать в больнице его запрещается!

По-видимому, выписавшись из больницы, Хоанг ушел «туда», вот почему связь у нас с ним оборвалась. А сейчас он был так нужен мне!..

Я вышла на улицу Конгли. Вдоль всей улицы на каждом перекрестке выстроились «красные каски»[23]23
  «Красные каски» – солдаты десантных войск сайгонской армии.


[Закрыть] с автоматами на изготовку. А «пестрые»[24]24
  «Пестрые» – морская пехота сайгонской армии.


[Закрыть] бежали по обеим сторонам улицы, занимая заранее намеченные позиции, – ну прямо жабы запрыгали по улице!

Военные машины громыхая проносились по мостовой. Бронетранспортеры с солдатами и танки заняли позиции и навели орудия на Дворец независимости. Стрельба усиливалась. Из уст в уста по-прежнему передавались самые противоречивые сведения.

– Уже захватили Дворец независимости и арестовали правительство вместе с охраной!

– Войска охраны продолжают обороняться, «черные каски»[25]25
  «Черные каски» – сайгонская полиция.


[Закрыть] открыли стрельбу по «красным», но тут появились «пестрые»…

Люди заполонили тротуары по обеим сторонам улицы.

Около Дворца независимости мелькали «красные каски» и группами стояли «пестрые». А в толпе кто-то спрашивал:

– Так захватили дворец или нет? И кто на самом деле совершил переворот?

Солдаты и полицейские, не отвечая, удивленно смотрели на спрашивающих. Лишь иногда кто-нибудь из них бормотал себе под нос:

– Переворот… переворот…

Они, видимо, тоже не понимали происходящего, и от них ничего нельзя было добиться. Все лишь повторяли одно и то же:

– Свергнуто господство одной семьи!

Толпа двигалась в сторону дворца, все хотели своими глазами увидеть, что происходит, кто с кем дерется. Вдруг все заметили отблески пламени.

– Дворец горит!

Но кто-то ворчливо произнес:

– Да нет, это совсем в другой стороне, на улице Нгуен Зу. А во дворце все еще перестрелка.

Кто-то громко крикнул:

– Свергнуто феодальное господство одной семьи!

Мужчина, стоявший рядом со мной, сказал:

– Смотрите-ка, манифестация!

На углу улицы Фан Тхань Зан толпа остановилась – дальше, к президентскому дворцу, ее не пускали солдаты. Со всех сторон по-прежнему неслись различные возгласы: «Нет, еще не захватили!..», «Бой идет совсем рядом…», «Уже захватили нижние этажи!..». Было ясно, что правительство свергнуто, но кем? Кажется, военными. Люди называли имена каких-то генералов и офицеров. Меня стиснули со всех сторон, и я очень хотела поскорее выбраться из толпы. С большим трудом мне удалось это, и я побежала по улице Фан Тхань Зан, намереваясь проскочить на улицу Хонг Тхап Ты, а оттуда – в парк Таодан. Там, по-видимому, проходил митинг – я слышала громкие призывы, гул голосов.

Дворец независимости был окружен: всюду стояли танки и бронетранспортеры, солдаты сдерживали людей, пытавшихся прорваться к дворцу. С трудом пробираясь сквозь толпу, я дошла до улицы Хонг Тхап Ты и оказалась перед входом в парк Таодан. Тут действительно творилось что-то невообразимое. Огромная толпа гудела, как растревоженный улей. Люди толпились вокруг грузовиков, превращенных в трибуны, и в этом людском море, как лодки, мелькали мотороллеры, велосипеды, коляски велорикш. Вся эта масса колыхалась из стороны в сторону. Многие пытались выйти из парка, а им навстречу лились новые потоки. Мелькали лозунги и транспаранты: «Долой господство семьи Зьема!»[26]26
  Клан Нго Динь Зьема стоял у власти в Южном Вьетнаме с 1956 по 1963 год. В 1960 году была предпринята первая попытка свергнуть господство Зьема, окончившаяся неудачно.


[Закрыть], «Долой феодальное господство!».

Голоса людей слились со звуками громкоговорителей в сплошной рев и шум, среди которого слышались лишь вопли «Долой!..».

