Текст книги "А этот пусть живет"

Автор книги: Валерий Ефремов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Ага, вот они, дэпээсовские "Жигули"!

Но что такое? Рядом с гаишной тачкой стоит малиновый "Паджеро". Блин, да это же джип Куцего! Вот клево! Его мусора тоже по дороге на хазу остановили!

Он не сразу сообразил, что радоваться здесь нечему, поскольку гаишники, занятые вымогательством бабок у Куцего, могут оставить без внимания джип "БМВ".

Так оно и произошло.

Тогда, скрипнув зубами, Пионер глухо произнес:

– Я знаю, где находится этот ваш Финк.

Косоглазый дохляк со стволом снова злобно засвистел:

–Загьохни, сьюка! Тебья не спьяшивают!

– Погоди, Ян, – раздался голос боксера. – Ты говоришь, братан, что знаешь, где Финк? Так где же он?

– У Гангута, бригадира моего, – уже решив колоться от и до, твердо сказал балаковец и, услышав общий недоверчивый смешок, быстро добавил: Могу место показать.

Бугор, однако, отвернулся и стал молча наблюдать за дорогой, повергнув Пионера в совершенное недоумение.

– Смотри, вон там, справа, просека, – вдруг обратился боксер к водиле. – Сверни-ка на нее.

– Хурьял сказьял достьявить к немью, – вмешался плюгавый азиат, которого назвали Яном.

– Хуралу нужен только результат, – лениво возразил бугор, – а клиент уже созрел. Чего мы с ним будем по всей области таскаться.

Ян промолчал, и джип свернул направо, на лесную просеку.

И тут Пионер совершенно ясно ощутил, что его везут убивать, и он заложил Гангута не просто зазря, а тем самым ускорив собственную погибель. Конечно, мочканули бы его в любом разе, иначе не называли бы эти душегубы друг друга по именам в присутствии Пионера, но теперь он окончательно понял, что помощи ждать неоткуда, а уйти можно только сейчас, в лесу. Иначе Пионер в этом лесу и останется. Навеки.

Но как уйти?

Он взглянул в окно и увидел синее-синее безоблачное августовское небо, яркий, сочный цвет которого не слишком замутняли даже тонированные стекла джипа. Как-то совсем по-новому, ласково и нежно, и в то же время грустно, светило солнце, и так же грустно покачивали своими верхушками невысокие березы, словно скорбя о его таком раннем уходе из жизни.

Перед внутренним взором балаковца вдруг возникла сцена из какого-то американского боевика, где мужик в ковбойской шляпе и со стволом за поясом говорил: мол, у каждого человека перед его скорой неизбежной смертью проходит перед глазами прошедшая жизнь, ее самые звездные часы. И Пионеру тут же захотелось припомнить, что же такого хорошего у него в этой жизни было.

Ему, между прочим, уже приходилось как-то напрягать мозги по тому же поводу. Когда-то, в глубокой молодости, сидели они с друганами на травке, потягивали пивко и стали вдруг вспоминать, что у кого в жизни было самого что ни на есть клевого. А Пионер (в ту пору еще просто Вован) возьми, да и скажи, что больше всего ему понравилось в пионерском лагере.

Все расхохотались, и с тех пор Вована так и стали кликать – Пионер.

А он тогда совсем не шутил. Ему действительно нравилось в пионерлагере, и особенно Вова любил обеденный компот. Мальчик пил его долго, с наслаждением, смаковал каждый глоток, но одного стакана никогда не хватало. И Вова стал задумываться – как бы ему поиметь еще хотя бы по одной порции в день?

И он решился пойти на кухню. Но на раздаче была очень грубая тетя, которая его просьбу о добавке с презрением отвергла. И Вова потом долго плакал на скамейке в густых кустах сирени, куда по вечерам старший пионервожатый приводил девчонок из первого отряда, но мальчик тогда еще не знал – зачем.

А когда высохли его горькие слезы, он разыскал одного пацанчика помельче габаритами – вроде этого Яна – из их же четвертого отряда и сказал ему, что с завтрашнего дня тот будет отдавать Вове свой обеденный компот.

