Текст книги "Золотая паутина"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава третья

Оперативные сводки из милиции поступали в Управление госбезопасности ежедневно, и подполковник Русанов выкраивал время для их просмотра. Жизнь внесла коррективы в деятельность начальника отдела контрразведки: чекисты, так же как и работники прокуратуры, УВД, много сил и времени отдавали теперь борьбе с организованной преступностью. Уровень преступности в стране стал высоким, общественность, всех честных людей это обстоятельство чрезвычайно тревожило, и где-то наверху было принято решение – объединить усилия. Чекисты располагали большими возможностями в оперативной и следственной работе, отлично подготовленными кадрами, опытом – словом, эти строчки казенного документа скоро стали для сотрудников Придонского управления и лично для него, Русанова, вполне конкретными реалиями.

Отдел Русанова вел сейчас разработку нескольких важных дел, одно из которых занимало Виктора Ивановича более всего. Профессиональное чутье подсказывало ему, что за скупой оперативной информацией таится что-то очень серьезное: речь шла о большой утечке технического золота с завода «Электрон». Причем информация эта не подкреплялась пока фактами, требовала проверки, изучения, анализа. Утечка, сама по себе, разумеется, могла быть, к золоту, как к валюте, приковано внимание преступников цепью, и можно не сомневаться, что при малейшей возможности золото будет уходить с завода. Но странное дело: по бухгалтерским документам никаких нарушений не было, не говоря уже об утечке; ничего не обнаружила милиция, областное управление БХСС, а информация тем не менее продолжала поступать: в городе время от времени появляются слитки, кустарно изготовленные каким-то умельцем. Золото скорее всего с «Электрона»…

Да, скорее всего. В Придонске были, конечно, и другие предприятия, работающие с драгоценными металлами, но самое большое количество их имел все-таки «Электрон», выпускающий электронно-вычислительные машины различного назначения и видеотехнику.

Впрочем, забегать вперед и утверждать сейчас именно эту версию не было смысла. За восемнадцать лет работы в Комитете госбезопасности Виктор Иванович приучил себя к сдержанности и хладнокровию, они стали его характером, сутью, как и быстрота мышления, почти мгновенная реакция. Без этих и многих других качеств чекист немыслим, это он усвоил еще с лейтенантской поры. Теперь же и сам учил своих подчиненных тонкостям оперативной работы, хотя «учил» – слово, может быть, и не совсем уместное, подходящее, ибо офицеры отдела учебы, как таковой, не чувствовали, а просто сознавали: направляет их грамотная, творческая рука. На сорокалетнем юбилее Русанова заместитель начальника управления полковник Кириллов и другие сослуживцы наговорили в его адрес много хороших и теплых слов; Виктору Ивановичу стало даже не но себе от этого всеобщего внимания, казалось, что и не о нем, Русанове, идет речь, и, наверное, просто положено говорить приятное в таких случаях.

Было это год назад, и Русанову вспомнился юбилей лишь в той связи, что и сегодня, двадцатого сентября, у него был день рождения, и жена настойчиво просила прийти пораньше.

Русанов невольно улыбнулся – голос Зои, ласковый и в то же время требовательный, звучал у него в ушах, грел душу. Дом свой, семью он любил, дорожил покоем жены и вниманием сына, Сергея, студента-второкурсника политехнического института, понимал, что они дают ему силы, то ровное, спокойное настроение, которое необходимо, конечно, любому человеку, но при его беспокойной службе это приобретало особое значение.

Однако идиллией их семейную жизнь все-таки не назовешь. Время властно ворвалось и в их дом. Виктор Иванович вдруг увидел, что сын вырос, стал взрослым человеком, что мысли его совсем не совпадают с его мыслями, что парень – у той опасной черты, за которой могут быть сделаны неверные шаги. Шагов этих, слава богу, пока никаких не было, но, судя по всему, Сергей напряженно размышлял о происходящих в стране событиях, искал, как и многие его сверстники, ответы на непростые свои вопросы. Волна митингов докатилась и до их обычно спокойного, тихого даже Придонска. На митингах, перед зданием обкома партии, собиралась обычно молодежь, бывал там и Сергей.

