Текст книги "А этот пусть живет"

Автор книги: Валерий Ефремов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Где выключатель? – негромко спросил Окунь.

Бригадир включил в сенях свет, и Советник склонился над поверженным Ряхой.

– Готов, – объявил Советник после полуминутного обследования тела. Один выстрел в грудь, другой, видимо контрольный, в голову. – Он показал рукой в сторону двери, ведущей в жилые комнаты, и кивнул бригадиру: Осмотри помещения.

Гангут с пистолетом на изготовку осторожно двинулся внутрь дома; вслед за ним, держа интервал в три-четыре метра, пошел Советник.

Они тшательно обследовали весь дом, потом прилегающий к нему участок, а затем оба автомобиля – Пионера и Ряхи, но более ничего подозрительного или сверхъестественного не обнаружили.

Впрочем, им за глаза хватало убитого Ряхи.

Они вернулись в дом и остановились у распростертого тела боевика.

– Вопрос первый, – задумчиво произнес Советник, – где остальные братки из твоей бригады? Где Пионер – он ведь был вместе с Ряхой? Где Куцый?

Бригадир в ответ выхватил трубку мобильного телефона и хотел было набрать номер кого-либо из указанных братков, но тут вдруг зачирикал сотовик Ряхи, расположенный у того на поясе.

Окунь, помедлив, взял трубку, но, соединившись, не произнес ни слова. Отключив мобильник, повернулся к бригадиру:

– Промолчали. Но дыхание чье-то было слышно.

Гангут опять потянулся за своей трубкой, позвонил Пионеру, но сотовик этого братка оказался отключен.

И тут послышался звук подъезжающей машины. Оба балаковца бросились к окну.

– "Паджеро" Куцего, – шепотом произнес Гангут.

– Не высовывайся, – тоже очень тихо молвил Окунь. – Посмотрим, как он себя поведет.

А повел себя Куцый очень настороженно, так, будто ожидал засады: перед входом на территорию дачи вытащил пистолет, сначала пошел очень медленно, то и дело оглядываясь, а потом стремительно кинулся в дом, где и наткнулся на труп Ряхи.

Браток вскрикнул, развернулся и хотел было выскочить во двор, но ему наперерез из темного угла сеней бросились Окунь и Гангут.

Последний скомандовал:

– Пушку на пол! Руки за голову!

Куцый рефлекторно подчинился. Пистолет выпал из его рук и глухо стукнулся о деревянный пол.

Бригадир обыскал своего боевика, но другого оружия не нашел. Окунь же, подобрав "макарова", теперь обнюхивал его ствол.

– Вы чего, братаны? – наконец подал голос Куцый, осторожно оглядываясь.

– Опусти руки и повернись ко мне. – Окунь сунул реквизированный пистолет себе в карман пиджака. – Ты зачем пушку при входе на хазу вытащил? Всегда такой осторожный?

Вопрос, очевидно, смутил боевика, но еще больше его смущал труп Ряхи, на манер мешка с картошкой сдвинутый Гангутом в угол прихожей, и Куцый хранил молчание.

Бригадир легонько двинул его кулаком под ребра:

– Ботало, что ли, проглотил? Тебя спрашивают – отвечай!

– Ну я, – осторожно подбирая слова, заговорил наконец браток, – на подъезде к хазе позвонил по мобильнику Ряхе, а тот не ответил. Я подумал, хрен его знает, чего он молчит. Ну и...

– Так это ты в трубку дышал? – перебил его Окунь.

– Я. – Куцый понемногу успокаивался.

– А чего звонил? – продолжал допытываться Советник.

– Ну, я немного задержался в пробке, еще в Москве. Думал, бригадир вперед меня приедет, – он кивнул в сторону Гангута, – и недоволен будет. Хотел узнать, приехал ли...

– Понятно, – кивнул Окунь, – а что насчет Ряхи думаешь? Кто его завалил? И где Пионер?

– Ничего не знаю, без булды. – Неожиданно для всех, включая, видимо, себя самого, Куцый перекрестился.

– Что скажешь? – Окунь повернулся к Гангуту.

Тот, скорчив недоуменную физиономию, пожал плечами.

