Текст книги "Золотая паутина"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Хватит, Света, – попросил он и прижал ее к себе – большой, сильный, пахнущий летом, солнцем, чем-то домашним, простым. – Иди за Юлей. Я тоже пойду переоденусь.

– Сережа, возьми выпить, а? – попросила она.– Кошки на душе скребут. Проклятые.

Он кивнул машинально, несколько озадаченный ее такой не женской, в общем-то, просьбой. Увидев вдруг, что стоит перед ним взрослый, уже издерганный жизнью человек.

* * *

Через полчаса они мчались на красной «Яве» по окружной дороге на Усманку, тихую славную речку с чистой водой, с глубокими заводями, лопушками и лилиями, с довольно крупными окунями – таких речек уже мало на Руси, все переведены, загажены.

Светлана, одетая в брюки и кофту, со шлемом на голове, сидела позади Сергея, обхватив его за талию, думала, поглядывая по сторонам, что хорошо, конечно, мчаться вот так с парнем, который мечтает о тебе, хочет на тебе жениться. Но другая Светлана, живущая в ней, реалистичная и насмешливая, сказала спокойным голосом, что нужно выкинуть все эти дурацкие мысли из головы, сколько можно об этом думать и морочить себе голову. Она решила: побудут они в лесу, у речки, часа два-три, она «поблагодарит» Сергея как сумеет и на этом их отношения кончатся.

Сергей скоро свернул на проселочную песчаную дорогу, замелькали золотистые стволы сосен, запахло настоящим лесом, забытыми уже в городе запахами хвои, нагретой солнцем листы, ягод. Солнца даже в этот вечерний час в лесу много, было светло, просторно, лес здесь казался ухоженным, обитаемым. Чудилось, что вот-вот выйдет из-за сосен некто в белом переднике, с метлой, строго, но добро посмотрит на них с Сергеем, скажет: «Отдохнуть приехали? Милости прошу. Токмо, ребяты, не сорить и не фулюганить. А уж про костерок и говорить не хочу. Штоб, значит, никаких костерков. В прошлый раз такие, как вы, пожар тут наделали».

Светлана явственно увидела этого лесного бородатого человека и услышала его голос, засмеялась невольно, и Сергей повернул к ней голову в таком же красном, лаковом шлеме, спросил:

– Ты чего, Света?

– Да так я, – фыркнула она.

На самом берегу реки Сергей остановился, заглушил мотоцикл, и неземная, оглушающая тишина обрушилась на них. Это было так контрастно после города и дороги, так неожиданно-прекрасно, что Светлана, снявшая тяжелый шлем, встряхнувшая хлынувшими по плечам волосами, какое-то время не могла произнести ни слова, а только любовалась – и плавным изгибом реки, и песчаным берегом, и зеленой просторной далью, открывающейся по ту сторону Усманки.

– Ах! Чудесно тут! – сказала она и подошла к Сергею, прильнула всем своим стройным прекрасным телом, затихла в его сильных и нежных руках.

Он запустил пятерню в ее пышные светлые волосы, гладил их, целовал тихонько и бережно, как маленькую, легко ранимую девочку, а она целовала его и трогала кончиками пальцев шрам у виска – еще чуть-чуть розовый, заметный.

– Больно, Сереж? – спросила Светлана, и он помотал головой: нет, не больно. «С тобой ничего нигде не болит, все боли ушли, канули, зачем теперь о них вспоминать? Ты, я, эта река и лес, теплый летний вечер – все наше, навсегда, верно?»

Она очень хорошо прочитала в его глазах эту немую страстную тираду, и снова та, другая, Светлана велела ей высвободиться, делать то, ради чего она сюда и приехала.

– Сереж… Ты найди такое место, чтобы нас… Ну, не видел никто, ладно? Я не хочу тут, на берегу. Кто-нибудь может помешать.

Он, ошалелый от счастья, мотнул головой, снова усадил ее на мотоцикл и какими-то узкими тропками завез в такую глухомань, что если и искать их станут, то не скоро найдут.

Вокруг них стояли высоченные пахучие сосны, мягкая трава ласкала босые ступни, солнце косыми мощными столбами пробивалось к земле сквозь пышные зеленые кроны, грело ее, радовалось, наверное, что тепло лучей благотворно и с благодарностью воспринимается райским этим уголком.