Мысли о сыне мешали работать. Виктор Иванович не без усилия заставил себя снова вчитаться в оперативную сводку за минувшие сутки. Она была обычной: два ограбления на улицах, угон автомашины, три квартирные кражи, спекуляция в крупных размерах. Русанов внимательно прочитал фамилии преступников, которых установили по горячим следам, подчеркнул одну из них: нужно будет проверить, не тот ли это Алиев, который уже появлялся в одной из оперативных сводок и интересовал чекистов?

В работе время потекло быстро, посторонние мысли улетучились. Но сосредоточиться на бумагах мешало что-то еще. Виктор Иванович не сразу понял, что именно, потом вдруг явилась фамилия – Глазырин. Бывший полковник госбезопасности Глазырин, которого Русанов хорошо знал, дал интервью журналу «Бизнесмен», которое до них, «провинциалов», дошло не сразу, но произвело, как и на всех комитетчиков, тягостное впечатление. Глазырин лил грязь на их ведомство, в котором проработал много лет и числился способным чекистом, раскрывал «кухню», называл вещи, о каких говорить не принято. Особенно Глазырин напирал на деполитизацию деятельности Комитета государственной безопасности и армии, как будто они могли существовать вне политики, вне определенного общественного строя. Конечно, бывший коллега имеет право на собственное мнение и может высказываться по любому поводу, но где был Глазырин раньше? Почему молчал? Насколько он, Русанов, помнит их с Глазыриным разговоры, ничего «такого» не говорилось, наоборот – вроде бы образцовый был сотрудник госбезопасности, и по делам, и по высказываниям. Человек с двойным дном? Наверное.

Конечно, жить догмами, зазубренными со школьной скамьи, нельзя – жизнь идет вперед, меняются представления о многом. На чекистах старшего поколения, сотрудниках НКВД, лежит тяжкая вина, все это знают. Но какое отношение имеют нынешние чекисты к тем, из «кровавых тридцатых», если большинство сотрудников их, например Придонского, управления КГБ родились в сороковых, а офицеры его, русановского, отдела в пятидесятых годах?! Зачем обливать грязью всех подряд? Разве они, современные чекисты, это заслужили? Кому это надо?

Русанов усмехнулся наивности вопроса, который обычно задают газетчики. Уж ему-то понятно, кому это надо, – тем, кто борется за власть, кто ненавидит Советы, госбезопасность, армию.

Виктор Иванович позвонил в областное управление БХСС полковнику милиции Битюцкому и услышал в трубке знакомый густой голос. Альберт Семенович ответил на приветствие, сказал, что и сам собирался уже звонить, не забыл о договоренности: вчера вечером они условились созвониться, наметилось общее дело. Русанов согласовал его с генералом. Иван Александрович посоветовал: лучше будет, если оперативной работой по «Электрону» чекисты займутся вместе с сотрудниками БХСС. Сейчас, на стадии разработки полученной информации, пусть на завод отправится, под благовидным, конечно, предлогом, представитель службы БХСС. Нужно будет проверить установочные данные на материально ответственных лиц, тех, кто имеет прямое отношение к хранению золотосодержащих деталей, поговорить о мерах, предотвращающих хищения, – словом, провести обычную профилактическую работу. Являться с этой миссией представителю госбезопасности не с руки, это может насторожить преступников. Пусть все идет естественно, своим чередом. Необходимую ему информацию Русанов получит, круг людей, через руки которых проходит на заводе золото, он будет знать, а потом они совместно с Битюцким разработают план действий. Если информация об утечке золота подтвердится…

Их разговор прервал телефонный звонок другого аппарата. Виктор Иванович извинился перед Битюцким, снял трубку. Звонил генерал, интересовался новостями по «Электрону». Русанов доложил, что через полчаса будет готов дать некоторую информацию по заводу.