Было видно, что Советник еще продолжает питать некие подозрения насчет Куцего, тем не менее он вернул боевику пистолет, задав при этом очередной вопрос:

–Тебе черный джип "БМВ" навстречу не попадался? На Минке или ближе к Арканово?

– Что-то не припомню. Вообще-то я за рулем по сторонам не зырю.

– Похвально. А гаишник тебя нигде не останавливал?

– Было дело. Недалеко от Арканово.

– Как он выглядел?

– Рыжеватый такой старлей. – Почувствовав, что удачно ответил на все вопросы, Куцый еще более приободрился.

Советник развернулся к Гангуту:

– Кто из родных у Ряхи остался?

– Жены и детей нет. Вроде мать с сестрой где-то в Сибири.

– Тогда лучше всего просто избавиться от трупа. Займись этим, Куцый. Потом не пропадай. Будь на связи. А мы с бригадиром в Москву возвращаемся. – Когда Гангут с Окунем уселись в машину, последний произнес: – А у Пионера-то есть и молодая жена, и дочка. Верно, Гангут?

Бригадир кивнул, ожидая услышать продолжение – что подразумевает под этими словами ближайший помощник Прохора? Однако тот надолго умолк, вроде бы сосредоточившись на процессе вождения серебристого "Мерседеса".

Гангут, который, конечно, испытал известное потрясение при виде своего убитого боевика, чувствовал вместе с тем и определенное удовлетворение. Смерть Ряхи фактически снимала все подозрения с его парней относительно похищения Финка.

Чтобы в этом окончательно удостовериться, он решился прервать молчание Советника:

– Выходит, мои пацаны ни при чем? Кассира не они из моего гаража выдернули?

– Выходит, что так, – как бы нехотя произнес Окунь, и бригадир довольно улыбнулся. – А с другой стороны, кто в таком случае это мог быть? Ты, когда Финка в свой гараж вез, слежку, случайно, за собой не видел?

Вопрос показался Гангуту нелепым и даже обидным:

– Если б засек хвост, неужели б не срезал его?

– Да, задачка, похоже, не для наших с тобой ай-кью. – Окунь испустил легкий вздох.

– Чего, чего? – встрепенулся Гангут.

– Это я так, про себя... не обращай внимания... Ну что ж, мы можем с тобой подвести некоторые промежуточные итоги. Ясно, что, кто бы ни извлек кассира из "ракушки", теперь тот у своих дружков.

– А может быть, как раз друганы Финка сейчас его и ищут? – чуть ли не впервые в жизни попытался возразить Советнику бригадир. – Наверняка это они мочканули Ряху, а Пионера взяли живым и сейчас пытают.

– Что твой Пионер в руках людей Финка – сомнений нет. Но о том, что похитил кассира с тайной хазы именно ты со своими братками, они наверняка узнали у самого Финка.

– Чего ж они тогда хотят? Зачем завалили Ряху? Из мести?

– Не думаю. Может, они и захотят со временем отомстить, но сейчас их действия продиктованы другими соображениями. Люди Финка – или сам Финк почему-то очень торопятся.

– Так чего же они, блин, все-таки хотят?

– Узнать, кто тебе сдал Финка, естественно, – пожал плечами Окунь.

– Все равно я что-то не врубаюсь... Эти пацаны Финка в таком разе должны были выйти на меня. Я ведь вел переговоры с "Центурионом".

– Они этого знать не могли. Они знали только, что вы пришли за Финком вчетвером – ты, Куцый, Ряха и Пионер. В принципе любой из вас мог быть в курсе – кто конкретно сдал кассира. Я попытаюсь тебе смоделировать ситуацию.

После этих слов Гангут в очередной раз с уважением посмотрел на Советника: его умные речи приводили бригадира в священный трепет.

– Кстати, я забыл тебя спросить, – спохватился Окунь, – Финк заезжал на эту аркановскую дачу?

– Угу. Он в таких случаях мне звонил и предупреждал, чтобы в ближайший день ее не занимали.

Окунь удовлетворенно кивнул.

