Текст книги "Саркофаг (СИ)"

Автор книги: Валерий Моисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

У себя в университете, в Москве, Константин первоначально работал с кроликами, крысами и морскими свинками. Самое большое, на что он отваживался, были свиньи. По мере возможностей он также препарировал попадавшие в его распоряжение свежие человечески трупы. Именно последняя категория и позволила получить сыворотку, дававшую наиболее ярко выраженный результат омоложения подопытных животных.

Но существовала весьма серьезная проблема, над разрешением которой Константин в свое время бился под руководством своего научного руководителя. Это была проблема очистки сыворотки. Именно по этой причине от опытов над людьми пришлось отказаться. Чужеродный белок, попадавший в организм человека, вызывал у испытуемого анафилактический шок, как правило, заканчивающийся летальным исходом.

После гибели нескольких добровольцев, тема 'сыворотки долголетия' была полностью закрыта. А все полученные материалы исследований по ней были изъяты и уничтожены. Константин никак не ожидал, что здесь, в плену у немцев ему представится счастливая возможность проверить свои самые смелые научные гипотезы. Моральные аспекты проблемы при этом его совершенно не волновали, и он с головой окунулся в любимую работу. При этом, как это ни парадоксально звучит, он чувствовал по отношению к гауптштурмфюреру СС Нойберту чувство глубокой благодарности за предоставленную ему возможность продолжать свои прерванные исследования. Это не прошло незамеченным для проницательного немца, и он не упускал случая продемонстрировать свою благожелательность и расположение в отношении старательного заведующего лабораторией.

Вскоре после того, как лаборатория была введена в строй, одновременно с ней был запущен и конвейер смерти. Трое патологоанатомов, поляк, француз и немец, причем старшим, как это ни странно, был назначен, поляк, день и ночь кромсали свежие, еще теплые, трупы заключенных. Нойберт с бездумной жестокостью каннибала называл их 'парной телятиной'.

На трех секционных столах из тел несчастных изымались гипофизы, эпифизы, надпочечники и все прочее, что представляло интерес для Константина и его исследований. Собранный трупный материал, мылся, тщательно сортировался, после чего аккуратно складывался в небольшие переносные термостаты. Затем все это передавалось биохимикам, которые подвергали железы ферментации, и после соответствующей химической обработки, готовили из них вытяжку. Конечным продуктом, предназначавшимся для инъекций, была вытяжка прошедшая многоступенчатую химическую очистку.

Константин был поражен, когда Нойберт предоставил ему исчерпывающие материалы исследований по проблеме очистки сыворотки. Ученый с удивлением понял, что данной разработкой занимался не он один. По всей Европе многие просвещенные умы бились над извечной проблемой, как подарить людям несколько десятков лет дополнительной жизни?

Честно говоря, у Константина не было особой убежденности в том, что продление жизни Гитлеру и его ближайшему окружению окажется благодеянием для всего человечества. Но эти крамольные мысли он предпочитал не афишировать и держать при себе. Тем более, что ему было грех роптать на судьбу. Номинально являясь военнопленным, Константин фактически руководил оснащенной по самому последнему слову техники лабораторией. В его распоряжении были высококлассные специалисты, согнанные в Дахау со всей Европы. Он занимался любимым делом. Чего можно же еще можно было желать?

Отрезвление пришло, достаточно неожиданно. Нойберт как-то заглянул к Константину в лабораторию, и формально поинтересовавшись, как у него идут дела, сказал, что нужно подменить одного из патологоанатомов. Несмотря на то, что это распоряжение болезненно ударило по самолюбию ученого, у него хватило ума не выказывать своего недовольства. Надо, так надо!

Пройдя в секционный зал, Константин переоделся в спецодежду, нацепил на себя клеенчатый фартук. Хрустнув пальцами, он надел резиновые перчатки и взяв длинный хрящевой нож, подошел к смирно ожидавшему его на столе трупу. Что-то знакомое почудилось ему в чертах покойника, но отогнав от себя эту мысль, Константин сделал первый надрез. Между тем, взгляд его постоянно возвращался к лицу трупа, обезображенного гримасой мучительной смерти от удушья. Вытаращенные глаза и вывалившийся изо рта черный язык, были фирменным знаком 'пациентов' лаборатории Константина. Они умерщвлялись при помощи веревочных удавок, о чем красноречиво говорили багровые следы на шее.