Пока Виктор Иванович говорил с начальником управления, Битюцкий на том конце провода терпеливо ждал. Потом сообщил, что пришлет к Русанову капитана Воловода, он как раз занимается «Электроном», положил трубку, Русанов машинально отметил, что голос у Альберта Семеновича к концу разговора как-то изменился, сник, что ли, не стало в нем знакомого напора. Анализировать, почему это случилось, было некогда, да и вообще, просто могло показаться. У Битюцкого своих дел по горло, за то время, пока Русанов говорил с генералом, ему могли сообщить какую-нибудь «приятную» новость…

Виктор Иванович глянул на ручные часы, лежащие на столе, – ого, надо хотя бы перекурить, три часа пролетели как три минуты. Он подошел к окну, приоткрыл створку, глядел со своего, третьего, этажа на крыши легковых автомобилей, что сгрудились на стоянке, пытался думать о чем-то постороннем, отвлекающем: знал из собственной практики, что переключаться в мыслях с одного на другое полезно, мозг потом работает гораздо продуктивнее. Но сегодня переключаться было просто некогда.

Открылась дверь; спросив разрешения, вошел старший лейтенант Коняхин, оперуполномоченный, которому было поручено заниматься «Электроном», – худощавый стройный молодой человек с короткой спортивной стрижкой, в белой рубашке с галстуком, в отутюженных, как всегда, брюках. Русанову нравилась в Коняхине эта деталь – держать свой цивильный костюм в образцовом состоянии, внутренняя дисциплина офицера начинается вот с этих «мелочей» – с глаженых брюк и аккуратной прически. Внешняя подтянутость и собранность невольно перейдет в привычку все дела тщательно продумывать, не упуская, казалось бы, незначительных штрихов. Коняхин работал в отделе Русанова три года, придя сюда сразу же после успешного окончания Высшей школы КГБ. Человеком он оказался общительным, компанейским, а сотрудником незаменимым: природная сообразительность в сочетании со специальной подготовкой, глубокие инженерные знания и молодой здоровый азарт, дотошность и высокая дисциплинированность – все это, вместе взятое, ставило Коняхина в число лучших оперативных работников. Русанов нередко привлекал его к выполнению сложных заданий.

Садись, Валера, садись, – запросто сказал Виктор Иванович, торопливо докуривая сигарету: он не разрешал себе курить во время деловых разговоров. – Так что мы имеем?

– Анонимный звонок с «Электрона» об утечке золотосодержащих деталей и слиток в форме сигареты таксиста Безруких, – напомнил Коняхин.

– Повтори, пожалуйста, точно фразу. Ты, кажется, ее записывал.

– Да я помню, – Коняхин по-мальчишески озорно улыбнулся. – Звонила женщина дежурному по управлению, сказала следующее: «Что же вы, чекисты, мер не принимаете, у нас, на «Электроне», золото воруют, а вы куда смотрите?» – и положила трубку. Установить автора звонка пока не удалось.

– Да, это задача не из простых, – сказал Русанов. – Времени потребуется много. Проще проверить сам факт утечки.

– Звонок мог быть и ложным, Виктор Иванович. Возможно, кто-то захотел направить нас по ложному следу, отвлечь внимание от другого предприятия.

– Конечно, – согласился Русанов. – Преступники на выдумки горазды. А что таксист?

– Он видел слиток у одного из своих пассажиров, случайно. Безруких можно верить, Виктор Иванович. Парень в прошлом пограничник, мы запросили часть, где он служил, его помнят на заставе, отзываются хорошо. И нам он обещал помочь…

– Ну, а какие новости с «Электрона»? Генерал уже звонил, интересовался, – Русанов бросил взгляд на белый, с Гербом СССР телефон.

– Я позвонил Сергееву, на завод, – стал докладывать Коняхин, – попросил взять образцы деталей и отходов, которые содержат золото. Они у меня в сейфе. Принести, Виктор Иванович?

– Да, конечна.

Коняхин через несколько минут вернулся с плотным конвертом в руках, осторожно высыпал на толстый плексиглас русановского стола мелкие детальки. Виктор Иванович с интересом разглядывал их.

