Текст книги "Корниловец"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Сколько нас! – присвистнул Елманов, оглядывая пристань, и Кириллу стало приятно, что этот матрос, недавний неприятель, уже причисляет себя к «нашим», считая «белых» своими. Или это у него просто так вырвалось?..

Генерал Марков, оглядев оба строя, громко поприветствовал пополнение:

– Здравствуйте, друзья мои!

– Здравия желаем… ваше… превосходительство! – нестройно ответили солдаты, подзабывшие устав.

– Я слышал, что некоторые из вас, – продолжал Сергей Леонидович, – не веря в успех Белого дела, готовы покинуть ряды. Если кто-нибудь желает уйти к мирной жизни, пусть скажет заранее. Удерживать не стану: вольному – воля, спасённому – рай и… к чёрту!

Разобравшись с командирами полков, батальонов и рот, Марков одних услал прочёсывать город в поисках «красных», а других повёл за собой к цитадели, где виднелись обломанные зубцы крепостных стен и башен, а далее, за бурыми холмами, поднималась свинцового цвета гора с развалинами на вершине.

Авинов вёл текинцев широкой, изъезженной телегами, повозками и моторами улицей, что вела от порта через нижний город. И слева, и справа слепо блестели окна, за пыльными витринами прятались харчевни и кофейни, цирюльни и духаны.

Узнать среди домов те, что принадлежали армянам, было несложно – они все стояли заколоченные, с перебитыми окнами, через которые виднелась поломанная мебель, битые зеркала, изорванная одежда.

За большим неогороженным кладбищем начался подъём – по узкой кривой улочке, мостовая которой углублялась к серёдке, где по канавке стекала чёрная вонючая жижа. Первые этажи домов по всей улице были сложены из каменных плит, вторые же, деревянные, выдавались над первыми, почти смыкаясь над головой. Кое-где висели свежемалёванные вывески на русском: «Мелочная торговля. Демис Попандопуло», «Вино, водка, коньяк. Амбарцумов Енок», «Столовая „Европа“. Л. Теофилато».

Неожиданно и страшно монотонное восхождение пресеклось – из проулка разнеслись крики, и Кирилл застыл, оцепенело наблюдая, как на него, на его отряд катится пушка-трёхдюймовка. Секунду спустя он распознал, что орудие двигалось не само, что его спускали артиллеристы, матерившиеся и кряхтевшие за щитом.

– Держи! – раздался полузадохшийся крик.

– Подставляй!

– Заряжай!

– Уже!

«Сейчас они скомандуют: „Пли!“ – пронеслось у Кирилла в мозгу, – и меня не станет…» После штабс-капитан со стыдом вспоминал эти секунды томительного столбняка, когда рассудок утратил на мгновение власть над ослабевшим телом, но тогда он просто стоял и смотрел, как плавно опускается ствол, как чернеет зияние дула.

Саид сообразил первым – одну за другой он метнул две гранаты, облапил и повалил «сердара». Два взрыва раздались почти одновременно, сливая грохот воедино, – осколки посекли близко сходившиеся стены, кровь забрызгала их, стекая струйками, впитываясь в пористый камень.

– Ай-ай-ай, – укоризненно поцокал языком Батыр, – шуть-шуть Аллаха не увидал, сердар!

– Спасибо тебе, Саид! – выдохнул Авинов, поднимаясь и отряхивая пыль. Затмение минуло, пришёл стыд, а вот Батыр уж и забыл о мелком инциденте – глядя на тонкий минарет с балкончиком для муэдзина, что выглядывал над крышами, текинец омыл руками лицо и пробормотал: «Аллаху акбар!»

Минарет, словно веха, указывал на храм Святого Евгения, небесного покровителя Трапезунда. От него было рукой подать до цитадели – неровной площади, замкнутой глубоким рвом, могучими стенами и башнями. Отсюда хорошо было видно море с застывшими на нём серыми веретенами линкоров.

Цитадель давно облюбовало русское командование – здесь располагались армейские склады, депо, мастерские, а у главной башни Святого Иоанна находились штаб – двухэтажный дом, из-под крыши которого выползал целый пучок телефонных проводов, – и комендатура.

Последнего коменданта Трапезунда солдаты прикончили, выбрав вместо него матроса-балтийца, а потом и этого шлёпнули по нечаянности. Так что должность осталась вакантной.