Занималась заря. Я решила выйти из парка и попробовать пробраться к Дворцу независимости. Но у входа в парк остановился джип, и толпа людей мгновенно окружила машину. Крики «Долой господство одной семьи!», «Долой феодалов!» заглушили возгласы «Да здравствует!». В машине стоял человек в мундире полковника. Он размахивал руками, что-то громко выкрикивал. Из-за шума я ничего не могла понять, до меня долетали только обрывки фраз: «Свергнуто господство… принесли свободу… безопасность…» Вдруг я отчетливо услышала: «Для учащихся и студентов открывается блестящее будущее… будут построены новые школы и институты». Голос полковника потонул в восторженных криках толпы. Заворчал мотор, машина медленно двинулась дальше. Кто-то из стоявших рядом назвал имя полковника, но я не обратила на это внимания, потому что старалась рассмотреть людей, толпившихся у входа в парк. К удивлению, я заметила, что в основном это были студенты и школьники. Теперь мне стало понятно, почему полковник остановился именно здесь.

Молодежь продолжала выкрикивать приветствия. Эти возгласы не смешивались с криками тех, кто требовал свержения правительства и ликвидации феодального режима. Вдруг я увидела в толпе Линя! Он показался мне очень возбужденным и веселым. Я вспомнила, как Хоанг предупреждал меня, чтобы я была осторожна с Линем. Его отец, юрист, в числе многих интеллигентов, выступал за мир и демократию, против марионеточного режима, но он не был заодно с нами. И Линь, живший совсем в иных условиях, чем мы, очень отличался от нас своими убеждениями и взглядами. Однако его тянуло к нам, своим сверстникам, к тому же мы были товарищами Тхань, в которую он действительно был влюблен. Линь способен был и на геройство, но во имя чего?.. Стоп! Пожалуй, я чересчур придираюсь к нему…

Я вспомнила, как Линь неизменно сообщал мне о том, что происходит с Тхань, о том, как ее переводили из одной тюрьмы в другую: из Сайгона в Шолон, потом в Задинь, в Тхудык, Фулой, Динь Тыонг и, наконец, в Чукзанг. Я верила, что Линь любит мою подругу, хотя он продолжал шататься по кабакам. Я сочувствовала ему, мне хотелось помочь Линю найти какую-то опору, какую-то линию в жизни. И вот теперь после переворота он бежит за машиной и приветствует полковника. Я с изумлением смотрела, как Линь бежит за машиной, в которой стоит полковник, горделиво взирающий на толпу. Я заметила, что у него такие же тонкие усики, как и у Линя. Они были тщательно подстрижены и забавно топорщились.

И вдруг весь этот переворот стал казаться мне смешным. Действительно, это был переворот, совершенный группой генералов и деятелей, подобных отцу Линя. Они свергали друг друга.

Думая об этом, я уже хотела было повернуть к дому, но толпа тащила меня к Дворцу независимости. И я решила остаться посмотреть, что происходит. Толпа все росла. Вдруг я с радостью увидела в потоке людей, выходивших из парка, Хиена. Он шел впереди и нес плакат, на котором было написано: «Долой!», и из задних рядов тоже неслось дружное: «Долой! Долой! Долой!»

Раньше Хиен и Нен жили в районе Дакао. Зная, что Хиен много и активно работает, мы стали опасаться, что за ним начнут следить и раскроют наши связи. Мы посоветовали Хиену перебраться в другой район. Теперь он вышел на улицу вместе с жителями Кханьхоя.

Понимает ли Хиен, что происходит, кто совершил этот переворот и во имя чего? Куда он направляется с этими лозунгами? Ясно, что люди, во главе которых он идет, хотят свергнуть марионеточное правительство, но понимают ли они, в чьи руки попадет власть?

Я не могла окликнуть Хиена, не могла выйти вперед, чтобы он увидел меня. Но все-таки я спустилась с тротуара и попыталась пробраться поближе к нему. Однако пробиться сквозь плотные ряды людей мне не удалось. Вдруг послышалось завывание сирен. Толпа заволновалась и начала расступаться, пропуская машины с красными крестами. Хиен и его группа свернули на улицу Пастера, а я застряла на месте, не имея возможности выбраться из толпы. Неожиданно донеслись крики:

– Есть раненые!

– Несколько человек убито!

Толпа и я вместе с ней двинулась к перекрестку. На асфальте тут и там темнели пятна крови. Дворец независимости был огражден несколькими рядами колючей проволоки. Площадь перед дворцом была заполнена солдатами в белых касках, через равные промежутки стояли бронетранспортеры. В дворцовом парке на одном из самых высоких деревьев кто-то вывесил белый флаг, но из здания продолжали стрелять. Солдаты отстреливались, но было заметно, что огонь с обеих сторон затихает.

Очевидно, энтузиазм участников переворота угас. Только толпа, заполнявшая улицу, продолжала возмущенно гудеть. Не обращая внимания на перестрелку, поток людей двигался с улицы Конгли на дворцовую площадь.

