Текст книги "Жаркие перегоны"
Автор книги: Валерий Барабашов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
II.
В четвертом часу Желнину позвонил Климов.
– Приветствую, Василий Иванович. Где Уржумов?.. И что у вас там за ЧП? Мне только что доложили...
«Ну, все, завертелось колесо, – чувствуя, как замерзла лысина, подумал Желнин. – Стоит теперь кому-то лишь намекнуть, что первый зам начальника дороги проявил интерес к цистернам...» Впрочем, чего это он трусит? Приказа останавливать «Россию», а потом гнать ее вперед он не отдавал, с начальником распорядительного отдела был у него вполне нейтральный разговор, а если Степняк проявил ненужную инициативу, то пусть сам за себя и отчитывается. А уж хвост на пути скорого поезда оставить – тут и дураку ясно, чья вина.
Как можно спокойнее (ох, нелегко это дается, нелегко!) Желнин стал объяснять заместителю министра:
– Мы старались ввести в расписание «Россию», Георгий Прокопьевич. Она прибыла на дорогу с опозданием, стояла в Прикамске, потом в Шумково, мы...
– Да ты ближе к делу! – прервал Желнина нетерпеливый и грубоватый голос Климова. – Стояла, нагоняла!.. Что произошло в Сарге этой?
– В Санге. Диспетчер, Бойчук его фамилия, поставил под обгон «двойки» цистерны, а в приложение к графику, видно, не заглянул, не уточнил количество вагонов. Остался хвост на втором пути, локомотив «России» зацепил последнюю цистерну.
– Бригада жива? – спросил Климов.
– Жива. Помощник немного повредил себе лицо, машинист... ну так, коленку зашиб. Навстречу поезду пошла наша «скорая помощь».
– Что там еще?
– Было десятка два падений пассажиров с полок. В основном царапины, ушибы... В первом вагоне... там похуже дело, беременная женщина, да ее еще ударили. Нечаянно, конечно, при падении.
– М-да-а... – Климов помолчал. – Диспетчер... как ты говоришь его фамилия?
– Бойчук.
– Бойчука с работы снять. Немедленно! И подальше его от железной дороги!.. Разгильдяй.
– Да он вообще-то на неплохом счету в отделении, – начал было Желнин, но Климов уже не слушал его. Спросил:
– А сигнализация почему не сработала? Что у вас там за балаган, Желнин?!
– Георгий Прокопьевич, я еще не знаю всех подробностей, но... Словом, мне доложили, что замазученные колесные пары, есть такое предварительное мнение...
– Быстрей! – приказал нетерпеливо Климов. – Что тянешь!
– ...так вот, замазученные колесные пары, которые находились в конце состава, не обеспечили шунтовую чувствительность рельсовой цепи, светофор показал ложную свободность блокоучастка.
– Ясно, ясно, – снова перебил Климов, – вагоны надо лучше мыть... Ладно хоть так еще все кончилось. Но наказать мы вас с Уржумовым накажем, будьте спокойны!.. Да! Иностранных туристов в поезде не было, не знаешь?
– Нет, не уточнял пока.
– Узнай. Потом вызови меня. Ославите, чего доброго, на весь мир.
– Понял, Георгий Прокопьевич.
– Уржумов почему не отвечает?
– Он в обкоме. На три часа завотделом вызвал.
– Что за вопрос? В курсе, нет?
– Заседание совета директоров...
– ...которым вы план реализации срываете! – подхватил Климов. – Что молчишь, Василий Иванович?
– Да что говорить, Георгий Прокопьевич, мы...
– А так и говори: срываем. Причем третий квартал подряд. Так?
Желнин молчал.
– И еще министерскую регулировку не выполняете, – напористо продолжал Климов. – Почему захватываете порожние вагоны без нашего разрешения?! Что за партизанщина на дороге?
– Видите ли, Георгий Прокопьевич... – Желнин растерялся, не знал, как вести себя. – Видите ли, – повторил он, – местные органы... Словом, настоятельно просят, чтобы мы, железнодорожники, не отдавали вагоны... я бы даже сказал...
– Какие еще органы? – строго уточнил Климов.
– Вышестоящие.
– Что ты крутишь там, Желнин? Вышестоящие, нижестоящие! Обком ваш, что ли?
– И обком.
В голосе Климова появился усмешливый холодок:
– Слушай, Василий Иванович, вы с Уржумовым на железной дороге работаете или где? Откуда эти ветры там дуют?
– Мое дело – выполнять указания начальника дороги... К тому же у нас партийные билеты в карманах. Мы не можем не...
– А мы что – беспартийные, по-твоему? И на верное, сверху нам тут виднее, как вагонным парком распоряжаться.
– Думаю, что виднее, Георгий Прокопьевич, – согласился Желнин.
– Хоть один на дороге понимает... Когда явится Уржумов, скажи, чтоб позвонил мне. Как там настроение... и вообще?
– Константин Андреевич сказал, что положение на дороге будем выправлять.
– Опять он за свое: «Константин Андреевич, Константин Андреевич»!.. Сам-то – как?
