Текст книги "Золотой Лис. 1-2 часть(СИ)"

Автор книги: Валерий Иващенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

– Что ж, мэтр Браге, наша милость довольна вами. Настолько, что сегодня вы не слетите с места придворного астролога.

От баронессы не укрылись довольные ухмылки, которыми исподволь обменялись присутствующие. А неплохо, очень неплохо – молодой барон отменно владеет древним и тем не менее всегда злободневным методом кнута и пряника!

– Леди Меана, – скучающим тоном проронил барон, едва закрылась дверь за старикашкой, просиявшим и рассыпавшимся в уверениях в самой беззаветной и искренней…

Где и как тут обреталась Эльфийка, сказать подлинно не решился бы никто. Уж как умела она сделать так, чтобы совершенно не бросаться в глаза и быть незаметной, от зависти бледнели тихари всех мастей. Вот и сейчас – стоило ей потребоваться барону, как Меана объявилась в углу возле пальмы, позволив присутствующим заметить себя… вернее, возникнув в их внимании. Её костюмчик любой придворный вертопрах или портной сразу же назвал бы охотничьим – если бы на охоте уместен был этот приятного серо-зелёного оттенка бархат с малой толикой белоснежных брабантских кружев. С другой стороны, в вине главное не внешний облик бутылки, а содержимое?

– Ваше мнение насчёт мастера Дитца? – беззаботно поинтересовался барон, словно речь шла об обыденной и незначащей мелочи.

Эльфийка снисходительно стрельнула глазками в сторону означенного – да так, что тот ненароком вскрыл при раздаче даму пик и оттого легонько переменился в лице. А потом ответствовала в том духе, что кандидат на должность главного королевского охранителя умеет работать не хуже её самой.

– Зато вот практического опыта у него побольше, господин барон. Так что, я с лёгким сердцем могу оставить охрану вашей милости на мастера Дитца. Опять же, рекомендовал его на место некто, известный нам обоим.

Последнее дополнение заставило незаметно вздохнуть от удивления госпожу баронессу. Но всё же согласитесь, есть рекомендации, стоящие иных других? Профессионализм в сочетании с честностью в любые времена ценились весьма высоко…

– Да будет так, – просто и с достоинством ответил молодой барон, с любопытством наблюдая за дальнейшим.

Впрочем, ничего там особенно такого и не произошло. Объект сдан – объект принят. Плюс новому телохранителю оказались сообщены некие весьма интимные привычки и особенности подопечного, заставлявшие барона по мере перечисления то ухмыляться, то гневно хмурить бровь, а то и почесывать в задумчивом удивлении подбородок.

– Я слушаю чрезвычайно внимательно, – прощебетала Эльфийка, когда с деликатными подробностями было покончено, а сам Дитц уже вступил в официальную должность, подтверждённую величественным кивком. А также словами, что бумаги будут подписаны по утру, когда в канцелярии объявятся чинуши и прочие писаря. – Что ваша милость хотела бы мне сообщить или же узнать?

Что там ещё виднелось за этим вечнозелёным взглядом, барон Шарто ручаться не решился бы. Но глаза перворождённой сияли двумя изумрудами – а как в ожидании раскрылись и чуть пересохли губки… и отнюдь не страдающий скудоумием барон не обманул её надежд.

– Я хочу купить кувшин хорошего портвейна, – медленно произнёс он, тщательно подбирая каждое слово. – Передайте мастеру Ридду, леди Меана, что я готов выслушать и обсудить его цену.

При последних звуках Дитц, который уже оставил прочь карты, а приступил к работе со своей всегдашней основательностью, встрепенулся. А ведь, этот ушлый Ридд не только с лихвой расплатился с ним за некое происшествие в особняке маркиза Беренца? Если обдумать некоторые едва прозвучавшие намёки, да потом сложить в голове два и два…

– Ваш-милость, этот упомянутый вами мастер Ридд тот, о ком я думаю? – еле слышно, уже обмирая в самых нехороших предчувствиях, поинтересовался он прямо из-за левого плеча.