Светлана, снявшая уже брюки, в зеленом купальном костюме расхаживала по поляне, слушала невидимую пичугу, рассказывающую кому-то о радостном житье-бытье, смотрела, как Сергей расстилал под соснами старенькое покрывало, сооружал что-то вроде стола. Она взялась помогать, и руки их касались в работе, и сердца замирали, вздрагивали. Сергей заметно волновался; наверное, он не верил до конца тому, что вот они здесь, вдвоем, что никто им не помешает, что наконец сегодня он все скажет ей, и эта встреча окончательно определит их отношения. В самом деле, не может же неопределенность продолжаться вечно. Надо что-то решать.

Волновалась и Светлана. Предательская женская слабость терзала ее душу, пеленала волю. Но она ни на секунду не забывала, зачем приехала сюда и как должна вести себя. Эта встреча последняя, сказала она себе строго, не теряй голову.

Она попросила налить себе водки («Ты, Сережа, пей чуть-чуть, нам ехать, понял?»), выпила отчаянно, смело, призывая к себе в помощницы раскованность, может быть и бесстыдство. Пусть Сергей узнает ее такую, а она, выпив, не будет чувствовать себя скованной, даст волю страсти, чувствам. Пусть все будет плохо и, может, грязно – пусть! О какой чистоте может теперь идти речь, если она все сама себе испоганила?!

Сергей несколько удивленно смотрел, как она пила, выпил и сам крохотный пластмассовый стаканчик, ел сочный, хрусткий огурец, думал. Светлана – грациозная, желанная, смеющаяся, сверкающая белыми ровными зубами – сидела рядом с ним и в то же время как-то сразу отдалилась. Он опять увидел в ней взрослую и много пережившую женщину, вспомнил слова матери. Да та ли действительно это Светлана, которую он знал и любил со школьных лет? И он сам – тот ли?

Светлана положила голову на колени Сергея, легла, вытянувшись, смотрела в небо, на верхушки сосен, на белый крестик самолета, оставляющего на голубом небосводе белый след.

– А ты любишь еще меня, Сереж, да?

– Люблю.

– И тебе не противно? Я замужем была, у меня ребенок… И вообще.

– Что – вообще?

– Не знаю. Не могу сказать. Слушай, Сереж, палей мне еще, а? Что-то разговор у нас…

Она снова выпила, потрясла головой, закусывать ничем не стала. Обняла Сергея решительно и умело, требовательно притянула к себе его голову, поцеловала. Потом стала перед ним на колени – разрумянившаяся, похотливо выставив грудь, слегка озадаченная и обиженная.

– Ну что ты, Сережа? Так не любят. Ты никогда не был с женщиной, что ли?

Он смущенно опустил глаза.

– Не был. Правда, там, в госпитале, с одной медсестричкой… Но у нас ничего не получилось.

– Ну и ладно, ничего, – Светлана жадно, напористо целовала его. – Ты не бойся, милый. Я тебе помогу, не бойся. Я ведь теперь женщина, я все знаю. Ты прости меня, Сережа, я не думала, что у тебя так серьезно ко мне… Ну, думала, гуляли мы с тобой в школьные годы, встречались. Но ты же ничего мне не говорил такого, ну… чтобы я ждала тебя из армии, жениться не обещал. А для любой девушки и женщины это главное – семья, муж, дети. Ты прости меня, Сереженька! И не стесняйся. Пожалуйста!

– Я тебе всегда говорил, что люблю, – он задыхался от переполнивших его чувств. – А про женитьбу просто не успел сказать. Я думал, что об этом и не нужно говорить. Все у нас было ясно и понятно. Если парень с девушкой любят друг друга…

– Да ничего мне не было понятно, Сережа, что ты! Что же я должна была догадываться о твоих чувствах, что ли? Сколько угодно случаев – ушел парень в армию и забыл свою девчонку, другую встретил. Ты же сказал, что с какой-то медсестричкой в госпитале…

– Но не было ничего, Светик! Честное слово!

