Текст книги "Корниловец"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Кирилл похлопал Саида по плечу и махнул рукой.

– Вперёд!

Быстрыми перебежками текинцы перемахнули ложбину. Кучи гильз валялись повсюду да трупы в османской форме.

– Занять позицию!

И вовремя – по сухому руслу между холмов прорывалась конная масса, сабель в пятьсот.

– Огонь!

Орудия артиллерийского взвода били часто, будто спеша израсходовать снаряды. Патронные ленты тоже были на исходе. Саид доложил полушёпотом:

– Сердар, осталось три коробки…

И тут же, словно от испуга, смолк первый пулемёт – номера были ранены, а сам «максим» повреждён пулями. Тотчас же задело 1-й номер второго пулемёта. Огонь прекратился.

Авинов сам сел за рычаги, тщательно целясь и аккуратно отмеряя короткие очереди. Из тыла прискакал Ядыкин – без папахи, с головою, обмотанной окровавленным бинтом.

– Генерал приказал отходить! – крикнул он.

– Ладно! – ответил Кирилл. – Прикрывайте артиллерию, а мы прикроем вас!

Сзади звонко лязгнули пушки, поставленные на передки. Загремели колеса, дробно шурша щебнем. На месте батареи остался зарядный ящик и убитые лошади, мёртвые казаки и раскиданные повсюду блестящие медные гильзы снарядов.

– Вьючить второй пулемёт! – приказал Авинов, садясь на своего коня.

– Уходи, сердар! – крикнул Махмуд. – Мы прикроем!

Кирилл направил скакуна в каменистое русло, усеянное большими каменными глыбами-окатышами. Часто щёлкали разрывные пули, дававшие синеватые вспышки в тени.

И тут, как всегда не вовремя, под Авиновым убило коня – золотистый зверь осел задом, заплёл ногами и грузно повалился, роняя гордую голову на камни. Кирилл, к кавалерийским штучкам не привыкший, не успел покинуть седло и упал – лошадиной тушей ему придавило ногу. Мало ему этой напасти, так ещё и турки заметили его неудачу. Здоровенный осман, густо обволошенный, в папахе, похожей на феску, соскочил с коня и бросился на Авинова, скалясь на манер людоеда. Он замахнулся прикладом, но кубанка смягчила удар – в голове у Кирилла помутилось, но тьма беспамятства не пала. Он извернулся, схватив турка за руку, за ногу и бросая рядом с собой.

Осман рычал от злобы, пытаясь вырваться, Авинов хлёстко ударил его в челюсть, мгновенным ухватом зажимая курчавую голову под мышкой правой руки, а левой рукой всё лапал кобуру, пытаясь достать «парабеллум». Турок выгнулся, поднимая тело усилием бычьей шеи, и в то же мгновение Кирилл выстрелил – дважды, для надёжности.

– Сердар! – завопил Батыр.

– Здесь я! – откликнулся Авинов. – Помогите выбраться!

Саид с Махмудом подлетели и стали часто стрелять по наседавшим туркам. Кирилл рванулся и освободил ногу. Тут же парочка аскеров, выставив штыки и пуча глаза, налетела на него. Одного подстрелил Батыр, другого – кто-то из текинцев, вопивших своё: «И-а-а-а-и-а-а-а!»

– Сердар!

Саид с Махмудом встали по сторонам командира, Кирилл вставил левую ногу в стремя одному текинцу, правую – в стремя другому и, обнимая их, поскакал между ними по узкой промоине, уводящей в скалы. А уж там протиснуться мог только один всадник.

– Бросай, братцы, – сказал Авинов, – потом подберёте!

– Зачем бросай? – воспротивился Саид. – Зачем потом?

Он спрыгнул со своего гнедого и подсадил в седло командира.

– Гони!

Османы ворвались в промоину, но Батыр был начеку – опустившись на колено, прижавшись к скале, он открыл огонь, даром не истратив ни единого патрона. Потом, проявив неожиданную для своей богатырской комплекции резвость, он догнал Махмуда и, ухватившись за хвост его лошади, побежал следом.

За скалами открылся хорошо укрытый пятачок, где Дердеш-мерген деловито пристраивал «максим».