– Так вот, когда Финка привели в чувство, он потребовал от своих людей, чтобы те выяснили, кто его сдал. Причем почему-то потребовал сделать это немедленно. Видимо, они сразу же направились к тебе, Куцему, Ряхе и Пионеру. По всем четырем адресам. На квартирах решили вас не брать сложно. Посчитали, что проще где-нибудь в дороге. Но, – тут Окунь слегка улыбнулся, – ты слишком долго спал, а Куцый, видимо, возился со своей забарахлившей тачкой в слишком людном месте. Потому-то они сели на хвост Ряхе и Пионеру, выехавшим на хазу первыми. Дальнейшее – понятно. Скорее всего, Ряха попытался сопротивляться, и его просто застрелили, а Пионера увезли и сейчас выколачивают из парня нужные этим ребятам сведения.

Гангут покачал головой:

– И Пионер, и Ряха – пацаны тертые, хвост бы точно засекли.

– Людям Финка необязательно было светиться за ними всю дорогу, назидательно пояснил Окунь. – Как только кассир понял, что твои боевички едут в сторону аркановской дачи, преследователи вышли из зоны прямой видимости. – После паузы он добавил: – Так или иначе, Финк – жив, и это уже хорошо. Где Финк, там и деньги.

– Я все хотел спросить тебя, Советник, а много этот самый Финк бабок с собой прихватил? – осторожно и даже немного смущенно осведомился Гангут, поскольку к финансовым делам группировки браткам не самого высокого уровня, вроде бригадиров, выказывать интерес было не принято. Но сейчас Советник являлся для него не просто членом балаковской верхушки, а подельником. Гангут, при всей своей недалекости, не мог не понимать, что Окунь, покрывая его тяжкий прокол, оказывается в таком же уязвимом положении, как и сам бригадир. Непоздоровится обоим, если Прохор обо всем об этом как-нибудь прокоцает.

Окунь ответил не сразу, потому как сам не знал, чем удалось поживиться Финку. Но сказать такое бригадиру, значит, уронить себя в его глазах, что в отношениях со всеми этими братками – просто недопустимо. Однако Советник хорошо знал, как главарь группировки вел дела с прошлым, погибшим в автокатастрофе, кассиром, и полагал, что в принципе суть отношений авторитета и нового хранителя общака вряд ли претерпела существенные изменения.

– Вообще-то главные деньги балаковской братвы недоступны Финку. (Хотя хрен его знает, этого проходимца, подумал между тем Окунь). – Дело в том, что они лежат в офшорной зоне на специальных счетах. Принцип доступа к ним – двойной ключ. То есть деньги со счетов могут взять только Прохор и Финк вместе, но никак не по отдельности. – После паузы он добавил: – Хотя, в случае доказанной смерти одного из владельцев счета, другой владелец может забрать вклад из банка. Но для этого существует специальная юридическая процедура, и она – довольно сложная.

Гангута ответ Советника удивил:

– Для чего же тогда Финк всю эту лажу затеял?

– Дело в том, что у него находятся наличные деньги группировки. Сумма тоже не малая – порядка пяти миллионов долларов.

– Почему же Финк с ними не свалил? Так, чтобы с концами?

– А вот на данный вопрос мы ответа пока не знаем. Думается, что, когда мы найдем этот ответ, все вообще станет абсолютно ясным.

Между тем показались стоящие на обочине шоссе "Жигули" гаишника, который их остановил по дороге в Арканово.

Окунь тормознул.

– Пойду-ка я со старлеем побеседую.

– На фига?

– Наверняка он проверял документы у водителя черного джипа, который попался нам навстречу.

– Думаешь, старлей его фамилию запомнил?

– Обязательно запомнил. Или фамилию шофера или номер машины – уж больно тачка приметная. А у гаишников память – не только профессиональная, но и избирательная.

– И он тебе вот так все и расскажет?

– А это на что? – улыбнулся Окунь, вынимая из портмоне стодолларовую купюру. – Звякни пока Пионеру домой, узнай у его жены, не звонил ли он, а может, и вообще домой вернулся.

Звонок к Пионеру ничего особого не дал – у него дома вообще никто не взял трубку.