И после столь же еле заметного кивка отозвался далеко не сразу. Но когда отозвался, барон даже повернул голову и с удивлением посмотрел на своего охранителя. Потому как тот хоть и скорчил этакую непонятную мину, но проронил следующее:

– Осмелюсь посоветовать вашей милости немного изменить формулировку. Вместо "выслушать и обсудить" – "согласен на любую цену".

Разумеется, баронесса Шарто в это время выбралась из своего кресла, чтобы взять из обретавшейся на каминной полке изящной соломенной корзинки новый моток пряжи. А потому оказалась поблизости и вовсе не удивительно было сыну заметить заигравшую на губах матери лёгкую улыбку. Да уж, маменька воспрянула духом, вновь оказавшись в своей стихии! Только теперь уже на куда более высоком уровне дворцовых интриг, допускающем и позволяющем такие широкие просторы для воистину знающего и умеющего, что просто дух захватывало…

За слова, только что произнесённые охранителем, следовало бы либо щедро вознаградить того, либо двинуть без церемоний в усатую харю – но в любом случае, крепенько над ними задуматься. Но в это время неслышно проплывшая мимо баронесса с непроницаемым лицом утвердительно кивнула ресницами. И сын её, хоть и дорого дал бы за то, чтобы узнать, что же такого маменька знает о некоем бастарде, медленно кивнул.

– Хорошо, леди Меана, я согласен на некоторое изменение формулировок – э-э… согласен на любую цену.

Пусть то и выглядело неприличной почти капитуляцией, однако тот, кто пока ещё был всего лишь бароном Шарто, всё прекрасно понял. Есть люди, которых к себе на службу стоит заманить просто обязательно. Но судя по задумчивой мордашке эльфийки, и она верно истолковала подспудные под словами течения, а также какие нешуточные камни в них таятся. И какие бы страсти ни терзали её, она невозмутимым голосом повторила устное послание. После чего отвесила шаловливо-грациозный реверанс (матушка-баронесса нахмурилась – что это за новшества, реверанс в охотничьем костюме?) и исчезла в дверях.

Очень хотелось бы надеяться, что не навсегда…

Каблучки якобы охотничьих сапожек эльфийки с декоративными серебряными шпорами вызывающе и независимо процокали по паркету, и несколько взглядов напоследок мягко мазнули по спине и по тому девичьему украшению чуть ниже, сполна и откровенно оцененному вслух ещё Питтом… Меана внутренне усмехнулась – хотя лицо её по-прежнему оставалось холодно-деловитым. Она различила и осторожное восхищение во взорах проводивших её глазами молодых дворян, и задумчивость в глазах будущего короля, и даже сожаление баронессы, что такой необычный экземплярчик на время выскальзывает из сферы её вляния.

И всё же, и всё же. Минуя длиннющую и великолепно приспособленную для всяких церемоний анфиладу чередующихся зал, Эльфийка вовсе не предавалась сожалениям о прошлом или же надеждам на будущее, как предположил бы неискушённый наблюдатель. Нет уж, клянусь Вечным Лесом! Что сделано, то сделано. Что упущено – тоже. А вот будущее…

Меана еле заметно замедлила шаги, давая себе чуть больше времени на раздумья, раз уж судьба в своей милостивой благосклонности подарила подходящий момент.

Общение с самой блистательной верхушкой человеческого общества вовсе не прошло для неё бесследно. Вся эта грандиозная мешанина вполне дипломатических уловок и недоговорённостей, строжайше соблюдаемых тонкостей этикета и одновременно наслаждение от в меру манкирования им – стоило признать, от подобной игры, когда поневоле приходится осторожно манипулировать другими, одновременно не позволяя так уж сильно дёргать за твои ниточки – от этого со временем можно бы даже научиться получать удовольствие. Наверное, то самое, коим так упивается искушённая в интригах баронесса. Да уж, прав был Ридд, просто замечательная и великолепная дрянь!