– Последний коробка, – сокрушённо поцокал он языком. – Вай-вай…

А Кирилла как пригвоздило – с высоты он увидел наступавшие полчища османов.

– О, Аллах, – пробормотал Саид, – сила валит! Сердар, ай-ай…

Накатил топот, вой, крики «Алла!..». В косых столбах пыли неслись конные лавы, тяжкий грохот копыт отдавался дрожью земли. В пыльной туче высверкивали сабли. Конница перешла на галоп, помчалась в карьер. В громадных столбах мятущейся мглы колыхались огромные тени всадников…

Внезапно с небес на Кирилла упала тень ещё более громадная. Он вскинул голову и увидел прямо над собою знакомые силуэты – отряд бомбовозов заходил с северо-востока.

– Ур-ра-а-а! – заорал Авинов.

«Муромцы» летели в обутках гидропланов – у каждого под крыльями имелось по два больших поплавка и ещё один поменьше – под хвостом. Корабли плавно завернули, и вниз посыпались «стрелки», похожие на блестящее конфетти, а потом одна за другой полетели бомбы.

Громадные кустистые разрывы тяжко колыхали горы, выблескивая огнём, закидывая дымом, пуская громовое эхо меж двух хребтов – будто воздух кругом обваливался.

В пыли, в дыму тени коней сучили ногами, корчились тени людей. Кавалерия, утратив всякие понятия о целях и смысле боя, носилась по каменистой равнине, шарахаясь в стороны, сшибаясь, падая грудами. Задние лавы давили передние, а бомбы падали и падали.

В грохот сражения вплёл свою ноту и пулемёт Дердеш-мергена, а потом на какое-то малое мгновение раскаты взрывов сменились иными – бомбовозы степенно улетели, начался артобстрел.

Пока авангард османов дрался с авангардом «урусов», генерал Марков подвёз батареи орудий, взяв нападающих под перекрёстный огонь. Полевые гаубицы били залпами, сея смерть и разрушение. Казалось, вся Эрзерумская долина дыбилась, выворачивалась наизнанку, извергалась пылью и курилась дымами, а в этом аду гибли души османов.

Артподготовка внезапно попритихла, и Кирилл, оглушённый, едва расслышал отчаянные вопли османов:

– Аман, урус! Ама-ан, уру-ус! Ама-а-ан!

– Спасения просят! – перевёл Саид. – Будет им спасение!

На подводах, рысью кавказцы с марковцами погнались за разгромленной конницей. Качаясь и переваливаясь, проехала вереница броневиков, бережливо паля из «максимов» и «гочкисов».

Турки и курды в белых штанах побежали, и со скалы Авинову было хорошо видно, как конные сотни ровно на закате ясного дня лавой, стремительным аллюром казачьих коней атаковали отступавших аскеров. Османы останавливались, бросали винтовки, задирали руки вверх.

Дердеш-мерген схватил верный «манлихер», прицелился и выстрелил. Кирилл рассмотрел, как древко красного турецкого знамени изломилось, и стяг слетел под копыта коней, втоптавших в пыль и снег белый полумесяц со звездой.

– «Магомета ты потрёс…»[149]149
  Строка из известного стихотворения Державина.


[Закрыть] – пробормотал Авинов и пощупал здоровенную гулю под кубанкой.

Глава 18
«АРМЯНСКАЯ МОСКВА»

В ночь на тринадцатое января задули ветра, принося с собою тучи. Страшный холод сковал горы, а потом пошёл снег. Выпало его много, все перевалы засыпало. Мороз крепчал, снова поднялся ветер, началась метель. Три дня подряд буря безобразничала по долинам и по взгорьям, пока не стихла. Проглянуло солнце, но теплей не стало – зима просто напомнила людям, кто в горах хозяин. Но людей разве переспоришь…

…Авинов вместе со всеми расчищал двор цитадели от снега, когда прибежал Саид, сообщив «сердару», что того Марков ждёт. Кирилл молча передал лопату Батыру и скорым шагом отправился в штаб.

Сергей Леонидович был как всегда – «сплошной порыв без перерыва». Авинов откозырял и доложил:

– Имею честь явиться, ваше превосходительство!

