Текст книги "Золотая паутина"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Глава пятая

Сапрыкин поступил именно так, как и предполагал Воловод. Отпущенный милицией, он вернулся на завод, сказав охраннику на воротах, что у него что-то с рулевым управлением, ехать нельзя, мусор он отвезет завтра. Бросив КамАЗ, Семен побежал к ближайшему телефону; приглушив голос, сказал Долматовой, что так, мол, и так, Валентина, напоролся я сегодня с бутылями и мешком на самого начальника БХСС, дело серьезное. Говорил он, конечно, не напрямую – иносказательно: бутыли назвал «пузырьками», а детали «побрякушками». Но Долматова хорошо его поняла, ахнула на том конце провода, тут же назначила встречу – в заводском скверике, у Доски почета, есть там укромная лавочка. Через несколько минут они сидели рядом, на свежевыкрашенной скамье, говорили полушепотом, настороженно поглядывая по сторонам. Засиживаться им нельзя, обратят внимание, но и не обменяться мнениями, не договориться о дальнейших своих действиях тоже было нельзя.

– Капнул кто-то, Валентина, – кашлянул от переживаний Сапрыкин. – Прямо к дому твоему подкатили, а я, дурак, и не видел. '

– Похоже, – думала вслух Долматова. – Но кто прознал? Я ведь никому, Семен, сам понимаешь

– Из девок твоих… никто, а?

– Нет, что ты! Себе хуже делать?! Нет, Светка с Нинкой не вякнут.

– А прапор твой? Ты же говорила, что недоволен он.

– Да не то что недоволен. Трусит он, боится. Говорит: хватит, мол, Валентина, попадешься. Уговаривал бросить, был такой разговор однажды.

– Ну вот, видишь. За этими мыслями…

– Да нет, Семен, Толька не скажет. Кто-то еще.

– Кто? – лицо Сапрыкина исказилось злобой. – Ни одна собака не видела, как я грузился. Все продумано, отработано, не первый год, Валентина.

– Тише, Семен, люди вон… Ты тоже хорош. Сказал бы, что мешок этот в контейнере и был, выбросил кто-то. У меня по документам все в порядке, я бы отказалась. Пусть бы в цехах искали, рубят-то микросхемы сам знаешь где.

= «Сказал»! Как бы не так! – шипел Сапрыкин. -

А зачем тебе в сарай понес? Если б просто в контейнере лежал…

– Да-а, влипли мы, Сеня-а…

– Не паникуй, дура! Раз у тебя с документами все в порядке, то… придумать надо что-то. Придумать!

Лихорадочный их разговор оборвался, они быстро разошлись в разные стороны, условившись, что если ничего не случится, то вечером встретятся у Валентины дома. Семен подъедет на своей «Волге», но не к самому, конечно, крыльцу, а станет в сторонке, у тех дальних берез, у магазина, а Валентина занавесит то крайнее окно: если что, это будет сигнал. Милиция может теперь за ними следить, надо это иметь в виду. И вообще…

Многозначительное это «вообще» сулило им обоим неприятности уже с этой минуты. Но ничего не случилось в этот день. Правда, минут за пятнадцать до конца смены раздался звонок, капитан из БХСС вежливо пригласил ее прийти завтра к начальнику управления товарищу Битюцкому, пропуск ей будет заказан. И Валентина так же вежливо и спокойно ответила, что обязательно придет. За минувшие два часа она придумала, кажется, неплохое и убедительное объяснение и с кислотой – да, просила на аккумулятор литра два-три, – и со злосчастным этим мешком: Сапрыкина она знает, понятно, на одном заводе работают, он ей позвонил уже с улицы, дескать, в контейнере нашел детали, кто-то подбросил. Она и сказала: раз не хочешь возвращаться, то завези ко мне домой, я потом принесу их на завод. Тебе все равно заезжать с кислотой… А откуда же она знала, что он две бутыли припрет, ей столько и не надо! И мешок этот… Отходы от деталей заводские, их надо было вернуть, а откуда они взялись в контейнере – да черт его знает. Вот вы, милиция, и ищите. А лучше пусть наши, заводские, поищут да признаются… В ее изоляторе брака никаких недостач нет, все накладные и сопроводительные листки оформляются как положено, ведется журнал, работают они коллективом, несут коллективную ответственность, народ у нее честный, проверенный…

И все же сердце Валентины тревожно билось, когда она торопливо шла домой, поминутно оглядываясь: не шпионит ли кто? Она даже знала по детективным фильмам, что следить за кем-то называется «сесть на хвост», но «хвоста» этого, кажется, не было, да и зачем теперь? Милиции надо было брать их с Семеном сразу же, а они медлят, значит, есть надежда, не все еще потеряно, Валентина.

