Текст книги "Золотая паутина"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

В ворота снова застучали, на этот раз сильнее, нетерпеливее.

Валентина вышла на крыльцо, испуганно крикнула в сырую, слякотную ночь: «Кто там?», не в силах справиться с собой, унять дрожащие, чужие какие-то руки.

– Валентина! Позови-ка Анатолия! – раздался из-за забора голос Сапрыкина. – Машина у меня недалеко застряла, не могу выбраться.

«Значит, сегодня», – сказала она себе. Механически, словно заводная кукла, прошла в спальню, стала тормошить Анатолия, и в какие-то мгновения не чувствовала своих рук и ног, словно это были какие-то ее отдельные, живущие сами по себе части, то отмирающие на доли секунды, то снова оживающие.

– Толик!… Толя, проснись, слышишь?

Рябченко с трудом пробудился, поднял от подушки взлохмаченную голову, спросил недовольно, хрипло:

– Чего ты?

– Семен рядом с нашим домом застрял, не может выбраться. Помочь просит.

– Как это он среди ночи тут очутился?

– А пес его знает! У него родня неподалеку живет, может, от них… Я не спросила.

– Ну щас, погоди… – он потянулся. – Дай попить, во рту пересохло.

Анатолий стал неторопливо, сонно одеваться, а Валентина суетилась возле него – то кружку с водой принесла, то пуговицы на рубашке взялась застегивать, то помогла ему управиться с брючным ремнем.

– Ты недолго… там, Толик… ладно? – у нее легонько стучали зубы. – Семен, поди, пьяный, потому и завяз… И принесла его нелегкая, я уж ложиться собралась.

– Ты чего это трясешься? – спросил Анатолий, закуривая.

– Да выскочила на крыльцо… – она дернула пальцами легкий свой халат. – Что там эта тряпка? Голая, считай. Вот зуб на зуб и не по… не попадает… Ну иди, Толик, иди. Ждет он.

Валентина постояла на крыльце, глядя, как Анатолий неспешно шел к калитке, как медленно открыл ее, шагнул в ночь…

Потом со сдавленными до ломоты челюстями вернулась в дом, закрылась на все замки. Взялась было подметать пол в кухне, но веник валился из рук…

Подошла к серванту, дрожащей рукой налила в фужер водки, выпила залпом. Стояла оглушенная, ненавистная и омерзительная сама себе.

– Ну вот и все, Толик, – сказала Валентина, глядя в черное, мертвое окно. – Ладно мы с тобой жили, неладно – бог рассудит. Прощай!

…Анатолий, зябко подергивая плечами, вышел из ворот на улицу, огляделся – где же Сапрыкин? Вскоре он разглядел в глубине Тенистой знакомую «Волгу». Машина Семена стояла несколько боком, одним колесом в луже, но как он все же умудрился застрять? Пьяный, не иначе. Вечно Семен с глупостями к нему обращается, не нашел другого времени для гуляний.

Рябченко поднял глаза к небу – ночь стояла темная, холодная. Ни зима, ни осень, а черт знает что. Вроде и снег вон лежит, а под ногами слякотно, скользко. Мороз бы лучше прижал, высушил… А спать хочется – ужас! Ведь второй час ночи, он глянул на часы, когда выходил из дома. Так хорошо заснул! Теплая, мягкая постель, тишина. А здесь… б-р-р-р-р…

Дверца машины распахнулась. Семен, явно выпивший, сидел за рулем, курил. На заднем сиденье, развалясь, покуривал Генка Дюбель. По виду трезвым его тоже не назовешь.

– Чего это ты так рано спать завалился? – игриво-весело спросил Семен, и Анатолий понял, что его просто позвали выпить и потрепаться, бесцеремонно выхватив из постели. Он шагнул было назад, но Генка вдруг ухватил его за рукав куртки, потянул в машину.

– Тебе же говорят: садись, выпьем! – с трудом ворочая языком, сказал он.

Рябченко не понравилось, как с ним обращаются, он оскорбленно дернул плечом, высвобождаясь из цепких рук ненавистного ему человека, но Семен, добродушно посмеиваясь, предложил:

– Садись, садись, чего дергаешься! Давай прокатимся. Водка у нас есть, ночь длинная, выспишься.