Пацанчик что-то вякнул супротив и тут же получил в зубы – уже тогда у Вована были крепкие кулаки.

На следующий день пацанчик вдруг за обедом разрыдался. Все стали его спрашивать – что да как, но он не раскололся, а после обеда оставил Вове свой компот.

Так с той поры и повелось. У Вована стало много компота, а потом – еще больше баксов. Надо было только время от времени давать кому надо в зубы кулаком.

– А кто сдал Финка Гангуту? – спросил вдруг боксер, а джип между тем продолжал углубляться в лес по богатой колдобинами грунтовке.

Но хрен теперь Пионер чего ему скажет! Будет тянуть до последнего. И он никак не отреагировал на заданный вопрос.

– Чего молчишь!? – повысил голос бугор, и тут же впервые забакланил амбал, сидевший слева от балаковца.

– Яйки отрезать? – можно сказать, вежливо спросил он, легонько ткнув в пах пленника лезвие обоюдоострой финки.

Этот вопрос напомнил Пионеру еще один фильм – только уже старый, советский. Там продавец из магазина с такой же вежливой, даже угодливой интонацией спрашивал покупателя: "Колбаски порезать?" Странно, что в те времена в магазинах резали колбасу...

– Я срать хочу, – гордо объявил он в ответ, и все присутствующие почти сразу же ощутили, что пленник не врет.

– Потом, – помахав ладонью у носа и скроив страдальческую гримасу, воспротивился бугор.

– Да пьюсть идьот, – неожиданно поддержал балаковца Ян, видимо пострадав более других от газовой атаки. – Ето он с перепьюгу.

– Тогда держи его на мушке, – распорядился бугор.

Ян выбрался из машины и скомандовал Пионеру:

– Выходьи, засьянец!

Балаковец вылез из салона и стал неспешно оглядываться по сторонам.

– Ну, фьюли стоишь! – взвизгнул косоглазый гаденыш.

– А чего, прямо на дороге, что ли? – недовольно буркнул Пионер.

– Идьи под беёзу. – Ян махнул пистолетом в сторону стоявшего чуть на отшибе от лесного массива одинокого деревца.

Балаковец прикинул: от березы до леса он доберется в два прыжка, но за это время можно схлопотать не одну пулю в спину. Чем-то в момент рывка надо отвлечь азиата. Остальные боевики тоже выбрались из джипа на свежий воздух, но, поскольку в руках ни у кого из них стволов не оказалось, прямой угрозы его жизни эти мужики не представляли.

Пионер глубоко вздохнул, еще раз взглянул на синее-синее небо и, стянув штаны, уселся под березой.

Позывы он действительно чувствовал, да и мандраж давал о себе знать, и вскоре под ним образовалась уже солидная горка полновесного дерьма.

Наклонив голову набок и вниз, балаковец пристально разглядывал ее, поскольку ему вдруг пришло в голову: вот это дерьмо – может быть, самое ценнное, что у него осталось в жизни.

Оценив позицию плюгавого Яна – тот с пистолетом в руках располагался в двух шагах за его спиной, – Пионер погрузил левую ладонь в свои испражнения и резким кистевым броском, на манер знаменитого когда-то хоккеиста Фирсова, отправил всю кучу дерьма прямо в физию ошалевшего азиата.

Другой рукой мгновенно натянув штаны – вот оно, преимущество спортивного костюма перед обычным! – Пионер ринулся в лес и, ломая кусты и даже подсохшие стволы деревьев, помчался по направлению к дороге. Там, если повезет, он перехватит попутку, к тому же недалеко отсюда расположились гаишные "Жигули".

Выстрелов сзади он не слышал, что, впрочем, понятно – пистолет у Яна был с глушителем, но, уже когда показалась шоссейка, Пионер отчетливо ощутил, как у его уха просвистела пуля.

Он, как пришпоренный, выскочил на дорогу и тут же был сбит мчавшейся куда-то по своим делам машиной, которая, не останавливаясь, быстро скрылась за поворотом.

Пионер лежал навзничь в придорожной пыли. Он еще успел увидеть склонившееся над ним, измазанное его дерьмом азиатское лицо, почувствовать специфический, но показавшийся таким пленительным запах и услышать прощальное, надгробное слово плюгавого Яна: "Подьох, говньюк".