Но вот другое… Эльфийка чуть не сбилась со своего изумительно-летящего шага, неизменно восхищавшего этих хомо и наводившего тоскливую зависть на распорядителя королевского театра, когда едва не совершила оплошность – ступить с галереи на лестницу, крытую алой с вышивкой по краям ковровой дорожкой, ей следовало только правой ногой. Так вот, о другом…

Меана так и не смогла понять, как и отчего людям доступно такое могучее средство, как ложь. Но даже и не в этом дело – как можно говорить в глаза одно, делать за спиной совсем другое, а думать при этом и вовсе третье? Мало того, стоило беспристрастно признать, что в исполнении людей это работало. Если уловка или обман удавались, то реальность послушно перекраивалась по их желанию, и все дальнейшие события проистекали точно так, как если бы ложь на самом деле была истиной. Вот этого никак не удавалось понять – каким образом люди то проделывают, и зачем бессмертные наградили эту расу столь могучим и тем не менее сомнительным даром.

Но даже и это оказывалось не всё. Ридд, Ридди, Риддерик… против воли Меана почувствовала, каким пожаром заполыхали щёки, а сладковатое тепло потекло расслаблением по телу. Он ведь никогда не лгал и не строил козней – сообразила Эльфийка, одновременно отвесив звонкую пощёчину задремавшему на посту молодому солдату у подножия лестницы.

Он ведь не лгал. Он просто придавал тем или иным событиям иное толкование, иной смысл в соответствии со своими воззрениями и замыслами. И опять же, это работало – причём настолько эффективно, что подобного не достичь иными средствами. Вот это уже, стоило признать, высшая ступень мастерства, пред которой вынуждена оказалась отступить в смущении даже многомудрая госпожа баронесса. Хотя, сын её вполне способен со временем достичь подобных высот? А ведь достигнет, – сообразила Меана. Собственно, у него иного и выхода-то нет, иначе на троне долго не усидишь. Ну не может королевство держаться на паутине лжи.

Некоторое время да. Можно уладить конфликт или преодолеть критическую точку, если нет иного выхода – но в основе всегда должно быть что-то настоящее. Например, люди и их деяния. Такие, как Ридд… мой милый Ридд… согласишься ли ты когда-нибудь, что прошлое было вовсе не предательством – а испытанием?..

– Леди, оплошавший солдат будет образцово наказан, – сбоку с поклоном надвинулась фигура офицера с вислыми, прокуренными усищами.

А вот я вас!

– Меня не интересует его наказание, – от собственного ледяного голоса не соизволившую даже приостановиться Меану и саму едва не пробрала дрожь. – Куда интереснее было бы узнать, какие же приняты меры, дабы подобное не повторилось вновь. Конкретные меры, а не просто экзекуция! Ступайте, почтеннейший…

Да, кажется, Ридд поступил бы именно так? Созидательно, конструктивно. И его непонятное к ней отношение объяснялось не интригами и не завуалированным стремлением использовать. Он… неужели он принимал её такой, как она есть? Улыбнувшаяся сама себе Эльфийка ничуть не ускорила шаг вблизи мягко раскрывшихся дверей. Нет, ступая по беломраморому, отполированному до блеска парадному холлу, она двигалась всё так же плавно и изящно. Потому что рядом, обгоняя её, пронеслось в меру приглушённое "карету блистательной леди Меане!"

Впоследствии действительно получивший место дворецкого неприметный и тем не менее вездесущий человечек в этот поздний вечер с блеском подтвердил свою репутацию – к высокому парадному крыльцу карета с четвёркой лошадей, преисполненным важности кучером и парой лакеев на запятках подлетела именно в тот момент, когда знатная дама к ней подоспела.

Так что, Меана, ничуть не замедляя и не ускоряя шага, просто продолжила свой путь и вошла в блистающую королевскими грифонами и чёрным лаком коробку на колёсах. М-да! Это надо ещё ухитриться так, чтобы карета даже не качнулась на рессорах… и едва вся довольная собою Эльфийка опустилась на драгоценного бархата подушки, карета мягко покатила вперёд.

А что, неплохо живут их благородия? Лишь бы весь этот шикарный блеск не затмевал для них главного – благородства.