– Да какие катания, Семен?! Завтра на службу. Подъем в шесть ноль-ноль. Тут и осталось-то…

– Тебе же говорят, прапор: не спеши! – косноязычно, с угрозой произнес Дюбель. – К тебе друзья приехали, а ты нос воротишь. Тебе что, наша компания не нравится, а? Брезгуешь, да?

– Мужики, да что вы в самом деле! Второй час ночи, вытаскиваете меня из кровати…

– …от теплой бабы отрываете, – подхватил, ухмыляясь, Генка. – А я вот тоже отдыхал… хе-хе, от легавых прятался. А тут Семен приехал. Хочешь, говорит, выпить и прокатиться? И я не стал кобениться, человек простой и доступный. Потом про тебя вспомнили. Я и говорю: поехали лучшего друга проведаем… Ха-ха-ха! На, выпей!

Дюбель подал Анатолию початую бутылку водки, тот, чтобы отвязаться да поскорее уйти домой, хлебнул из горлышка, а «Волга» тем временем рванулась вперед, через глубокую обширную лужу, замельтешили в окнах спящие дома Тенистой.

Некоторое время все в машине молчали, и тяжелое это, угрюмое молчание встревожило Рябченко – он понял наконец, что мужики что-то задумали.

– Куда мы едем, Семен? – с тревогой в голосе спросил он.

Сапрыкин, выруливший уже на магистральную пустынную улицу, по привычке глянул в зеркало заднего вида, пытаясь, наверное, рассмотреть лицо Анатолия, но в машине было довольно темно – что там увидишь?! Мотающаяся от толчков голова Дюбеля, бледное, испуганное лицо Анатолия.

Семен сплюнул в приоткрытое, свистящее мокрым ветром окно.

– Что ж ты, прапор, заложил нас, а?

– Как, то есть, заложил? О чем ты говоришь, Семен?!

– Да так. Дома грозился, что к ментам пойдешь, все про нас расскажешь. На завод из БХСС явились, ищут чего-то… За Генкой гоняются. Бедному парню из дома пришлось уйти, прячется сейчас.

«Валентина! Валентина все им выложила! – лихорадочно думал Рябченко. – Чего было и не было. А эти по пьянке решили проучить меня. Зачем же я, дурак, вышел, сел в машину?! Надо было сразу повернуться и уйти. Да и теперь еще не поздно…»

– Останови, Семен! – нервно сказал он. – Некогда мне с вами раскатываться, ночь на дворе. Поговорим завтра, на трезвую голову.

– Да мы и сейчас не пьяные, с чего ты взял! – хмыкнул Сапрыкин. – Машина видишь как идет… А ты, подонок, заложил нас всех. И это тебе так не пройдет.

– Если и были у нас какие разговоры дома, то… я никуда не ходил, Семен! А Валентине говорил, да: бросай! Хватит. И тебе хватит, Семен. Машина, дом громадный… чего еще?

– А мне? – подал голос Дюбель, и в реплике этой звучала плохо скрытая издевка. – И я хочу «Волгу» и дом. Или хотя бы «Жигули», как у тебя, прапор. Мразь! – и локтем саданул Анатолия в бок.

Рябченко охнул от неожиданности и боли, схватился за скобку на дверце, рванул. Дверца открылась, но в ту же секунду Генка шарахнул его чем-то острым в висок, и Анатолий кулем повалился на сиденье…

Глава двадцать восьмая

Дня через три в Промышленный РОВД пришла заплаканная, с измученным лицом женщина, назвавшаяся Валентиной Долматовой, работницей производственного объединения «Электрон». Сдерживая рыдания, она рассказала дежурному, капитану Калюжному, что муж, Анатолий, ушел из дома на службу и не вернулся. Она навела справки в воинской части, обзвонила друзей и знакомых, спрашивала у соседей-рыбаков (Анатолий любил рыбалку), ходила даже в прежнюю его семью, где у него растут две дочери, но никто ничего о нем не знает. Нет его и в больнице «Скорой помощи», обращалась она и туда, звонила в морг…

– А почему вы сказали, что он «любил рыбачить»? – переспросил Калюжный, заметив при этом, что лицо женщины напряглось.

– Ну… а как говорить-то? – Долматова поправила на груди красный мохеровый шарф, заняла нервные белые руки пустяшным делом – перекладывала кожаные коричневые перчатки с одного места на другое. Сидела она за столом, напротив капитана милиции, – рослая, кареглазая и черноволосая женщина, в добротной дорогой дубленке, о которой Калюжный невольно подумал: «И где только люди такие вещи достают?… Моей бы Ленке такую».

– Вы так говорите, Долматова, о своем муже… в прошедшем времени. Ушел, рыбачить любил… Как будто его уже нет в живых.

– Да бог с вами, что вы! – Валентина взмахнула мокрыми крашеными ресницами, в ее глазах появился откровенный страх. – Сама думаю… что случилось-то? Три дня прошло, я уж измучилась вся. Ни звонка, ничего.

– Выпивал он, нет? – интересовался Калюжный, доставая из стола бумагу и пробуя на полях газеты шариковую ручку.

– Как вам сказать… Выпивал, конечно. Иногда и сильно, чего греха таить. Как все мужики. Кто из вас откажется, если поднесут, – усмехнулась Валентина.

– А работал где? В какой должности?

– Военный он у меня, прапорщик. Складом заведует.

Калюжный покивал в раздумье большелобой головой, поглядел в окно, где с ревом и на большой скорости промчался самосвал, оставляя за собой снежный вихрь, поморщился. У капитана ныл зуб, он терпел, не шел в поликлинику, последние три дня почти ничего не ел. Три дня нет дома и мужа этой зареванной красотки. Поругались, наверное, он и дал деру. Тем более что выпить любит, другая семья есть. А может, еще какая зазноба нашлась… А черт, придется, видно, идти рвать, зуб никак не успокоится.

– А дети у вас есть? – спросил Калюжный, так и не добившись толку от ручки – не писала она, хоть лопни.

– Детей нету, – вздохнула Долматова. – Вдвоем живем.

– Так-так,– протянул капитан, ответив на чей-то телефонный звонок и наладив наконец ручку. – А каким он складом заведует?

– Толя-то? – Долматова наморщила лоб, словно припоминала что-то трудное, далекое от ее понимания. – У него там, в части… Я и не знаю, как сказать. Говорил, что патроны и автоматы солдатам выдает. Ну, И офицерам тоже. Ой, знаете, мне, бабе, не интересно в такие дела лезть. Он раз сказал, а я больше не спрашивала. Да он предупреждал – никому, мол, не болтай. Служит и служит, портянками заведует.

– Конечно, оружие есть оружие, – спокойно согласился Калюжный, машинально поправляя на правом боку тяжелую кобуру и поднимаясь из-за стола. Роста он был небольшого, сухощавый, с тонкой, юношеской фигурой, щегольски обтянутой милицейской формой. Капитан положил перед Долматовой бумагу и ручку, велел написать на имя начальника заявление, спросив при этом: а интересовались ли Анатолием Долматовым с работы, то есть из части?

– У него своя фамилия, Рябченко, – сказала Валентина. – Мы не регистрировались, так живем… А из части спрашивали, как же. За ключами из склада приезжали. Я им под расписку отдала.

– Так вы же сказали, что муж ушел на службу, значит, и ключи с собой брал?

Валентина слова теперь произносила осторожно.

– Про ключи я вам ничего не говорила, я про них не знала. А про мужа я думала, что он на службу ушел. Куда ж еще? Я к семи на работу хожу, а он к восьми. Пришла с завода, а его нет. И так три дня.

– Ладно, понятно. Пишите, Долматова. Когда ушел муж, при каких обстоятельствах, то есть не было ли ругани у вас дома, в чем одет-обут. Фотографию нам потом принесите.

– Фотографию я взяла, – Валентина порылась в сумочке, подала. С глянцевой картонки смотрела на капитана Калюжного счастливая пара: она, Долматова, и русоголовый простодушный прапорщик, нежно обнявший жену.

– Это мы через год, как сошлись, – пояснила Валентина и промокнула платочком набежавшие слезы.

– А к родственникам, случаем, он не уехал? – продолжал уточнять Калюжный, разглядывая фотографию, невольно завидуя бравому этому прапорщику – хороша была на фотографии Валентина Долматова, чертовски хороша! Спокойный и счастливый взгляд, высокая, искусно уложенная прическа, красиво очерченные полные губы, медальон-сердечко на открытой груди. От такой голову потеряешь!

– Родственники далеко у него, аж на Дальнем Востоке, – она махнула перчатками. – Да вещи все дома, товарищ капитан, и чемоданы, и белье. Нет-нет, он здесь где-то, в городе.

– Ну тогда что же вы горячку порете? Придет. Мало ли бывает в семье – поругались, поспорили крепко. Тем более что у него дочки есть. Или влюбился в кого-нибудь…

Калюжный понял, что пошутил неловко, обидно для женщины, извинился. Стал заверять Валентину, что просто так человек, тем более военный, не может пропасть, произошло какое-то недоразумение, муж вернется, не переживайте так…

– А другой фотографии у вас нет? – спросил он. – Чтобы он один был. И желательно – нецветная.

Валентина ответила, что есть, снова, щелкнув замочком, порылась в сумочке, и капитан заметил, как дрогнули ее пальцы, когда она подавала новую фотографию, где Анатолий Рябченко был спят в той же форме прапорщика, с двумя юбилейными медальками на груди. Калюжный привычно подумал: зачем это женщина подала сначала семейную, счастливую фотографию, а потом уже эту? Однако подозрительность свою он умерил – не к месту она, женщина вон с ума сходит, переживает, а он…

Пока Долматова писала, Калюжный отвечал на телефонные звонки, послал двух сержантов к Дворцу культуры шинников, где, судя по звонку, назревала драка, потом по рации вызвал какого-то Тимохина, велел ему ехать также к Дворцу шинников.

«Рябченко этот не иначе как загулял, – позевывая, размышлял Калюжный, время от времени поглядывая на склоненную голову Долматовой в коричневой норковой шапке. – Бабенка, судя по всему, с характером, палец ей в рот не клади и перечить не смей. Хоть и плачет сейчас, и платочек из рук не выпускает, а прапорщика своего она мордовала. И врет она, что не ссорились накануне, по глазам видно, что врет. Выжила мужика из дома, а теперь по милициям бегает. С другой стороны – не зарегистрированы, вольные люди. Хочешь – живи, не хочешь – иди. Странно… Впрочем, чужая душа, как известно, потемки. Но не получилось бы как у Чехова, в «Шведской спичке»…»

Калюжному однажды досталась подписка на сочинения Чехова, теперь он получил все двенадцать малиновых томов классика, половину из них уже осилил, в основном в отпуске, и приключения корнета Кляузова еще свежо веселили его. Да, оказываться следователю в дурацком положении… Хм-хм.

Потом он читал написанное Долматовой, подчеркнув для себя, что на «Электроне» она тоже заведует каким-то складом. В одной семье – два заведующих складами… Интересно.

– Хорошо, Долматова, идите, – сказал Калюжный. – Мы вас вызовем, если что прояснится. И вы нам позванивайте. Вдруг муж ваш заявится.

– Поняла,– кивнула Валентина, удерживая на лице прежнюю скорбь. – Обязательно позвоню!

* * *

И снова в руках Виктора Ивановича оперативные сводки из милиции. Он привычно скользил глазами по машинописным строкам сообщений: «Двое неизвестных в половине первого ночи совершили разбойное нападение на гражданку Тарарыкову, вырвав у нее из рук сумочку… Гражданин Григорьев, 27 лет, без определенного места жительства, проник на квартиру к пожилой женщине, забрал у нее деньги и драгоценности… Трое неизвестных сели в машину к гражданину Ведякину, пригрозив обрезом, выбросили его из «Жигулей»… 6 декабря 1990 года в Промышленный РОВД обратилась с заявлением гражданка Долматова В. В., которая сообщила, что три дня назад ушел из дома и не вернулся ее муж, Рябченко Анатолий, прапорщик Советской Армии…»

– Рябченко?! Тот самый? – вырвалось невольно у Виктора Ивановича. Русанов тут же поднял трубку телефона.

Экспертиза показала, что убитый нанануне принял изрядную долю спиртного, что поначалу его зверски избили, изуродовали лицо острым тяжелым предметом, а потом застрелили из пистолета Макарова. Пуля прошла сквозь сердце, застряла в мягких тканях тела. Смерть была мгновенной.

Следователь прокуратуры, Краснов, читал заключение вслух. Виктор Иванович внимательно слушал этого пожилого, с бесстрастным лицом человека, которого он хорошо знал, и был рад, что следствие доверили опытному спецу. Встретившись с Красновым, Виктор Иванович в общих пока чертах рассказал ему, почему чекисты интересуются этим делом, и Краснов удивленно приподнял кустистые черные брови – что-то уж больно много нитей сходилось на этом прапорщике. Но, выслушав доводы Русанова, прочитал заключение экспертов еще раз, сказав, что действительно тут далеко не простая уголовщина.

Вдвоем они выстроили несколько версий, пока лишь исходя из того, что имели под руками и что знал о Рябченко Виктор Иванович. Он рассказал Краснову о своем посещении части, где служил прапорщик, о тех впечатлениях, которые оставил он у чекистов.

– Значит, вы его видели, разговаривали с ним?– уточнил Краснов.

– Вот как с вами.

– Да, судя по всему, Виктор Иванович, прапорщик этот убит не случайно. Будем разбираться.

Они съездили в Даниловку, поговорили с лесником, который обнаружил труп Рябченко, а потом отправились в морг – на опознание. Долматову должны были привезти с работы к шестнадцати часам – Русанову важно было видеть реакцию женщины.

Валентина вышла из милицейской машины растерянная. Из-под хорошего драпового пальто с норковым воротником виднелись полы белого халата, белым было и лицо женщины. Слезы в измученных ее глазах появились сразу же, на пороге этого печального заведения, а когда врач-патологоанатом откинул с лица трупа простыню и жестом пригласил ее поближе к столу, Долматова пошатнулась, так что Виктору Ивановичу пришлось даже поддержать женщину под руку – она едва не упала.

– Это он, Толя, – тихо и потрясенно сказала Долматова.

Женщину вывели в соседнюю комнату; она села за стол, дрожащей рукой подписала протокол опознания.

– Назовите, Валентина Васильевна, тех, кто убил вашего мужа, – строго сказал Краснов. – Я полагаю, вы их знаете.

Валентина заплакала громко, навзрыд, отрицательно замотала головой:

– О чем вы говорите?! Бог ты мой! Откуда мне знать?! Такое несчастье!

– Это в ваших интересах, Долматова, – продолжал наступление следователь прокуратуры. – У него, вероятно, были враги, и вы…

– Да не знаю я ничего, что вы в самом деле?! Толя ушел на службу и не вернулся…

– Но ведь он был одет в куртку, то есть в гражданское платье, почему же вы решили, что он ушел в часть?

– Ну… я думала, что он ушел в часть. Я же писала в милиции, что думала так.

– Он утром ушел из дома?

– Я думала, что утром. Я ушла на работу, потом вернулась вечером, а его нет. И вот теперь… Бог ты мой, что они с ним сделали… То-оли-ик, родной ты мой!

– Хорошо, Долматова, идите пока домой, – решил Краснов. – Но мы бы вас попросили хорошенько подумать. Назовите нам имена знакомых, друзей Рябченко. Это очень важно. С кем он общался, кто бывал у вас дома… Идите, успокойтесь.

Долматова, всхлипывая, ушла, а Русанов с Красновым коротко обменялись впечатлениями. Да, женщина ведет себя естественно, и слезы ее искренние – гибель мужа для нее неожиданность. Но все же очень вероятно, что она знает убийц. Возможно, боится назвать их имена, боится мести, расправы. Преступный мир жесток.

– Да, Василий Иванович, – соглашался Русанов. – Скорее всего, это убийство совершено с целью сокрытия другого преступления. Похищено оружие на складе именно Анатолия Рябченко, автоматы Калашникова и пистолеты. Из Макарова он и убит… Теперь я убежден, что Рябченко был участником этой преступной группы. Идет следствие военной прокуратуры, мы в нем принимаем участие,

– Но Долматова в самом деле может и не знать убийц, – продолжал свои рассуждения Виктор Иванович. – Если он ей, конечно, не сказал о тех людях, которые похитили автоматы и пистолеты. А мог и сказать.

– Со временем мы это узнаем, Виктор Иванович.

…В управлении, у себя в кабинете, Русанов заново разложил перед собой схемы, уверенно вписал в прямоугольник «Похитители оружия» фамилию – Рябченко. В этом он теперь нисколько не сомневался. Вспоминал свою беседу с прапорщиком, его ответы, настороженность. Да, он подготовил преступление, помог кому-то похитить автоматы и пистолеты, теперь его убрали. Мертвый ничего не расскажет, но «заговорило» оружие в руках его сообщников, есть кое-какие следы, версии. Преступники живы-здоровы, они где-то в городе, ходят по его улицам, возможно, и он, Русанов, с ними встречался… Вполне возможно!

Нервное напряжение сказывалось – в последние эти недели у Виктора Ивановича болела голова, поднялось давление. Он глотал таблетки, старался лучше, глубже спать, хотя бы какое-то время бывать на воздухе. Но, увы, времени для этого катастрофически не хватало.

Закурив, Виктор Иванович вспоминал в подробностях беседу с Долматовой, ее поведение в морге. Да, ничто не выдало в ней неискренность, горевала она естественно, правдиво. И Краснов, честно говоря, рисковал, заявляя, что она должна знать убийц мужа. Долматова могла просто расшуметься, обвинить следователя прокуратуры в чем угодно – народ нынче грамотный, права свои знает. И пришлось бы, наверное, извиняться.

И все же интуитивно Виктор Иванович чувствовал, что Долматова говорила им неправду, а точнее, не всю правду. Когда Анатолий ушел из дома – почему оказался в цивильной одежде, не на службе? Разумеется, они снова вызовут ее на допрос, но в следующий раз нужно подготовиться к разговору, иметь в руках какие-либо доказательства того; что женщина говорит неправду, – интуицию к делу не подошьешь. Вероятно, нужно получить ордер на обыск ее дома, ведь прапорщика Рябченко могли убить не обязательно те, кто похищал вместе с ним оружие…

Накурившись и немного успокоившись, Виктор Иванович отправился к генералу, рассказал Ивану Александровичу о ходе опознания трупа, о поведении Долматовой, о своих сомнениях.

– Да, – согласился генерал. – Тут требуются какие-то новые шаги и новые факты.

– Кстати, о милиции, – продолжал он. – Давайте проанализируем цепь событий с того момента, как мы затеяли проверку «Электрона» вместе с Битюцким. У нас был Воловод, который потом отправился с проверкой на «Электрон». Так?

– Так.

– Он получил от нас определенные рекомендации, и предположим, – генерал поднял вверх палец, – предположим, что все их добросовестно исполнял.

– Так и было, Иван Александрович. Воловод побывал сначала в бухгалтерии, потом в отделе кадров завода, где ему дали список материально ответственных лиц, имеющих непосредственное отношение к золотосодержащим деталям.

– Вот именно. Воловод работал, тайны ни для кого в этом не было.

– Вы хотите сказать, что о его визите стало известно… заинтересованному лицу?

– Вот именно! – кивнул генерал. – Рассуждаем дальше. Наша Долматова – материально ответственное лицо? Да. Имеет отношение к золотосодержащим деталям? Да!

– Но у нее вся документация в порядке, Иван Александрович. Мне докладывал капитан Белоусов – он заменил Воловода, – что проверял склад Долматовой, точнее, изолятор брака, все там копеечка в копеечку.

– Я не утверждаю, Виктор Иванович, что Долматова – то лицо, которое… Ну, сами понимаете. Однако слишком много совпадений, черт возьми! Слишком!

– И я об этом думал, Иван Александрович.

– Знаете что, Виктор Иванович, Краснов, прокуратура, пусть свое дело делают – допрашивают, уточняют… А мы к Долматовой должны прийти в следующий раз с уликами! С очень серьезными, вескими. Это крепкий орешек. Если она знала о готовящемся убийстве мужа, она психологически к нему подготовилась и будет лить искренние слезы, как вы выражаетесь, на всех допросах. Ничего мы этими допросами не добьемся. Надо зайти к преступлению с другой стороны.

– Обыск?

– Да, обыск – раз. Второе – нужно поломать голову нашим оперработникам вместе с Белоусовым: как все-таки можно скрыть концы с этими золотосодержащими деталями? Есть тут какая-то тайна, есть! Нужно проследить эту «золотую цепочку» от поступления драгметалла на завод и до отправки его на перерабатывающий завод. И туда, в Москву, съездить, там все документы сверить.

– Хорошо, мы это сделаем, Иван Александрович.

– А Долматовой, при случае, задайте прямой и неожиданный вопрос: кто и когда предупредил ее о проверке, которую проводил Воловод? Как она, интересно, прореагирует… А этот Эльдар Мамедов… Не показал что-нибудь новенького?

– Нет, Иван Александрович. Сидит, повторяет одно и то же.

– Ладно, пусть повторяет. Мне кажется, это как раз неинформированный человек, скупщик, которому мало что позволено было знать.

* * *

Обыск в доме Валентины Долматовой дал следствию новую пищу для размышлений. Прежде всего бросалось в глаза обилие дорогих импортных вещей: две стенки, два холодильника, хрустальные люстры во всех комнатах (а их в доме четыре), ковры на полу и стенах, три цветных телевизора (один из них, небольшой, – на кухне), два видеомагнитофона, на окнах – тончайший тюль и сказочной красоты шторы… Платяные шкафы оказались забиты вещами самыми модными и дорогими. В потайных местах – в диванах и во втором дне платяного шкафа – найдены были драгоценности, в железном ящике-сейфе, замурованном в стене, – тугие пачки денег. Второй сейф, небрежно засунутый под разный хлам в сарае, также хранил деньги.

Но больше всего Русанов изумился, когда Василий Иванович позвал его в просторный каменный гараж, где стояла новая машина. Внутренняя дверца из гаража вела в пристройку, которая даже при беглом взгляде напоминала филиал какого-то военного склада. Чего тут только не было! Зеленые военные плащи и плащ-накидки, сапоги хромовые и кирзовые, стопки фланелевых портянок и комбинезоны химзащиты, газосварочный аппарат и котел полевой кухни, ящики из-под кумулятивных снарядов и полевые четырехместные палатки, топоры и лопаты, скаты от грузовиков и трехпалые солдатские рукавицы, ракетницы, стропы от парашютов, бочонок с автолом, походный, выкрашенный защитной краской движок, противогазы, старая портативная пишущая машинка, связки коротких водопроводных труб, узкие матрацы с солдатских кроватей…

– Ну, каково впечатление? – спросил Краснов, и Виктор Иванович только и смог что развести от удивления руками. Зачем это одному, пусть и двум людям? Допустим, водопроводные трубы еще могут пригодиться в частном доме, а противогазы, палатки, ракетницы, наконец?

– Пара грузовиков потребуется, чтобы вывезти отсюда это богатство, – следователь прокуратуры обвел глазами пристройку. – И сколько же времени потребовалось Рябченко, чтобы натаскать сюда столько вещей?!

Василий Иванович потянулся к одной из высоких, под самым потолком пристройки, полок, взял наугад картонную коробку, открыл ее. Теперь пришла очередь изумляться ему самому: в промасленной тряпице блеснули при свете тусклой электрической лампочки боевые патроны от автомата Калашникова.

– Это находка посерьезнее, Виктор Иванович, – сказал он Русанову.

– И доказывает версию, что Рябченко был связан с преступниками, снабжал их боеприпасами, помог похитить оружие, – подхватил Виктор Иванович.

Они пригласили понятых, соседей Долматовой, присутствующих при обыске. Пожилые люди, мужчина и женщина, несмело приблизились к боеприпасам, с немым любопытством и заметным страхом смотрели на патроны.

– И так у Валентины дом – полная чаша, так еще и патроны им зачем-то, – осуждающе сказала женщина и глянула на безмолвно стоящую тут же хозяйку дома. – Зачем это тебе? – строго спросила она Валентину.

– Анатолия спрашивайте! – с вызовом дернула та плечом.

– Конечно, это прапорщик ее сюда натаскал, – сказал мужчина и сплюнул. – Пол-армии приволок. На продажу, что ли, готовил? И патроны загнать собирался, не иначе. А может, с бандитами какими был связан, с этими… как их, Дусь? – затеребил он жену. – Мы еще про них по телевизору передачу глядели.