– Вы все говорить горазды. Как я могу проверить?… Но я же тебе сказала: было не было – какая теперь разница? Теперь ты – мой, а я – твоя, понял? Я сколько хочешь твоей буду. И день, и вечер, и ночь…

Она все крепче и жарче прижималась к Сергею всем своим прекрасным молодым телом, мягко, но настойчиво добивалась ответных его ласк, вытесняя и словами, и нежными прикосновениями его робость и неумелость. Она видела, что ее старания уместны, потому что Сергей действительно не знал, как обращаться с женщиной, и она у него была первой. Она шептала ему на ухо какие-то глупые, никчемные слова, сами по себе эти слова смешны и, может быть, нелепы, но они хороши именно в такие минуты, значимы и нужны, ибо передают глубину и чувственность переживаний. Светлана говорила и говорила, а ласковые ее руки не знали покоя; каждой клеточкой распаленного тела поощряла она все более смелые касания рук Сергея, заставляла и его говорить, не молчать, втягивала его в водоворот неуемной, безоглядной страсти, решив для себя: пусть парень познает все сразу и сполна, и этим она оставит о себе благодарную и щедрую память.

Град нежных, безумных слов обрушился на нее, она никогда не слышала их в таком количестве, даже не знала, что обыкновенные «лапушка» или «родненькая» так сладки и неповторимы именно в эти мгновения, что звучат они как-то по-особенному прекрасно. Сергей, с каждой секундой приобретающий уверенность, находил все новые и неожиданные слова, и они звучали точно музыка, потому что были искренними, шли от души.

Ее ласки оказались не напрасными, но Сергей все же очень волновался и переживал новизну ощущений, и в первый раз у них вышло не очень хорошо. Светлана, отдыхая, лежала на руках у Сергея. Она не была удовлетворена только что случившейся торопливой и неловкой близостью с парнем, и теперь осторожно, стараясь не обидеть его мужское самолюбие, поясняла, как ему следовало действовать.

И она добилась своего. Распаленное ее тело получило наконец удовлетворение. Затем, остывая, они лежали друг возле друга, молчали, а Светлана, прикрыв глаза, тихо и радостно улыбалась.

– Ты простил меня, Сережа? – спросила она.

– Я разве тебя в чем-нибудь обвинял?

– Нет, но… – она приподнялась на локте.

– Ты сейчас стала мне женой, Света.

Она снова легла. Смотрела в небо, заметно уже потускневшее, поблекшее в уставших лучах вечернего солнца; дохнуло свежим, с реки видно, ветерком, откуда-то взявшаяся белка смотрела на них живыми любопытными бусинками-глазами с высокой сосны, потом, будто рыжий язык огня, метнулась вверх, пропала в зеленой кроне дерева.

– Давай подадим заявления в ЗАГС, Светик, – сказал Сергей, – Я сегодня же скажу об этом своим родителям.

Светлана встала, принялась одеваться.

– Сережа, – сказала она, уже расчесывая волосы, склонив голову набок. – Ну чего ты спешишь? Зачем? Чувствуешь себя обязанным, что ли? Ну, подумаешь, случилось у нас… И ты, и я этого хотели, мы же молодые.

Он подошел к ней, взял за плечи.

– Не говори так, не надо.

– Да нет, я говорить буду, – упрямо сжала она губы. – И Юлька у меня на руках, и… Нет, не надо.– Голос Светланы дрогнул. Она колебалась какое-то мгновение, потом все же решила: надо все сказать Сергею до конца – и о своем сегодняшнем намерении «отблагодарить» его и тем самым повиниться, и о чужом для него ребенке (рассказать о том, как мучается Нинка), что она, Светлана, по сути, нечестная женщина, дала себя втянуть в нехорошие дела на заводе… Но как все это расскажешь, какими словами? Нет, у нее все же не повернется язык лить на себя грязь. Да и рискованно: отец у Сергея не какой-нибудь инженер. И Зоя Николаевна ей не простит, это уж точно. Что делать, не сложилось у них с Сергеем. Парень он, конечно, хороший, но…

 
Люби меня, припоминай и плачь!
Все плачущие не равны ль пред Богом.
Прощай, прощай! Меня ведет палач
По голубым предутренним дорогам.
 