– Здравия желаю, капитан! – весело приветствовал его генерал. – Отдохнули? Пора вас загрузить! Берите полусотню своих и отправляйтесь в Ван. Там нынче толкутся добровольцы из Армянского корпуса. Будете как бы моим чрезвычайным и полномочным послом!

Растолковав Кириллу, что от него требуется, Марков выпроводил штабс-капитана, торопя с отъездом.

– Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, – опомнился Авинов уже на пороге, – а как же я с ними столкуюсь? По-армянски я ни в зуб ногой…

– А на что ваша Мата-Хари?[150]150
  Мата Хари – танцовщица, куртизанка и немецкая шпионка. Расстреляна французами в октябре 1917 года.


[Закрыть] – лукаво усмехнулся генерал.

– Так точно! – выдавил Кирилл, краснея, как рак в кипятке.

Ровно через полчаса четыре «Бенца» покинули Эрзерум, двигаясь в сторону Вана. Ориорд Нвард сидела в кабине рядом с Кириллом, сияла и пленяла.

Озеро Ван показалось неожиданно, вдруг открывая рябящий простор и ненамного раздвигая горы. Именно что ненамного – с юга вставали твердыни Восточного Тавра, восток перекрывался Курдскими горами, на северо-востоке поднимался хребет Аладаглар, а запад и северо-запад отмечены были снежными конусами потухших вулканов, давным-давно отбушевавших.

Озеро было велико, оно уходило за горизонт, но вся эта прорва воды для питья не годилась – сода и соль растворялись в ней в превеликом количестве. Зато щелочная влага хорошо отмывала грязь.

Люди издревле селились в этих местах, но не потому что имели склонность к стирке, – близость громадного озера смягчала суровый климат высокогорья, и на окрестных полях росло всё, а сады плодоносили со щедростью поистине южной.

Армянские генералы и командиры-хмбапеты должны были собраться в маленьком селении, что затерялось между горами и скалистым берегом озера. Селение чудом не спалили турки, а жители его вовремя спрятались в пещерах-саманниках. С приходом русских жизнь стала налаживаться, но тревога не покидала селян. А вдруг да уйдут храбрецы из Руссетской земли?[151]151
  Руссетская земля – Россия.


[Закрыть] Кто тогда защитит их жён и детей? Кто не позволит сжечь дома, угнать скот, вытоптать посевы?

Кирилла Армения не впечатлила – поля здешние тянулись на десятки вёрст однообразным желтовато-серым грязным ковром – ни деревца, ни кустика. Селение терялось на этом унылом ландшафте, отмеченное теми же красками. Называлось оно Гюнеш, что переводилось как «Солнечная сторона». Это была россыпь глинобитных домов с плоскими крышами, на которых хорошо спалось в теплые летние ночи. Авинов даже головою покачал – нет, в пределы Гюнеша стоило не на «Бенце» въезжать, а верхом на коне. Сама Азия жила и дышала в Гюнеше – дремотная, грязная, покорная судьбе, не знающая и не терпящая перемен. Из века в век здесь качали детей в деревянных колыбельках, зажигали по темноте коптилки, поднимаясь с солнцем и ложась спать в сумерки. День за днём, год за годом, век за веком местные горбатились в садах и на полях, давили ногами виноград в давильнях, пасли овец. Здесь обитали жилистые работяги, мудрые старцы и скромные девушки в серебряных монистах, с гребнями и с длинными-предлинными косами, в концы которых были вплетены бусы. Позванивая серебряными пуговицами, девицы носили в кувшинах молодое вино-маджар из погребов, матери доставали из кладовых белый лаваш, масло и сыр, а отцы семейств восседали на кровлях, внимая Вечности, запечатлённой на божественных высотах Арарата…

«Бенцы» своим рычанием и воем разрушили романтический флёр. Откуда ни возьмись, появилась закутанная в тёплое тряпьё малышня, вопившая: «Автанабил! Автанабил!» – а под колёса кинулся громадный чёрный пёс, лаявший басом.