Палачами обычно выступали сами военнопленные, рассчитывающие таким образом заслужить расположение лагерного начальства. Добровольцам было невдомек, что их самих через весьма непродолжительное время принесут в жертву на алтарь долголетия высокопоставленных фашистских чиновников и генералитета.

Внезапно Константина пробил холодный пот. Он ощутил, как по его костлявому позвоночнику вниз потек ледяной ручеек ужаса. До него дошло, что все это время он порошил труп недостающего третьего патологоанатома! Это был немец, которого звали Вилли.

Пораженный своим неожиданным открытием, он опустил окровавленные руки, и некоторое время переваривал эту информацию. Безжалостный в своей страшной очевидности факт заставил его несколько иначе взглянуть на свое нынешнее положение. Он внезапно понял, что и он сам, и его сотрудники, да собственно все в Дахау, для фашистов никто иные, как обитатели огромного скотного двора.

То, что Вилли исправно трудился на скотобойне для своих хозяев, никоим образом не спасло его самого. То, что Константин руководил лабораторией, никоим образом не могло ему гарантировать, что его собственные железы внутренней секреции вдруг не понадобятся хозяевам.

Константин, чувствуя, что бетонный пол уходит у него из-под ног, чтобы хоть как-то отвлечься повернулся к французу и вяло спросил:

– Жюль, а что случилось с Вилли?

Язык, на котором общались в лаборатории Константина, представлял собой жуткий сленг, состоящий из множества европейских языков, включая английский. Тем не менее, этот жуткий коктейль из звуков позволял узникам беспрепятственно общаться между собой. Самое любопытное, что для обозначения ненормативной лексики, в обилии присутствующей в разговорах, предпочтение, как-то само собой, было отдано русскому языку.

Жюль прекрасно расслышавший вопрос, сделал вид, что внезапно оглох. Повторный вопрос, произнесенный значительно более громко и несколько в иной тональности, заставил его шарахнуться от Константина, словно испуганную лошадь.

Поляк Вацек, сердито поправил съехавшие на нос очки, отчего на стекле осталось кровавое пятно. Он неприязненно посмотрел на Константина.

– Может мне кто-нибудь объяснить, за что Вилли угодил на стол? – взревел выведенный из себя руководитель лаборатории. – Если мне сейчас же не объяснят в чем дело, я вас самих уложу на эти бетонные кровати!

Вацек, негодующе сопя, бросил копаться во внутренностях своего 'пациента' и, набычившись, посмотрел на Константина. После этого он решительно направился в его сторону, крепко сжимая в руке перемазанный в крови скальпель. Константин на всякий случай отошел за другую сторону секционного стола, отгородившись, таким образом, от надвигающегося на него и гневно сопящего, словно паровоз, поляка.

Но вопреки ожиданиям Константина он набросился не на него, а на распростертый, на секционном столе труп Вилли. Одним стремительным движением Вацек виртуозно распластал горло немца от уха до уха. После этого он сунул в получившийся ужасный разрез руку. Закатив глаза и высунув от усердия кончик языка, поляк проделал там какую-то загадочную манипуляцию.

– Пан, прошу вашу руку! – свирепо потребовал он, скосив налитые кровью глаза в сторону Константина.

Тот словно зачарованный выполнил его требование и приготовился, к тому, что сумасшедший Вацек, сейчас полоснет по его ладони скальпелем. Но вместо этого тот с торжествующим ревом вынул из кошмарного разреза на шее трупа отрезанный язык. Плюхнув окровавленный кусок мяса на ладонь Константина, он пристально заглянул ему в глаза и сказал:

– Пану, Вилли треба было держать это за зубами! Чего я и вам желаю!