Генерал-губернатор Эльснер выпросил у Маркова доктора Родичева, Сергей Леонидович скрепя сердце дал согласие – и сделался «Гаврилыч» комендантом города и всего Платановского укрепрайона.[140]140
  Платановский укрепрайон – система укреплений, созданная русскими военными инженерами, защищавшая Трапезунд со всех направлений. Названа по городку Платана, крайней точке Кавказского фронта на побережье к западу от Трапезунда.


[Закрыть]

А самого Маркова больше заинтересовали грузовики «Бенц», которыми была заставлена половина двора. Эти немецкие пятитонки выпускались специально для нужд фронта, вот ими и поделились с султаном.

Немногочисленный гарнизон цитадели выстроился, приветствуя новое начальство, однако генерал отмахнулся от пожеланий здравия, указав плетью на «Бенцы»:

– И сколько таких в наличии? Сколько вообще моторов в таком виде, чтобы сел и поехал?

Бледный очкастый писарь вытянулся по стойке «смирно» и доложил неожиданно мужественным голосом:

– Шесть автомобильных рот по двенадцать грузовых моторов в каждой! В составе – наши «Лесснеры» и ихние «Даймлеры». И ещё триста трофейных «Бенцов», на ходу – двести сорок.

– Отлично!

– Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, – вставил писарь, – бензину нема – разворовали-с.

– Найдём! Где телефон?

Марков, ступая широким шагом, ворвался в штаб и связался с начальником порта.

– Бегом на причал, – приказал генерал, – и передайте с катером на флагман: пусть выгружают транспорт в бухте Кавата, это к востоку от Трапезунда, между селом Арсени-Искелесси и мысом Кавата-Бурну. Там хороший берег, как мне подсказали, самый подходящий. Подводы я пригоню. Всё ясно? Тогда живее!

Вскоре Кирилл увидел с высоты, что приказ генерала исполняется – транспорт медленно заскользил на восток, разгоняя «усы» бурунов, а за ним следом тронулся «Император Александр III».

В тот же день вереницы автомобилей, телег, повозок и арб запылили вдоль берега – в сторону бухты Кавата-Шан они шли порожняком, а обратно везли горючее, уголь, медикаменты и самих врачей, тёплое обмундирование, патроны и ещё кучу вещей, жизненно важных на любой войне.

К вечеру Марков совершенно загонял текинцев и их «сердара».

– Ничего-ничего! – утешал Авинова генерал. – В дороге отдохнём. Надо спешить к Эрзеруму – там основная завязка, главный узел. Фронт развален, но если мы закрепимся в Эрзеруме, туркам нас будет не взять! Трапезунд прикроют линкоры, Ван защитят тамошние армяне-добровольцы, а главный удар держать нам.

– Путешествие в Арзрум, – усмехнулся Кирилл, вспоминая пушкинские записки.

– Именно! – энергично кивнул Марков. – И телегами тут не отделаешься. Да и где взять тыщи подвод? А коней кормить чем? Моторы же – совсем другое дело. В общем, капитан, гуляйте пока, а с утра – в поход!

Авинов до того устал, что идти куда-то, делать что-то, даже ужинать ему не хотелось вовсе, но Саид, знавший странную тягу русского человека к помывкам, настоял-таки, чтобы «сердар» посетил турецкую баню-хаммам.

– Устал? Как рука снимает! – убеждал Кирилла текинец.

– Ну, чёрт с тобой, – простонал штабс-капитан, поднимая себя из шаткого деревянного кресла, – пошли!

И они пошли. Ниже цитадели, возле златоглавого храма Богородицы, превращённого турками в мечеть, а ныне отнятую у правоверных в пользу православных, была заметна деятельность фортификаторов, внедрявших в городе русский дух, – дома близ храма были снесены, а освободившаяся территория разровнена под площадь для парадов. Пока что площадь пылила изрядно, напоминая плац в степном гарнизоне, но Кирилл приветствовал даже грязь ради искоренения азиатчины.

А вот и купола хаммама показались. Авинова встретил банщик-теллак, здоровенный пузатый дядя с мускулистыми лапами и мощной грудью в колечках седых волос. Непрестанно кланяясь, теллак повёл Кирилла в предбанник, где штабс-капитан разделся, оставив вещи на попечение Саида, и закутался в полотенце-пештамал. Дальнейший путь лежал в жарко натопленную мыльню, где банщик разложил Авинова на гебек-таши, ложе из пористого камня, подстелив тонкую циновку, и давай измываться над русским человеком – ломать члены, вытягивать суставы, чувствительно поддавая кулаками, локтями и коленями. Потом теллак долго тёр Кирилла рукавицей из верблюжьей шерсти, оплескал горящее тело тёплой водичкой, намылил взбитой ароматной пеной и обмыл из двух медных тазиков.