– Тут золота – с гулькин нос, – засмеялся он.

– Но деталей в электронной машине тысячи, – возразил Коняхин. – А с учетом массового их выпуска – миллионы! Учет вести очень сложно. Этим, видно, и пользуются.

– А вот это что? – спросил Русанов. Он вертел в пальцах какую-то тоненькую рамку размером примерно два на два сантиметра.

– Да это отход, Виктор Иванович. Микросхема из этой рамки вырублена, смонтирована в ЭВМ, а сама рамка идет на переплавку, в Москву.

– А… понятно. – Русанов вздохнул, ссыпал детали снова в конверт, сказал: – Ты мне оставь пока золотишко, я еще погляжу. А интересно, сколько же золота на этих деталях?

– Покрытие разное, Виктор Иванович. На отходе, к примеру, я тоже спрашивал у Сергеева, всего одна сотая грамма.

– Одна сотая? – переспросил Русанов.

– Ну, если совсем точно, то ноль целых и сто двадцать шесть тысячных.

– Память у тебя, Валера! Молодец!… Но какая точность учета! Впрочем, золото – валюта… М-да. Хорошо, иди.

Коняхин ушел, а Русанов, глядя на рыжий плотный конверт, стал размышлять о том, какими именно путями может уходить золото с «Электрона» – крупнейшего предприятия в отрасли и второго по количеству работающих на нем людей предприятия в Придонске. Понятно, что и эти детали, и отходы проходят через множество рук – кладовщики, мастера, рабочие… Где лазейка для жуликов? Каким именно способом можно скрыть хищение драгоценного металла? На какой стадии технологического процесса?

Виктор Иванович задавал и задавал себе эти трудные вопросы, кое-что для памяти записывал в толстую тетрадь, понимая, что работа на «Электроне» предстоит очень объемная. Изделий на заводе несколько, техпроцессы разные, допуски тоже разные, проверять да проверять. Главное, конечно, – бухгалтерская, учетная документация, которая, как утверждают в БХСС, в полном, чуть ли не в образцовом порядке на заводе. Вот и напрашивается вывод: или действительно на «Электроне» нет хищений золота, или там действуют очень опытные, искушенные в делах преступники.

…Капитан Воловод, как и было условлено, появился в кабинете Русанова в половине двенадцатого. Оживленный улыбчивый крепыш с удивительно яркими синими глазами, он ответил на рукопожатие, сел к столу, вежливо ждал. Виктор Иванович, который говорил по телефону, глазами показал ему на журнал – полистайте пока, я скоро освобожусь. «Бизнесмен» был открыт как раз на той странице, где выступал Глазырин – он смотрел на Воловода с фотографии, пожилой, уже усталый человек, во взгляде которого застыли растерянность и холод. Может быть, Глазырин и пожалел, что согласился на это интервью в скандальном журнале, да еще с фотографией, и отступать было поздно и сказать хотелось. Так или иначе, но интервью напечатано, Глазырин предстал перед людьми таким, каким он, оказывается, был. И когда ему легче жилось – теперь или все шестьдесят шесть прошедших лет – кто знает?

Виктор Иванович, исподтишка наблюдавший за Воловодом, видел, что глаза капитана милиции потемнели, он с заметной брезгливостью переворачивал глянцевые страницы журнала, а отложил его с облегченным вздохом.

– Что скажете, Андрей? – вежливо поинтересовался Русанов.

– Предательство всегда считалось на Руси гнуснейшим делом, Виктор Иванович. Что еще окажу? – пожал широкими спортивными плечами Воловод. – Смелых сейчас много. Глазырин не исключение. Я бы снял перед ним шапку, если бы он то же самое сказал хотя бы пять лет назад. Обидно за чекистов, Виктор Иваyович.

– Да и нам обидно, Андрей, если честно сказать. – Русанов закрыл журнал, бросил его в нижний ящик стола. – Верой и правдой служишь, а потом прочитаешь о себе такое… Ну ладно, бог с ним, с этим Глазыриным, и его откровениями, народ рассудит. Давайте займемся делом. Ему-то, – он со смешком показал на ящик стола, – делать нечего, на пенсии, а нам с вами золотом нужно заниматься.