13

Полковник Сбитнев

Полковник не любил даже в душе признавать свои ошибки, но сейчас, остыв после утренней суеты в собственных мыслях, связанной с неординарным криминальным событием, Сбитнев решил задаться вопросом – а правильно ли он поступил в этой не совсем обычной ситуации? Ведь главное все-таки в данном деле разоблачить и наказать неведомого преступника, а не избавиться от нерадивого Митина.

Точно ли он расставил акценты? Не попутал ли фазы? Не сбил ли с толку смышленого лейтенанта Курского своей установкой? Что он втянул парня в двойную и не слишком чистоплотную игру, его не волновало – работа мента не для интеллигентов-нытиков. Но полковник боялся, что здесь может сработать негативный эффект погони за двумя зайцами.

В своих размышлениях он исходил из следующей схемы преступления: убийство произошло случайно, и убийца, чтобы поскорее избавиться от трупа, использовал самое удобное место, что имелось под рукой, – багажник "Жигулей" Козлова. Потому, как полагал полковник, объектом повышенного оперативного внимания должен быть не столько сам задержанный, сколько его автомобиль.

Конечно, и Козлова следовало проверить всерьез, что при необходимости и будет сделано, но полковник привык полагаться на собственную интуицию и свое хорошее знание людской психологии. Паша Козлов – не убийца и ничего не знал о трупе в багажнике своих "Жигулей". Сбитнев готов был поклясться, что Паша незнаком с убитым. Но, если полковник и ошибается, то никуда этот Козлов не денется. А сейчас распыляться не стоило, надо хорошенько пошарить вокруг автомобиля.

На проверку вчерашних маршрутов "Жигулей" он пошлет Митина. Здесь прорыв в расследовании вероятен менее всего, хотя полностью и не исключен. Ведь судмедэксперт утверждает, что неизвестный мужчина умер ночью, но смертельный удар мог получить и ранее. То есть в принципе будущий труп мог оказаться в "Жигулях" когда угодно, начиная с того момента, как Паша Козлов в последний раз захлопнул крышку багажника.

В общем, пусть Митин покопается на этом не слишком перспективном направлении, а если что найдет, то, значит, не такой он все-таки болван, пускай и дальше в Малининском РУВД служит, как умеет.

А Курский должен покрутиться вокруг стоянки "Жигулей" Козлова. Криминальное событие случилось, скорее всего, прошедшей ночью. Должны же остаться хоть какие-то следы.

Версия, будто Козлова подставили, выдвинутая лейтенантом, казалась Сбитневу маловероятной. Подставляют обычно фигуру, и без того представляющую интерес для правоохранительных органов. Но пенсионер Павел Семенович Козлов – личность абсолютно некриминальная. Много ли добьешься такой подставой? Если только преступник хочет время выиграть... Кроме того, в случае подставы Козлов должен был хоть кого-то подозревать, у него же нет решительно никаких объяснений происшедшему.

Пусть, однако, Курский разрабатывает свою версию – чем черт не шутит, может, что и выгорит. Тем более – в этом случае ему придется основательно проверить круг знакомств задержанного, что все равно надо будет сделать.

Сбитнев вышел из своего кабинета и направился в комнату, где сейчас находился Козлов. С ним работал специалист по составлению композиционных портретов. Здесь же оказался и Митин.

– Ну, как успехи? – бодро спросил полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

Инициативу ответа взял на себя составитель фотороботов:

– Четыре фигуранта готовы. – Он протянул полковнику несколько компьютерных распечаток. – Внешность остальных двух гражданину Козлову восстановить в памяти не удалось.

Сбитнев бросил вопросительный взгляд на Павла Семеновича, тот в ответ виновато развел руками.

Полковник приступил к просмотру фотороботов и почти сразу же воскликнул:

– О-о! Да ведь это же сама Александра Ликина! Наша главная малининская достопримечательность! Так?

Он покрутил распечатку перед носом Митина, но тот только пожал плечами – общественная жизнь города его мало интересовала.

Зато подтвердил догадку Сбитнева составитель портретов:

– Верно, товарищ полковник. Я ее фото как-то в нашей газете "Малининские зори" видел. Правда, это было очень давно.