– Дзенкую! – машинально пробормотал Константин не в силах отвести взгляда от того что лежало у него на ладони, истекая кровью.

– 5 -

Южноамериканский континент,

где-то в Бразилии,

2028 год.

– Так о чем ты хотел нам поведать? – придвинулся к подвешенному на веревке негодяю Луис и рукояткой плети приподняв его подбородок, для того чтобы заглянуть ему прямо в глаза.

Казалось, пленник собирается с мыслями, перед тем как огорошить своих мучителей неким сногсшибательным сообщением.

Наконец он решился и с трудом выдавил из себя:

– На Терру, то есть на Землю, на днях должен прибыть один очень влиятельный хозин.

– Это вы этих тварей называете хозяевами? – презрительно переспросил его Сенсей.

Пленник кивнул и продолжил:

– Во время своего визита он также посетит и наш Черный город. Вернее будет сказать, что он, скорее всего, посетит лишь один наш объект. Между тем, он должен провести ревизию всей фермы, то есть планеты.

– И что конкретно он должен проверить? – задал вопрос Пабло, поправляя свой и без того тщательно собранный 'конский хвост'.

– Ну, если по-нашему, по-человечески, – начал, было, пленник, за что тут же был награжден ударом в поддых.

– Это мы люди, а ты нелюдь! – сурово поправил его Луис, потирая ушибленные костяшки кулака. – Не примазывайся сволочь!

Пабло недовольно покрутил головой и со скучающим лицом, стал ждать, когда пленник заново научится дышать. Кое-как восстановив дыхание, тот продолжил доказывать свою нужность.

– Если, по-вашему, по-человечески, – не стал второй раз наступать на одни и те же грабли пленник. – Этот влиятельный хозяин, который прибывает с проверкой – мажор. Отпрыск одного древнего знатного рода хозяев, для которого папа выхлопотал эту весьма перспективную командировку.

– Откуда ты обо всем этом знаешь? – подозрительно покосился на него Сенсей. – Этот тип, что сам тебе об этом рассказал?

– Нет, он не мог мне об этом рассказать, потому что еще не прибыл. А потом, не все хозяева общаются с нами. За одно только, что посмотришь в их сторону можно схлопотать по морде. А таких ударов человеческая шея, обычно, не выдерживает.

– Еще немного и я заплачу! – презрительно фыркнул Пабло. – Нет повести печальнее на свете, чем участь несчастных нелюдей переметнувшихся на службу к грубым и невоспитанным пришельцам! А ты случаем не позабыл, что они с помощью таких как ты христопродавцев, извели на корню весь род человеческий?

– Они так не считают, – неожиданно строптиво заявил пленник. – Они говорят, что мы их создания, и они вольны делать с нами все что пожелают. Мы же не спрашиваем бычков, хотят они превратиться в бифштекс или нет?

– Нету больше ни бычков, ни бифштексов! – нетерпеливо прервал его словоизлияния Влад. – Что дальше?

– О прибытии высокого гостя я узнал очень просто. Об этом последнее время только и болтают все хозяева, что есть в Черном городе. Еще они говорили, что от мажора требуется лишь нарисоваться на ферме 'Терра', убедиться, что планета успешно очищается от человеческой скверны и, вернувшись к себе обратно отчитаться об увиденном. В смысле, перед высоким начальством.

После этого пленник надолго замолчал. Лишь его стоны и скрип зубов напоминали о том, что он еще жив.

– Дядя Лу, сними его с веревки, – распорядился Пабло, задумчиво почесав изрытый оспинами подбородок. – Я думаю, что со сломанной ногой он, при всем желании, далеко от нас не убежит.

Старый Лу, небрежно взмахнув мачете, обрубил веревку, на которой был подвешен пленник. Тот, приземлившись на сломанную ногу, издал сдавленный вскрик и, упав навзничь, тут же отключился от страшной боли.

– Я просил снять его, а не убить! – сердито воскликнул Пабло.

– Снимаю, как умею! – с показным равнодушием, пожал плечами старик. – Не нравится, сам снимай эту шваль!