Они заговорили о предстоящей проверке «Электрона». Воловод, как оказалось, мало что знал о разговоре своего начальника с чекистами. Битюцкий сказал: мол, иди в КГБ, к Русанову, там тебе все скажут. И информации у него по заводу практически никакой. Да, год назад что-то такое было, но занимался этим сам Битюцкий… Нет-нет, никакого уголовного дела не возбуждалось, информация о хищении оказалась ложной, во всяком случае, ничего не подтвердилось.

– А кто занимался первоначальной проверкой информации? – спросил все же Русанов.

– Да я и занимался, – Воловод опустил глаза. -! Ходил, читал документы… – Он смущенно улыбнулся, развел руками: – Ничего. Бухгалтерский учет на «Электроне» в образцовом, я бы сказал, состояния.

«Может, и правда звонок был ложным, – размышлял Русанов. – Причем, раздался он после того, как мы проявили интерес к таксисту Безруких, к золотому слитку. Значит, информация о нашем интересе достигла преступников. Это плохо».

– А Битюцкий… он-то сам что предпринимал? – уточнил Виктор Иванович, интуитивно чувствуя, что Воловод что-то недоговаривает.

– Виктор Иванович, да вам лучше с Альбертом Семеновичем самому поговорить! – с веселой улыбкой на круглом лице взмолился капитан. – Я ж вам докладываю: нам в управление позвонили с «Электрона», Битюцкий послал меня, я проверил. Теперь вот опять звонок. За нос кто-то водит милицию и вас, чекистов, может, человеку делать нечего.

– Конечно, лучше бы знать информатора в лицо, – согласился Русанов, досадливо морщась. Битюцкий мог и более ответственно отнестись к предстоящей работе, во всяком случае проинструктировать своего подчиненного более вразумительно. Ну да ладно, не в этом сейчас дело. Капитан милиции готов, кажется, включиться в совместную с чекистами работу, лишние вопросы ни к чему. Виктор Иванович сказал Воловоду, что конкретно интересует его на «Электроне», на что нужно будет обратить внимание при проверке бухгалтерских документов. Воловод внимательно слушал, кивал кудрявой большой головой, пару раз что-то черкнул у себя в блокноте. Потом вдруг с наивной простотой прямо спросил:

– А что известно чекистам об этом деле, Виктор Иванович?

Русанов незаметно улыбнулся – он сам больше привык спрашивать, чем отвечать на вопросы. Но обижать симпатичного парня ему вовсе не хотелось, и потому он сказал, что их информация скудная и неопределенная: есть утечка золотосодержащих деталей с «Электрона». А так это или нет – покажет совместная проверка.

– Ясно, товарищ подполковник. – Воловод, видно, решил, что разговор окончен, приподнялся, но Русанов жестом попросил его задержаться.

– Вот вы работали на «Электроне», Андрей. Документацию изучали, знакомились с работниками бухгалтерии… Интересовались, наверное, какими именно способами могли бы уходить с завода золотосодержащие детали, отходы?

– Спрашивал, конечно, Виктор Иванович, – охотно отозвался Воловод. – Сам думал. Но ни к чему не пришел, если честно сказать. Понимаете, сигнал не подтвердился, а фантазировать можно долго и безрезультатно.

– Да нет, результаты иногда из фантазий рождаются, – Русанов поглядывал уже на часы, время поджимало. – Но фантазии нужно строить не на пустом, разумеется, месте.

Воловод, попрощавшись, ушел, а Русанов стал размышлять над его словами, поведением, терзая себя сомнениями: нужно ли это делать? Капитан милиции человек добросовестный, честный (Воловода он знает еще по уголовному розыску, Андрей работал там, хотя и недолго). Другое дело, что он, кажется, что-то не договорил. Да и Битюцкий не сказал ему, что «Электроном» уже занимался.