– Но такую не скоро забудешь, а? – подмигнул Сбитнев дизайнеру, и тот вдруг покраснел. – Где ты ее подцепил? – повернулся полковник к Козлову.

Но задержанный ответить не успел, поскольку в комнату вошел Курский, и Сбитнев протянул распечатку с Александрой Ликиной лейтенанту.

– Красивая девушка получилась. – Сергей вынес вердикт, едва взглянув на фоторобот.

– "Получилась"! – недовольно буркнул полковник, выхватывая распечатку из рук лейтенанта. – Видел бы ты ее в жизни! Ведь это гордость всего Малинина! Звезда столичной театральной сцены! – Он ненадолго замолк и продолжил, снизив тон: – Только девушка куда-то подевалась в последнее время. Что-то ничего о ней не слышно уже года три, а то и все четыре. Николай Ильич вновь повернулся к Козлову: – Так, где она тебя поймала?

– Это я ее поймал, – прояснил ситуацию задержанный. – Я только выехал из своего двора, смотрю – Саша идет. Я остановился и предложил ее подвезти. Когда-то она у нас, в старых домах, жила. Потом переехала в новые, красные, дома. Ей там квартира по наследству от умершего отца осталась. Мы с ним приятели, между прочим, были.

– А в старой квартире кто теперь живет? – поинтересовался полковник.

– Ее брат по матери. А мать с отчимом померли.

– И что она могла делать в старых кварталах? Навещала своего брата?

– Может быть, – пожал плечами Павел Семенович. – Я ее подхватил на выезде из старых кварталов. Она вообще-то могла быть где угодно.

–Ты ее, значит, не спрашивал: мол, какими судьбами?..

– Нет, я спросил, куда ее подвезти.

– Ну и куда же?

– Оказалось, на ее квартиру, в красные дома.

– А когда ты в последний раз видел Сашу в старых кварталах? Или вообще где-нибудь?

Козлов задумался.

– Да, пожалуй, и припомнить не могу – когда.

Сбитнев передал распечатку Митину и взял следующий фоторобот.

– Это что за тип? – спросил он у задержанного.

– Вроде тоже наш, малининский. Я, когда Сашеньку высадил, в Москву решил ехать. Здесь-то, у нас, немного заработаешь. А этот гражданин как раз вышел из подъезда и руку поднял. Повезло нам обоим – он тоже в столицу собрался.

– О чем вы с ним по дороге говорили?

– О поэзии.

– Вот как? – искренне удивился полковник. – Может, ты стишки любимых поэтов в особую тетрадочку, разукрашенную розочками, записываешь?

Козлов почти обиделся:

– Я – потомственный пролетарий. Мне всякая там лирика ни к чему. Это он мне свои стихи читал. Вернее, частушки.

– Ну и как? Понравились? – равнодушно осведомился начальник РУВД.

– Ничего так. Правда, все они – матерные.

– Где ты его высадил?

– У метро "Баррикадная".

Полковник взял следующую распечатку.

– А этот мордатый откуда? Тоже из Малинина?

– Нет, он остановил меня на Тверской, а отвез я его на Ленинский. Могу подъезд показать, куда он вошел.

У Сбитнева остался последний фоторобот.

– Похоже, старик какой-то.

– Да, – подтвердил задержанный, – еврейской национальности.

– С чего ты взял?

– Ну, – замялся Козлов, – по всему видать.

– Мало заплатил, что ли?

– У него шахматная доска с собой была.

Полковник усмехнулся, но комментировать ответ бывшего командира ДНД не стал.

– Ты говорил мне, что подвозил шестерых. Отчего двоих не запомнил?

– Черные они, – пояснил Павел Семенович. – Черные, азера там всякие, для меня все на одно лицо. – И, решив предварить дальнейшие расспросы, он добавил: – Одного я привез с Курского вокзала на Черкизовский рынок, другого оттуда увез – опять-таки на Курский вокзал.

– А эти "черные" с вещами были?

– С сумками, они их в салоне держали. – И снова Козлов решил опередить следующий вопрос: – Все остальные были без громоздкого гаража. Я в багажник вообще не лазил. Но я об этом уже не раз говорил.