– Ох, старый болтун, доведешь ты как-нибудь меня до греха! Не посмотрю, что ты родственник, шлепну тебя, а потом сам же буду жалеть об этом! – взорвался Пабло.

– Ничего не поделаешь, значит у меня судьба такая, – с показным смирением склонил голову Луис. – Если для моего родного племянника нелюдь дороже, чем его родной старый дядя.

Пабло сердито сверкнул на него глазами, но ничего не сказал. После этого над поляной надолго воцарилось молчание. Все сосредоточенно думали, какую практическую пользу можно извлечь из только что полученной информации.

Влад чувствовал, что если верно разыграть эту карту то они смогут совершить качественный прорыв в противостоянии томиноферам. Но в его мозгу никак не укладывалось, каким образом можно это сделать? Судя по напряженным лицам остальных, им также не особо везло на гениальные идеи.

Он попытался поискать аналогии в своей богатой разнообразными событиями армейской жизни. Если к ним в дивизию приезжала большая шишка, ее, всегда сопровождала целая свита из шишек поменьше. И у одного из этой свиты, какого-нибудь там третьего в пятом ряду, как правило, при себе имелось средство связи с вышестоящим начальством.

В соответствии с таким понятием, как 'Бритва Оккама' – природа манипулирует минимальным количеством объектов и событий. Наверняка и у этого томиноферского 'ревизора' при себе будет подобное оборудование. Теперь оставалось ответить на один вопрос – и что с этого толку?

Из глубокой задумчивости Влада вывел ощутимый хлопок по плечу, которым его наградил Сенсей.

– Братан, не держи это в себе! Поделись с людьми и народ к тебе сразу потянется! – хохотнул он.

Влад покосился на него, но неожиданно для самого себя последовал его совету и рассказал Пабло о своих соображениях по поводу потенциальных средств связи противника. Тот с неподдельным вниманием выслушал его, после чего щелкнул пальцами и сказал:

– Эй, кто-нибудь, сходите за Хулио! И тащите его задницу сюда, как можно скорее. Сдается мне, что в твоих словах гринго, есть рациональное зерно.

– А кто такой этот Хулио? – спросил Сенсей.

– Это тот тип, который в любой куче дерьма отыщет для меня эти гребанные рациональные зерна. Или жемчужины, когда как получится. Короче говоря, Хулио – это мозги! Он придумывает, а я претворяю в жизнь.

Вскоре прибывший супермозг оказался толстеньким лысеющим коротышкой. Его и без того вытаращенные глаза из-за толстых стекол очков казались вообще огромными. От этого на его лице постоянно присутствовало изумленное, какое-то наивное детское выражение.

Пока Влад излагал ему свои соображения, запыхавшийся коротышка восстанавливал дыхание. Наконец, он, протестующе поднял пухлую розовую ладошку и произнес:

– Хватит, чувак, я тебя понял! Не надо лишних слов, перехожу к делу! Гляди и учись!

Хулио лениво попинал ногой, лежащее на земле тело пленника:

– Слышь, лишенец! Нечего придуряться и изображать, что ты без сознания, я тебя расколол!

Действительно пленник дернулся и открыл глаза.

С неприязнью посмотрев на Хулио, он простонал:

– Мне нечего вам больше сказать. И нога болит очень сильно.

– Лу опять твои штучки? – нахмурив брови Хулио повернулся в сторону старика.

– Нет, его! – тот обвиняющее выставил мосластый прокуренный палец в сторону Сенсея.

– Да! – Хулио несколько озадаченно посмотрел снизу вверх на белобрысого крепыша. – Приятно познакомиться! Значит, нашего полку костоломов прибыло.

Вытащив из сумки, висевшей у него на плече одноразовый шприц и какую-то ампулу, коротышка с помощью пришедшего ему на помощь Луиса, в считанные минуты сделал пленнику внутривенный укол. Еще через пять минут пленник совершенно позабыл о том, что у него сломана нога и вообще что-то болит. Он принялся без умолку болтать и заткнуть его не было никакой возможности.