Нвард громко крикнула ему из окна: «Гей, Богар, гей!» – и пёс завизжал от радости, чуть не сбив девушку, когда та покинула кабину. Вышел и Авинов – чёрный Богар подчёркнуто его не замечал.

У дома напротив сидел старик, ловко скобливший волос с воловьей шкуры и что-то рассказывавший рассевшимся вкруг него сельчанам. Все были одеты одинаково – в постолы из бычьей шкуры, больше всего напоминавшие кожаные лапти, в архалуки[152]152
  Архалук (арм.) – верхняя мужская одежда, кроем напоминающая короткий кафтан.


[Закрыть] да папахи. Селяне, словно вторя Богару, старательно не замечали прибывших, хотя выражение застарелого страха явственно читалось на их напряжённых лицах.

– Здравствуй, Оган-апер![153]153
  Апер (арм.) – в ряде наречий означает «отец»; общепринятое обращение молодых к старшему мужчине.


[Закрыть] – звонко воскликнула Нвард, и лица селян начали разглаживаться: кажись, пронесло…

– Ах, да это же Нвард-ахчи![154]154
  Ахчи (арм.) – девушка; ласковое обращение к женщине.


[Закрыть] – запричитал старик, отбрасывая волосину. – Вай, какая радость!

Асатурова представила старому Огану Авинова-хмбапета, и все с уважением поглядели на Кирилла – большой человек, однако, хоть и молод. Старый Оган Шугунц всех зазвал в свой небогатый, но тёплый дом, застеленный коврами. Посреди обширной комнаты находился курси, что-то вроде тахты с короткими ножками, покрытой карпетом – ковром без ворса, но с бахромой по краям. Прямо над курси в потолке зиял ердик – наполовину дымогон, наполовину окно.

Оган-апер занял хозяйское место на курси, а остальные расселись на подушках – их принесла моложавая женщина в длинном красном платье, видимо, супруга Шугунца.

Натягивая на глаза головной платок, она подбросила сухого кизяка в очаг, топившийся у самого входа. Нагнувшись, женщина стала дуть на дымящийся кизяк, поставила на очаг треножник, достала почерневший от дыма чайник, подала гостям свежий лаваш, сыр и мацони, Кириллу напомнивший простоквашу.

Старики повели важные разговоры, а после отогрелись, отмякли. Появились нарды, двое – Рубен Айрянц и Тигран Тахунц – стали кидать кости, розовея уже не от огня, а от азарта.

– Си-бир – Сибиристан![155]155
  Си-бир – Сибиристан! (Арм.) – Три и одно очко – Сибирь.


[Закрыть] – ворковал морщинистый Рубен.

– Зар ду-бара, – вторил ему бледнолицый Тигран, – кареры тум ара.[156]156
  Две кости по два очка, собирай шашки. (Зар – игральная кость). Ду-шеша – два по шесть.


[Закрыть]

– Зар, помоги, зар, – эх, и зары не дают «ду-шеша»!

В этот момент в дверь заглянул Саид и возгласил:

– Приехали!

Все замерли, а в дом, небрежно оттерев Батыра, пожаловали хмбапеты Армянского корпуса – статный, седовласый комкор Назарбеков, генералы Озанян и Арамян, полковник Силиков. Последним вошёл человек обличья диковатого – это был знаменитый Джахангир-ага, курд-йезид из племени Мандики.

Все присутствующие знали русский, даже Джахангир, так что ориорд Нвард оставалось лишь представлять гостям хозяев дома да знакомить их с Кириллом, посланцем самого Марков-спарапета.[157]157
  Спарапет – главнокомандующий.


[Закрыть]

Оган-апер сделал знак жене, та принесла кувшин с вином, но Назарбеков сделал отклоняющий жест.

– После, Джаваир-ахчи, – вежливо сказал он и устремил острый, пытливый взгляд на Авинова. – Мы слушаем, уважаемый.

Генерал Назарбеков, которого в России звали Фомой Ивановичем, носил несколько иное имя. Кирилл специально выспросил у Нвард, какое, и вот – выговорил.