Вскоре появился Окунь. Бригадир прочитал на его лице, что переговоры с гаишником прошли успешно.

– Фамилию на правах старлей не запомнил, но номер джипа зафиксировал, – объявил Советник. Он залез в салон, и в его руках откуда ни возьмись появился ноутбук.

Прежде чем Окунь начал щелкать по клавиатуре, Гангут успел задать ему вопрос:

– А что с Куцым делать будем? Если мы ввяжемся в разборку с чужой братвой, нам лишний ствол не помешает.

– Подожди-ка... – Советник некоторое время сосредоточенно разглядывал экран, а потом недовольно покачал головой: – Нет, это имя мне ничего не говорит. Джип, видно, на чужого дядю записан. Возможно, это у людей Финка спецмашина – для всякого рода грязных делишек.

Он убрал ноутбук и хотел было включить двигатель, но рука его вдруг застыла в воздухе, и выражение лица стало совершенно отрешенным.

Потом Окунь растянул губы в усмешке, затем хмыкнул, а после расхохотался всерьез, в полную силу легких, почти навзрыд.

Гангут вытаращил на него глаза, а стоявший невдалеке гаишник, вздрогнув, обеспокоенно посмотрел в сторону серебристого "Мерседеса".

Окунь же все хохотал, и хохотал, и никак не мог остановиться, тогда бригадир, не выдержав, слегка постучал его по плечу:

– Да что с тобой, Советник?

Но тот еще долго потешался над какой-то своей мыслью в одиночестве и наконец озвучил ее, выдавив несколько фраз сквозь слегка поредевшие, но все еще продолжающиеся приступы смеха:

– Я все понял... Не Финк кинул Прохора,,, Финка самого кто-то кинул!..

11

Лейтенант Курский

– Здорово, Серега! – В кабинет ввалился неестественно веселый Костя Митин.

Курский приподнялся со стула и пожал старшему оперуполномоченному руку.

– Чего такой счастливый? Новую бабу подцепил?

– Новую еще нет, а старая уже ушла.

– Так ты радуешься наступившей свободе?

– Не скажи. Но есть другой повод для веселья.

– Поделись.

– Я с шефом пари заключил. Или, как он выразился, джентльменское соглашение. – Митин при этом ухмыльнулся. – Если я раскрою за три дня какое-то там убийство, то он мне зарплату повысит, не раскрою – пишу рапорт об отставке.

– Ну и дела! – искренне удивился Курский. – В первый раз слышу нечто подобное. В органах такое не практикуется. Как полковник тебя подвигнул на это соглашение?

– Сам не знаю... – развел руками старший лейтенант. – Запутал он меня как-то в осложнениях...

Курский задумчиво почесал гелевой ручкой лоб и сделал совершенно неожиданный для Митина вывод:

– Уважает он, выходит, тебя, Костя.

– Окстись, Серега, – хохотнул Митин, – да полковник меня в девальвированный грош не ставит!

– Он тебя не ценит по службе, – пояснил лейтенант, – но уважает как личность. Полковник уверен, что ты – человек слова и условия пари выполнишь. Я не знаю ни одного человека, можно сказать, в мире, с кем бы Сбитнев пошел на такое соглашение. Он ведь не доверяет вообще никому. Курский действительно полагал, что в безнадежной с виду попытке избавиться от Митина полковник сделал недурной ход: он сделал ставку на присущую старшему лейтенанту порядочность и, похоже, не прогадал.

– Но Сбитнев, между прочим, наш разговор на диктофон записал...

– Не важно, записал или нет, – отмахнулся Курский. – Этот разговор не компромат. И заставить написать рапорт об отставке с помощью такой вот аудиозаписи невозможно никого. Кроме тебя, конечно. Ощутил теперь степень уважения к тебе полковника Сбитнева?

– Ощутил, – ответил Митин достаточно унылым тоном. Элемент игры из возникшей ситуации выветрился, и осталась одна голая проблема, которую надо было как-то решать. – Кстати, об этом убийстве... Ты что-нибудь слышал о жмуре в багажнике?