Когда Авинов покинул гебек-таши и прошлёпал в отдельный зальчик покейфовать, он ощутил в теле необычайную лёгкость. Дух его был бодр, а недавнее утомление будто смылось водою.

Он сидел на красном скрипучем диване и вольно дышал. Теллак, угодливо склоняясь, предложил ему трубку с мундштуком от кальяна, но Кирилл отказался – восточная нега хороша в меру.

Расслабленным вернувшись в предбанник, он встретил там верного Саида.

– Ну как, сердар? – лукаво улыбнулся текинец.

Авинов молча закатил глаза, и Батыр растянул губы ещё шире.

– Потопали, Батыр…

Солнце садилось, когда штабс-капитан двинулся в обратный путь. Сознание его, недавно ещё притуплённое, прояснилось, как по волшебству, в мышцах жила свежесть – хоть сейчас в поход!

– Помогите! – послышался женский крик. – Спасите!

Не раздумывая, Авинов бросился помогать и спасать. Завернув за баню, он обнаружил троих оборванцев – двое держали за руки вырывавшуюся девушку, а третий, рывком расстегнув коротенькое, поношенное пальтишко, задирал подол длинного богатого платья. Кирилл сразу узнал ориорд Нвард.

– Пошёл вон, грязный ушахбаз![141]141
  Ушахбаз – любитель мальчиков.


[Закрыть] – яростно шипела она, вырываясь из цепких рук.

Подскочив к троице, Авинов свалил насильника, стоявшего спиной к нему, врезав по шее ребром ладони, после чего, продолжая движение, саданул локтём в челюсть тому, кто держал «одалиску» за правую руку. Босяк свалился, а его напарник ощерил зубы и выхватил длинный тонкий стилет. Этого уделал Саид – словно не замечая кинжала, Батыр двинул без замаха могучим кулаком, снося противника с ног. Готов.

Девушка не удержалась на ногах, и Кирилл подхватил её под руку, радуясь, что побывал в бане до стычки. Хвала теллаку, в теле жила готовность пойти хоть на десяток подвигов!

– Они вас не тронули? – спросил Авинов заботливо.

– Н-нет… – ответила Нвард дрожащим голосом. – Спасибо вам огромное, вы уже второй раз спасаете меня!

– Пустяки! – с удовольствием отмахнулся Кирилл. – Я провожу вас?

– Будьте так любезны! Я остановилась в гостинице у Мехмета-эфенди, он осман по отцу, а мать его из рода грузинских князей Чичуа. Греки его не трогают, боятся – Мехмет-эфенди держит в руках местных контрабандистов, а с этими ребятками не забалуешь.

– А оружие у вас есть, Нвард?

– Откуда? – печально сказала девушка. – Ударить ножом я не смогу, не хватит ни сил, ни духу, а стрелять я не умею…

– Это просто делается. Саид! Дай мне твой «браунинг».

Батыр протянул сердару пистолет, а тот передал его ориорд Нвард.

– Осторожно, – предупредил текинец, – оно на взводе!

Девушка приняла «браунинг» обеими ладошками, взялась опасливо за рукоятку – и, не глядя, двинув большим пальцем, поставила на предохранитель. Покачав пистолет в руке, она спрятала оружие в карман.

– Уже лучше, – заключил Кирилл.

Нвард нежно сжала его пальцы и сказала тихонько:

– Мне будет по-настоящему спокойно, если вы останетесь со мной до утра… Иначе я не засну.

Авинов взволновался, в его воображении мигом поплыли пленительные картинки.

– Хорошо, – сказал он дрогнувшим голосом…

…В гостиницу Мехмета-эфенди, скромно наречённую «Версалем», Нвард вошла через чёрный ход и провела Кирилла по лестнице наверх, в гулкий коридор второго этажа. Номер её находился в самом конце – это была небольшая комната, половину которой занимала огромная кровать под рваным балдахином. У противоположной стены помещался продавленный диван, в углу стояло трюмо, на широком подоконнике – тазик и кувшин с водой. Пахло в номере приятно – крепким кофе и женскими духами.

Пока Кирилл озирался, Нвард скинула пальто и теперь расставалась с платьем. Девушка снимала его, стягивая через голову, и допускала взгляд к стройным ногам, крутым бёдрам, узенькой талии, круглым грудям… Кизлярагасы был прав – эта девушка поневоле восхищала, вызывая желание.