– Это Ахматова, – вздохнула Светлана. – Поехали, Сережа, ужо темнеет.

– Светик, скажи всю правду, прошу!

– Всю правду? – она покачала головой.– Да ну, Сережа, зачем она тебе? Правда в моей нищете и несчастьях.

– Погоди, но ты ведь работаешь…

– Ну и что, что работаю? Нас двое, не забывай, Это ты – сынок обеспеченных родителей, ни в чем не нуждаешься, наверное, все у тебя есть.

– О чем ты говоришь, Света? Зачем?

– А затем, десантник ты мой милый. Не надо больше меня встречать у садика. Я перед тобой виновата, совесть меня мучила. А теперь полегче. Пожалела тебя. А ты не жалей, Сережа. И забудь обо мне. Путану ты любил.

– Какую путану?! Что ты наговариваешь на себя?!

Светлана, полностью уже одевшаяся, закинула сумку на плечо, усмехнулась:

– Может, и не совсем путана. Это даже романтично звучит. Как интердевочка. А просто проститутка… Нагрешила я, Сережа. И мне перед тобой стыдно. Чистый ты парень, видишь, даже женщина у тебя первая, Хватит! Поехали.

Было довольно темно во дворе, мотоцикл гулко протарахтел в пустоте и стих. Сергей молча, с отчаянием смотрел на Светлану, ловил ее взгляд, а она, легко соскочив с сиденья, торопливо и сухо чмокнула его в щеку, сказала решительно: – Все, Сережа, прощай!

Он хотел что-то сказать, вытянул к ней руки, но Светлана резко повернулась, пошла к своему подъезду – цокали, молоточками били по асфальту ее каблучки.

Глава семнадцатая

Работу на «Электроне» Андрей Воловод делал с тревожным сердцем. Позиция Битюцкого была непонятной, на завод он посылал его без каких-либо особых инструкций и вроде бы с неохотой, в глазах Альберта Семеновича легко читалось: вот если бы не чекисты, можно было бы и не лезть на «Электрон». Стоит ли принимать в расчет какие-то ложные сигналы, сигналов этих в наше время пруд пруди, все куда-то сигнализируют, пишут, требуют… Короче, хотя Битюцкий и послал его на завод, но каких-то результатов не ждал, это Воловод понял четко. То ли сомневался в них, то ли вовсе не жаждал их иметь. И в этом была для Андрея загадка. С другой стороны, Битюцкий по мог ему приказать: чтоб ты мне, капитан, обязательно раскрыл преступную группу. Или наоборот: смотри, глубоко не копай, не нужно. Ясно одно: он должен провести соответствующую проверочную работу, а уж остальное… Одну темную бляшку на своей совести он уже имеет – это прошлогоднее задержание бабенки с «Электрона», невозбужденное уголовное дело. Хотя он и подчиненный Битюцкого, а все же… Да, вляпался он в зависимость к Альберту Семеновичу, вляпался. Если б не квартира, долг… Хотя и вернул уже почти все, а все равно, принципиальность в служебных делах как-то не с руки проявлять. У Битюцкого свой счет, сразу на личности переходит. Я тебе, дескать, Воловод, помог, а ты мне вот чем платишь, нехорошо. Конечно нехорошо. Куковал бы он, Андрей, до сих пор в милицейском общежитии, а там мужики и по пять, и по шесть человек в комнате живут. Сейчас же – сам себе хозяин и господин, и отдохнуть и поработать, никто слова не скажет. Квартира есть квартира.

Андрей вздохнул, поглядел в окно, на скучный заводской пейзаж (отсюда было видно лишь переплетение каких-то толстых труб да обшарпанную кирпичную стену с метровой надписью: «НЕ КУРИТЬ! ГАЗ!»), снова взялся за документы.

Проверку бухгалтерской документации в этот раз он решил все же сделать попридирчивей. Бог с ними, с мыслями, работа есть работа, ее нужно сделать хорошо. А там видно будет. Если он какую-нибудь ниточку нащупает, а ниточка потянет клубок – доложит в первую очередь Битюцкому, посоветуется с ним. Альберт Семенович, вероятно, свяжется с Русановым, расскажет ему о результатах проверки, пусть чекисты делают вывод.