Черная «Волга» Сапрыкина стояла уже под березами, у продмага, Семен вышел как раз из дверей, держал в руках пачки сигарет. (И зачем набрал столько? Или уже в тюрьму готовится?) Неприметно махнул ей рукой: дескать, я тут понаблюдал, все в порядке, иди домой. И вошел следом.

Они не стали откладывать дело в долгий ящик, твердо теперь выработали версию – про бутыли и мешок, как это и хотела Валентина. В самом деле, придраться к ней в изоляторе брака было нельзя, по документам все сходилось как нельзя лучше, пусть бы и дюжина бухгалтеров проверила ее от и до. Никто бы ничего не нашел и не доказал, потому что она все делала с умом. А Семену нужно взять все на себя, на собственную инициативу, одному легче будет выкрутиться. Мол, и сам виноват, и Долматову нечаянно подвел, тень на честного человека бросил. Она всего-то и просила что кислоты…

Скрипнула за распахнутым окном калитка, мелькнула зеленая тень, пришел Анатолий. Стал снимать у порога прорезиненный свой плащ с помятыми погонами, форменную фуражку, смотрел на жену и гостя расположенно, с пьяненькой улыбкой.

– О, Семен, ты? А я вижу – «Волга» твоя. Чего, думаю, он ее туда поставил?

– Да сигарет купил, там и машину оставил, чего разъезжать? – глухо отвечал Сапрыкин.

– А ты опять, милый, прилабунился, – мягко пожурила Валентина, не стала его ругать, нужно было сохранить сейчас у Анатолия хорошее расположение духа – разговор предстоял серьезный.

– Да малость было, Валюш, – кивал Анатолий. – У Витьки Романцова сынок родился, ну вот мы и… того.

– Ладно, Толя, садись, – сурово проговорила. Валентина.

Они сели за стол в зале, помолчали.

– Ты это, Толя, если милиция что будет спрашивать, помалкивай больше, понял? – уронил тяжело Сапрыкин.

– Ты о чем, Сеня? – тот простодушно выкатил на него осоловевшие удивленные глаза.

– Старый аккумулятор, сухой, есть?

– Ну… кажется, есть.

– Вот. Поставь его сейчас же на машину. Скажешь, если что, мол, просил жену принести с завода кислоты, для электролита.

– Да у нас тот, на «Жигулях», хороший, Валь! Ты че это? – искренне удивился Анатолий.

– Тебе говорят! Слушай! – в приказном, раздраженном тоне ответила Валентина, и Рябченко наконец понял: что-то случилось. Благодушие с его румяного, упитанного лица тут же сползло.

– А… Понял. Поставить старый аккумулятор. Так. Еще что? – теперь он дисциплинированно смотрел на обоих.

– Ну и все. Больше ты ничего не знаешь. Ко мне домой не приезжал, ничего не привозил. Понял?

Рябченко на этот раз лишь молчком мотнул головой. Он трезвел на глазах, во взгляде его появился заметный страх.

– Да не трусь ты, прапор, – усмехнулся Сапрыкин. – Ничего тебе не будет, если язык за зубами держать будешь.

– Но что случилось-то? Что? – почти выкрикнул Анатолий, но Сапрыкин не ответил ничего. Поднялся, попросил у Валентины спички, закурил, так в облачке табачного белесого дыма и пошел к дверям, сутуля спину, втянув голову в плечи. Было в его походке что-то зловещее, угрожающее.