– Что было в шприце? Сыворотка правды? – поинтересовался Влад.

– Я рад, что ты спросил! – кивнул Хулио. – Сам себя не похвалишь, никто тебя не похвалит! Нет, брат, сыворотка правды и в подметки не годится моему коктейлю.

После этого при помощи наводящих вопросов Хулио вытянул из пребывающего в наркотической эйфории пленника кучу интересного. Прежде всего, он заинтересовался техническим оснащением прибывающего томинофера. Пленник охотно поведал, что их собственные томиноферы, из Черного города, возмущаются тем, что в нарушение всех инструкций мажор постоянно возит с собой 'межмировой коммуникатор' аналог земного интернета, но несравненно более продвинутый позволяющий осуществлять связь со всеми мирами доступными томиноферам.

– А вот это уже кое-что! – торжествующе воздел вверх толстый розовый палец Хулио. – Я бы попросил всех присутствующих, хорошенько запомнить этот рабочий момент.

– И что ты, в связи с этим, предлагаешь? – напряженно спросил Пабло.

– Если бы нам удалось захватить эту самую игрушку, я имею в виду 'коммуникатор' между мирами – это существенно повысило бы наши шансы остаться в живых! – оживленно жестикулируя воскликнул Хулио принимаясь расхаживать по поляне взад и вперед. – Не вдаваясь в подробности, я предлагаю выкрасть коммуникатор прямо из Черного города.

– Ты окончательно спятил! – со вздохом констатировал непреложный факт Пабло.

– Подожди, я еще не закончил! – протестующе воскликнул Хулио, размахивая толстыми ручками. – На эту аферу я намерен отправиться сам, и с твоего разрешения прихвачу с собой Стилета и этих двух гринго.

– Он что нес всю эту ересь серьезно? – повернулся в легком недоумении Влад к Пабло.

Тот лишь пожал плечами в ответ:

– Знал бы ты, как я устаю от его постоянных прожектов! Но ничего не поделаешь – он действительно гений! Так что вам, друзья, придется отправиться с ним в Черный город!

– 6 -

Германия,

концентрационный лагерь Дахау,

1943 год.

– Константин, ты честно трудишься и достоин поощрения, – довольно высокопарно заявил, как-то Артур Нойберт.

Обрадованный Константин чуть было не брякнул 'Служу трудовому народу!', но во время спохватился и благоразумно промолчал.

– Я хочу тебе показать, чего добились твои коллеги из соседней лаборатории. Демонстрация препарата 'Монсегюр – 15' назначена на конец этой недели. На испытании будет присутствовать лично глава СС Генрих Гиммлер. В связи с этим у меня будет для тебя одно небольшое задание. Нужно подобрать двенадцать мужчин атлетического телосложения и приятной внешности из числа заключенных.

К этому времени, кроме лаборатории Константина, исправно вырабатывающей 'сыворотку молодости' уже давно вступила в строй вторая лаборатория. Над чем именно там работали, Константину было неизвестно. Да он и не особо жаждал это знать, хотя подчас любопытство и разбирало его. Несмотря на то, что все сотрудники обеих лабораторий жили в одном бараке, какие бы то ни было разговоры, относительно проводимых ими исследований были строжайше запрещены. Любое отступление от этого правила незамедлительно каралось смертью.

Утром в день испытания, Константина, по распоряжению гауптштурмфюрера Нойберта переодели в форму немецкого фельдфебеля. Ему было приказано не лезть на глаза и помалкивать. А если что, изображать из себя контуженого фронтовика, временно потерявшего речь.

Нойберт критически осмотрел двенадцать заключенных, которым была отведена роль подопытных кроликов на предстоящей демонстрации. Он остался доволен выбором Константина и велел ему сопровождать их к месту проведения запланированного мероприятия.