«А если Битюцкий ничего не скажет чекистам? – спросил себя Воловод. – Тогда как?»

«Ну что ты, Андрей? – урезонил он свое второе «я».– Скажет – не скажет… Ничего еще не сделал, а мучаешь себя такими вопросами. Твой долг не только проверить сигналы о хищении золота, но и сообщить начальству. В данном случае проверкой мы занимаемся совместно с госбезопасностью. Значит, я обязан доложить о ее результатах и Битюцкому, и Русанову».

«Хорошо. А если вдруг всплывет та, прошлогодняя, бабенка, как ее?… Да, Долматова? Теоретически ведь это возможно».

«Да, возможно. Всплывет – скажу. А за прошлый год пусть Битюцкий сам отвечает. Все, что от меня зависело, я в тот раз сделал. Воров задержал, протокол составил, начальнику доложил. А катить бочку на Альберта Семеновича… Нет уж, это непорядочно, начальник на то и начальник, чтобы принимать решения. Если он даже и решил не привлекать Долматову к уголовной ответственности, то опять же это его право. В конце концов, меры наказания могут быть самые различные…»

Несколько успокоившись, Воловод с охотой взялся за кипы документов, которые по его требованию разложили перед ним работники бухгалтерии. Нужно проследить цепочку движения деталей и отходов с золотым покрытием – от гальванического цеха до изолятора брака и отправки деталей с завода. Работа большая – придется вникать в тонкости технологии изготовления многих деталей (одних шифров на них сотни три), условий их переработки, хранения, движения по заводу и тому подобное. Каждое изделие состояло из десятков, а часто и сотен деталей, некоторые детали были унифицированы, то есть шли на разные изделия и с разной комплектацией, особенно это касалось микросхем.

Чтобы облегчить себе задачу, Воловод взял деталь одного шифра, с максимальным золотым покрытием, и вычитал в технологии, что это покрытие, оказывается, имеет допуски по весу, на тысячу деталей плюс-минус двадцать пять граммов. Факт сам по себе был любопытным, но, что с ним делать дальше, Воловод не знал, а просто запомнил. Он проследил путь этой микросхемы по цехам: вот здесь ее вырубают из рамки, здесь ставят в электронно-вычислительную машину, отходы собирают в полиэтиленовые мешки и отправляют на склад, в изолятор брака, к Долматовой, где все тщательно взвешивается, заколачивается в ящики и отправляется в Москву, на перерабатывающий завод. Все цифры приема-отправки сходятся, в этом Андрей убедился.

«Тогда каким же образом у нее оказался мешок с «лишними» деталями?» – задал он себе вопрос и но смог получить на него ответа, а прошлогодний лепет, какой ему пересказывал Битюцкий со слов Долматовой: «Мастер ушла в отпуск, детали не сдала вовремя, а они-де с Сапрыкиным решили попробоватьснять с этих деталей золото. Спасибо милиции, вовремя остановила», он сейчас в расчет не принимал.

Может быть, это и так, а может, и не так. Битюцкий поверил задержанной, – значит, должен верить ей и он, Воловод. Конечно, воровать детали может кто-то еще, не обязательно Долматова, заведующая изолятором брака; лазейка, возможно, существует в каком-нибудь сборочном цехе, а скорее всего, в гальваническом: почему гальваники не могут покрывать детали по минимуму, а в отчетности писать максимальную цифру золотого покрытия?

– Ну что вы, Андрей Николаевич? – добродушно возразил Воловоду главный бухгалтер. – Детали тщательно взвешиваются, на документах ставится несколько подписей, люди ответственные. Приписками в гальванике не занимаются, боже упаси! Это все очень просто проверяется. Если, скажем, цеху выдается три килограмма золота, то на эти три килограмма должны потяжелеть детали. Нет-нет, тут ничего не спрячешь.

Воловод, не отводя глаз от насмешливого и ироничного взгляда главбуха, снова спросил: а не было ли претензий от завода по вторичной переработке драгоценных металлов из Москвы?

– Нет и не может быть никаких претензий, – твердо сказал главный бухгалтер. – Повторяю, Андрей Николаич, учет на заводе строгий, все хорошо понимают, что имеют дело с валютными ценностями, потому отношение к сохранности деталей серьезное. Золото мы доверяем на предприятии людям надежным, проверенным. А что, в милиции есть какие-нибудь сигналы?