– Кто же о нем в управлении не слышал? Полковнику не удалось на этот раз засекретить дело, как обычно, – осторожно ответил Курский. Он еще толком не определился, какую линию ему избрать в отношениях с Митиным в свете полученных от начальника РУВД инструкций. А тут еще и это "джентльменское соглашение"...

Сергей не считал себя таким уж законченным циником и карьеристом, чтобы досконально, от и до, применять предписания Сбитнева применительно к Косте Митину. То есть самым натуральным образом подставлять своего приятеля. Тем более что старший лейтенант Митин – единственный человек во всем Малининском РУВД, который относился к Сергею Курскому по-дружески. С остальными сотрудниками управления отношения у лейтенанта не сложились.

И виноват в этом был как раз полковник Сбитнев. Он не скрывал своей служебной симпатии к молодому лейтенанту и публично выказывал ее чуть ли не на каждой оперативке в противовес выраженной неприязни или холодности в отношениях с другими милиционерами, считая одних – жуликами, других недотепами, как, например, Митина. Курский полагал, что полковник во многом прав, но все же не до такой крайней степени. Сергей пытался наладить отношения с сослуживцами, но всюду наталкивался на афронт. Исключение составлял все тот же Костя Митин...

С другой стороны, Курский понимал и "правду" Сбитнева. Сергей тоже считал, что Митину в органах делать нечего. Он только путается у всех под ногами и создает проблемы вместо того, чтобы решать их.

К тому же старший оперуполномоченный Митин самим фактом своего существования действительно задерживал карьерный рост Сергея. Аскет в быту – Курский не пил, не курил и был неприхотлив в еде, – он тем не менее считал успешную карьеру и финансовый достаток основными элементами бытия. Они помогали ему ощущать себя как самодостаточную, полноценную личность.

Еще одним важным компонентом такого самоощущения являлся для Курского успех у женщин. Не слишком удачливый в этом плане, лейтенант испытывал к Косте Митину острую зависть. Кроме привлекательной внешности – высокий рост, симпатичные черты лица, открытая добродушная улыбка, то и дело играющая в его живых глазах, – старший товарищ Сергея обладал и особым, бесшабашным обаянием, на манер сказочных Ивана-дурака или Емели. Видимо, женщины в нем ценили именно этот дар, что позволяло Митину свободно находить себе весьма эффектных подруг, чуть ли не фотомоделей, и столь же свободно расставаться с ними. За те полтора года, что Сергей был знаком с Костей, у старшего лейтенанта сменилось четыре девушки, одна колоритнее другой. Особенно хороша была последняя, Рая... А Митин между тем только что совершенно спокойно заявил, что расстался с ней!

– А тебе известно, Серега, что ты назначен помогать мне в розыске? услышал он вопрос Кости.

– Известно. – Ему надо вести себя осторожно и с полковником, и со старшим лейтенантом, не особо раскрываться, только по необходимости, решил наконец Курский терзавшую его проблему. – Мне об этом сообщил Сбитнев, когда я был на дознании вместе с дежурной бригадой.

– Вот как! – оживился Митин. – И что тебе удалось разузнать? Я слышал, подозреваемый в убийстве задержан. Ты его успел допросить?

– Да, задал несколько вопросов, – взвешивая каждое слово, отозвался Курский. – Хорошо бы и тебе с ним побеседовать. Он сейчас в четвертой комнате сидит, составляет вместе с нашим художником композиционные портреты всех пассажиров, которых вчера перевозил на своих "Жигулях".

– Зачем эти портреты? – изумился Митин. – Он разве утверждает, что кто-то случайно забыл покойника в его багажнике? Будто какой-нибудь баул с китайскими шмотками?

– Дело в том, – нехотя пояснил Курский, в своем двусмысленном положении боявшийся сказать лишнюю фразу, но считавший себя обязанным прояснить Косте ситуацию, в которую тот попал, – что Сбитнев не считает задержанного по фамилии Козлов причастным к убийству. Этот Козлов – старый приятель нашего полковника, к тому же он – бывший командир народной дружины. А человек с такой биографией не может быть преступником в принципе, – с улыбкой заключил Сергей.

– Ясно. – Митин понимающе кивнул. – А труп ты видел?