Погрузившись на грузовики, под усиленным конвоем эсэсовцев, заключенных и Константина доставили в небольшой лесок, неподалеку от Дахау. Константин был несказанно удивлен, обнаружив на огромной поляне, двенадцать бревен, вкопанных в землю по кругу. А после того, как солдаты принялись разгружать с одного из грузовиков колотые дрова, Константин уже не знал, что и думать. Уж больно странно и пугающе выглядели все эти приготовления.

Между тем, приехавшие на нескольких машинах эсэсовцы из батальона личной охраны рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера оцепили поляну. Артур Нойберт лично отвечавший за показательные испытания сильно волновался. Он нетерпеливо мерил шагами поляну, время от времени взглядывая на часы. Солдаты уже перетаскали дрова, сложив их в некое подобие поленниц вокруг вкопанных в землю столбов. Вообще мизансцена сильно напоминала приготовления к аутодафе, только вместо святой инквизиции, по поляне сновали эсэсовцы.

Один из офицеров связи подбежал к Нойберту и, козырнув, что-то прошептал ему на ухо. Тот внимательно выслушал его, склонив голову, после чего удовлетворенно кивнул и взглянул на часы. Константин догадался, что Гиммлер видимо уже подъезжает к месту проведения экзекуции.

По знаку Нойберта солдаты принялись поливать дрова, сложенные у подножия деревянных столбов бензином из больших двадцатилитровых канистр. Одновременно с этим из грузовика выгрузили двенадцать заключенных. Те чувствовали, что затевается что-то страшное. Многих их них сотрясала сильная дрожь. Но они не знали, что их ждет, и могли лишь догадываться и строить предположения. Хотя, по большому счету, двенадцать инквизиторских столбов красноречиво говорили о том, какая участь уготована несчастным военнопленным.

Константин, стоявший рядом с ними, видел, как Нойберт отрывисто отдал команду руководителю лаборатории занимавшейся разработкой загадочного 'Монсегюра – 15'. Тот поспешно достал из небольшого чемодана шприц и ампулы принялся готовить инъекции. Увидев это, заключенные стали проявлять признаки сильного беспокойства и неожиданно один из них проскочив сквозь неплотно стоящее оцепления, бросился бежать прочь.

В ту же секунду прогрохотала короткая автоматная очередь и беглец, поскользнувшись на мокрой желтой листве, упал лицом вниз.

– Прекратить стрельбу! – вне себя от злости прокричал гауптштурмфюрер Нойберт

Подбежав к рослому эсэсовцу, открывшему огонь без приказа, он оценивающе оглядел его с головы до ног, словно гробовщик на глаз снимающий мерку. Собственноручно отобрав у него автомат, он передал его, подбежавшему командиру караульного взвода и коротко кивнув в сторону проштрафившегося, отошел в сторону.

Константин нервно сглотнул неизвестно откуда появившуюся во рту кислую слюну. Артур Нойберт, судя по всему, был настроен весьма решительно. И если он запланировал, что испытуемых должно быть двенадцать, то их будет двенадцать, в любом случае. Если для этого даже придется пожертвовать немецким солдатом. По спине Константина пробежал холодок. Если Нойберт так безжалостен по отношению к своим, то он и глазом не моргнет, когда у него отпадет надобность в Константине и прочих сотрудниках его лаборатории.

Тем временем, отчаянно вырывавшемуся эсэсовцу все-таки вкололи препарат в вену на локтевом сгибе. Для этого его пришлось повалить на землю и крепко держать четверым здоровенным солдатам караульного взвода. Глядя на их сосредоточенные лица, было видно, что они не испытывают ни малейшего сочувствия к своему товарищу по оружию. Главным для них было, как можно тщательнее выполнить приказ своего командира.

Следом за немцем пришла очередь остальных участников бесчеловечного эксперимента. Их по одному, словно баранов, валили на землю и крепко держали, пока руководитель лаборатории вводил им свой чудо препарат. Всех получивших 'Монсегюр – 15' тут же оставляли в покое, и они продолжали спокойно лежали на земле, застыв в той позе, которую занимали до этого.