Главбух – мясистый пожилой человек, расплывшийся к своим шестидесяти годам словно перестоявшая квашня – был чем-то озабочен, говорил неохотно, слова из него хоть клещами вытягивай. Он смотрел в стол, на свои медленно шевелящиеся, перебирающие бумаги руки, черкал что-то синим толстым карандашом на белом листке бумаги. Весь его вид говорил: мне некогда, уважаемый, вопросы ваши дилетантские и наивные, и хотя вы у нас уже бывали, но ходите сюда зря, мы и сами тут за всем следим очень внимательно.

– Нет, проверка плановая, – сказал Воловод как можно равнодушнее. – Служба.

Он, разумеется, не имел права говорить что-либо еще, и о прошлогоднем случае не стал упоминать – Битюцкий же предупредил его об этом, сказав, мол, все там с этой бабенкой нормально, не надо напоминать. Да, похоже, что у нее все нормально. Документы, проходящие через заводской изолятор брака, можно сказать, образцовые. И похоже, воров надо искать в каком-то другом месте.

Воловод, поблагодарив главного бухгалтера за разъяснения, снова забился в свой угол (ему отвели в общей комнате бухгалтерии старый, расшатанный стол), углубился в накладные, сопроводительные чеки, ярлыки и другие мелкие бумажки. Внимание его все больше привлекала цифра допустимой разницы между максимальным и минимальным весом золотосодержащих деталей, он интуитивно почувствовал, что именно здесь может существовать лазейка для расхитителей. Но где и когда именно можно обратить эту разницу в свою пользу? Ведь детали проходят тысячи рук! Но как бы там ни было, рук, подгребающих к себе золото, может быть всего две. Вполне возможно, что на заводе действует и группа лиц – одни воруют, другие оформляют документы. В таком случае к хищениям причастны и работники бухгалтерии, случаев таких в практике Воловода было сколько угодно.

«Очень уж рьяно защищает честь мундира главный бухгалтер, – размышлял Воловод, мрачно покуривая в коридоре. – Так уверен, что и теоретически не допускает возможности хищений. А хищения есть. Значит, ему невыгодно или опасно признаваться в фактах. Спрашивается: почему?»

Головоломка эта, так или иначе, должна была разрешиться, строить версии на пустом месте Воловод просто не имел права, нужны были какие-нибудь зацепки, доказательства. А их у капитана милиции не было.

Ладно, подозревать всех конечно же не годится, нужно искать концы преступления, искать терпеливо, скрупулезно. Объем работы большой, и в принципе Битюцкий мог бы дать в помощь кого-нибудь из молодых сотрудников, лучше женщину, а такие в их управлении БХСС были. Но скорее всего, что и сам Альберт Семенович в сигналы не верил, потому и послал его, Воловода, одного, для формальности.

«Начну-ка я с конца, – сказал себе Воловод. – С отправки деталей и отходов с завода. Так или иначе, но задерживали мы Долматову, а она как раз и имеет отношение к отгрузке».

Еще он при этом подумал, что особенно не будет подчеркивать свой интерес к заводскому изолятору брака, проверит его работу в числе других подразделений предприятия, скажет об этом Битюцкому мимоходом: мол, проверял и Долматову, Альберт Семенович, помните, наша знакомая?

Воловод подробно расспросил бухгалтера из группы учета материалов, каким образом организована работа в изоляторе брака, как учитывается движение деталей, кто несет персональную ответственность, как часто проводится проверка и тому подобное. Женщина спокойно и охотно рассказала, что у них в бухгалтерии претензий к Валентине Долматовой нет, это честная и принципиальная работница, учет у нее образцовый. Что же касается отправки отходов на переработку и Москву, то они тщательно взвешиваются, часто в присутствии работников контроля, упаковываются в деревянные ящики, пломбируются и отправляются в транспортный цех. В ящик кладется сопроводительный ярлык, копия его – в бухгалтерии.