– А от машины в тот день отлучался? За сигаретами или перекусить?

– Нет, – уже с заметным раздражением ответил задержанный.

Сбитнев отдал последнюю распечатку Митину.

– Несколько экземпляров для криминалистов сделай. Пусть пороются в своих картотеках.

– Я уже порылся, товарищ полковник, – внезапно раздался голос Курского. В руках у него оказался листок бумаги: – Данные есть только на Куравлева Георгия Дмитрича, которого гражданин Козлов высадил на Ленинском проспекте. Он действительно там зарегистрирован. Не так давно Куравлев был условно осужден за нанесение легких телесных повреждений одному гражданину.

– Понятно, – кивнул Николай Ильич. – Ну, хорошо, работайте, ребята. Не буду вам мешать. – Он вышел из комнаты, незаметным жестом поманив за собой Курского. – С Митиным съезди только к Ликиной, – сказал полковник ему в коридоре. – И сразу же к Козлову, по месту жительства.

14

Окунь и Гангут

Выждав, когда Советник наконец отсмеется и заведет двигатель, Гангут спросил:

– А с чего ты взял, что Финка кинули?

– Это объясняет все, – решительно заявил Окунь, – и почему он не уехал с украденными деньгами, и почему дружки Финка так срочно ищут того, кто его сдал, и даже то, почему кассир просил тебя о встрече с Прохором. Финка кинули и сдали. Без вопросов.

Предположение Советника, подчеркивающее прокол бригадира, не вполне пришлось ему по вкусу.

– Я же говорил: Финк байду гнал о стрелке с Прохором, – досадливо возразил он. – Время оттягивал в надежде на помощь своих друганов. – И тут же Гангут нашел в логических построениях Окуня уязвимое звено: – Сдали-то Финка вчера, а он исчез две недели назад. Не стыкуется что-то.

Советник слегка нахмурился.

– Возможно, кассир не сразу раскололся. Понадобилось время, чтобы наличку балаковского общака из него вытрясти. Может, Финк – уже отработанный материал. Но, так или иначе, бабок у кассира теперь нет. Это очевидно.

Гангут, оставшись при своем мнении, после паузы спросил:

– Как считаешь, что с Пионером? Пацана-то надо выручать.

Окунь задумался и, видимо, на какой-то момент потерял контроль над дорогой. Он не успел вовремя затормозить, и неожиданно выскочивший из леса на шоссе человек был сбит с ног правым крылом "Мерседеса". Но и теперь Советник нажал не на тормоза, а на газ.

Гангут обернулся и обеспокоенно произнес:

– Мужик вроде, в штанах.... Тормозни, ему, наверно, помощь нужна. В случае чего до больнички довезем.

– Этому придурку помогать следовало при его жизни, – ответил Окунь, не снижая скорости. -Видно, у него с мозгами были нелады – на дорогу выскочил так, будто за ним волки гнались.

Бригадир промолчал. Советник же, почувствовав, что тот недоволен его действиями, решил аргументировать их более обстоятельно:

– Мы только что гаишников проехали. Если б мы с тем чокнутым мужиком стали возиться, любой проезжающий мимо шофер мог им стукнуть. И тогда бы нас неизбежно повязали. Мы бы, конечно, отмазались, но время точно бы потеряли. А нам ведь Пионера срочно спасать надо, верно?

Гангут медленно, словно нехотя, кивнул:

– Да, братана надо выручать.

– Ну вот, видишь! Пионер есть Пионер. Как говорится, друг, товарищ и брат. А кто тебе этот бросившийся сдуру под колеса лох?

Бригадир еще раз, уже определенней, кивнул и повторил вопрос, заданный им до инцидента со сбитым "лохом":

– Так что сейчас происходит с Пионером? По твоим прикидкам?

– Вообще-то тебе уже должны были позвонить, – задумчиво произнес Советник.

– Кто? – удивился Гангут.

– Финк. Вернее, его люди.

– Зачем? – пожал плечами бригадир.