Потом проскочила по их Тенистой черная «Волга», динамик в кухне рассказал новости, а Валентина с Анатолием все сидели за столом, молчали, и сумерки тихо, незаметно заползали в их дом…

Глава шестая

В бюро пропусков областного управления внутренних дел, в просторной, похожей на холл гостиницы комнате у Валентины Долматовой потребовали паспорт. Она несколько удивилась тому, что милицейское бюро пропусков совсем не похоже на их, заводское, где в зеленой крашеной стене прорублено маленькое окошко и видно только руки сидящей там женщины. Здесь же, за невысокой, из полированного дерева, стойкой сидел молоденький круглолицый сержант, который со строгим видом принял из рук Валентины ее «молоткастый, серпастый», повертел в руках, сличил фотографию с «оригиналом» и только потом спросил, по какому она вопросу в УВД и к кому именно. Валентина, плохо спавшая эту ночь, по державшая себя и руках, сказала, что ее пригласил на беседу полковник Битюцкий, к девяти часам, вот она и явилась.

– Пригласил или вызвал? – с прежней строгостью в голосе уточнил сержант.

– Ну, пусть вызвал, – ответила Валентина, с трудом сдерживая себя. Чего этот сержантик выпендривается, зачем?

– Не «ну», а вызвал, – со значением проговорил сержант, хорошо, конечно, понимающий, что так просто гражданку эту начальник управления вызывать к себе не будет, какой-нибудь грешок за ней уже есть.

Сержант проверил свои записи, на Долматову В. В. действительно была заявка из службы Битюцкого, выписал ей пропуск удивительно красивым, почти женским, почерком, показал на дверь лифта – вот туда, на четвертый этаж. А хотите – по лестнице, лифт часто занят.

Но идти по лестнице с крутыми ступенями Валентина не хотела, да и не могла: силы вдруг оставили ее. Что еще скажет ей этот Битюцкий в выйдет ли она одна, без сопровождающих милиционеров из этого холодного, гулкого здания? Много она передумала за минувшую ночь, приготовилась уже к худшему, хотя в душе ее и жила маленькая надежда: раз сразу не взяли, значит… Но она не стала развивать эту призрачную пока надежду, рассчитывать особенно было не на что. Мало ли какой план у милицейского этого начальника! Знает, что никуда она, Долматова, от него не денется, улики налицо, и если покопать… И все же Валентина упорно гнала от себя мысли о худшем, выглядела спокойной. Анатолию она приказала строго-настрого: никому ничего не говорить, все отрицать, в ее дела не вмешиваться. Даст бог, отпустят, сказала она ему на прощание сегодня утром и пошла как в гости – приодетая и надушенная.

Маленькая, тесная кабина лифта быстро подняла Валентину на четвертый этаж, она вышла в узкий высокий коридор, плохо освещенный и оттого пугающий, чужой, нашла нужную ей дверь, но войти сразу не решилась – села на казенный, обтянутый темно-коричневым дерматином стул, решила: пусть сердце малость успокоится. В кабинет нужно входить даже без следов волнения на лице, ничем нельзя выдать свои переживания, это не в ее пользу. Версию они сочинили с Семеном вполне убедительную, послушаем теперь, что будет говорить полковник милиции Битюцкий.

В коридор вышла секретарша Битюцкого – остроносая, вся какая-то дерганая, чем-то недовольная, спросила:

– Вы, что ли, Долматова? А чего ж прохлаждаетесь? Сказано – к девяти. Заходите.

Валентина пошла, не чуя под собой ног, села в темноватом кабинете на крайний стул, ждала. Битюцкий говорил по телефону, время от времени внимательно поглядывая на Валентину каким-то оценивающим, затаенным взглядом. Потом, положив трубку, стал молчком барабанить пальцами по столу, думал. Откинулся в потертом креслице, жалобно скрипнувшем под тяжестью его короткого сильного тела, спросил нейтрально:

– Ну, что будем делать, Валентина Васильевна? – он заглянул в ее пропуск.

Она недоуменно повела плечом – что скажешь на такой вопрос?

– Я поинтересовался, – ровно продолжал Битюцкий, не меняя позы. – Серебро, золото довольно легко снимаются с деталей кислотой, которую вез Сапрыкин. Надо думать, сочетание мешка и бутылей в мусоровозе не случайное, а?… Поинтересовался и другим: хищений на вашем заводе драгоценных металлов и золотосодержащих деталей не зафиксировано. Значит, или концы прячутся очень профессионально, или ваша преступная группа в самом начале пути, и мы подоспели вовремя.

– Да какая там преступная группа! – вырвалось у Долматовой. – Мешок этот он в контейнере и увидал, а кислоту для аккумуляторов вез… Говорили же! Да, я просила, машина у меня. У нас то есть, с мужем.