– Товмас Ованесович, – сказал он прочувствованно, – прежде всего, позвольте сказать следующее. Не усматривайте в моём приезде желания унизить вас и ваших соратников, ибо то, что на встречу с господами генералами послан штабс-капитан, – всего лишь суровая необходимость. У нас нет свободных офицеров вашего звания, чтобы вести дипломатию, – идёт война.

Армяне переглянулись. Авинов отметил по крайней мере один положительный эффект – лицо Озаняна смягчилось, из глаз генерала ушло отчуждение. А уж Джахангир-ага и вовсе скалился с добродушием сытого тигра.

– Мы слушаем, – повторил Назарбеков тоном, в котором убавилось колючести.

– Генерал Марков предлагает вам от имени Верховного правителя России Корнилова принять участие в Белом движении. Вариантов несколько. Армянский корпус может войти в состав либо Отдельной Кавказской армии, либо Кавказской туземной армии. Есть и третий путь – преобразовать корпус в Армянскую армию. Однако для этого следует значительно увеличить число добровольцев.

Армянские военачальники задвигались, запереглядывались, но смолчали. Один лишь Силиков не сдержался, обронил: «Чор!»[158]158
  Ругательство.


[Закрыть]

– Задачи будут таковы, – продолжал Кирилл. – Отдельная Кавказская армия, можно сказать, задачу свою выполнила – османы разбиты. И теперь большая её часть уйдёт на север – генерала Маркова ждут с подкреплением. И вот как раз Армянский корпус…

– …Армия, – перебил его Назарбеков и обвёл взглядом коллег. – Да, господа?

Все молча закивали.

– Превосходно, – Авинов тоже кивнул и продолжил: – Вот как раз Армянская армия и восполнит уход Отдельной Кавказской, усилив своими частями гарнизоны фортов, пограничную стражу, жандармерию. Короче говоря, вы будете призваны защитить отвоёванные земли и уберечь здешних жителей. Кому как не вам, родным им по крови, поручить это!

– А не забывает ли генерал Корнилов о волеизъявлении армянского народа, – медленно проговорил Озанян, – избравшего путь независимости?

– Верховный правитель не принимает его в расчёт, – холодно ответил Кирилл, – и никому не позволит растаскивать Россию на уделы. Тем более что армянский народ никто и не спрашивал – дашнаки решили за него, хлопоча за отделение от России. Кто им дал право на самостийность?

– Баршовики![159]159
  Искажённое «большевики».


[Закрыть] – каркнул Арамян.

– Большевики – политические бандиты, – парировал Авинов, – предатели Родины и ставленники кайзера! Господин генерал имел в виду «Декрет о праве народов на самоопределение»? А можно ли доверять вору, устанавливающему закон? Можно ли вообще договариваться с преступниками, не становясь при этом соучастниками?

– Пах-пах-пах! Надо же…

– Вам бы подискутировать на эту тему со Нждэ-хмбапетом,[160]160
  Нждэ-хмбапет – командующий дашнакскими войсками. Эмигрировал после победы Красной армии; во время Второй мировой войны воевал на стороне гитлеровцев.


[Закрыть] – криво усмехнулся Озанян.

– Гарегин Нждэ, – прохладным тоном сообщил Авинов, чувствуя потаённое злорадство, – окружён войсками генерала Эрдели и в настоящее время торгуется насчёт условий сдачи в плен. Хотя, скорее всего, уже сторговался.

Андроник Озанян выглядел несколько обескураженным, как тот игрок, который вдруг обнаруживает, что козырей на руках не осталось.

– Можно, я дополню сказанное уже не от чьего-то имени, а от себя самого? – поднял руку Кирилл. Получив согласие, он заговорил: – Беда не в том, что самочинная Республика Армения отделится от России, а в ином. Если мы уйдём отсюда, то тут же явятся турки и большевики, чтобы поделить земли, которые армяне считают своими.

– Мы сможем и сами отстоять свободу! – резко сказал Озанян. – И это уже доказано в недавних боях – турки бежали!

– Турки не бежали, – морщась, проговорил Назарбеков, – они отступили, получив приказ отходить. Когда русские разбили османов под Эрзинджаном и Эрзерумом, перед ними открылась вся Анатолия – маршируй хоть до Стамбула! Вот ту пару дивизий, что продвигалась на Ван, и развернули обратно, надеясь хоть как-то прикрыться остатками войск.