– Какую они могли получить информацию от Пионера? О том типе, что сдал Финка? – стал вслух рассуждать Окунь. – Твой братан им мог сказать только одно: Гангут зашел в охранное агентство "Центурион" и получил там нужные сведения. Для людей Финка это уже немало. Но им, конечно, захочется узнать больше. А больше можешь сообщить только ты.

– А чего ради я им буду что-то говорить?

– У них ведь – Пионер. А у Пионера – жена и дочка... – чуть ли не по слогам, ласково, как младенцу, объяснял ситуацию бригадиру Советник. Улавливаешь?

– Улавливаю, – грустно кивнул Гангут.

И в тот же миг зачирикал мобильный бригадира.

Гангут взглянул на Окуня. Тот кивнул, остановил машину на обочине и пристроил ухо к сотовику бригадира так, чтобы слышать его собеседника.

– Мне нужен Гангут, – раздался суровый мужской голос.

– Зачем?

– Ты Гангут?

– Говори, чего надо.

– Мы имеем тебе кое-что предложить.

– Кто это "мы"?

– Неважно. Важно то, что твой пацан у нас. Пионер – знаешь такого?

– Ну...

– Он нам рассказал то, о чем мы его попросили. Тот же самый вопрос мы зададим тебе. Если ты на него ответишь точно так же, как Пионер, мы его отпустим. Если ответ будет иным, Пионеру – хана.

Бригадир посмотрел на Советника и, получив от него молчаливое согласие, обозначенное кивком, объявил:

– Давай свой вопрос.

– Он очень простой: кто сдал Финка? Имя!

Гангут вновь взглянул на Окуня, и тот прошептал ему в ухо:

– Пусть трубку возьмет Пионер. Про Ряху помалкивай.

– Вот что, братан, позови-ка к телефону Пионера.

– Он сейчас не может подойти. Мы ему дали успокоительное, и он отдыхает.

Советник тронул за плечо Гангута и шепнул:

– Пусть представится.

– Значит, так, братан, погоняло у тебя есть?

– Договоримся – скажу.

– Так не договоримся.

Настало молчание. Видимо, собеседник бригадира раздумывал или с кем-то консультировался.

– Канат – мое погоняло, – раздалось наконец в трубке. – Знаешь такого? Я – из братвы Хурала.

Бригадир тут же услышал шепот Окуня:

– Без Пионера – никаких переговоров.

– Слушай сюда, Канат. Перезвони, когда Пионер проснется. А пока нам базарить не об чем.

– И Гангут разъединился.

Советник опять достал свой ноутбук и, повозившись с ним с полминуты, объявил:

– Действительно есть Канат в братве Хурала. Слышал о Хурале?

– Это таджик, что ли. Он вроде бы наркотой промышляет.

– Точно.

– А ты думаешь, этот Канат себя в натуре обозначил? Может, туфту задвинул?

Окунь ответил не сразу. Завел мотор, разогнался до ста километров на спидометре. Лишь потом начал говорить. Медленно, обдумывая каждую фразу.

– Канат – бригадир Хурала. Очень похоже, что именно он тебе звонил. Дело в том, что ни одна московская группировка сейчас не будет вступать в открытый конфликт с балаковцами. Слишком рискованно – что бы там ни стояло на кону. Московские братки и без того имеют чересчур хорошие бабки. К тому же все они, в основном, работают почти легально, их офисы хорошо известны. Короче, московская братва слишком уязвима для ответных действий. Ни один столичный авторитет не станет рисковать своим солидным, устоявшимся бизнесом и подставлять лоб под пулю киллера ради будущей, а значит, проблематичной выгоды.

– А почему же Хурал может так рисковать? Почему его бригадир себя перед нами раскрывает?

– Канат считает, что произведет на нас впечатление именем Хурала. Мол, не шантрапа какая-нибудь звонит, за свой базар отвечает. А Хурал со своими братками могут чувствовать себя в относительной безопасности, потому как нам – я имею в виду всю балаковскую группировку – добраться до них сложно. Они ведь – транзитчики. Не имеют каких-то значительных интересов в московском регионе, не имеют и легальных офисов. Хурал вырос на поставках афганского героина и таджикского гашиша в Европу. Москва для него перевалочная база, а не серьезный рынок. Считается, что и среди столичных ментов у него нет надежной опоры.