– Ты сер, а я, приятель, сед… – засмеялся Битюцкий. – Помните, Валентина Васильевна, такую басню? Что же вы меня, старого воробья, мякиной кормите? Хищение золотосодержащих деталей, точнее, отходов и кислоты, с помощью которой золото с этих отходов снимается, – налицо. К тому же выяснилось, что к этим деталям на заводе вы имеете самое прямое отношение…

– Но это же не значит, что я их воровала! – возразила Валентина. – Мало ли каким путем они могли оказаться в контейнере с мусором! Отходы накапливаются в цехах и…

– Правильно, – спокойно согласился Битюцкий. – И логично. К тому же меня от ареста останавливает еще одно обстоятельство, я вам уже говорил: документация на заводе в порядке. То есть хищений золота, как утверждает главный бухгалтер, на предприятии нет. Я ему, разумеется, не стал пока говорить о задержании некоего Сапрыкина, который вез детали домой к Долматовой… Но посудите сами…

«Куда клонишь, полковник? – напряженно думала Валентина. – Чего хочешь?»

– Так вот, Валентина Васильевна, в принципе я мог и даже обязан был арестовать вас с Сапрыкиным еще вчера – улики налицо. Сапрыкин к тому же во всем признался, и я…

– Сапрыкин пусть за себя и отвечает, – с заметным теперь раздражением ответила Валентина. – Я его, как шофера, попросила привезти только кислоты.

– Естественно, он будет отвечать за себя, а вы – за себя, – не стал спорить Битюцкий. – Но ваша преступная связь доказана, вы оба попались с поличным.

– Но что же тогда вас останавливает, товарищ полковник? – вкрадчиво спросила Валентина и заставила себя улыбнуться – и просительно, и располагающе, и заискивающе одновременно.

Улыбнулся и Битюцкий.

– Приятно иметь дело с думающим человеком. – Он взял из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, с наслаждением затянулся. Потом вдруг спохватился, поднял на Долматову глаза: курите? И Валентина, которой курить в данный момент не хотелось, поняла, что наступил в их разговоре важный переломный момент, что пододвинутая эта пачка – как соломинка, которую ей подали и за которую она тут же ухватилась.

Теперь они оба дымили, довольные естественно возникшей паузой, приглядывались друг к другу.

– Тем более если этот думающий человек еще и красивая молодая женщина, – продолжал Битюцкий. – Это, знаете ли, актив, плюсы. А о минусах говорить пока не будем.

«Мягко стелет, мягко, – напряженно размышляла Валентина. – То ли еще дальше в силок заманивает, то ли… А, была не была, рискну! Нас тут двое, в случае чего, откажусь».

– Спать я с вами не буду, не надейтесь! – бухнула она. – И комплименты мне ваши не нужны. Вызвали, так и… – она обреченно махнула рукой.

«Ишь какой кульбит, – в свою очередь думал Битюцкий. – Дамочка пошла ва-банк, без всякой дипломатии. Прощупывает, конечно. Но шаги вперед делает. Это хорошо».

Он довольно искренне рассмеялся.

– Эх, молодость! Или грудь в крестах, или голова в кустах. Сам был молодым, сколько дров по глупости наломал. А теперь – близок локоток, а не достанешь.

Замял в пепельнице сигарету, сказал просто, по-домашнему:

– Сядешь ведь, Долматова. А сколько тебе?… Тридцать два? Ну вот видишь, в самом расцвете. Вся жизнь, как говорится, впереди. Сесть проще всего. В тюрьме же, особенно женщинам, ой как не сладко!… М-да-а… Ну это я так, Валентина Васильевна, посочувствовал, пожалел. Бывает, вляпается по глупости хороший, приличный человек, и вроде помочь ему хочешь, а он начинает новые глупости пороть… Ни о каком сожительстве я не говорил и даже не подумал, вы что это себе позволяете? – голос его обрел прежнюю строгость. – Да, я говорил, что вы – молодая и красивая женщина, что трудно вам будет в тюрьме. Но чтоб намеки какие с моей стороны – боже упаси! Виски вон уже седые, ученый. А если вам что-то и показалось – то это ваше дело, видно, фантазия у вас богатая. В таком случае она вам должна была совершенно определенно подсказать: за все в жизни нужно платить. Тем более за ошибки. Часто по более высоким расценкам. Но это опять же абстракция, понимаете это слово? Аб-страк-ци-я! Нечто! Хотя мы с вами и рассматриваем вполне конкретный случай. Вот такая арифметика. Улики неприятная вещь, согласен. Эти бутыли, детали… Вполне может быть, что кто-то их действительно выбросил в контейнер. Шел и в ящик с мусором – бух! А Сапрыкин подобрал и к вам в дом привез. А зачем, в таком случае? Почему?… М-да, трудные вопросы. Ладно, Валентина Васильевна, идите, работайте. А дня через два загляните ко мне. Надо что-то с этими бутылями и мешком делать, черт бы их побрал. И дернуло меня с Воловодом поехать… Вы в четыре работу кончаете? Вот часам к пяти в четверг и приходите. Договорились?