Однако напрасно было бы ожидать, что дерзкая и прекрасная дама, в которую обратилась некогда просто воительница и домушница, направила бы карету к южным пределам королевства, где стоило бы поискать по своему обыкновению укрывшегося в тенях мастера Ридда. О нет!

Едва миновав богатые кварталы и с шикарным грохотом пролетев по мосту Всех Святых, карета покорно свернула в тёмный и притихший по причине позднего вечера городской парк. Да-да, не удивляйтесь – в столичном Нахтигейле весьма ревниво следят за всякими веяниями моды, а также тем, чтобы пускать пыль в глаза приезжих да заодно тешить здоровое тщеславие горожан. Если тюрьмой из перестроенного старинного замка или оборудованной по последнему слову науки виселицей на базарной площади нынче вряд ли кого удивишь, то вот королевский парк с фазанами и ручными белками, беломраморными беседками и фонтанами с золотыми рыбками, да и всяческими волшебными чудесами, то уже совсем иное дело.

Открытый к публичному посещению и всячески ухаживаемый неустанными бдениями садовников, мастеров и чародеев, этот парк весьма неплохо поддерживал репутацию просвещённой монархии. И хотя, случись дойти до дела, головы тут рубали не колеблясь, достопримечательность получалась отменная…

Вот этот, нынче бронзовый адмирал де Ритёр один из весьма немногих, кому памятник поставили ещё при жизни. В своё время совершил он кругосветное путешествие, немало обогатившее науку (а также, по слухам, и королевскую казну). Проторил два сейчас весьма оживлённых торговых маршрута через моря, успешно воевал недругов и пиратов, а также породил силою чресел пару десятков впоследствии блистательных капитанов и корабелов – в общем, сей достойный мореман развлекался неплохо. Но и в дурном сне не привиделось бы прославленному адмиралу, что однажды в потёмках на подтверждение его заслуг примется карабкаться смазливая эльфийская бестия. Впрочем, он и при жизни отличался присущей каждому моряку широтой взглядов, а потому возмущаться не стал.

Меана едва не слетела вниз, поскользнувшись на державшей мощную абордажную шпагу бронзовой руке, но всё же выбралась наверх. Подумала немного и уселась прямо на широкой капитанской треуголке – поджав ноги и нахохлившись подобно нахальному воробышку. А взгляд её, поблуждав по укрытому осенним вечером парку, постепенно поднялся кверху.

– И что мне теперь прикажете с вами делать?

Однако небеса стыдливо укрывались облаками и по своему обыкновению отвечать не спешили. Пусть выскажется…

– Проклясть ли вас, что поселили в моей душе эту доселе неведомую занозу? Или же благословить за то, что нанесённые ею сердцу раны это самое сладостное, что я познала за свою жизнь? А самое паскудное, что я не хочу – вы слышите? – не хочу от неё избавиться.

Уснувший к ночи ветер всё же унёс дождь, и даже среди туч обнаружились просветы, в которые уже заглядывали сюда любопытные звёзды. Ну-ну, продолжай…

– Зачем весь мир окрасился вдруг то в радужные, то в чёрные тона? Почему один лишь взгляд – его – меня волнует даже сильнее служения Вечному Лесу? То окрыляет, то обрушивает едва не в подземное царство тьмы. Я боюсь свидеться с ним вновь – и в то же время, жажду того больше всего на свете!

Стоило признать, небеса то ли прислушались, то ли и вовсе склонны оказались согласиться с этими непростыми вопросами. Вернее, с тем, что так и не прозвучало… ах, отчего же так пылают щёки?

– И отчего меня не покидает ощущение, будто вокруг меня бушует неслышимая буря? Неистовая, смертельно опасная – но тем не менее, она старательно не касается меня. Словно то ли боится обжечься, то ли просто бережёт для чего-то. А? Ну что молчите, уж вам-то сверху всё видно!