– Значит, Финк вложил балаковские бабки в афганскую наркоту, – сделал вполне логичный вывод из услышанного Гангут.

– Вполне возможно, но Хурал теперь занимается не только наркобизнесом. Он перепродает контрабандные драгметаллы, торгует оружием и даже, поговаривают, ядерным сырьем. Кстати, именно его братва была замешена в шумном скандале с красной ртутью.

– А это что еще за хренотень?

Вопрос остался без ответа, поскольку Окунь сам ничего толком не знал о красной ртути. Он стал развивать свою мысль дальше:

– В какой-то из этих товаров и мог вложиться Финк – видимо, Хурал пообещал ему очень серьезную прибыль. И вот этот товар попросту исчез, потому-то хураловские братки и зашебуршились. Они считают – кто сдал Финка, тот и украл товар. Что ж, мысль перспективная.

– А тот, кто сдал кассира, не мог попросту забрать его деньги и свалить с ними куда подальше?

– Финк – не такой человек, чтобы держать капитал под матрасом. Конечно, он искал возможность выгодно его вложить. И вот вложил на свою задницу.

– Так что мы теперь делать будем?

– Можно, конечно, позвонить Прохору и обо всем ему рассказать. – Губы Окуня тронула легкая усмешка.

– Брось, Советник, – мы слишком далеко зашли, – поморщился бригадир.

– Я рад, что ты это наконец понял. Вопрос: что мы все-таки ищем? Финка или его капитал?

– Конечно, бабки, – живо отозвался Гангут. – Без разницы в наличке они или в товаре. Но лучше все же живые баксы.

– Это уж как карта ляжет, – пожал плечами Окунь. – На украденные балаковские деньги можно, казалось бы, выйти через Финка, но почему-то у хураловцев это не получается. Так что более нет смысла искать похищенного из твоей "ракушки" кассира. Нам он уже не нужен, даже если Канат предложит обменять его на Пионера.

– А что все-таки с Пионером? – встрепенулся бригадир.

– На этот вопрос ответа пока нет, – покачал головой Окунь и вырулил на Минку. – Но сдается мне, что-то с Пионером у хураловцев не сложилось...

Тут снова зачирикал сотовик Гангута. Советник опять-таки тормознул и вместе с бригадиром приложился ухом к трубке.

– Гангут?

– Ну...

– Говорит Канат. – Теперь голос хураловского бригадира звучал очень решительно и даже угрожающе. – Этот твой Пионер не ответил нам на некоторые дополнительные вопросы. Пришлось с ним расстаться. Его останки можешь подобрать на дороге, что идет от Минки к Арканово. Не советую тебе вести себя нами так же, как твой братан. Итак, кто сдал Финка?

Советник выхватил у ошеломленного Гангута трубку и сурово, но вместе с тем спокойно произнес:

– За Пионера ты ответишь, Канат. А тот, кто сдал Финка, уже отправился вслед за Пионером. Товар теперь у нас. – Он разъединился и успокоительно похлопал бригадира по плечу: – Не волнуйся, они больше не позвонят.

– Слушай, Советник, – с трудом разжал губы бригадир, – а ведь тело Пионера должно лежать где-то на шоссе, которое мы только что проехали...

– Вот именно. Мы все равно его уже проехали, – равнодушно вымолвил Окунь и надавил педаль газа. Он подозревал, что мужик, сбитый им на дороге, мог вполне оказаться Пионером, каким-то чудом вырвавшимся из цепких лап хураловцев, но не стал делиться этой своей догадкой с бригадиром.

Помрачневший Гангут долго молчал и наконец произнес:

– Я тебе уже раньше говорил, что лишний ствол нам не помешает. Теперь он, думается, нужен еще больше. Давай я позвоню Куцему, вызову его к нам.

– Дело в том, Гангут, – с расстановкой сказал Советник, – что Куцый единственный оставшийся в живых человек, который точно знал, где находился в прошедшую ночь Финк... Не считая, конечно, тебя самого...

15

Митин и Курский

Курский вернулся в комнату, где проходила работа по составлению композиционных портретов.