Виктор Иванович набрал номер, Битюцкий отозвался тотчас же, вопрос выслушал спокойно, засмеялся:

– Да черт его знает, Виктор Иванович, может, я и посылал Воловода в прошлом году. Таких проверок у меня за день десятки. А он еще у тебя? Ушел?… Ну ладно, Виктор Иванович, проверим в этот раз более тщательно. Хотя я не очень-то верю. Какой-то звонок… Кто знает. Ко мне вон домой шутники «Скорую помощь» вызывали… Короче, проверим все как полагается, не беспокойся.

Голос Битюцкого был что-то уж чрезмерно бодрым, наверное, Альберт Семенович хотел загладить вину перед Русановым – не сказал же о проверке «Электрона» в прошлом году. Но, с другой стороны, мог и в самом деле забыть, не придать значения. Все логично, правдиво.

И все равно Русанову что-то не нравилось в этом диалоге с милицией. Что-то мужики утаивают. Нельзя сказать, что темнят, но и о предельной искренности говорить не приходится. Скорее всего, обижены, что чекисты интересуются «Электроном»: мол, и без вас бы разобрались, ловите своих шпионов. И Русанов мог бы, пожалуй, удовлетвориться этим, если бы оба они, Битюцкий и Воловод, не убеждали его так горячо: с учетом золотосодержащих деталей на заводе все в полном, чуть ли не в идеальном порядке. Это настораживало.

«Ладно, пусть дня три-четыре Воловод поработает на «Электроне». А мы пока займемся поисками «кавказца», – решил он.

Домой Виктор Иванович пришел в тот момент, когда телевизионная программа «Время» рассказывала уже о прогнозе погоды на предстоящие сутки: на экране их семейного «Рубина» чередовались осенние желто-зеленые пейзажи регионов и плыли снизу вверх крупные белые цифры. Показали и кусочек их города, центральную площадь с оперным театром, потом экран занял купол Исаакиевского собора, здание МГУ, ворох осыпавшихся листьев в каком-то московском дворе.

– Витя, ну мы тебя заждались совсем! – Зоя торопливо выскочила в коридор. Была она в голубом цветастом платье, которое Русанову нравилось, и жена знала об этом, аккуратно и красиво причесанная, надушенная. Близко подошла к нему, и он увидел ее действительно заждавшиеся глаза, извинился – не мог раньше.

– Не мог, не мог, – ворчала жена, засуетившись у накрытого уже стола. – Позвонил бы.

– И позвонить не мог, – сказал он со вздохом, и с ним как бы ушел его многотрудный, напряженный день, все волнения и хлопоты – наконец дома.

– А Сергей где?

– Сейчас я позвоню, придет. Он у Бориса, – сказала Зоя.

Пока Русанов умывался, пришел сын – с шумом, с молодым, бодрым запахом улицы, с желанием сразу же садиться за стол.

– Да погоди ты, отец умоется, – говорила мать, любуясь им – высокий, статный вымахал у них наследник: губы и глаза отцовские, нос только сплоховал, нос – деда. Сергей никогда деда не видел, да и Зоя помнит его едва-едва. Он ушел на фронт в первые дни войны и не вернулся. Осталась от него старинная фотография на стене да несколько писем жене…

– Па, скоро ты? – нетерпеливо спросил Сергей, и Виктор Иванович поскорее закончил мытье, понимая, что все проголодались, но не садились без него за стол, ждали.