Битюцкий поставил на ее пропуске время, расписался, и Валентина сама не своя пошла из кабинета, твердо зная, что полковника она поняла правильно. «И переспать ты со мной не отказался бы и деньги требуешь, – зло думала она, спускаясь по лестнице в холодный и гулкий вестибюль. – Много хочешь. И срока дал два дня. На размышление. На выбор. Или – или. Или арест, или «благодарность». Хочешь – в постель с ним ложись, хочешь – деньгами расплачивайся. Можно и то и другое. Выбирай, Валентина».

– А не дам – посадит! – вслух, уже на улице, проговорила Долматова и сама испугалась собственного голоса – не слыхал ли кто?

Она оглянулась, успокоилась. Поблизости никого не было, довольно редкие на этой улице прохожие спешили по своим делам, никто из них не обращал внимания на молодую привлекательную женщину, бормотавшую что-то себе под нос.

– Ишь, дипломат. «Абстракция»! Сказал бы прямо: гони, мол, Долматова тысчонку, или сколько там нужно, да и будь здорова, не попадайся мне больше на глаза. А кислоту свою и рамки забери. Нет, крутит, выворачивает.

Она не заметила, как прошагала улицу, на которой стояло здание УВД, большой сквер у театра юного зрителя, с пожухлыми уже, в большинстве своем осыпавшимися листьями. Потом вдруг остановилась, вернулась в сквер, села на пустую скамейку, нервно закурила. Увидела, что пальцы ее мелко-мелко дрожат.

– Жива пока, Валентина, чего ты! – урезонила она себя и жадно, глубоко затянулась.

День был по-осеннему серый, скучный. Тянуло понизу ветром, шуршали в сквере листья, в дальнем углу, у киоска «Мороженое», дымил костер. Два мальчугана помогали уборщику жечь сухие ветви, вели себя шумно, радовались забаве. Один из них, в красном берете и зеленой курточке, пробежал, подпрыгивая, совсем рядом с Валентиной, озорно глянул на нее счастливыми глазами, подхватил ветку, лежавшую у ее ног, помчался назад, к костру.

У Валентины защемило сердце – мог быть и у нее такой мальчуган, мог. Она обязательно назвала бы его Антошкой, очень ей нравится это мужское имя Антон. Но сделанного не вернешь, чудес на свете много, с ней же чуда не произойдет. Жаль. Очень жаль! С третьим уже мужиком живет, годы зрелые, а захотелось вдруг большой и настоящей семьи, детского веселого смеха в просторном ее богатом доме, беготни и суеты, шалостей, счастья. Ведь не чувствовала она себя по-настоящему счастливой, пожалуй, никогда, другие чувства вытесняли даже мысли о детях, о простом и работящем муже. Все казалось скучным, пресным, неинтересным. Дом, работа, дом… С ума сойти! Насмотрелась она на своих товарок, на тех же Нинку со Светкой, лошади заморенные, да и только. Может быть, только и вздохнули свободней, когда стали ей, Валентине, помогать, приоделись, расцвели. Ну а она жила как хотела, что умела, то брала. Чего ж теперь?…

Валентина отшвырнула окурок сигареты совсем по-мужски – решительно и резко, встала. Снова она чувствовала в себе злую силу и энергию, снова она была мыслями в кабинете Битюцкого, и это воспоминание заставило ее напрячься и даже выругать себя: не о детишках надо думать теперь! Полковник правильно сказал – губить жизнь в тридцать с небольшим глупо, надо выкрутиться, тем более что брошена ей, кажется, спасительная соломинка.