– Видел.

– Личность его установили?

– Пока нет. В файлах министерства не имеется ни его фото, ни его пальчиков. Документы, удостоверяющие личность, отсутствуют.

– Весело, ничего не скажешь. Ну, пойду побеседую с нашим доблестным дружинником.

За Митиным захлопнулась дверь, а Сергей Курский погрузился в размышления.

Лейтенант не сомневался, что он – самый толковый сыскарь в Малининском РУВД, несмотря на молодость и весьма небольшой служебный опыт, и в этом смысле разделял мнение полковника Сбитнева. Но все-таки они не были родственными душами в полной мере.

Их объединяло прежде всего стремление раскрывать преступления, по сути, любой ценой, не слишком оглядываясь на должностные инструкции и уголовно-процессуальный кодекс. Но мотивации они при этом имели разные.

Сбитневу важно было выявить и наказать преступников. Он ненавидел их всей своей незаурядной и страстной натурой. Полковник был полностью, абсолютно бескорыстен и не связывал результат собственного труда с карьерным ростом или материальными благами. Если преступник посажен за решетку, а еще лучше – ликвидирован, это само по себе являлось для него вознаграждением.

Сергея Курского всерьез интересовали лишь сложные нераскрытые преступления, они являлись для него задачами, которые необходимо решить, тайнами, которые нужно разгадать. Лейтенанту доставлял удовольствие и сам процесс расследования, но особенно – доведение его до логического конца, раскрытие криминального деяния. Судьба же разоблаченных и посаженных за решетку преступников не интересовала его совершенно. Он вообще относился к ним без особого негатива, почти как к партнерам по игре в преферанс. Те играют на своих картах, Сергей – на своих. А вместе все они вроде как делают одно общее дело. Ведь без преступников не было бы и самого преступления – и жизнь для Курского потеряла бы свой основной смысл.

Кроме того, в отличие от Сбитнева он полагал, что результат его служебной деятельности должен быть оплачен соответствующим образом. Тот факт, что все опера получают практически равную зарплату вне зависимости от своих достижений, его серьезно раздражал.

Сергей сосредоточился на анализе своей недавней беседы с задержанным. Его чрезвычайно удивило, насколько уверенно держался этот Козлов, – слишком уж нехарактерно для человека, в машине которого обнаружен труп. Возможно, он действительно ни в чем не виноват, но даже невиновные люди в подобных случаях совершенно теряются. Поведению подозреваемого Курский подобрал единственное объяснение – начальник РУВД оказался его знакомым и после допроса Козлова нашел для него несколько подходящих к случаю, успокаивающих слов.

Курский задался вопросом: почему вдруг Сбитнев вот так сразу, без видимых колебаний, принял версию задержанного, встал на его сторону. Неужели только по причине давнего знакомства?

Не похоже, однако, на полковника. Скорее всего, он, как обычно, полагается на свою интуицию.

Сергей не отрицал, что начальник РУВД обладает особым чутьем – он ощущает почище любого детектора лжи, когда допрашиваемый попросту врет. Видимо, Козлов на все вопросы ответил откровенно и точно.

Но лейтенант не слишком-то полагался на чью-либо интуицию, включая свою собственную, да и на психологию тоже. Он был уверен, что хорошо владеющий своими нервами человек способен обмануть кого угодно – любого психоаналитика и самый что ни на есть навороченный полиграф. Курский предпочитал иметь дело с голыми фактами. А факт имелся только один – причем во всех смыслах слова убийственный: в багажнике машины гражданина Козлова обнаружен труп человека со следами насильственной смерти, а значит, брать в разработку следовало прежде всего давнего дружка начальника Малининского РУВД.

Лейтенант направился в кабинет полковника Сбитнева.

– Какие проблемы, Серега? – осведомился тот.

– Я хотел бы провести обыск в квартире задержанного и его гараже, твердо заявил Курский. – Как выяснилось, у него есть бокс в бывшем гаражном кооперативе.

– А чего ты от меня-то хочешь? – слегка поморщился Сбитнев.

– Санкцию.

– Это, как ты должен понимать, не в моей компетенции. Я – не суд и не прокуратура.