Раздевшись, Нвард шагнула к Авинову – гладенькая, влекущая, ласковая – и принялась раздевать своего спасителя, улыбаясь сладко и непосредственно, словно то, что она затевала, относилось к невинным детским забавам.

Подавшись к Кириллу, девушка потерлась об него отвердевшими сосками и прошептала:

– Я не забыла уроков, преподанных в гареме…

Авинов молчал, жадно водя руками по шелковистому телу девушки, а после подхватил и отнёс на ложе, склоняясь к манящим ручкам, касаясь, трогая, целуя, погружаясь в горячее и влажное, затягивающее в жаркую и сладкую тьму…

Рано утром он проснулся рядом с Нвард. Девушка лежала в позе мадам Рекамье и глядела на него с улыбкою. Заметив, что Кирилл проснулся, она протянула руку и погладила его по груди. Перебирая ладонью, прошлась по напрягшемуся животу, дотянулась до лобка, надавливая подушечками пальцев. Авинов молча сграбастал нечаянную возлюбленную, подминая, тиская, лаская грубо и нетерпеливо.

Четверть часа спустя он остыл достаточно для того, чтобы вести связную речь.

– Мехмет-эфенди говорил, что русские уезжают в Эрзерум… – проговорила Нвард. – Ты тоже уедешь?

– Я должен, – просто ответил Кирилл.

– Понимаю… А можно мне с вами? Нет-нет, – заспешила девушка, – ты не думай, что я навязываюсь! Мехмет-эфенди даст мне свой мотор, у него почти новый «лорен-дитрих». Водить я умею, но ехать одной в Ван, да ещё зимой… Это настоящее безумие!

– Ну конечно, – сказал Авинов неуверенно, – я поговорю с генералом.

– Поговори, пожалуйста… – промурлыкала Нвард, подлащиваясь, и села на него сверху, поелозила попой, прогнула спинку, прижалась легонько, гладя грудями, касаясь пальцами…

Ровно в девять утра караван из трёхсот с лишним «Бенцев», «Лесснеров», «Даймлеров» и одного «Лорен-Дитриха» покинул Трапезунд, направляясь к Эрзеруму.

Глава 17
ГРОМ ПОБЕДЫ

Чем дальше в горы уходил караван, тем суровее делались виды – леса уступали место заснеженным лугам, переходившим в ледяную каменистую пустыню, безжизненную и безрадостную.

Первую остановку сделали на повороте в Эрзинджан, древний город, известный как Азирис ещё с незапамятных хеттских времён, а в 1916-м захваченный Юденичем. Эрзинджан возлежал на западном краю плодородной долины, сплошь покрытой садами, и летом представлял собой подлинный оазис среди неприветливых гор.

Наверное, именно поэтому тутошний русский гарнизон поредел лишь наполовину, не спеша эвакуироваться из эрзинджанских фортов – хороша была землица! Конечно, всё кругом какое-то не своё, не родное, так ведь прижились же тут как-то молокане с духоборами![142]142
  Православные секты.


[Закрыть] Изб понастроили, и живут себе. Налево глянешь – минареты с мечетями да с караван-сараями, а направо посмотришь – девка выступает в сарафане, вёдра тащит на коромысле, а подружка её журавель колодезный опускает… Русь!

В Эрзинджане сошли корниловцы, а караван продолжил свой нелёгкий путь.

На восемьдесят вёрст между Эрзинджаном и Эрзерумом вдоль правого берега Евфрата, местными прозванного Кара-Су, простиралась высочайшая отвесная скала, на самом краю которой, прижимаясь к крутому склону, вилась узкая, гладкая, как полотно, дорога, едва пригодная для того, чтобы разминуться двум подводам. А внизу, глубоко-глубоко, шумел и ревел Евфрат, бурный и стремительный, бурливший и пенящийся. По левой стороне его тянулись, теряясь вдали, горы, а впереди расступались утёсы, прорезанные рекой. На тёмных скальных громадах то там, то сям мелькала белёсая полоска шоссе.

Было холодно, но Кирилл изрядно потел, сидя за рулём «Бенца». Ужасающая пропасть обрывалась в шаге от колёс, а за лобовым стеклом качалась скользкая дорога – дорожка! – извиваясь как змея.

Когда караван остановился на заснеженном перевале, и Марков выкликнул охотников расчищать снежные заносы, Авинов тоже покинул кабину – и едва на коленки не шлёпнулся, так дрожали ноги.

Снег поднимался до высоты в три сажени,[143]143
  Выше 6 метров.