Наверное, в словах одинокой перворождённой всё же прозвучало нечто такое, от чего небеса постепенно прояснились. И дождавшись, когда серебристая Белль и опасно к ней приблизившаяся золотистая Соль окажутся видны одновременно, Эльфийка наконец решилась. Выбрав центром внимания маленькую рыжую луну, Меана воображением старательно придала той облик хитрющей лисьей мордашки – и притянула её к себе…

Глава 20. Ожившие тени прошлого

Огромные, широкие и необоримые валы накатывались один за одним. Били и били с небрежной веренностью и в то же время яростью – и казалось, не будет им ни конца и ни края. Грызли они стремительно таявшее препятствие и мнилось, вот сейчас захлестнут они и закроют собой окончательно весь этот мир…

Со срежетом поднялось забрало помятое забрало шлема, и обессиленно упаший на колено рыцарь в изуродованных доспехах сплюнул кровью, после чего глухо выругался. Атаки на уже изнемогавших защитников города следовали одна за одной, а помощи ждать неоткуда. Барон Шарто отбыл себе прибрать к рукам оставшуюся без присмотра королевскую корону, опрометчиво считая, будто для его собственных земель худшее уже позади. А вот Тьма из диких земель так не считала. Втихомолку копила силы, таилась по глухим местам, но вот и нахлынула вдруг. Да так, что уже мнилось, будто и не одолеть её вовсе, не отбиться.

Более половины затопившей пограничное баронство орды составляли псоглавцы. Многочисленные, дюжие, осмелевшие от собственной наглости и вволю выпитой человечьей крови. Из Комарёвки почти никто не успел уйти под защиту стен, и сейчас даже представлять не хотелось, что там творилось. Впрочем, если б только они – из неведомых пустошей за пределами обетованного поналезла такая срань, что ни названия, ни описания им не сумел бы сообразить никто. И похожие на троллей демоны в два роста и три обхвата, и похожие на демонов тролли с их неподъёмными каменными дубинами, одним ударом разбивавшими в ошметья добротный пехотный щит. Летучие горгульи и брызжущие ядом сгустки мрака – хорошо хоть, высоты их полёта едва доставало, чтоб подняться на уровень городских стен. А там уж бабы и подростки с арбалетами пока что не плошали…

Питт смачно матюгнулся, кое-как утирая залитое потом и кровью лицо, и с трудом встал на ноги. К нему тут же подбежали ничуть не в более приглядном состоянии несколько десятников и сержантов, посыпались доклады. Что ж, очередной штурм отбит, но потери, потери!

Нахлынувшая орда своих-то не считала. А вот горстка людей, каким-то чудом удерживавших ещё стены, постепенно таяла. Левую привратную башню даже пришлось отбивать, настолько сильным и коварным выдалась очередная атака. Хорошо хоть, убитых людей оказывалось на удивление мало, всё больше раненые. Впрочем, почему на удивление? Пусть большая часть баронской дружины и убыла вместе с сюзереном, но принявший командование Питт безжалостно погнал на стены ветеранов и пацанов. Первые воинскую справу знают как никто, а вторые просто не верят ещё в смерть. Оттого, наверное, ошарашенная такой наглостью безносая в основном и обходила их стороной. Да и доспехи, опять же, добрые – когтями и клыками так просто не пробить.

Даже дядюшка Флетчер залез на стену и так ловко отмахивался от тварей притащенным из кухонь здоровенным мясницким топором, что все только ухмылялись. И даже потеряв своё оружие, когда оно застряло в слишком уж крепком панцире какой-то твари и вместе с нею улетело вниз, отставной сержант присутствия духа не потерял. Со вполне похвальной находчивостью отстегнул он с хромой ноги деревяшку и ну охаживать паразитов! Да так ловко то у него получалось, что добротный дубовый костыль едва в щепу не измолотил, а куча под его участком стены, почитай, самая большая получилась…

Питт мимолётно глянул в хмурые, низко нависшие ржаво-свинцовые тучи, отныне заменявшие небо, и осторожно вздохнул. Что же делать, что же делать? – отчаянно пульсировала в ноющем виске одна и та же мысль.

– Держаться, держаться любой ценой! – хрипло выдохнул бывший десятник, бывший сержант – а отныне возглавивший оборону города Питт.