«Надо бы мне самому на все эти процедуры посмотреть, – подумал Воловод. – Рассказывают одно, а на деле может обратить на себя внимание какая-нибудь мелочь. Ладно, пару педель еще посижу с документами, а потом пойду в цеха, да и в изолятор брака загляну».

Об этом своем решении он сказал бухгалтеру, женщина пожала плечами: пожалуйста, ваше право. И занялась своими делами.

А Андрей продолжал свои, даже не предполагая, как повернутся события с этой самой фразы.

* * *

Нинка Соболь пришла в бухгалтерию за бланками. Приемосдаточные чеки у них кончились, вот Долматова и послала ее. Нинка отправилась в путь, предупредив Валентину, что зайдет еще в заводскую поликлинику, нужно записаться к терапевту.

Соболь шла по заводу, поглядывая по сторонам, особенно не спешила: бланки взять – минутное дело, записаться к врачу – тоже не проблема, сейчас в регистратуре никого нет, это по утрам там толпа. Хоть прогуляться в такой солнечный денек, свежим воздухом подышать.

Изолятор брака располагался в одном из дальних цехов, до заводоуправления топать да топать, но Нинка даже радовалась такой возможности побыть наедине со своими мыслями. С того момента как увидела в ящике пояс с карманами, принадлежащий Долматовой, она потеряла покой. Надо было что-то делать; знать и делать вид, что ничего не происходит, что она не в курсе, – нельзя, молчание для них со Светланой может выйти боком. Неизвестно еще, как повернутся дела, махинации их вечно продолжаться не могут, где-нибудь да прорвется правда, что тогда? Тогда выяснится, что они, то есть Валентина, Светлана и она, Нинка, не только потворствовали производственным мастерам, по и сами «приложили руку», а уж если про пояс Долматовой узнают, то вообще… Но если Валентина таскает детали с завода и это обнаружится, то она ведь может часть вины свалить и на них со Светланой!

Нинка даже остановилась от этой суровой мысли и какое-то время стояла столбом, ошарашенная предположениями. Вот так та-ак… В будущем их со Светланой ничего хорошего не ожидает, это уж точно, одни неприятности, а может, чего и похуже.

«Поговорю сегодня же со Светкой, – решила Соболь. – Это касается нас обеих. А в две головы мы придумаем чего-нибудь путное».

Малость повеселев, Нинка прибавила шагу. Скоро она уже была в бухгалтерии, набрала целую кипу бланков, поболтала со своей приятельницей Иркой Лачужниковой. Обратила внимание на молодого мужчину, одиноко сидевшего в углу их довольно просторной комнаты, поинтересовалась: кто такой? Лачужникова ответила вполголоса, что мужик этот из управления БХСС, сидит уже неделю, чего-то ищет. Предупредил Марию Ивановну из группы материального учета, что собирается потом сделать кое-какую проверку в цехах, где работают с золотом, и в изолятор брака пойдет.

– Да?! А зачем? – деланно рассмеялась Нинка, а сердце ее так и оборвалось.

– Подойди и спроси, – усмехнулась Лачужпикова.

Нинка поскорее сгребла свои бланки, распрощалась с приятельницей и припустила к себе на работу, забыв о враче и болячках.

На всех парах она влетела в изолятор брака, бросила на стол бланки, и, с трудом сдерживая себя, выпалила Валентине:

– Довыручались мы мастеров, Валя!

– Что такое? – у Долматовой опустились руки – она взвешивала только что привезенные из цехов мешки с отходами.

– Да что… Милиция в бухгалтерии сидит, документы проверяет. Ирка Лачужникова сказала, что и к нам собирается.

– Не знаешь, кто такой?

– Да откуда же я знаю, Валь?! Молодой такой, кудрявый… – и Нинка подробно описала внешность представителя БХСС.

«Это опять он, Воловод, – поняла Долматова. – И копает, наверное, по указке Битюцкого. Мало тебе, гад ты этакий. То сам в кабинет вызываешь, теперь Воловода подослал, чтобы нервы мне помотать. Надо денег, так лучше бы снова позвал…»

Привлеченная напряженным разговором, пришла из соседней комнаты Светлана, втроем они пообсуждали новость, лица их помрачнели. А Долматова – та вообще стала туча тучей. Работа у них пошла с пятое на десятое. Валентина раздражалась, кричала на грузчиков, дергала Нинку со Светланой – словом, все они в тот же час перессорились.