В двухкомнатной их квартире было тепло, уютно. Зоя умела создавать этот неприхотливый, но располагающий к отдыху и душевным разговорам уют, хотя ничего особенного ни в обстановке, ни на стенах не было – обычное современное жилье. Просто у жены были вкус и любовь к ведению домашнего хозяйства, она все умела делать: и рукодельничать, и готовить обеды, и принимать гостей, и любить самых близких для нее людей – мужа и сына. Работала она в поликлинике, доброту и милосердие к людям впитала, наверное, со студенческой скамьи мединститута, а скорее всего, это у нее от природы, от матери, тоже врача. Она никогда не повышала голос, уму-разуму Сергея учила терпеливо и с лаской, и он рос спокойным, добродушным парнем, очень похожим по характеру на мать. Виктор Иванович стал даже беспокоиться: не угасли ли в сыне чисто мужские качества? Но характер сына стал проявляться в восьмом-девятом классах, а после службы в Афганистане и тяжелого ранения стал более молчаливым, замкнутым. В армии вымахал на метр девяносто, догнал отца. После лечения пошел в политехнический, решив стать инженером. Зоя после успешной сдачи им экзаменов перевела дух; она вся изнервничалась за время сессии, похудела даже. Переживал, конечно, и Виктор Иванович, хотелось, чтобы у сына все заладилось в жизни. И все шло хорошо в их семье до той поры, пока не грянули бурные политические события, страна стала похожа на разворошенный улей, а холодный ветер перемен ворвался в окна дома. Сергей стал где-то пропадать, тайно и открыто слушал «голоса», спорил с отцом на разные темы. Ничего сверхтревожного в этом, разумеется, но было, но Зоя все же просила: «Витя, теперь твоя очередь влиять на сына. Все, что можно, все, что я умела, я в него вложила в детстве. А теперь он становится мужчиной и должен пойти правильной дорогой».

Русанов-старший и сам это понимал, по роду своей работы хорошо знал, сколь шатки юноши в опасные свои молодые годы, как они подвержены дурному влиянию. Тем более сейчас, в наши дни, – столько всего свалилось на молодежь, на их неокрепшие души! Одни кинофильмы чего стоят!

Говорить с сыном Виктор Иванович имел возможность только в такие вот поздние вечера, в редкие выходные дни у себя на даче. Но дачу Сергей, как и все молодые, не любил, у него были свои интересы в городе, среди сверстников, друзей, а на настойчивые вопросы – кто его друзья и как они проводят время, Сергей с неизменной вежливой улыбкой отвечал: «Все в порядке, па. Парни надежные, проверенные, девушки наши дурными болезнями не больны, моральный климат в нашей компании здоровый. За рубеж никто из нас бежать не собирается, хотя поехать туристом в Америку все бы поехали, хочется своими глазами поглядеть, как загнивает проклятый капитализм».

Конечно, сын был начитанным парнем, Виктор Иванович с Зоей собрали приличную библиотеку, во всяком случае вся русская классика у них была. Но Сергей искал в книгах что-то свое, любил приключения, детективы, и Виктор Иванович приносил с работы (одалживал у сослуживцев) книги такого плана, втайне мечтая, что сын, быть может, пойдет по его стопам. Но это вовсе не обязательно, пусть он сам выберет дело по душе, главное – помочь ему стать на ноги, сделать из него человека.

Сергей заметно изменился с первого же курса института: стал грубее, взвинченнее, спорил по мелочам с матерью, а отца слушал недоверчиво, с иронической улыбкой на губах. Говори, мол, отец, говори, я послушаю… В доме появился видеомагнитофон, пленки фильмов-ужасов, бесконечных драк, полуголых, а то и голых девиц. Это было уже слишком. Русанов и раз и другой поговорил с сыном, велел «всю эту гадость» выбросить из дома, но, надо думать, Сергей смотрел ее где-то в другом месте. Включилась в борьбу за нравственное здоровье сына и Зоя, заводила с ним тихие разговоры о классической литературе и кино – они много выписывали журналов и газет, – но парень был с головой, мать сразу раскусил, сказал: «Ма, ты за меня не беспокойся. Все смотрят, и я смотрю. Пройдет этот бум, все успокоятся».

Но секс-бум что-то затянулся, расцвел махровым цветом и в кино, и на телевидении, а особенно в видеосалонах, там практически показывали все. И Русанова это очень беспокоило. Он-то лучше других знал истории разных преступлений. Но что он, как отец, мог противопоставить этому оголтелому, разнузданному напору порнографии, пропаганде зарубежной «красивой» жизни, бездуховности? Только свой личный пример, только свои убеждения. Конечно – и требования, сын как-никак жил еще с ними, «находился на иждивении» (слова-то какие ужасные!), но не заставлять же его подчиняться своей воле силой.