Вскоре все двенадцать человек, включая немецкого солдата, были готовы к чудовищному эксперименту. У Константина от волнения вспотели ладони, и он обтер их о форменные фельдфебельские штаны, оставив на них темные пятна.

Артур Нойберт взяв в руки рупор, прокричал:

– Встать!

После этого все двенадцать человек принялись подниматься с земли. Движения их были неловкими и замедленными, словно у оживших мертвецов, выбирающихся из могил. Затем гауптштурмфюрер велел подопытным снять с себя всю одежду, что те беспрекословно выполнили. После этого им раздали длинные черные балахоны, с капюшонами и Нойберт заставил несчастных облачиться в них. Напялив на себя жуткие одежды, двенадцать человек замерли словно лунатики.

В это время на поляну въехал кортеж из нескольких легковых автомобилей. Из передней черной машины неторопливо выбрался высокий человек с усиками а ля фюрер и скошенным безвольным подбородком. Маленькие круглые очечки поблескивали на его бледном одутловатом лице. По тому, как к вновь прибывшему кинулся гауптштурмфюрер Нойберт и как подобострастно пожал протянутую ему узкую руку, затянутую в черную перчатку, Константин понял, что это и есть рейхсфюрер СС Гиммлер.

Тишина на поляне стояла такая, что было слышно, как падающие с деревьев листья приземляются с оглушительным грохотом.

– Мой рейхсфюрер, я с удовольствием представляю вашему вниманию результат нашей напряженной работы, препарат 'Монсегюр – 15'! Он полностью подавляет волю человека, превращая его в покорную скотину, начисто лишенную инстинкта самосохранения!

– Послушай, Артур, как-то странно одеты эти твои подопытные, ты не находишь? – спросил Гиммлер недовольно посмотрев на Нойберта поверх очков. – Скажи, к чему весь этот балаган?

– Я прошу буквально минуту вашего внимания! – молитвенно сложил ладони Нойберт.

– Ну, что же, я весь внимание! – брюзжащим тоном ответил Гиммлер, который судя по всему, был сегодня не в духе.

– В центр круга живо! – гаркнул в рупор Нойберт, после чего опустив его, повернулся к Гиммлеру. – Мой рейхсфюрер, как вы знаете, в далеком 1240 году, крестоносцы загнали катаров в холмистые предгорья Пиренеев. И там крепость Монсегюр стала их последним убежищем. В ней укрылись 300 катаров во главе с верхушкой своего ордена. Опуская многочисленные подробности, рискну привлечь ваше внимание к тому факту, что после падения крепости ее защитники были преданы огню. Но что самое любопытное, они сами добровольно взошли на костры, пылавшие на крепостном дворе. И ни один из трехсот катаров не издал ни единого звука, несмотря на то, что они горели заживо.

– Да, я где-то уже слышал эту историю, – кивнул Гиммлер, на лице, которого неожиданно расцвела улыбка. – Теперь я вижу, что ты приготовил для меня хороший спектакль.

В предвкушении ужасного действа рейхсфюрер неожиданно обнаружил, что остатки одолевавшего его последние два дня сплина бесследно исчезли. Глаза его оживленно блестели за линзами очков.

Ободряюще улыбнувшись Нойберту, он спросил:

– Итак, что же будет дальше?

– Мы должны отрубить голову дракона! – воскликнул гауптштурмфюрер и, повернувшись к Гиммлеру, охотно пояснил, – Эти слова приписываются королеве Франции Бланке Кастильской, которая произнесла их, отправляя катаров на костер.

Столпившиеся в центре поляны посередине деревянных столбов люди в черных балахонах безучастно смотрели, как вооруженные факелами эсэсовцы поджигают дрова политые бензином. Вскоре на поляне полыхали двенадцать костров.

– Мой рейхсфюрер, вам достаточно лишь приказать и эти люди шагнут в огонь, повинуясь вашему приказу! – с этими словами, Нойберт почтительно протянул Гиммлеру рупор.

Тот взял его, и некоторое время наслаждался моментом, потом поднеся металлический раструб к губам, прокричал в него:

– Вперед в огонь, во имя великого рейха!