[Закрыть] но деревянным лопатам поддавался, а уж от желающих поработать отбою не было – всякий хотел подвигаться, чтоб согреться.

За перевалом Кириллу стало полегче – на несколько вёрст шоссе углубилось в ущелье. Отвесные высоченные стены вздымались с обеих сторон, сжимая небо в голубую ленточку, а потом дорога снова запетляла причудливым серпантином, спускаясь по уступу между крутейшим склоном справа и глубочайшей пропастью слева.

До Эрзерума добрались на второй день. Город лежал между двух горных хребтов, как в неглубокой чаше. В недавнем прошлом Эрзерум являлся тыловой базой османской армии, главным центром всей восточной Турции, потому и стал город твердыней, укреплённым районом. За его основу турки взяли прекрасную горную позицию Девебойну, сотворенную самой природой, – она отделяла Пассинскую долину от Эрзерумской. На горном хребте крепко сидели одиннадцать фортов, отлично подготовленных к круговой обороне. Они располагались в две линии, прикрывая друг друга артиллерийским огнём, и представляли собой каменные многоярусные башни с амбразурами для орудий, прикрытые рвами и двумя-тремя валами.

Чобан-деде, Далан-гез, Кара-гюбек, Узун-Ахмет, Каракол – все эти названия османских фортов звучали как заклинания злого волшебника, призывающего силы тьмы, но не так страшен чёрт, как его малюют, – русские воины не раз и не два брали Эрзерум приступом. Теперь же перед ними стояла задача иного порядка – удержать захваченные крепости, отстоять то, что было завоёвано потом и кровью.

Кирилл вёл «Бенц» по узким восточным улицам и отдыхал душой – всё самое страшное осталось позади, турок он боялся куда меньше бездонных пропастей, падать в которые – боже упаси! Вот где, верно, гадостная смерть.

Дома вокруг стояли приземистые, большей частью одноэтажные, с плоскими крышами, крытыми дёрном, архаичные и некультурные. Над этим пыльным морем ветхого жилья поднимались, горбились, дыбились мечети, мавзолеи, караван-сараи, «двурогая» медресе, уставившая в небо пару минаретов. А дальше – горы, горы, горы…

Местные высыпали наружу, со страхом и любопытством оглядывая караван, – неужто, дескать, на этих русских угомона нет?

И слева, и справа бежали вприпрыжку мальчишки – армянские кричали: «Християн! Християн!», а турецкие были куда практичней, требуя: «Бакшиш! Дай, дай!»

Покрутившись по улочкам, караван прикатил к цитадели. Удивительно, но встречать генерала Маркова вышли не только нижние чины, причём одетые по форме, но и офицеры с нашитыми погонами!

Вперёд вышел начальник гарнизона, генерал-майор Квинитадзе, за отличие в Эрзерумской операции награждённый золотой саблей с надписью: «За храбрость». Георгий Иванович приблизился к Маркову и отдал честь.

– Добро пожаловать, ваше превосходительство! – улыбнулся он с истинно грузинским радушием.

После обмена приветствиями и представлений Квинитадзе взял Маркова под руку, как старого приятеля, и повёл угощать с дороги.

– У нас тут, в поднебесье, Сергей Леонидович, – болтал он, – свои правила, свои законы. Скинули царя? Поделом! Скинули «временных»? Вах! Так им и надо! Нас тут пять тыщ народу осталось, почти что без митингов прожили. Да! Тут хочешь не хочешь, а к своим потянешься, что нижние чины, что «офицерьё недобитое», хе-хе… Тем более – зима! Сейчас ещё ничего, терпимо, а вот в позапрошлом году… О-о! – Генерал-майор закатил глаза. – Снега завалили окопы, землянки, дороги, перевалы. Вся моя дивизия тогда поменяла винтовки на лопаты. Снег стоял стеной до трёх-четырёх саженей, ветер страшный, метель. В двадцати шагах ничего не видно! Часто утром нельзя было открыть землянку, так как вся она, до верха, оказывалась засыпанной снегом…

Марков покивал нетерпеливо и спросил о главном:

– Как мыслите, Георгий Иванович, удержим город, если турки попрут?

Квинитадзе задумался и пожал плечами.

– Все форты – наши, – сказал он, – все четыреста с лишним орудий – на месте. Людей маловато, так вы с пополнением прибыли! Чего ж не удержать? Удержим… Лишь бы было для кого, лишь бы Россия в целости и сохранности осталась!

– Останется! – твёрдо пообещал Марков.