Она энергично пошла по мокрым бетонным квадратам дорожки, каблуки ее туфель цокали твердо, с каким-то даже вызовом, и под этот цокот Валентина веселела с каждой минутой; она живо представляла себе руки Битюцкого, перебиравшие то коробок спичек, то толстый синий карандаш, усмехалась. Руки эти не толкнули ее в яму, в пропасть, они играли с ней, манили… Что ж, поиграет и она.

Через два дня, ровно в пять, Долматова сидела в знакомом кабинете. Вид у нее был удрученным, растерянным. Она робко, заискивающе смотрела на Битюцкого, говорила тихо, слегка подкрашенные ее губы вздрагивали от каждого телефонного звонка или резкого движения хозяина кабинета.

– Альберт Семенович, я вела себя в прошлый раз, наверное, неправильно. Вы простите меня, ради бога! Перенервничала, почти всю ночь не опала. Вы ко мне по-человечески, я это понимаю. А в тот раз подумала, что… Ну знаете, кот с мышкой поиграет-поиграет да и… Вы извините за такое сравнение, может оно и не к месту, обидело вас, но я женщина простая, что пришло в голову, то и сказала.

– Ну-ну, – Битюцкий напряженно слушал.

– Я, конечно, понимаю, неприятности у меня могут быть большие, разбирательства всякие, допросы… А вы ко мне по-доброму отнеслись, можно сказать, и пожалели. Спасибо вам за это. И я вас поблагодарить хочу… – она замялась. – Извините, по-женски не могу, не обижайтесь. Мы ведь только познакомились. Хотя вы мужчина видный, интересный… Но лучше вот…

Валентина встала, достав из сумочки, положила в открытый ящик стола Битюцкого несколько пачек денег, вернулась на свое место. Сердце ее бешено колотилось, щеки пылали.

Битюцкий спокойно повернул одну из пачек. На полосе банковской упаковки синела цифра – 1000.

– Статья сто семьдесят четвертая, Валентина Васильевна. Дача взятки должностному лицу. От трех до восьми лет. Это для вас. А для меня – сто семьдесят третья статья, получение взятки. От восьми до пятнадцати лет. Годится?

– Да какая взятка, Альберт Семенович?! Господи! Доброе дело делаете. Предупредили, уберегли… Соблазн, конечно, чего там перед вами душой кривить, вы насквозь все видите. Сапрыкин душу смутил, да и сам теперь места не находит. Проси, говорит, Валентина, товарища Битюцкого, в ножки падай, слово давай!

– Давайте! – усмехнулся Битюцкий.

– Тридцать два года честно жила, опала спокойно, Альберт Семенович. И дальше так же жить собираюсь. Простите за бутыли эти дурацкие и кислоту, ради бога. Бес попутал, признаю.

– А как же это у тебя концы там сходятся. Долматова? – все же поинтересовался Битюцкий. – В бухгалтерии никаких к тебе претензий.

– Да потому что и не может быть этих претензий, Альберт Семенович! Чтоб я когда на заводе взяла… Да боже упаси! Этот ведь пакет… как получилось. Мастер одна в отпуск спешила, принесла ко мне на склад, говорит, мол, лишние какие-то детали, Валь, ты их оприходуй у себя, что ли. Я положила да и забыла, месяц кончился… Потом Семен как-то зашел…

– Вы что же, давно знакомы?

– Ну да, на заводе же одном работаем. Как вы своих в милиции знаете, так и мы. Он ведь сначала в цехе слесарил, потом уже на машину перешел работать.

– Так-так. Дальше.

– Да что дальше-то, Альберт Семенович? Дальше вы все знаете. Давай, говорит, Валентина, попробуем с отходов золотишко снять. Вот и попробовали. Спасибо, что вовремя вы меня остановили, Альберт Семенович.

– Ну-ну, – Битюцкий насупился, раздумывал, В темноватом его квадратном кабинете было тихо. Окна кабинета выходили на северную сторону, во двор здания, никаких звуков сюда не доносилось. Он снова пристально, испытующе посмотрел Долматовой в самые глаза, и она хорошо поняла этот его взгляд.