– Мне нужна от вас моральная санкция.

Полковник от души рассмеялся.

– Это новое слово в процессуальной практике! Нет уж, за свою незаконную инициативу отвечай сам, если залетишь.

– Вы думаете, что обыск ничего не даст?

– Может, что и даст, но к данному преступлению не относящееся. Только время зря потеряем.

– Но в таких случаях обыск у задержанного проводится дома просто автоматически!

– Это верно, но здесь случай нетипичный.

– Почему вы так уверены в невиновности Козлова? – не выдержал все-таки Сергей и задал особо мучавший его вопрос.

– Я видел Павла Козлова сразу после его задержания, – охотно пояснил Сбитнев, – он был совершенно потрясен. Козлов – не народный артист, такое сыграть обычному человеку просто не под силу.

– Тогда, скорее всего, его кто-то подставил?

– Возможно, хотя и непонятно, с какой целью. Так или иначе, ты поройся в окружении Козлова, особенно по месту жительства. С участковым поговори. Это капитан Рогов, он лет пятнадцать на том месте работает. А обыск... Сбитнев вздохнул. – Криминалисты ведь все вверх дном перевернут... А человек и так пострадал... А он, между прочим, был ударником коммунистического труда... Ну, ладно, ты проведи не обыск, а осмотр... Сам, без криминалистов, и поаккуратней.

"Ишь, расчувствовался старик, вспомнил свою коммунистическую молодость. Вот откуда такая сверхъестественная чуткость к задержанному", подумал Курский, выходя из кабинета своего начальника.

А обыск в резиденции гражданина Козлова Сергей, конечно, все равно проведет по полной программе.

12

Пионер

Он стал выходить из охватившего его ступора, лишь когда черный джип "БМВ" покинул окрестности Арканово и покатил в сторону Минского шоссе.

Пионеру не надели наручники и не залепили скотчем рот, но приставленный к его боку пистолет с глушаком и без того сковывал все тело балаковца.

Оружие было в руке черноволосого малого с азиатской внешностью, довольно хлипкого, особенно по сравнению с массивным Пионером, телосложения. Тот сидел справа от балаковца и изредка бросал угрожающие слова, странным образом коверкая их – типа "Сидьи тьихо, замочью!" Именно этот косоглазый завалил Ряху, что произвело на Пионера куда большее впечатление, нежели все его словесные угрозы.

Слева от него находился тоже какой-то нацмен. Он был примерно одной комплекции с Пионером, но в отличие от своего плюгавого подельника ни разу не раскрыл рта.

На передних местах джипа сидели вроде бы двое русских. Так, во всяком случае, показалось Пионеру. Тот, что находился рядом с водилой, время от времени поворачивал назад свое лицо со сбитым набок боксерским носом и бросал на балаковца внимательные и задумчивые взгляды – как будто соображая, что с этим братаном теперь делать.

До Пионера достаточно быстро дошло, что все происшедшее связано с вчерашним похищением Финка. Больше просто других вариантов не было. Но почему все же завалили другана Ряху и повязали его, Пионера? Все вопросы по поводу кассира эти азиаты должны задавать Гангуту – он приказал взять Финка, у него сейчас кассир и находится.

А бригадир, между прочим, должен уже давно подъехать вместе с тем гребаным Финком к аркановской хазе, но отчего-то задерживался. Пионер хотел было взглянуть на часы, но, ощутив, как вжался в его бок ствол пистолета, отказался от этой затеи.

Может ли его кто-нибудь выручить? Тот же Гангут, к примеру? Братила он, конечно, надежный – Пионер его знает много лет. Еще, помнится, вместе коммерческие ларьки трясли.

Он стал чаще посматривать на дорогу сквозь тонированные стекла джипа, но светло-серой "БМВ" бригадира навстречу не попадалось. Вместо нее в сторону Арканово пролетел серебристый "мерс", но, кто находился в его салоне, разглядеть было невозможно все из-за тех же тонированных стекол, но уже "мерседесовских".