После скромного застолья Сергей Леонидович с Георгием Ивановичем устроили осмотр укреплений, а Кирилл Антонович тем временем «подрабатывал» квартирмейстером, размещая своих текинцев. Набегался он так, что заснул прямо в штабе и лишь утром вспомнил о водительнице «Лорен-Дитриха». Кинулся искать, покряхтывая от стыда и боясь, что Нвард уехала далее, к озеру Ван, даже не попрощавшись с бессовестным любовником, но девушка сама нашла его – вызвала через ухмылявшегося Саида.

Погрозив Батыру кулаком, Кирилл выбежал к ориорд Нвард, поджидавшей его у ворот цитадели.

– Прости, ради бога!.. – покаянно начал Авинов, прикладывая пятерню к сердцу, но девушка, слабо улыбаясь, остановила его излияния.

– Полноте, Кирилл, полноте, – ласково сказала она. – Давай пройдёмся немного? Мне надо сказать тебе нечто важное… Очень важное.

Косясь на часовых у ворот, не скрывавших своего любопытства, Авинов увёл Нвард подальше, но стараясь особо не удаляться от расположения. Азия всё ж таки.

Завернув за угол обширной мечети с тонкими, худосочными минаретами, Кирилл сбавил шаг. Внимательно посмотрев на девушку, он заметил, что оживление на её лице – деланое, вымученное, и сейчас, наедине с ним, Нвард уже не скрывала своего истинного настроения – тоски и печали. И что-то ещё угадывалось в чёрных глазах… Отчаяние? Загнанность?

– Что случилось? – осторожно спросил Авинов.

Девушка шла рядом с ним, опустив глаза, и молчала.

– Я устала, – проговорила она, наконец. – Устала тебе лгать.

– Не понимаю! – замотал головой Кирилл.

Нвард глубоко вздохнула и сказала, глядя ему в глаза:

– Единственная правда заключается в том, что меня зовут Нвард и я люблю тебя… Всё остальное – ложь и притворство. О, да, я была в одалисках, но вовсе не отвергала султана, хотя он и не замечал меня. Я – турецкая шпионка, Кирилл. Молчи, молчи! Не говори ничего! Мне сейчас очень, очень трудно, очень тяжело и скверно. Я шпионила за англичанами в Тегеране и Багдаде – и была спокойна, даже довольна жизнью. Я танцевала в парижском кабаре, спаивала французских офицеров – и совесть моя молчала. Но когда меня заслали к русским, я встретила тебя. И всё перевернулось, всё пошло не так! Я не могу больше работать против вас – это нечестно, это неправильно! Вы же спасаете мой народ, а я? А я, выходит, предаю и армян, и русских?! И я… И я…

Нвард не выдержала и заревела, как девчонка, размазывая ладонями слёзы по щекам. Авинов обнял её за плечи и прижал к себе. Обиды, тем более ненависти или презрения, не было в нём. Кириллу было жалко ориорд Нвард, вот в чём дело.

– Значит, никто тебя не преследовал? – негромко спросил он.

Девушка помотала головой, не отрывая её от груди Авинова. Потом, шмыгнув носом, она подняла на него заплаканные глаза.

– Я бы ещё в Трапезунде во всём призналась тебе, но там был Мехмет-эфенди, а он страшный человек, я боюсь его. Он резидент турецкой разведки, а половина его контрабандистов – агенты. Это они сообщили о планах Корнилова, и меня забросили в Трапезунд. Потопление «Йилдиз Деде» было трагической ошибкой, нелепой случайностью, но… Мне стыдно за мои мысли, но всё-таки я рада крушению, ибо встретила тебя. Ты светлый и настоящий, ты… Ах, что теперь говорить об этом?!

Кирилл погладил её руку, затем поднёс к губам и поцеловал изящную конечность. Девушка взглянула на него расширенными от изумления глазами.

– Ты… – прошептала она. – Ты не гонишь меня прочь?!

Авинов покачал головой.

– Ещё чего, – улыбнулся он. Тут его посетило воспоминание о Даше, и улыбка пригасла. Господи, как только не складываются судьбы человеческие! Как только не пересекаются пути земные! В каких только тенетах, неощутимых, почти несуществующих, не бьются души смертных!

– Я не прошу у тебя прощения, – взволнованно сказала Нвард, – его для меня, наверное, и не бывает, но попытаюсь загладить свою вину… – Смолкнув на минуту, девушка нервно скрещивала пальцы рук, собираясь с духом, и договорила: – Ровно через два дня османы перейдут в наступление. Семь дивизий пехоты низама[144]144
  Низам – кадровые войска в османской армии, в отличие от редифа – обученного ополчения.