Их конструктор между тем полагал: его миссия закончена, а потому всем присутствующим следовало освободить помещение, тем более что личные амурные! – обстоятельства вынуждали его пораньше свалить сегодня со службы. Понукать он Митина не решался, но бросал в его сторону нетерпеливые взгляды.

Старший лейтенант по укоризненной мимике дизайнера в принципе понимал, что тот от него хочет, но уходить не торопился, поскольку не знал, как дальше поступить с задержанным. Потому-то при появлении Курского Костя не смог сдержать вздох облегчения: он в затруднительных случаях охотно перекладывал свои служебные функции на его плечи, а лейтенант столь же охотно брал их на себя.

Вот и сейчас Сергей, быстро разобравшись в ситуации, приоткрыл дверь комнаты и скомандовал находившемуся в коридоре охраннику:

– Прапорщик! Отведите задержанного в камеру!

При этих словах Павел Семенович спал с лица. Испытав шок при обнаружении гаишником трупа в его автомобиле, он на данный момент уже совершенно расслабился, поскольку чувствовал лояльное к себе отношение начальника РУВД.

И вот приходит какой-то сопляк и вдруг отправляет его в камеру!

Вообще-то его предупреждал Коля Сбитнев, что придется посидеть некоторое время в ихнем изоляторе. Но сказал он те слова совсем с другой интонацией, нежели этот мальчишка! Лейтенант Курский, как он представился в недавнем разговоре с Павлом Семеновичем, и смотрел-то на несчастного пенсионера совсем по-другому. Во взгляде Коли Сбитнева читалось сочувствие к жертве, а в глазах лейтенанта – холодное презрение к преступнику. Так, по крайней мере, показалось Павлу Козлову.

Вслед за задержанным и Митин с Курским покинули наконец вотчину компьютерного дизайнера, и тот подумал об инициативном лейтенанте, что даже любимчик старого пердуна Сбитнева способен в некоторых случаях вызывать симпатию.

Оба офицера вернулись в свою комнату и погрузились в молчание. Курский обдумывал план дальнейших действий, а Митин ожидал, каков будет результат умственных усилий его младшего коллеги. Костя относился к превосходству лейтенанта в оперативном отношении без всякой зависти, как к совершенно естественному положению вещей.

Курский же размышлял в основном о том, стоит ли ему выполнять распоряжение начальника РУВД и ехать вместе с Митиным к "актрисе". Он не видел в этом мероприятии особого толку, но желание познакомиться со столичной театральной звездой – таков был, по уверению полковника, статус Александры Ликиной – постепенно стало перевешивать.

Между тем Константин не выдержал затянувшейся паузы:

– Серега, что, по твоему мнению, думает Сбитнев обо всем этом деле? Я что-то не совсем понял: есть у него какая-то версия?

– Версия у полковника такая: неизвестный мужик накануне с кем-то подрался, получив при этом как следует по башке. Опасаясь, что ему добавят еще, он спрятался от преследователей в плохо закрытый багажник козловских "Жигулей" и там вскоре помер.

Все это Курский изложил на полном серьезе, без тени улыбки.

– Выглядит логично, но как-то малоубедительно, – осторожно возразил Митин, пытаясь понять, не разыгрывает ли его лейтенант.

– Тем не менее так оно и получается, если очистить слова Николая Ильича от шелухи. Он не только не верит в причастность Козлова к убийству, но полагает, что его и подставить не могли. Ведь подставпяют в большинстве своем криминальных субъектов, а таковым бывший командир добровольной народной дружины не может быть по определению!

– Так что же мы с тобой теперь делать-то будем? – жалобно вопросил Костя, умоляюще заглядывая в глаза лейтенанта, который тот, наоборот, всячески отводил в сторону: он чувствовал себя виноватым, поскольку из-за особого задания Сбитнева вынужден был некоторым образом пудрить приятелю мозги.

– Для начала проведаем козловских пассажиров, – с натужным энтузиазмом объявил лейтенант.

– Не понимаю, на фига это надо, – чистосердечно признался Костя.

"Только для того, чтобы отстранить тебя от реального расследования", хотелось ответить Сергею, но позволить себе такую роскошь – говорить то, что думаешь, он не мог. Поэтому пояснил так: