Текст книги "Золотая паутина"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

– Ну, допустим, – неуверенно проговорила Валентина. (Мотылек все-таки допорхался у лампочки, упал прямо к ней на колени мертвый.) – Что дальше?

– А дальше вот что: народ сам регулирует распределение, берет то, что ему принадлежит по высшему праву справедливости. Речь, разумеется, идет о формах этого распределения. С точки зрения государства, то есть правящей кучки людей, наша с вами деятельность – нарушение социалистической законности, с точки зрения деловых людей, бизнесменов всех поколений, нашей морали – вы и ваши симпатичные подруги вполне нормальные люди, каких в стране миллионы. Назовите мне хотя бы одного человека, который при удобном случае не присвоил бы себе так называемой государственной собственности. Обратите внимание на эту формулировку – народной! То есть нашей с вами. Законно нам принадлежащей. Вы знаете, что в любом обществе – как в громадном государстве, так и в небольшом коллективе – постоянно идет борьба за власть. Это совершенно нормальное состояние человеческой, коллективной психологии вообще. Человек не может долгое время пребывать в одном каком-нибудь состоянии. Ему хочется перемен, новизны бытия и общественно-политического устройства. Революции всегда будут сменять одна другую – каждое новое поколение людей желает видеть мир по-своему, строит его на свой манер, на свой вкус. В чьих руках власть в нашей стране сейчас, мы с вами уже об этом говорили. Но будущее – за нами. За людьми предприимчивыми, умеющими по-настоящему организовать промышленное производство, сельское хозяйство, рынок, порядок, наконец. За истинным и подлинным хозяином. А таковой на Руси был.

– Сложно все это, Михаил Борисович, – Валентина украдкой зевнула. В эффектном, вишневого цвета платье, в дорогих туфлях, с крупными янтарными бусами на обнаженной высокой шее, красивая и желанная, она сидела против Гонтаря в свободной позе, держала на ладони мертвого крупного мотылька, у которого изумрудно отсвечивали бусинки-глаза. – Вот, видите: бабочку эту тоже притягивала какая-то иная жизнь, яркий свет… – она вздохнула.

Гонтарь взял у нее с ладони мотылька, подошел к распахнутому окну, выбросил.

– Бабочка эта – существо неразумное, а вы – бабочка с умом. И вы прекрасно знаете, чего хотите. Мне кажется, что даже ваш муж об этом не знает.

– Вот как?!

Она глянула на Гонтаря с интересом, не стала оспаривать – он был близок к истине. Вот что значит умный мужик!

И Михаил Борисович правильно понял ее молчание – попал в точку. Да, собственно, это и нетрудно было вычислить. За плечами прапорщика – только средняя школа, служба в армии, а теперь служба сверхсрочная. Тот же солдат. А за плечами Долматовой, насколько он в курсе, – среднетехническое образование. И вообще, ум у нее живой, любознательный, аналитический. Такая быстро сориентируется в ситуации, в обиду себя не даст. Впрочем, кто у него, Гонтаря, в доме собирается ее обижать? Наоборот…

Михаил Борисович предложил Валентине выпить еще «по рюмашке»; она кивнула, выпила, снова положила в рот конфету, а он следил за плавными красивыми движениями ее рук, за изгибами тела, когда она наклонялась или тянулась к вазе, любовался точеными ногами, так волнующе-скрытно живущими в колоколе платья. Валентина перехватила его взгляд, усмехнулась, положила ногу на ногу, покачивала туфлей, а он ласкал глазами округлость ее бедер, вмятину платья между ними, нежную ложбинку между грудей. Гонтарь прекрасно видел, что рядом с ним – страстная, понимающая толк в любви женщина, что она, может быть, и тяготится своим мужем, что достойна большего. И если бы была у него возможность, сегодня, именно сегодня сказал бы ей об этом, а главное, побыл с ней, насладился ее таким одуряюще-приятным, пахнущим дорогими духами телом.

По-прежнему легко, без усилий направляя беседу, Михаил Борисович между тем воспаленно и живо представлял, какие фокусы может вытворять приятная эта бабенка в постели, а он бы в свою очередь научил ее кое-каким тонкостям, и она бы нисколько на него не обиделась и «тонкости» эти не отвергла бы, потому что он знает, как обучать женщин, как склонить их принимать изощренную любовную игру, когда уже ничто не возбраняется и все необыкновенно приятно. Жаль, что здесь Марина, она не позволит ему ничего лишнего, она знает его и потому контролирует. Ничего не поделаешь, придется потерпеть, подготовить их возможную будущую встречу с Валентиной. Женщина не забывает внимания к себе, остро и благодарно это чувствует, помнит сердцем…

– Будущее – за частной собственностью, Валюта, – продолжал Гонтарь, с трудом уже следя за ходом своей мысли. – Будущее наше придет, Валюша, оно не за горами. Вы, лично, еще будете чувствовать себя человеком, в подлинном смысле этого слова! Но за будущее надо бороться.

– Как?

– А вы делайте то, что и делаете, этого достаточно. Каждому из нас отведена в революции своя роль. Есть, Валюша, очень умные и энергичные люди в России, они не дадут нам с вами пропасть.

Валентина вздохнула:

– Когда это будет!… Живем сейчас, как на вулкане.

– Именно! На вулкане. Вы очень точно и образно выразились. Народный гнев подобен лаве. Хорошо, черт возьми. Лаву не удержать. Выпьем, милая женщина, за то, чтобы мы с вами стали со временем богатыми, очень богатыми людьми и жили при этом не таясь, открыто! Прошу!

– А я? Что же это вы без меня? – услышали они вдруг голос Марины, появившейся в комнате.

– Да, и ты конечно! – сказал Гонтарь, усаживая Марину к себе на колени, целуя ее в пахнущий завиток волос на шее. «Ах черт, обеих бы их в постель!…»

Они спустились вниз. Валентина увидела, что Анатолий уже спит, сидя на том же самом месте, в кресле, свесив голову на плечо, неприятно-широко открыв рот, раскинув ноги. Гонтарь засмеялся, велел Бобу и Фриновскому перенести бравого прапорщика в другую комнату, и те поволокли его по ковру, как бревно.

Снова загрохотал магнитофон; Нинка выкрикивала что-то непристойное, пьяное, стала срывать с себя одежду, затрясла голыми грудями, скинула было кофту и Светлана.

– Да ты с ума, что ли, сошла, Рогожина?! – раздался вдруг из сада чей-то молодой сильный голос, и Светлана окаменела.

К ярко освещенной веранде подбежал парень, и Гонтарь сразу же узнал его – это был тот самый мотоциклист.

– А-а, значит, шпионишь, подглядываешь, чем это мы тут занимаемся! – он рванул парня за рукав, но тот ловко вырвался, оттолкнул Михаила Борисовича.

– Боря! Олег! – визгливо крикнул Гонтарь. – Вы что же это стоите, черт бы вас подрал?! Я вам за что плачу?!

Басалаев и Фриновский кинулись на парня, но незваный гость был явно не робкого десятка, к тому же явно владел приемами каратэ: Фриновскому попало уже раза два в живот, он заскулил, согнувшись пополам, отскочил в сторону. Дрались теперь двое – Боб и парень, а Гонтарь бегал вокруг них, пинал парня.

Выбежали на шум женщины, и Светлана, увидев парня, невольно воскликнула:

– Сережа!

Сергей оглянулся на крик, застыл на долю секунды, и этим моментом воспользовался Боб – ударил его в лицо, разбил губы. Правда, и Басалаев тут же получил сильный ответный удар, они снова сцепились, упали на землю.

– Борис! И ты, как тебя, Сергей, погодите!… Я кому сказал! – кричал Гонтарь, стремясь растащить дерущихся. – Стойте!

Они поднялись, тяжело дыша, настороженно смотрели друг на друга. Держась за живот, подошел Фриновский, замахнулся, хотел было ударить Сергея, но Гонтарь остановил его властным окриком!

– Олег! Я что сказал?!

Фриновский отступил, недоуменно и обиженно глядя на Гонтаря, а тот присмотрелся к Сергею.

– Ба-а… Мы где-то с тобой встречались, парень?

– Встречались! – с вызовом сказал Сергей и сплюнул кровь. – На площади Ленина, на митинге.

– Да-да, был такой факт, был. «Афганец», так?… А я смотрю – знакомое лицо. Ладно, что было, то было. Сюда, ко мне в дом, – зачем?

– За Светланой приехал.

– Ага… Ты его знаешь. Света?

– Знаю, да.

– «Хвоста», значит, привела?

– Я сам приехал, вы это видели! – запальчиво и гневно возразил Сергей. – В такой компании, как у вас, Светлане не место. Вы глумитесь над людьми, над моралью. Поехали домой, Света! Зачем ты связалась с этими… с этими…

«Что же делать с этим «рыцарем»? – размышлял Гонтарь. – Выследил, выходит, все слышал и видел. Нехорошо. А если донесет? А если он вообще…»

– Слушай, Сережа, – ласково сказал Гонтарь. – А ты, случайно, не из ментов, а? Это ведь они любят выслеживать. И ты один сюда приехал? Или дача моя уже оцеплена?

– Я студент, и никакой не милиционер. И ехал за Светланой.

– Вот тебе Светлана! – Боб свернул перед носом Сергея кукиш. – И вали отсюда по-хорошему, пока цел! Впрочем, погоди-ка, Светик, иди сюда! – он рванул ее за руку. – Ты что, на два фронта работаешь, да?

– Пошли вы все от меня! – Светлана стала вырывать руку.

– Дача моя – не место для выяснения любовных отношений, – вмешался Гонтарь, решив для себя, что надо помягче уладить этот конфликт. А потому, юноша, прошу покинуть территорию. Иди туда, откуда пришел. Ну!

– Не пугай, дядя, я не из пугливых, – спокойно сказал Сергей. Повернулся к Светлане: – Ты поедешь? Или… остаешься?

– Сережа, ты иди, мы… мы потом с тобой поговорим, – Светлана потупила голову, повернулась, торопливо пошла в дом.

– Проводите, господа! – Гонтарь мигнул Басалаеву, тот хорошо понял хозяина, пошел следом за Сергеем, незаметно подхватив у ворот камень. Потянулся вслед за ними и Фриновский.

– И больше, юноша, так не делайте! – говорил Гонтарь, идя следом. – Подглядывать в чужие окна нехорошо. Так настоящие студенты не поступают, даже если они и очень влюблены. Светлана, судя по ее поведению, вас отвергла…

Сразу же за воротами, улучив момент, Боб коротко и зло ударил Сергея в голову. Тот, взмахнув руками, беззвучно упал в траву.

Подскочил Фриновский, пнул обмякшее тело, замахнулся было еще, но Гонтарь оттолкнул его:

– Погоди, Олежек, не усердствуй. Тут надо решить…

– Пришить его, да и вся недолга! Ишь, козел!

– Ты с ума сошел! Возле моего дома!… Вы вот что, Боря. Погрузите его в машину и отвезите куда-нибудь подальше ОТ дачи. Придет в себя, уедет восвояси. Ты его не очень, а?…

– Да вроде не очень, Михаил Борисыч. Но отключился студент-то.

– Ну-ка, посвети!

Они нагнулись над Сергеем, осмотрели голову – крови не было.

– Дышит, все нормально. В другой раз не будет девку из рук вырывать. Ишь! – Боб сплюнул.

Он завел свой «Москвич», выкатился со двора. Пьяный-пьяный, а руль держал крепко.

Прибежала встревоженная Марина, стала тормошить мужа:

– Миша, ну что тут у вас? Что вы с ним собираетесь делать?

– Да ничего, Мариша. Ты иди, иди в дом. Ребята сейчас гостя этого отвезут…

– Да куда они его повезут? Зачем? Ночь на дворе! Вы что – избили его? Ой, господи!

– Да не шуми ты! Чего разоралась? – не сдержался Гонтарь. – Не твое это бабское дело. Или за стол его с собой сажать? И так весь вечер испортил! Ну стукнул его Борис, сейчас очухается. Иди!

Марина пошла, оглядываясь, спотыкаясь на выложенной из каменных плит дорожке, а Боб с Фриновским втащили стонущего Сергея н машину.

– Он уже глазки открыл, Михал Борисыч! – объявил Басалаев. – Долго жить будет.

– Ты, сволочь, ответишь… за все, – с трудом проговорил Сергей, а Боб только засмеялся:

– Во! И заговорил уже! Силен парень!

– Отвезите его к переправе пли туда, где он там мотоцикл свой спрятал, – распорядился Гонтарь. – И пусть едет.

Михаил Борисович, хмурясь, пошел в дом. Вот черт, погуляли, называется. И чего этот придурок привязался к девке? Не хочет же она с ним, ясно!…

В «гостиной» сидели лишь Марина с Долматовой. Нинка, сжавшись в комок, спала тут же, на диване, Светланы не было.

– Сейчас придет, – сказала Марина.

Но Светлану они так и не дождались. Она вышла в сад, перелезла через ограду, порвав при этом платье, и побежала прочь от дома Гонтаря. Дорогу помнила– все по асфальту. Решила, что если не подвезет какая-нибудь машина, то к утру она все равно до Московского шоссе доберется. А уж там ее обязательно кто-нибудь подвезет.

«Ах я дура, какая же я дура, что согласилась поехать с Валентиной! Но та ведь очень просила нас с Нинкой: надо поехать, девочки, я вас прошу. Компания хорошая, интеллигентная… Ничего себе, «интеллигенты»! Тот же Боб, бородатый этот хам: только познакомились, уже под платье лезет. Мерзавец!»

Она быстро шла по спящей чужой деревне, со страхом оглядываясь, вздрагивая от близкого лая собак. Хоть бы палку какую найти, господи! А то ведь в руках только сумочка.

За ее спиной, на том конце Хвостовки, вспыхнули вдруг мощные автомобильные фары, Светлана обрадовалась – повезло ей. Но машина свернула в противоположную сторону, поехала куда-то к лесу, и Светлана прибавила шагу. Хмеля давно уже в голове не было, сердце и каблуки стучали в унисон: тук-тук-тук… И зачем она согласилась ехать, зачем? И что стало с Сергеем? Ушел, наверное, уехал… Хорошо, она не сказала Михаилу Борисовичу, что отец Сергея работает в госбезопасности. Еще неизвестно, чем бы все это кончилось… А страшно-то как, господи! Ну хоть бы кто-нибудь ехал, подвез бы ее! Надо было с Сергеем уйти, уехать…

А Сергея в это время везли берегом Дона, какой-то проселочной дорогой. Он окончательно пришел в себя, сидел на заднем сиденье со связанными руками, матерился.

– Ну ты, студент, потише, потише! – урезонивал его Басалаев, сворачивая к обрыву. Места тут были ему знакомые – рыбачил, когда приезжал на дачу н Гонтарю. Вот здесь, под обрывом, водятся щуки и даже сомы, а самое главное – тут глубокое место. Пусть этот студент искупается со связанными руками. Хоть Михаил Борисович этого им и не говорил, но они о Олегом решили наказать его.

Выбравшись из машины, Сергей догадался, что они задумали, рванулся было в сторону, сбив Фриновского с ног, но Боб насел на него, свалил. Потом вдвоем они поволокли Сергея к обрыву, с трудом столкнули его вниз – зашуршала галька, затрещали кусты – тяжело и звучно шлепнулось в воду тело.

– Ну вот, студент, искупайся, остынь, – хохотнул Басалаев.

Плескалась внизу черная холодная вода, шумно целовала прибрежную гальку, а за лесом, прямо перед глазами, полыхало ночное зарево большого города…

Глава двадцать четвертая

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, гласит народная мудрость.

А руки у Сергея были связаны.

Когда его столкнули с высокого крутого берега, он кулем полетел вниз, больно ударился о воду, пошел ко дну. Одежда враз намокла, холод охватил тело, глаза ничего не видели – ночь, черная вода, что увидишь?!

И все же Сергей не растерялся, навыки, приобретенные в армии, пригодились. Руки связаыы, да, но свободны ноги, он будет работать ими, помогать плечами. Хорошо, что набрал в легкие воздуха, с воздухом он не утонет, во всяком случае в ближайшие секунды. Вода вытолкнет его наверх – ведь он упал в реку плашмя, погрузился не очень глубоко…

Он чувствовал, что течение подхватило его, понесло. Вынырнув на поверхность, Сергей ни кричать, ни звать на помощь не стал – бесполезно. Кто его сейчас услышит, кто придет на выручку? Пусть эта шпана думает, что он утонул. Чего доброго, они могут догнать его, начать швырять камнями – пьяному любая пакость в голову может прийти. Молчи, Сережа, молчи!

Сергей, приподняв голову над водой, это оказалось не так-то просто сделать, мощпо работал ногами, плыл. На высоком берегу, на фоне темно-фиолетового неба, быстро удаляясь, чернели фигуры его палачей…

Ночной Дон безмолвно и бережно нес бывшего десантника, играючи плескались небольшие волны. Ночь стояла безлунная, холодная, мрачный речной простор расстилался перед глазами, пугал. Мест этих Сергей не знал, куда его вынесет речной поток – неизвестно, рассчитывать нужно было только на себя, на собственные силы и везение.

Течение было довольно сильным, мимо проносились прибрежные кусты ивняка. Сергей знал, что это опасно, от кустов сейчас надо держаться подальше: запутаешься в них – не выберешься никогда. Он резко стал молотить ногами, уворачиваясь от ветвей, стараясь попасть на чистую и быструю воду. Ему нужна отмель, мелкое и ровное дно, и поэтому лучше править к левому берегу, на правый ему не выбраться.

…Ноги Сергея коснулись дна. В следующее мгновение оно пропало, потом опять появилось, и он теперь не плыл, а как бы перепрыгивал в воде куски жидкого пространства. Мрачный правый берег остался далеко за спиной, смутные его очертания терялись в ночи, а здесь, справа и слева, все так же смутно виднелась песчаная отмель.

Споткнувшись обо что-то (скорее всего, о камень), Сергей упал, воды в этот раз хлебнул изрядно, закашлялся. Его рвало, он шатался из стороны в сторону от усталости и переживаний, но сердце радостно билось: спасен! спасен! Глубина здесь всего по грудь, а перед глазами – серый песок.

На дрожащих ногах Сергей медленно шел по отмели. Инстинкт гнал его подальше от воды, а разум и неимоверная усталость говорили, приказывали: все, ложись, отдыхай…

Он свалился в полном изнеможении. Бешено колотилось сердце – странно, как оно не лопнуло, не разорвалось!

…О том, что именно с ним произошло, Сергей твердо решил не говорить. И мать, и отец в один голос скажут ему: мы же тебя предупреждали, Сережа! Оставь ты эту женщину, чего ты за ней бегаешь, выслеживаешь?! Зачем?… И они будут правы. Светлана вольна поступать так, как считает нужным, ездить с кем и куда захочет, а он, Сергей, во всей этой истории выглядит жалким.

– Но я люблю ее! – крикнул он небу, утру, этому кукурузному полю со следами трактора, вороне, долбившей кукурузный початок, и птица испуганно бросила свое занятие, тяжело и неохотно взлетела. – Люблю!

Злые слезы кипели у него на глазах, мешали смотреть, и Сергей решительно смахнул их, оглянулся с досадой и смущением – как будто кто-то мог видеть его сейчас – растерянным и плачущим, потешиться над его беспомощностью. Такой здоровый, рослый парень, а льет слезки, потому что девушка, которую он любит, не хочет больше с ним встречаться, а ее новые друзья учили его уму-разуму и искупали в Дону, как нашкодившего, загулявшего кота.

Ладно, все. Точка. Дружкам ее он отомстит, а Светлану забудет, выбросит из сердца. Родители правы: он никогда не нужен был ей, она забыла о нем сразу же, как только он ушел в армию. Это он думал о ней и в учебке, и все полтора года службы в Афганистане, а особенно на госпитальной койке, в Ташкенте. Но все это для нее не имело и не имеет никакого значения. Он видел, как она танцевала, пила водку, смеялась… Нет-нет, лучше не вспоминать об этом. Хватит.

– Прощай, Света! – сказал Сергей (на этот раз спокойно) и прибавил шагу, почти побежал. Одежда его почти высохла, ключи от мотоцикла были на месте, в глубоком кармане джинсов, не утонули; документы намокли, придется, видно, менять права. Но он объяснит ГАИ, что попал под дождь, или еще что-нибудь придумает…

…«Ява» его была на месте, он хорошо ее спрятал. Даже в это разгулявшееся солнечное утро ее не сразу заметишь в густых зарослях боярышника.

Мотоцикл завелся сразу, и Сергей, надев шлем, покатил по знакомой теперь асфальтовой дороге. Он быстро миновал Хвостовку – село пробуждалось, оповещало об этом мир всевозможными звуками: от лая собак до тарахтенья какого-то движка. Пахнуло от скотного двора душистым навозом, коровы с любопытством смотрели на раннего любителя быстрой езды, потом погналась за быстроходной «Явой» глупая, но любящая, видно, порядок и тишину собачонка – и село кончилось.

Сергей мчался по полям, следя лишь за тем, чтобы мотоцикл не занесло: очень уж крутые были тут повороты. Холодный ветер бил в лицо, асфальт покорно несся под колеса сильной машины, село, где он многое пережил в эту ночь, оставалось у него за спиной, отдалялось… За очередным бугром пропал из овала зеркала и острый купол церквушки.

На переправе через Дон ему повезло, понтон был сведен, и Сергей лихо проскочил по рифленому железному его настилу, в мгновение ока очутившись по ту сторону реки. Транспорта в этот ранний час еще не было, никто ему не мешал держать приличную скорость, и Сергей снова прибавил газу. Теперь впереди, до самого Московского шоссе, тянулась ровная, как линейка, асфальтовая полоса, по обе стороны которой стояли могучие пирамидальные тополя. Мчаться по этому зеленому коридору было одно удовольствие, тополя скоро слились в сплошные, гудящие в ушах стены, мелькали километровые столбики.

Минут через десять впереди показался дорожный знак, желтый треугольник, что означало – «Пересечение с главной дорогой», и Сергей сбросил газ. Пропустив ЗИЛ с прицепом, Сергей повернул направо, издали заметив под навесом остановки одинокую женскую фигурку. Женщина подняла руку, прося водителя грузовика остановиться, но тот только прибавил газу. Не собирался останавливаться и Сергей, не хотелось сейчас ни с кем общаться, да и второго шлема с собой не было, но вдруг услышал отчаянное:

– Сережа-а!

Он резко затормозил, мотоцикл занесло, но он удержал его, повернул назад, по обочине.

«Светлана?! Почему она здесь? Одна?»

Он подъехал, смотрел на нее настороженно и недоверчиво, не глушил мотор, уверенный в том, что поблизости те, кто привез ее сюда, а ей просто захотелось ему что-то сказать, вот она его и остановила.

Но, кажется, все было по-другому. Светлана со слезами на глазах бросилась к нему, говорила торопливо, глотая концы слов, так что он поначалу и не понимал, о чем же речь. Но скоро понял, выключил двигатель, шагнул к Светлане, обнял. Она, дрожа в порванном платье, прильнула к нему…