[Закрыть] под командованием генерал-лейтенанта Мехмеда Вехиб-паши ударят в эрзерумском, ванском и приморском направлениях.[145]145
  В нашей действительности турецкие войска также нарушили Эрзинджанское перемирие, но в наступление перешли несколько позже описываемых событий, а именно – в феврале 1918 года.


[Закрыть]

Кирилл молчал как громом поражённый.

– Откуда тебе это известно? – пробормотал он, лишь бы что-то сказать, а сам в это время соображал, что делать и куда бежать.

– От Энвера-паши.[146]146
  Энвер-паша – турецкий генерал и военный министр, входивший в триумвират (вместе с Талаат-пашой и Джемаль-пашой), неофициально правивший Османской империей. Один из троих организаторов геноцида армян, греков и ассирийцев, приведшего к гибели 4 миллионов человек. В 1918 году вместе со своими подельниками бежал в Германию на немецкой подводной лодке. Интересно, что на личной печати Энвер-паши была выгравирована такая вот надпись: «Верховный Главнокомандующий войсками Ислама, зять Халифа и наместник Магомета».


[Закрыть] Это он послал меня в Трапезунд, и это он ныне, по сути, правит Турцией, а не султан-калиф.

– Та-ак… – протянул Кирилл. – Семь дивизий, говоришь? Это сколько же тыщ народу наберётся?

– Двадцать пять.

– Двадцать пять? – обрадовался Авинов. – А, ну это ещё ничего! Так… Мы сейчас же идём к генералу Маркову и обо всём ему рассказываем.

– Нет! – испуганно воскликнула Нвард. – Ваш генерал меня расстреляет!

– Я тебя заслоню своим телом, – улыбнулся Кирилл. – Пошли!

– Я… – слабо воспротивилась Нвард.

– Бегом!

И турецкая шпионка побежала, держа за руку русского офицера.

Генерал Марков поначалу выслушивал исповедь Нвард сидя за столом, потом он вскочил и стремительно зашагал из угла в угол. Яростно выругавшись, генерал церемонно попросил у дамы прощения и выскочил в коридор, выкликая батальонных и ротных. И пошло раскручиваться колесо военной машины – 4-я сотня казаков верхом отправилась в разведку, артиллерия перемещалась на новые позиции, шифровальщик по радиолинии предупредил Трапезунд о готовящемся наступлении турок, прося Эльснера подсобить – перебросить в Эрзерум отряд бомбовозов с воздушной станции 1-го разряда «Батум», недавно отобранной у грузин. В тот же час надёжный «пятак» – гидроплан М-5[147]147
  Гидропланы М-5 и М-9 могли садиться не только на воду, но и на снег.


[Закрыть] отбыл в Карс с пакетом для генерала Эрдели, а Квинитадзе услал парочку «Бенцев» в Ван – предупредить добровольцев из Армянского корпуса, чтобы те бдили. По радиолинии, протянутой между Эрзерумом и Трапезундом ещё в шестнадцатом, ушёл приказ об аресте Мехмета-эфенди. В тот же день пришёл ответ: подстрелив троих жандармов, турецкий резидент скрылся в горах…

…На третий день, перед самым наступлением, прибыли грузовики, совершившие вторую – и последнюю – ходку. Бензин был на исходе, да и подвозить более не осталось ничего – все снаряды, все патроны, какие имелись, были доставлены. Корнилов поделился последним.

Утром над Эрзерумом закружил турецкий аэроплан. Нвард, глядя на него из-под руки, уверенно сказала:

– Это «Арибурун». У османов их два всего – «Арибурун» и «Анафарт», но тот однажды сел неудачно – до сих пор починить не могут…

Кирилл молча наблюдал за аппаратом, а вот Марков не выдержал, скомандовал:

– Дударев! Пощекочите-ка его из «эрликонов»!

Звонко затявкала двухствольная скорострельная пушка. Турецкий пилот увильнул от первой очереди, но вторая порвала ему крыло – «Арибурун» сначала плавно, затем всё убыстряясь, понёсся к земле, кувыркаясь и крутясь, пока не лопнул тусклым шаром огня на склоне Топ-дага.

– Красиво пролетел! – довольно крякнул Марков.

В это время прискакали казаки, посланные на разведку. Они закружили по двору, остужая коней.

– Да скорей же, сукин сын! – закричал Сергей Леонидович. – Давай сюда донесение!