Двенадцать человек безропотно двинулись к горящим столбам и бесстрашно шагнули в огонь. Пламя обхватило их со всех сторон и полностью поглотило. Двенадцать человек стояли и терпеливо ждали, когда их тела будут уничтожены огнем. Внезапно лес содрогнулся от ужаса, теряя остатки осенней листвы. Все двенадцать подвергнутых ужасной казни, человек дико кричали. Они выли от невыносимой боли, которую как выяснилось, продолжали чувствовать все это время.

Гиммлер дождался, когда смолкли последние истошные вопли горящих заживо людей и с пафосом произнес:

– В очередной раз мы явили торжество немецкой воли, над примитивной волей варваров!

– 7 -

Южноамериканский континент,

где-то в Бразилии,

2028 год

Когда Пабло повернулся, намереваясь уйти с поляны, Сенсей остановил его:

– Если не возражаешь, я бы хотел задать этому парню еще один вопрос.

Командир повстанцев безразлично пожал плечами и остановился.

– Скажи что тебе известно о 'покупателях'? – спросил Сенсей, ксеносервуса лежащего на земле.

От совершенно невинного вопроса тот дернулся так, словно старый Луис вытянул его вдоль хребта своим бичом. Подтянув колени к груди, невзирая на страшную боль в сломанной ноге, он застыл в позе эмбриона сотрясаемый сильной дрожью.

– Слышь, ты клоун, – Сенсей легонько пнул ксеносервуса ногой, пораженный его преувеличенно неадекватной реакцией. – Повторю вопрос кто такие эти 'покупатели'?

Неожиданно тело лежащего на боку пленника заколотило с неимоверной силой, после чего он выпрямился, выгнулся дугой и забился в агонии. Обступившие его повстанцы с недоверием смотрели, на сотрясаемое жесточайшими судорогами тело. Внезапно изо рта несчастного хлынула ярко-красная кровь.

– А ну хватит ломать комедию! – Пабло сделал шаг вперед, доставая пистолет, и в это время пленник неожиданно затих.

Его тело сразу обмякло и расслабилось, после чего стало видно, что грудная клетка ксеносервуса не вздымается и не опадает. Пленник перестал дышать, а из его рта по-прежнему текла кровь.

– Умер, гад! – воскликнул сильно раздосадованный этим обстоятельством Луис. – Его счастье! Не то запорол бы я его до смерти!

– Наверное, он принял яд, – высказал предположение Влад.

– А все это время он его под языком держал? – иронично хмыкнул Сенсей.

– Обычно держат в пломбе, – укоризненно посмотрел на него тот.

– Глупости все это! – категорично заявил Хулио, опускаясь на корточки перед бездыханным телом и внимательно всматриваясь в его лицо.

Достав складной шведский нож, он разжал лезвием сведенные судорогой зубы мертвеца и заглянул в образовавшуюся окровавленную дыру.

– Ну, что там? – с нетерпением спросил Луис.

– Дело в том, что наш друг просто откусил себе язык, – сказал Хулио, тщательно вытирая перепачканное лезвие ножа о куртку мертвого ксеносервуса. – Его ужас перед этими 'покупателями' был так велик, что он предпочел убить сам себя, чем терпеть ужас еще хотя бы мгновение. Хотя не исключено что в его мозги была внедрена деструктивная программа на самоуничтожение. При одном только упоминании об этой запретной теме, она сработала и заставила его срочно уничтожить себя любым доступным способом. В его положении откушенный язык был достаточно эффективным способом выполнить требования программы.

На обратной дороге в лагерь, Сенсей пересказал Пабло и остальным разговор между ксеносервусами, подслушанный им в кузове грузовика. Вопрос, кто такие 'покупатели', по-прежнему, оставался открытым. Хулио предположил, что излишки мяса выработанного на ферме Терра, то есть Земле, продавались этим загадочным 'покупателям'. Судя по тому, как оберегалась любая информация о них томиноферами, эти сведения были тайной за семью печатями.