Трудно было Русановым в последние эти два года, трудно!

…Наконец они сели за стол, Зоя позволила мужчинам налить по рюмке водки, а себе сладкого домашнего вина.

– Ну, с днем рождения, отец! – подняла она свой легкий фужер, а Сергей молчком тюкнул батину посудину, выпил. Но Виктор Иванович не обиделся на сына, все это житейские мелочи. Главное – помнил, что у отца день рождения, припас вон книжку (и где только достал Пикуля «Честь имею»), сидит рядом, тост матери одобрил глазами – согласен, мол, мать, я уж не буду повторяться. Обычное это и набившее всем оскомину – желаем здоровья и счастья на долгие годы – ни к чему, ему хочется просто посидеть с ними за этим хорошо сервированным столом, поболтать, посмотреть телевизор. Слова иногда бывают ненужными, лишними.

По телевизору шел фильм об убийстве и его расследовании, Зоя с напряжением смотрела на экран, зябко куталась в большую теплую шаль, хотела даже выключить телевизор. Но Сергей не дал, да и Виктору Ивановичу хотелось досмотреть – интрига была довольно лихо и умело закручена. Но, к счастью, кинофильм был короткий, скоро кончился, и Зоя с облегчением вздохнула.

– А ты знаешь, Витя, – призналась она, убирая посуду, – жить как-то неуютно, страшно стало. Это ведь не только в кино да по телевизору…

– К сожалению, – здохнул Виктор Иванович. – Есть сволочи, которые могут запросто лишить жизни любого человека, ни перед чем не остановятся.

– Па, ты бы принес нам с работы парочку «Узи», нам с мамой для самообороны, – с улыбкой вставил Сергей.

Зоя снова зябко повела плечами – ну что ты такое говоришь, сын?! На силу всегда найдется другая сила.

– Будем считать, что он неудачно пошутил, – мягко сказал Виктор Иванович, и Сергей охотно кивнул – будем считать.

– Сынок, – продолжал все в том же мягком тоне Русанов-старший. – Ты извини нас за этот разговор, но нас с матерью все же очень беспокоят… гм… твои чувства, а я бы сказал, увлеченность Светланой. Разбитое не склеишь. У нее ребенок, отец этого ребенка – шалопай… Ну зачем, сын? Разве мало девушек в институте, среди студенток?… В конце концов, за плечами Светланы всего лишь школа, в которой вы учились, а теперь завод, простенькая работа…

– Ты, видно, навел уже справки? – хмыкнул Сергей.

– Да, поинтересовался, извини. Я твой отец, и мне далеко не безразлично, кого ты приведешь в наш дом.

– Па, ты тоже извини, но в своих чувствах, именно чувствах, а не увлечениях, как ты выразился, я разберусь сам.

Лицо Сергея стало пасмурным, даже злым – чего, в самом деле, родители вмешиваются в такие дела?!

– Сережа, дорогой, мы ведь тебе добра желаем, пойми! – вступила в разговор и Зоя. – Я – на стороне отца. Девушка не дождалась тебя из армии, выскочила замуж или что там у нее получилось с этим мужчиной. В тебе должна заговорить гордость, сын! Нельзя же быть…

– Ладно, хватит! – оборвал Сергей мать и встал из-за стола.

Он ушел в свою комнату, плотно прикрыл дверь.

– Неужели он по-прежнему встречается с ней? – негромко спросил Виктор Иванович жену, и Зоя скорбно кивнула – встречается.

– Звонит иногда ей по телефону, – поведала она мужу, – думает, я не слышу, назначает свидания…

О-ох… Я однажды подумала: поговорю-ка я с этой девицей, пусть она от него отцепится. Помню, где живет, тут от нашего дома всего два квартала.

– Можно и поговорить, – неуверенно сказал Русанов. – А лучше, наверное, не надо. Я думаю, студенческая среда все расставит по своим местам.