В это время на площадь позади ворот, куда сумели перебраться самые ловкие и ушлые из наседавших снаружи тварей и где их вовремя покрошило подоспевшее городское ополчение, вымахнул из переулка всадник.

"Да бабы-то что тут делают?" – хотел было рыкнуть Питт, потому как верно соображал – если с луком и арбалетом те управлялись хоть как-то, то в ближнем бою им делать нечего.

Но уже развевался над истерзанной площадью знакомый чёрно-белый плащ, а поверх его в сумраке сиял взор примчавшейся волшебницы.

– Вовремя вы прибыли, – ничуть не стесняясь ни окружающих, ни грязной физиономии Питта, девца вытребовала с последнего свой уже почти законный поцелуй. – Прикажи, чтобы немного расчистили, папенька решил немного подсобить. Ну, и я там пошепчу чего…

На лицах окружающих живо вырисовалось отчуждение и даже неодобрение по поводу того, чтобы приплывший по реке некромансер устроил тут какой-то подозрительный обряд. Но Питт уже вытер с губ помаду Муэрты, сейчас обратившуюся в какую-то приторно-липкую дрянь, и распорядился в том духе, что пока барон в далёком Нахтигейле не надел высшую корону власти, в приграничье и будет полный бардак. А до той поры надо продержаться!

Следом за дочерью на площадь въехала телега с пожитками чернокнижника, отчего все носы подозрительно засвербели. А вон и он сам, выступает важно, словно тут не заваленная окровавленными останками привратная площадь, а дворцовая зала…

– Моё почтение, лорд Шим, – зычно провозгласил Питт и поинтересовался этак вполголоса, но чтобы то слышали окружающие. – Это будет… сильно противозаконно?

Чёрный волшебник хоть и поджал губы да зыркнул неодобрительно, всё же отозвался в том духе, что да ничего подобного.

– В качестве ритуальной жертвы я намерен использовать псоглавца – а ведь, на них королевский закон как бы и не распространяется?

Подумав немного уже просто гудящей от усталости головой, Питт угрюмо кивнул. А сам уже пошарил взглядом по расчищавшим площадь людям и вычленил среди них нескольких табунщиков, недавно пригнавших и продавших барону отменных лошадей и после того на свою беду подзадержавшихся немного в городе.

– Ласло! Венц! А ну-ка, изловите мне одну из тех бестий.

Лохматый и чернявый парняги понимающе кивнули и, оставив свою работу, потрусили к лестнице на стену, оскальзываясь на ошметьях и уже на ходу раскручивая волосяной аркан. А что, это Питт дело придумал…

Дальнейшее, право, не стоит того, чтоб его вспоминать – после хотя бы беглого описания сотворённого некромансером обряда аппетит, а то и сон отшибает напрочь. Замечу лишь, что подручным для чёрного колдуна вызвался баронский палач, мастер Ден собственной персоной – и старикан не подкачал.

Вот уже она, вот уже занялась тёмно-багровым сиянием большая, вырисованная прямо на истерзанном булыжнике пятилучевая звесда Власти. Смрадным жаром веяло вблизи, тленом и ещё чем-то, не к добру будь помянутым. И суетился вокруг неё осунувшийся от усталости лорд Шим с засученными и по локоть заляпанными рукавами.

– Мне нужно пять устойчивых сущностей, – озадаченно пробормотал он, потирая подбородок и не замечая, как у окружающих буквально дыбом встали грязные и пропотелые волосы – чернокнижник размазывал по лицу так похожую на человеческую кровь!

И опять, опять решать проблемы взвалившему на себя бремя ответственности Питту… вздохнув, он распорядился притащить сюда семейство ювелира Соломона. Пусть на того нынче и весьма подозрительно косились – сосед его по кварталу Фрич сгорел дотла после попадания зажигательного снаряда – вместе с домочадцами, слугами и несколькими пришедшими спешно кое-что продать клиентами – а самому Соломону хоть бы хны. С другой стороны лавки и чуть наискосок, заведение ван Зейдена вдруг взвихрилось чёрным дымом, да так и провалилось в неведомые подземные глубины – а с этого ювелира и его семейства даже и волосок не упал…

– У них охранные амулеты из истинного серебра, Ридд где-то добыл, – шепнул Питт чернокнижнику, и тот понятливо хмыкнул.