– Ракетеры, кажись, или рок еры, – отмахнулась жепщина.

– Рэкетиры, – подсказал Краснов.

– Во-во! Они самые! Может, Толька и был с ними. Зачем, иначе, ему патроны? А прихлопнули его дружки, не иначе. Пушку какую не поделили, а то и танк. У них не заржавеет и танк украсть, што ты думала? – напустился мужчина на жену, хотя та и не собиралась с ним спорить. – Тьфу! За кого воевали, Евдокия, за кого кровь на войне пролили? За них вот, да? За ихнее богатство?! Ты погляди, што тут делается! А в доме… Тьфу, бесстыжие!

– А скажите, гражданка, – обратился Виктор Иванович к понятой. – Долматова с Рябченко… как они жили? Общались с вами, в гости вы ходили друг к другу? Соседи ведь, много лет рядом живете.

– С матерью ейной, когда она тут жила, мы вроде и подругами считались, – стала рассказывать женщина, осуждающе поглядывая на Валентину, зябко кутающуюся в платок. – А потом Валентина как отрезала, отказала мне, считай, от дома. Соли попросить или там хлеба взаймы и то…

– Что же, они вас и не пускали к себе?

– Да пускали, почему?! Но как-то так, с оглядкой, в кухню. Богато Валентина жить стала, это я поняла, вот и от соседей стала прятаться.

– Да не плети ты, теть Дусь, – вяло возразила Валентина. – Чего мне от тебя прятать?

– Да вот это самое, – женщина повела рукой.– Нехорошо вы с Анатолием жили, Валентина, нехорошо. Собачились, грызла ты его. Уж я слыхала.

– Хорошо, спасибо, – поблагодарил Краснов понятых, – Подпишите вот здесь и вот здесь.

Пока мужчина читал протокол и подписывал его, Виктор Иванович разговорился с женщиной.

– А кто бывал в гостях у Анатолия? – спросил оп. – Может, приезжал кто, на машинах?

– Приезжали, как же! И на белой, и на черной… Да я в их по понимаю, гражданин хороший. И молодые мужики приезжали, и девки, размалеванные, как сучки. Тьфу!… Кто ж Тольку-то пристукнул, сынок? Не споймали их?

– Пока нет, не нашли еще убийцу, – вежливо улыбнулся Русанов. – Всему свое время, найдем.

И снова тягучий, вроде бы и безрезультатный допрос Валентины Долматовой. Ее односложные, скучные ответы: нет, ничего об убийцах не знаю, даже не предполагаю, кто и почему мог это сделать. Про оружие и патроны в пристройке тоже ничего сказать не могу – надо бы у «самого» спрашивать… Живем не по средствам? Почему вы так считаете, гражданин следователь? Сейчас все хорошо живут. Дом мне мать оставила, на машину заработала, ковры, хрусталь, телевизоры… Мы с мужем оба неплохо зарабатываем, детей нет, тратить не на кого. Вот и покупали вещи…

Допрос шел в кабинете Краснова, в здании областной прокуратуры. На улице вовсю валил снег, и все трое – Краснов, Долматова и Русанов – время от времени переводили взгляды за окно: редко бывают такие снегопады даже в разгар зимы, а водь декабрь только-только начался.

– Да-а, – протяжно вздохнул Краснов. – Жаль, Валентина Васильевна. Мы полагали, что вы станете помогать следствию, а значит и себе… Жаль!

– Чего помогать?! Себе веревку, что ли, мылить? – вспылила Валентина. – Что знаю – то и говорю. А наговаривать на себя…

– Наговаривать на себя не нужно, но и скрывать содеянное нет смысла, запомните!… Вы, Долматова, подозреваетесь как соучастница в умышленном убийстве Анатолия Рябченко, вашего супруга. Я вынужден задержать вас.

– На родного мужа руку поднять?! Да что вы такое говорите?!

– Подозрения у следствия серьезные, Валентина Васильевна, и дай бог, чтобы они отпали. Еще раз повторяю: добровольные признания облегчат вашу участь, Подумайте об этом.