Воцарилось недолгое молчание.

– Господа, – тихо сказал Авинов, – я вас прекрасно понимаю, но не сочувствую. Мои предки были новгородцами, они жили в большом, богатом и свободном государстве, а потом его подмяло под себя Московское царство. Что ж мне теперь, тоже биться за независимость Господина Великого Новгорода? Ну бред же!

Генерал Назарбеков поднял руку, прекращая прения, и подозвал Оган-апера. Тот живо притащил гранёные стаканы и разлил по ним густое душистое вино. Первым, на правах хозяина, слово взял старый Шугунц.

– Да снизойдёт на нас добрый свет… – сказал он торжественно, поднимая стакан. – Да приведётся нам видеть освобождение наших детей от вражьей сабли… Да настанут дни здоровья и щедрого изобилия… Ниспошли нам свои блага, – и Оган-апер поднял свою седую голову к ердику.

Вторым сказал тост полковник Силиков. Путая два языка, он произнёс:

– Дружба лучше калмагал. Хменк, хаспада![161]161
  Дружба лучше ссоры. Выпьем, господа!


[Закрыть]

Все потянулись чокнуться – дробно зазвенело стекло. Кирилл выпил до дна, в животе у него потеплело. И на душе тоже.

Утром чета Шугунц провожала Авинова-хмбапета, снабдив его на дорогу лавашем и сыром.

– Будет жажда – пей, – сказал Оган-апер на прощание. – Да не убудет силы в твоей руке![162]162
  Обычное напутствие.


[Закрыть]

Кирилл поклонился старому и запрыгнул в кабину. Бравые текинцы уже выглядывали из-под брезентов, покрывавших кузова грузовиков: скоро там? И вот заворчали двигатели «автанабилов», выводя пятитонки на ямистую дорогу.

Ближе к полудню «Бенцы» выехали на восточный берег озера, туда, где вода плескала о причалы с единственным полурассохшимся паромом и большими лодками-киржимами,[163]163
  Киржим – персидская плоскодонка, поднимающая около тысячи пудов.


[Закрыть] готовыми доставить на острова. Именно здесь, на берегу, следовало ожидать знаменательной встречи – с юга сюда подтянется Армянский корпус, ядро будущей армии, а с востока должен будет явиться генерал Эрдели с обозом, кое-что наскрёбший по сусекам военных складов в Тифлисе и Карсе.

Доезжать до города Ван ни у кого охоты не было – два года назад турки сожгли его, истребив жителей. Наверное, потому его и прозвали Армянской Москвой.

– Погуляем? – предложила Нвард, вдыхая свежий воздух, словно приправленный солью и снегом.

Кирилл оглянулся – берег был пустынен, лишь поодаль, на одном из киржимов, шла возня. Рыбаки вроде. По северному окоёму небес кружил гидроплан, то ли М-5, то ли М-9. Свой.

– Погуляем, – согласился Авинов и предложил даме руку.

Они зашагали по хрусткому песку, молчали каждый о своём и наслаждались покоем. Кирилл сжимал в руке холодные пальчики девушки – пальчики нежно царапали ему ладонь, сжимаясь и разжимаясь, а он всё пытался укрыть их и согреть.

Мысли текли неторопливо и вольно. Авинову вспоминалась Даша Полынова. Боль при этом воспоминании не терзала душу в присутствии Нвард, но и не покидала вовсе. Рана всё не заживала, а соль сыпалась и сыпалась…

Он продолжал любить несносную, невозможную Дашку, а все попытки забыть её оканчивались тем, что коварная память подсовывала всё новые и новые детали из прошлого. Картины минувшей жизни вставали перед Авиновым живо и ярко, рождая прилив тоски, вгоняя в отчаяние. Хотеть невозможного, возвращать необратимое – это так трудно. А Нвард… Ему хорошо с нею. «Одалиска» любит его по-настоящему, она счастлива принадлежать ему душой и телом, вот только взаимности маловато. Он нежен, заботлив, добр с «Нвард-ахчи», но не более. И девушка чует это, недаром она сказала вчера ночью: «Горячее сердце обязательно зажжёт другое!». Другое, надо понимать, это его, холодное… Занятое.