«А может, ты, Нинок, беду накликала? – зло раздумывала Валентина, косясь на Соболь. – Кто тебя знает? Пояс ты могла видеть, могла и сообщить в милицию. Ну да ничего, меня голыми руками не возьмешь, документы в порядке, а пояс ты больше не увидишь. И детали в изоляторе все одна к одной, по отчетности, будут, попробуй, Воловод, придерись».

Временное облегчение эти мысли принесли. Действительно, никакая, даже самая квалифицированная комиссия не смогла бы сейчас упрекнуть ее, Долматову, в чем-либо противоправном. Другое дело подозрения, но подозревать можно кого угодно, это бабушка надвое сказала, а нужны доказательства.

Продолжая работу, Валентина просчитывала варианты – где и как она могла «проколоться». С чем все-таки связано появление Воловода на «Электроне»?

Версия первая: да, Воловод занимается формальной плановой проверкой документации. Это неопасно. Она не даст повода БХСС для какой-то особой проверки у себя в изоляторе брака.

Версия вторая: Битюцкий решил попугать ее, требует новой пачки денег. Если это так, он деньги получит. Или сувенир, который обещал сделать Сапрыкин. Нужно Семена поторопить.

Версия третья: в милицию «капнула» Нинка Соболь. Проверить это невозможно, но спросить надо. И пригрозить. За этот только год Нинка со Светланой получили от нее по семьсот тридцать рублей. Как это они объяснят следствию?

Версия четвертая: в милицию сообщил Анатолий. После «визита» Михаила Борисовича со своими парнями Анатолий стал пить, ругался с ней по вечерам, грозил, что «сообщит куда следует». Неужели это он сделал?!

Валентина решила не пускать дело на самотек, повела свое следствие. Первым делом она зазвала в дальнюю комнатку-кладовую Нинку, плотно заперла дверь, придавила ее спиной. Сказала строго:

– Рассказывай, Нинок.

– Что? О чем? – сделала Нинка вид, что не понимает.

– Ты в ящик ко мне лазила?

– Нет, Валя, я же сказала: увидела ключ, закрыла ящик, ключ отдала тебе. Думаю, еще кто-нибудь из грузчиков…

– Ладно! – перебила ее Валентина. – Это я слышала. Не лазила так не лазила. Я просто спросила. Вообще, Нинок, держи язык за зубами. Если что со мной случится, то и вам со Светкой не поздоровится.

– А что с тобой может случиться, Валь? – Нинка сделала наивные глаза.

«Дурочкой прикидываешься. Ну-ну. Пожалеешь».

Сказала Валентина другое, заставив себя улыбнуться:

– Нинок, с каждым из нас что-нибудь может случиться. Но это я так, к слову. Греха на нас троих особого нету. Мы выручали мастеров, они нас благодарили. Разве что деньги не стоило брать… Но что было, то было. Я и говорю: держи язык за зубами. Люди нас благодарили, мы их выручали.

– Так это понятно, Валь. Что ж я, дурочка, не понимаю ничего?!

– Вот и хорошо, что понимаешь, – Валентина обняла Нинку за плечи. – Когда человек не понимает или не хочет понимать, с ним сама знаешь, как поступают.

– Да нет, Валя, ты не беспокойся, – стала горячо говорить Нинка. – Милиция свою работу делает – и пусть себе делает. У нас все в порядке, я же вижу, знаю. Чего так разнервничалась?

Валентина махнула рукой:

– Да ничего я не нервничаю. Так просто… Неприятно ведь, когда тебя проверять собираются. Вроде как не доверяют. Мы тут втроем каждую деталюшку на учет берем, строгости какие, ты же сама говоришь! А к тебе милиция…

Они поговорили еще минуту-другую, все более спокойно и расположенно по отношению друг к другу. Валентина, глядя в честные Нинкины глаза, окончательно поверила ей, что та в ящик не лазила и пояса не видела. Значит, ни в чем ее подозревать не может. А грозой, скорее всего, дохнуло со стороны мужа. «Ну, не дай бог, Анатолий, если ты это сделал, не дай бог!»