«Да бери, Альберт Семенович, бери, – просило в ней все. – Со мной можно иметь дело, не беспокойся. Ты действительно крепко выручил меня, я тебя благодарю за это… Возьми, прошу!»

Битюцкий задвинул ящик стола, притворно-сочувственно вздохнул:

– Да-а, с кем но бывает… Но это вы зря, Валентина Васильевна, – глазами он показал на стол. – Совсем не обязательно… В общем, так. Считайте, что вам в жизни повезло. Мы, органы, конечно, не обязательно караем, тем более в таком вот случае. Главное – уберечь человека от дальнейшего падения. Одернешь вовремя, покажешь истинный путь, и человек потом всю жизнь тебя благодарит.

«Всю жизнь? Это ты много хочешь, полковник»,– тут же сказала себе Валентина, но при этом мило улыбнулась, поддакнула:

– Да конечно, Альберт Семенович, как не благодарить? От такой беды уберегли… Может, заглянете ко мне? Чем богата… Мы с мужем в частном доме живем… Ой, да вы же знаете, что это я! – Валентина свободно теперь, с заметным облегчением рассмеялась. – Гостей мне удобно принимать, без посторонних глаз.

На лице Битюцкого блуждала рассеянная, неопределенная улыбка.

– Ладно, Валентина Васильевна, лишнего говорить не нужно. За приглашение спасибо. Вижу, что вы действительно из чувства благодарности. Только так и могу понять. Люди, разумеется, должны друг другу помогать. А насчет приглашения… Не знаю, не знаю. Может, и приду. Занят очень.

– Приходите! – Валентина сияла сейчас подкупающей обворожительной улыбкой п будто светилась изнутри. – Я что-нибудь вкусненькое приготовлю, я умею.

– Все может быть! – цвел и Битюцкий, отмечая себе, что самое «вкусненькое» была бы, конечно, сама эта молодая и красивая бабенка.

– А муж как к моему визиту отнесется, Валентина Васильевна? – уже игриво поднял он на нее глаза. И она игриво же, вставая со стула, отвечала:

– Он не ревнивый у меня, Альберт Семенович. Из простых. Приходите.

Когда Долматова вышла, Битюцкий снова выдвинул ящик стола, подержал деньги в руках, сунул пару сотенных бумажек в карман кителя, остальные запер в сейф. Набрал номер автоцентра, спросил заместителя директора по снабжению, Шамрая.

– Это ты, Павел Григорьевич?… Слушай-ка, подошли ко мне своего парня… Да, тот, что в прошлый раз приезжал, Санек, я его помню. Ну, в обеденный перерыв можно, с часу до двух. Зачем в управление? В гараж ко мне. Пусть пару крестовин жигулевских привезет, комплект шаровых опор, шланги тормозные, рулевые тяги… а, правильно, наконечники. Да, еще амортизатор задний потек, тоже пусть прихватит… Нот, не хочу я к вам ехать, глаза людям мозолить. Вот, скажут, полковнику милиции все детали дефицитные нашлись, а мы годами на них в очередях стоим. Зачем гусей дразнить? У меня в гараже мужик один есть, все сделает.

– Хорошо, Альберт Семенович, запчасти я пришлю, – сказал на том конце провода Шамрай.

«Вот что зпачит доброе дело человеку сделать»,– подумал Битюцкий, положив трубку, и усмехнулся. «Доброе дело»… Проболтается если кто, ему не простится. С другой стороны: поди, достань все это без такого вот «нажима»…

…А на следующий день, в обеденный перерыв, к личному гаражу Битюцкого подкатил бежевый «пикап» с голубой ладьей на боку, вышел из него высокий тощий парень в форменных штанах на лямках и клетчатой рубахе, поздоровался вежливо, выхватил из машины новенький аккумулятор, потом передал Битюцкому тяжелый, завернутый в промасленную бумагу пакет.

– Ничего не забыл, Санек? – больше для проформы спросил Альберт Семенович.

– Ну что вы, товарищ полковник?! – парень с заметной обидой повел плечами. – Фирма! Заказы выполняем точно и в срок!

Битюцкий расплатился сотенной бумажкой, сдачу не взял, отмахнулся. «Пикап», обрадованно фыркнув мотором, укатил, а Битюцкий полюбовался аккумулятором и стал разворачивать гремящую, пахнущую заводом бумагу.