Да и как, в натуре, ему Гангут может помочь? Ну, обнаружит бригадир на хазе труп Ряхи, а дальше что? Он ведь никак не сможет определить, где сейчас находится Пионер. Позвонить ему, что ли, машинально подумал балаковец, но, скосив глаза, обнаружил, что и мобильника-то на поясе нет. Тяжесть своей пушки в кармане спортивной курточки балаковец тоже не ощущал. Все забрали, гады!

Осознав наконец, что спасти его никто не в состоянии, Пионер начал задумываться о собственных возможностях. Что у него имеется предложить узкоглазой братве в обмен на свою жизнь? Ведь азиаты наверняка хотят у него что-то выведать. А знает он, между прочим, совсем немного, зря его только повязали.

Он косоглазым может сказать только одно – Финк у Гангута. Вот и все. Но, возможно, и этого им достаточно? Тогда не стоит более мучиться.

Пионер уже хотел было вступить со своими молчаливыми похитителями в контакт, но вдруг в его голове шевельнулась мысль, что вот так, запросто, сдавать не сделавшего ему ничего дурного Гангута выглядело западло. Этому требовалось найти какое-то оправдание.

Пионер попытался припомнить хоть что-нибудь способное возбудить в его душе святое чувство праведной мести к бригадиру. Нужный повод долго не находился, но наконец балаковцу пришла на ум подходящая отмазка, которая позволяла ощущать себя, сдавая Гангута, более комфортно.

Он вдруг осознал, что бригадир его смертельно обидел. Обидел тем, что назначил своим заместителем в бригаде не Пионера, а Куцего, этого сопливого в общем-то пацана, который и в балаковской братве-то появился всего как лет пять назад. Ну ладно бы сделал замом Ряху – это старый, проверенный кадр, вместе в девяностых годах торгашей доили, – а то Куцый!

Нет, такого Гангуту Пионер не простит.

– Братаны, – тихо сказал он, – вам чего от меня надо?

– Не бьизди! – злобно прошипел нерусский мозгляк с пушкой, в очередной раз ткнув ее балаковцу в бок.

Пионеру пришлось заткнуться, и он снова стал наблюдать за дорогой.

Тоскливым взором окидывая мелькавшие за стеклами джипа пейзажи, балаковец неожиданно для себя стал лелеять надежду, что его сможет выручить гаишник, который остановил Пионера по дороге в Арканово, нагрев на стольник. Скажи ему кто еще сегодня утром, что он будет через пару часов молиться на этого жадного мусора, балаковец вырвал бы у того болтуна поганое ботало. Но вот она, блин, судьба как повернулась!

Пионер уже с нетерпением стал вглядываться вдаль, прикидывая, как следует себя вести, чтобы без риска для собственной жизни привлечь внимание мента, когда тот остановит джип. А что он тормознет тачку – Пионер не сомневался: такие дорогие машины в столь отдаленных местах не частые гости, и гаишники в подобных случаях никогда не упускают возможности поживиться.

Пионеру почему-то совершенно не приходило в голову, что этот джип мздоимец-гаишник, скорее всего, уже останавливал по дороге в Арканово, и повторить еще раз подобную процедуру он не посмеет. Потому-то балаковец продолжал внимательно сканировать местность.

Вот слева по курсу – небольшая ложбина, потом пойдет березняк. Все так и есть.

А у гаишника, между прочим, был АКСУ на плече... И в машине сидел его напарник, тоже с "калашом"...

Справа пруд. Все правильно. И за следующим поворотом должны стоять "Жигули" дорожно-постовой службы...

– Твое погоняло вроде как Пионер?

Балаковец вздрогнул. К нему обращался сидевший рядом с водилой мужик с боксерским носом. Кажется, он был за бугра в группе.

– Угу, – настороженно отозвался Пионер.

– Так вот, чтоб ты знал, братан, если тебе собственная жизнь по фигу. Твои жена и дочка находятся у нас. Будешь шалить – не только сам сдохнешь в страшных муках, но и твои родственнички тоже.

Не сказать, чтобы эта угроза произвела на Пионера какое-то особое впечатление. Балаковцу как раз была дорога именно собственная жизнь. Жена и дочка ему, конечно, тоже небезразличны, но в случае чего без них можно и обойтись.