Я прислушивалась к голосам, ораторов, призывавших к свержению господства семьи Зьема, и мне казалось, что я различаю среди них охрипший голос Хиена. Я с трудом протиснулась сквозь толпу и на перекрестке улиц Пастера и Хонг Тхап Ты попыталась нагнать колонну, в которой шел Хиен, но мне это не удалось. Когда я подошла к дворцовой площади, то увидела, что солдаты разгоняют участников демонстрации. Они пытались задержать людской поток и не пустить его на дворцовую площадь, но остановить многотысячную массу было не так-то легко.

Джип с полковником и сопровождавшая их группа молодежи куда-то исчезли. Площадь перед дворцом загораживали несколько перевернутых грузовиков. На другой стороне площади стояла толпа – любопытные с соседних улиц пришли посмотреть на необычное зрелище.

События приобретали прямо-таки комический характер. Казалось, что для солдат главное не захват дворца, а борьба с населением, что основная их задача состоит в том, чтобы не подпустить людей к дворцу и даже к дворцовому парку.

В конце концов демонстранты были остановлены, и только колонна молодежи еще продолжала двигаться, с трудом пробиваясь сквозь солдатский заслон, не обращая внимания на штыки парашютистов и морских пехотинцев. На дворцовой площади вновь вспыхнула перестрелка. Колонна молодежи рассыпалась по обе стороны проспекта Тхонгнят, и все, словно по команде повернувшись в сторону дворца, начали выкрикивать: «Долой! Долой!» И тут я опять увидела Усатого Линя. Он энергично жестикулировал, отталкивая солдат, и кричал громче всех.

Когда молодежи все-таки удалось прорваться на площадь, в нее начали стрелять защитники дворца, засевшие в здании, а солдаты, выстроившиеся перед дворцом, угрожающе направили на демонстрантов дула автоматов, хотя стрелять не решились. Колонна молодежи смяла солдатский заслон и присоединилась к потоку, в котором была и я. И тут я увидела, как Хиен, высоко подняв над головой плакат, двинулся вперед. Солдаты встали на пути демонстрантов. Однако несколько человек, в их числе и Хиен, прорвались через заслон. Хиен с трудом тащил большой плакат. Из дворца раздались выстрелы. Солдаты тоже начали стрелять по толпе. Над нашими головами засвистели пули, загремели разрывы гранат, и я увидела, как двое или трое парней упали на землю, среди них был и Хиен. Я видела, как он, стоя на коленях, пытался поднять красный плакат. Раздался чей-то истошный крик: «Солдаты стреляют в народ!» Мне показалось, что это я сама кричала. Я рванулась вперед, проскочила через солдатский заслон и бросилась к лежавшим на дороге. С другой стороны к ним бежали еще несколько человек. Они опередили меня. Какой-то солдат наклонился и приподнял Хиена. Я подняла окровавленный плакат, закрывший его лицо. Солдат посмотрел на меня, покачал головой и тихо сказал:

– Все. Он уже мертв.

Я не могла глаз отвести от Хиена, не могла произнести ни слова и только молча глядела, как кровь медленно растекается по земле. Первые лучи солнца окрасили ее в ярко-алый цвет, который резко выделялся на темном асфальте. Рядом с Хиеном лежали еще двое, один из них был убит, второй тяжело ранен. Кто-то из стоявших рядом со мной парней зло выругался:

– Сволочи! Что же это за государственный переворот? Ведь они в народ стреляют!

Мы с Линем отнесли тело Хиена на соседнюю улочку, и я побежала сообщить его родственникам о случившемся горе.

В городе по-прежнему еще слышались редкие выстрелы. Жители, с раннего утра высыпавшие на улицы, постепенно расходились по домам. На рынке Бетхань почти уже никого не было. Остались лишь несколько торговцев да редкие покупатели.

Кто-то рассказывал, что в десять часов утра по радио передавалось сообщение командира районного отделения полиции, сторонника Нго Динь Зьема, но вдруг он оборвал речь на полуслове, и радио замолчало. А в районе Дворца независимости все еще продолжалась перестрелка. В городе ходили самые противоречивые слухи. Кто-то говорил, что участникам переворота наконец-то удалось захватить дворец, другие утверждали, что начались переговоры под руководством американского генерала – руководителя миссии США. Тут же сказали, что из Митхо прибыл племянник Зьема с верными войсками и восставшие вынуждены были отступить. Слухи… слухи… слухи…

Побывав у родителей Хиена, я рассказала о его гибели, а потом решила разыскать Хонг Лан. По соображениям конспирации, я не могла идти к ней домой и отправилась на почту, стала ее ждать в условленном месте. И тут вдруг подумала, что надо бы заглянуть к супругам Ба, может, они знают что-нибудь о Хоанге.