– Идёт турка, ваше превосходительство! – откозырял подъесаул Леурда. – Тыщ восемь, да як бы не бильше – и конных, и пеших! Разъезд есаула Гулевича напоролся на турок, те открыли огонь. Есаул тоже ранитый и лыжить промиж вбитых. Хорунжий Ядыкин послав мэнэ просыть пиддэржку!

– Штабс-капитан Авинов! – официально обратился Марков. – Берите эскадрон своих текинцев и скачите в район 4-й сотни хорунжего Ядыкина.

Коротко козырнув, Кирилл скомандовал спешенным текинцам, вчера лишь снова обретшим коней:

– Эскадрон – садись! За мной!

Марков перекрестил Авинова и его конников. Широким намётом текинцы вынеслись на улицы Эрзерума, с гиканьем проскакали через весь город, направляясь к подошве горного хребта.

Безлесная долина сужалась, затягиваясь кряжами. Издалека накатил гул, и низко-низко над землёю вспухли облачка разрывов, а после закурился подмороженный грунт, побитый шрапнелью. Навстречу залпам пылили конные упряжки русского артиллерийского взвода, волокущие орудия-трёхдюймовки.

– Эскадрон – повод![148]148
  Команда перейти на рысь.


[Закрыть] – закричал Кирилл, малость осаживая своего рыже-золотистого скакуна.

Подскочив к скалистому подножию, он увидел 4-ю сотню в цепи по самому гребню, стрелявшую по врагу. Назар Ядыкин позади цепи прогуливался во весь рост. За спиною у него белел башлык, словно зазывая: целься!

– К пешему строю… Слезай! – крикнул Авинов, и текинцы мигом скатились с сёдел, выхватывая из-за плеч винтовки.

– В цепь! Вперёд!

В малиновых халатах, прикрытых тёплыми бурками, кавалеристы полезли вверх по булыжникам и каменному крошеву, спотыкаясь и скользя по крутому подъёму горы, карабкаясь вперёд и вперёд. Первыми до гребня добрались Саид и Махмуд. Едва их тельпеки показались на гребне, турецкие пули буквально зароились, выбивая злые фонтанчики из мёрзлой глины.

– Ложитесь, ложитесь, ваше благородие! – крикнули ближайшие текинцы.

Авинов покосился на невозмутимого Ядыкина, вышагивавшего взад и вперёд, и прятаться от пуль не стал, пригнулся только, высматривая в бинокль позицию османов – та была недалеко, такой же скалистый гребень, что и у казаков с текинцами, только пониже, а над ним, на высоком древке, полоскался красный флаг с белым полумесяцем и звездою. С османской позиции то и дело доносилось:

– Алла… Алла…

– Секим-башка, гяур, секим!

– Осман – карош! Урус – поганый!

– Ля-иллаха-илля-аллаху!

Пониже-то он пониже, соображал Авинов, не слушая оскорбительные выкрики, но этот турецкий завал командовал надо всею той местностью. Казаки пока сцепились с отрядом в авангарде, а за ним следуют главные силы…

– Ядыкин! – заорал Кирилл.

Хорунжий быстро подошёл и опустился на одно колено, принял поданный ему бинокль.

– Надо турок оттуда выгнать, – сказал Авинов, волнуясь, – и занять высоту!

Ядыкин внимательно осмотрел турецкий гребень, над которым то и дело мелькали головы аскеров, и кивнул:

– Сделаем.

Кирилл впервые за всё время глянул вправо, на склон горы. Розовато-жёлтый кремнистый скат круто уходил вверх, ныряя под белую глазурь снежников, а ещё выше, в выцветшем синем небе, сияло солнце – светило, но не грело.

Дердеш-мерген с кем-то из казаков вытащил на гребень пулемёты.

– Прикрываем артиллерию!

Затрещали «максимы», полосуя высоту, занятую османами. И вот рявкнул первый пушечный выстрел, заскрежетал снаряд. И ещё, и ещё… Каменистая почва разрывалась воронками, расшвыривая осколки и обломки.

– Ребята, ко мне! – хрипло крикнул Ядыкин. – В атаку!

– Бей их, станишные! Рази! Крести их накрест!

Полусотня казаков, оседлав верных коней, понеслась прямо на позиции турок, чудом не попадая под залпы своих же трёхдюймовок. Что происходило за грядою скал, Авинову не открывалось, но вот до него донеслись истошные крики, и тут же над турецким гребнем замаячили казачьи папахи.