Почуявшие хоть и необычную, но надежду люди управились быстро – на изгвазданную площадь, мрачно и торжественно освещённую дюжиной факелов, уже притащили бледного ювелира и его семейство. И хотя дядюшка Соломон причитал и всё сокрушался по тому поводу, что на арбалетные болты и наконечники стрел для защитников города извёл аж цельных десять фунтов серебра, никто его не слушал.

– Возмите по свече и встаньте по углам!

С этими словами от повелительного жеста руки сами собою занялись толстые чёрные свечи, которые чародей до поры держал в руке. Уже ничему не удивлявшиеся люди покорно разобрали эти огоньки. Последней на угол звезды ступила красавица Сонька, младшенькая-на-выданье, которую вытащили прямо из постели и приволокли как была – в полупрозрачной ночнушке, не столько скрывавшей, сколько подчёркивавшей девичьи прелести. Робко приподнялся непроницаемый тёмный взгляд, и осторожно ступила босая ножка на залитое кровью и багровым сиянием место.

Успевший пристегнуть на место ободранный костыль и пришкандыбать сюда дядюшка Флетчер одобрительно крякнул – у девицы огонёк свечи вдруг игриво переменился цветом на зелёный. Хм, непробованная, надо же какая прелесть… Зато леди Муэрта, поправлявшая чуть криво, наспех начертанную линию, ощутила вдруг ревнивый укол в сердце и подумала мимолётно, что вот от этой огонь-девки, Питта, пожалуй, стоит и поберечь.

– Ах вот что папенька задумал, – молодая волшебница фыркнула на упавшую в глаза рыжую прядь и легкомысленно заправила её за ушко. – Это не совсем чтобы чёрный обряд – па хочет просто направить силу одного тёмного бога на другого. А пока те будут меж собою отношения выяснять, у нас появится шанс и проскочить.

Надо ли и упоминать, что прислушивавшиеся к тому посторонние уши весьма порадовало это немедля рапространённое известие, равно как и прозвучавшие в нём намёки? Потому, хотя на камлавшего чернокнижника и поглядывали старательно-насупленно, но вот прежнего недоверия во взглядах откровенно поубавилось…

Нарисованные багровым пламенем линии напряглись, загудели басовитым звуком и натянулись вдруг так, что у всех обступивших площадь перехватило дыхание.

Питт обвёл взглядом окружение и подивился – огни факелов постепенно померкли. И казалось, сейчас нет в мире иных источников света, нежели эти пять чуть дрожащих огоньков да облитая неверным сиянием фигура чародея в центре. Что он там проделывал, понимания самого парня не хватало, да по правде говоря, он к тому особо и не стремился. Если подруга сердешная, которая в тех делах разбирается получше, одобрила – значит, так тому и быть.

А мгновения утекали за мгновениями, и присутствовавшие вдруг поймали себя на ощущении, что глухо шумящий за городскими стенами ветер им не померещился. Да нет, что я – то не ветер, а прямо сорвавшиеся со своих цепей демоны завыли вдруг. И что там творилось с обсевшими город тварями, не хотелось даже и представлять. Вот он резко усилился до такой степени, что задрожал под ногами добротный булыжник – и резко оборвался в тот миг, когда казалось, что сейчас рухнет этот весь не выдержавший такого напора мир…

– Осталось последнее, – устало проронил волшебник, с которого грязными пятнами утекали вниз остатки чародейства.

То бегом, то неспешным шагом, чернокнижник рыскал по обезображенному руинами и пожарищу городу. Периодически он то шептал что-то, то вдруг прикладывал ладонь к брусчатке, словно что-то выискивая особенное – но в конце концов удовольствовался лысым пологим пригорком в виду замка, ещё недавно представлявшим собою скопище лачуг, а ныне унылое пепелище.