Нвард неожиданно споткнулась, и Кирилл напряг руку, удерживая девушку. Её пальчики с силою сжали крепкие мужские пальцы.

– Я боюсь, – испуганно прошептала Асатурова.

– Чего? – удивился Авинов.

– Там он!

– Кто? – всё никак не мог понять Кирилл.

– Мехмет-эфенди!

Лишь теперь Авинов пригляделся к «рыбакам». Это была компания из крепких ребят, готовившихся отплыть. Четверо помоложе толклись в киржиме, а один пожилой, кряжистый и основательный, с огромными усами, спадавшими ему на грудь, как моржовые клыки, стоял на берегу, широко расставив ноги и сутулясь. Вот он сделал незаметное движение, и в руке его оказался револьвер.

– О, нет! – крикнула в отчаянии Нвард, рывком заслоняя собою Кирилла.

Один за другим грянули два выстрела, Авинов с ужасом почувствовал, как дважды содрогнулось тело девушки. В следующее мгновение он выхватил верный «парабеллум», израсходовав четыре патрона, – пули перебили Мехмету-эфенди локти и колени. Резидент нужен был живым. Визжа и клекоча от боли, османский резидент рухнул на солёный песок, дёргаясь и корчась.

Тут же загремели винтовочные выстрелы – текинцы мчались на помощь своему сердару, паля по экипажу киржима – парни в лодке как раз подхватывали оружие.

– Врача! – заорал Кирилл, падая на колени рядом с Нвард.

Кровь обильно утекала, горячими фонтанчиками брызгая из ран.

– Держись, Нвард, держись! – лихорадочно шептал Авинов, не зная, что же ему делать, как спасать, и страдая от этого.

Прекрасное лицо одалиски резко побледнело, она нашла глазами Кирилла и ясно улыбнулась.

– Так мало… – выговорил тонкий голосок. – Жалко, правда?

– Правда, правда, – еле выдавил Авинов, целуя холодеющие пальчики. – Господи, что я говорю? Всё будет хорошо, маленькая!

– Мне было хорошо с тобой… – прошептала Нвард. – Очень… Хоть не зря всё… Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю! – вырвалось у Кирилла, верящего в эту минуту, что сказанное им – правда.

Нвард счастливо улыбнулась – и умерла.

– Да что же это такое?! – простонал Авинов.

За спиной его послышались торопливые шаги, и рядом опустился грузный мужчина с чемоданчиком, в очках. Он пыхтел и отдувался.

– Кто? – зло осведомился Кирилл.

– Амашукели моя фамилия, – сварливо ответил мужчина. – Зауряд-врач 1-го разряда. Достаточно?

Он деловито осмотрел Нвард и выпрямился, сокрушённо качая головой.

– Медицина тут бессильна, – вздохнул он. – Обе раны были смертельны.

Авинов погладил холодные пальчики Нвард, бережно уложил руку на грудь девушки и ладонью накрыл её чёрные глаза, неподвижно глядевшие в небо. Веки медленно опустились. Навсегда.

Кирилл, равнодушный ко всему миру, поднялся, держа пистолет в опущенной руке, и подошёл к хрипящему резиденту. Увидев Авинова, Мехмет-эфенди заскулил, тараща безумные от боли глаза, а Кирилл поднял «парабеллум», целясь турку в живот. Ах, как же он хотел причинить смерть этому выродку! Но нельзя, нельзя… Резидент нужен живым. Служебный долг, будь он неладен…

– Доктор, – сказал Авинов чужим голосом, – залатайте эту сволочь, пожалуйста.

– Залатаем… – проворчал Амашукели, искоса поглядывая на Кирилла.

А Кирилл сунул пистолет в кобуру и неторопливо зашагал вдоль берега. Погано-то как, Господи…

Текинцы тронулись было следом, но Авинов отослал их – надо было остаться одному.

Дойдя до дальних причалов, он остановился и стал смотреть на чёткий горизонт, на белоснежный конус вулкана Нимрут – так, кажется, его называла Нвард.