– Что ж, мастер Питт – вам стоит только приказать, – чародей устало ссутулился и сейчас больше походил на костлявого, чуть взъерошенного и замёрзшего в предутренней зябкости чёрного ворона.

Впоследствии сам Питт даже наедине сам с собой не мог сказать, какие же мысли и чувства его обуревали. Во всяком случае, там оказалось понамешано предостаточно… да ещё и Муэрта проворно вплелась под руку нежной лаской.

Парень со странным чувством смотрел в эти блестящие надеждой глаза, потом кое-как оторвался и обвёл взглядом невыразительные в сумраке лица вокруг. И в тот миг, когда ветер немного утих, Питт воздел свою крепкую десницу в ту сторону, где на восходе едва-едва виднелась розоватая полоска – всё, чем последнее время представал рассвет – и повелительно выдохнул:

– Да воссияет свет – и да сгинет тьма!

Старый чародей краем глаза, искоса и неприметно наблюдал за статным парнем в изодранных доспехах, по-хозяйски и прилюдно обнявшим к себе его дочь. Так, Питер, так – теперь ты знаешь, что такое бремя власти…

Огромная стая нетопырей, до поры небезуспешно изображавшая собою огромную мрачную тучу на горизонте и старательно загораживавшая собою рассвет, с облегчением ощутила неслышный отпускающий приказ. Ну наконец-то можно укрыться от этого гадкого, мерзкого света!

В обратившиеся в ту сторону лица ударили первые, ещё розовые лучи столь желанного солнца. Высекли золотистую искру из глаз, проникая, казалось, в самый мозг… некоторые от избытка чувств даже попадали – кто навзничь в памороки, а кто и на колени от избытка чувств. Весь немалый город едва не захлебнулся от восторженного ахх! И того сладкого полузабытого чувства, которое пииты и прочие виршеплёты упрямо именуют счастием.

Можно рассмотреть дом изнутри, но можно и с некоторого отдаления. Понятное дело, вид и впечатления окажутся совсем разными. Одно дело любоваться бегущим по волнам парусником – но совсем другое стоять на его шаткой подрагивающей палубе и нестись меж горбатых, покрытых пеной морских исполинов.

То же самое и наш мир. Мы с самого первого вздоха обретаемся в нём и оттого привыкли воспринимать увиденное и услышанное за единственно возможную реальность. Но вот если – ах уж, это если – неким чудом выбраться за пределы не просто упорядоченного, а и вовсе возможного, то взгляду смелого откроются совсем иные истины.

Ну вот представьте себе монету. Или даже выудите из кошеля серебряный флорин да повертите в пальцах так и сяк. Казалось бы, ну что тут необыденного? Ан нет, при взгляде извне досужий и ищущий пищу для размышлений ум и тут нашёл бы немало поучительного и даже поводов для раздумий.

Две стороны. Вон, с одной орлиным взором смотрит августейший Фандор в окружении витиеватого орнамента и запрятавшегося в нём девиза глорио мундес. А с другой – массивное здание арсенала на Купеческой, где располагался тогдашний монетный двор, и величественная цифра 1 над ним свидетельствуют, что полновесная серебрушка отчеканена там, одобрена высочайше, к хождению и размену дозволена.

Но суть не в том. Скорее, совсем не в том, что же изображено на обеих сторонах – в конце концов, всяк делает деньгу по своему разумению, а некогда даже и бароны имели право чеканить свою монету, отчего постоянно возникали всяческие коллизии – с выгодой, естественно, для менял. А в том тут истина кроется, что две стороны монеты всегда рядом, всегда вместе. Неразлучны – и в то же время никогда, ни при каких обстоятельствах они не свидятся.

Конечно, можно обзавестись клещами и выгнуть кругляшок так, чтобы славный король мог полюбопытствовать видом на монетный двор – а тот потешить своё самолюбие тем, что сам монарх обратил на него светлый взор. Да вот только, после таковой операции то, что останется от монеты, придётся либо выбросить, либо отдать за бесценок в переплавку.