Давешний гидро с рокотом приводнился, пробежал, чертя по зыби пенные дорожки, и подрулил к причалам.

М-5,– безразлично определил Кирилл. «Пятак».

Стрелок выскочил первым, привязал к столбу тросик, чтобы аппарат не отнесло волной. Вторым вылез пилот.

Оба в чёрных кожанках с серебряными погонами, авиаторы приблизились к Авинову и отдали честь, бросив ладони к тёплым шлемам.

– Штабс-капитан Авинов? – удостоверился пилот.

– Да, – бесцветным голосом ответил Кирилл, продолжая смотреть на вулкан и плохо видя его.

– Поручик Фогель. Нам поручено доставить вас в Трапезунд. Генерал Марков приказал срочно прибыть в штаб.

– Вот как? – вяло промямлил Авинов.

В то же мгновение сильная рука стрелка, зашедшего ему за спину, прижала к лицу Кирилла мокрую тряпку, смоченную в какой-то химической гадости. Штабс-капитан дёрнулся, ударил локтем назад, попал, услышал шипение и мат, а затем мир поплыл, проваливаясь в цветущую пустоту…

…Очнулся Кирилл от холода и свежего воздуха, набегавшего в лицо. Всё вокруг гудело, тряслось и покачивалось. Авинов раскрыл глаза. Слева и справа от него плыли серые, растрёпанные облака. Он сидел на месте стрелка, со связанными руками. Пошевелив ногами, Кирилл убедился, что и на них тоже путы. Пропеллер гудел, толкая воздух назад, а крылья, чудилось, чуть взмахивали плоскостями.

– Эй, сволочь! – позвал Авинов пилота.

Тот обернулся и громко посоветовал:

– Заткнись, белобрюхий, а то «бочку»[164]164
  «Бочка» – элемент высшего пилотажа, при котором самолёт переворачивается вверх колёсами.


[Закрыть] сделаю! Полетишь тогда сам!

Кирилл скривил губы. «Белобрюхий!» Надо полагать, схватили его «краснопузые». И он даже догадывается, какому такому товарищу занадобился штабс-капитан Авинов…

Гидроплан канул в полосу облачности и вынырнул из неё. Внизу хмуро заблестели переливы волн. Море.

«Пятак» снизился, забирая то влево, то вправо, снова поднялся – и потянул на север, где замаячила скорлупка корабля, сверху похожего на серый стручок. Описав круг, гидро пошёл на посадку, запрыгал тяжело по волнам, подплывая к самому борту канонерской лодки «Кубанец». Сноровистые краснофлотцы спустились по трапу, изымая ценный «груз» с места стрелка и поднимая на палубу. Кирилл дёрнул плечом, сбрасывая грязные сучковатые пальцы «красного», вцепившиеся, как крючья, и заработал тычок в область почек.

– Не дёргайся, стерво, – добродушно проворчал матрос. – Ходи…

– Погодь! – крикнул пилот и швырнул авиновскую кубанку. – Лови-ка!

– Опа! – Краснофлотец поймал убор и нахлобучил его на голову Кириллу. Глумливо усмехаясь, сказал, ударяя в последний слог: – Красавец! Куда его, товарищ командир?

Командир корабля, седоватый мужик с глазами пропойцы в красных прожилках, стоял на палубе с горбушкой чёрного хлеба в руке. Аккуратно отрезая тонкие ломтики финским ножом, он клал их в беззубый рот и смаковал, как конфекты.

– Во вторую каюту, – прошамкал он.

– Руки развяжите, товарищи долбаные, – потребовал Кирилл. – Не сбегу.

– Замолчь, курва!

Молча разрезав верёвки на пленнике, командир указал финкой на люк – туда его, мол.

Авинова затолкали в тесную каморку и заперли дверь. Кирилл огляделся. Ничего, кроме пыльного иллюминатора и рундука[165]165
  Рундук – большой ларь, сундук в корабельном помещении.


[Закрыть] с парой солдатских одеял, в каюте не было. Пожав плечами, штабс-капитан прилёг на рундук, постаравшись заснуть. Хоть и не сразу, но ему это удалось.