– А что сам? – насторожился и слегка заволновался Желнин, интуитивно чувствуя, что разговор входит в желанное для него русло, что сейчас надо говорить какие-нибудь нейтральные слова... – Мое дело замовское.
– Берись-ка там по-настоящему, Василий Иванович, – доверительно и вместе с тем на прежней строгой волне заговорил Климов. – А то ведь не посмотрим, что вы оба там заслуженные... К концу года чтоб все задолженности были ликвидированы. Постарайтесь, сил и энергии у красногорцев хватит. О перспективе, Желнин, тебе тоже думать надо. Жизнь имеет свои законы, никуда от них не денешься. Понятно говорю?
– Понял вас, Георгий Прокопьевич!
Желнин долго потом держал руку на положенной уже трубке.
III.
Ровно в шестнадцать тридцать Колобов сидел в мягком глубоком кресле перед столом первого секретаря обкома партии Бортникова. Виталий Николаевич, в ловко сидящей на нем коричневой паре, расхаживал по большому светлому кабинету, слушал заведующего промышленно-транспортным отделом молча, не перебивая, лишь изредка что-либо уточняя. При этом он вежливо выжидал конца фразы, естественной остановки говорившего, чтобы не нарушать мысли, не сбивать. Вскоре Бортников сел против Колобова в такое же массивное мягкое кресло, смотрел на него карими спокойными глазами, в которых жила всегда поражающая Колобова внутренняя уверенная сила. Говорить Колобову с Бортниковым было всегда трудно, потому что с п е р в ы м нельзя было быть даже в мелочах неискренним или не до конца убежденным в том, в чем стремился убедить сам; неуверенность мысли Бортников чувствовал каким-то особым чутьем, легко находил в такой мысли слабинку, сразу потом теряя интерес к разговору и собеседнику. Он открыто не любил людей, которые пришли в его кабинет за е г о мнением, мнением первого секретаря обкома, чтобы потом, при случае или надобности, размахивать этим мнением, как флагом, ссылаться на него, не вкладывая ни крупицы собственного «я». И наоборот, с уважением относился к тем, кто, не нарушая, разумеется, этики, горячо и смело отстаивал свои убеждения, доказывал свою правоту. С такими людьми Бортников беседовал с удовольствием и подолгу, и встречи эти, обмен мнениями нередко ощутимо влияли на принимаемые решения...
Слушая Колобова, Бортников время от времени кивал темноволосой головой, но понять эти кивки было сложно – то ли Виталий Николаевич соглашался с тем, что говорил ему Колобов, то ли подтверждал ими какие-то свои мысли. А Колобов в деталях рассказывал о заседании совета, о том, какую дружную оценку дали директора железнодорожникам, – он подчеркнул при этом, что такие вот принципиальные разговоры бывали уже не раз, но, увы, дело вперед почти не движется. Красногорская дорога все наращивает задолженность по отгрузке промышленной продукции, тысячи и тысячи тонн грузов лежат на складах... А этим летом вообще сплошь и рядом сбои, срывы графиков движения поездов, простои подвижного состава. Давно пришла пора спросить с Уржумова со всей мерой ответственности.
Когда Колобов умолк, Виталий Николаевич задумчиво рассматривал что-то за окном кабинета.
– Знаете, Сергей Федорович, – заговорил он ровным, несколько суховатым баритоном. – Партийный работник, и особенно в вашем положении, не должен предвзято относиться к каким-то конкретным людям и конкретным проблемам. В том, что железная дорога стала для промышленных предприятий своего рода тормозом, есть и наша с вами вина. Да-да! Не качайте головой. Вспомните время, когда мы с вами только начинали – вы заведующим отделом, а я секретарем: уже тогда железнодорожники хромали. Но, видно, поддались мы с вами какой-то общей инерции, успокоенности, думали, что вся причина в кадрах руководителей на местах. Хорошо помню свой разговор с министром – он ведь тогда успокоил меня, з а в е р и л... И вот стоим перед свершившимся фактом!
Бортников развел руками, поднялся; снова стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Из дальнего угла неожиданно спросил Колобова:
– А что бы вы, Сергей Федорович, предложили по нормализации положения на нашей дороге? Что особенно мешает сейчас железнодорожникам, чем могут помочь им промышленные предприятия?
– Помочь?! – несколько недоуменно протянул Колобов, но, уловив взгляд Бортникова, тут же поспешил перестроиться. – Помочь, Виталий Николаевич, заводы, конечно, могут – надо не держать на подъездных путях вагоны сверх нормы. Это бы значительно высвободило их парк.
– Солидный и древний резерв, – бесстрастно согласился Бортников. – Ну, а еще?
– Еще?.. Вы... так неожиданно, Виталий Николаевич...
– Почему же неожиданно, Сергей Федорович? – Бортников сел за свой стол, взял в руки целый пук остро отточенных цветных карандашей, вертел их в пальцах. – Давайте вот поразмышляем вместе: чем и в чем мы можем железной дороге помочь? Вот был я сегодня на сортировочной станции – знаете, Сергей Федорович, любопытных вещей я там понаслушался. Представьте: железнодорожники мучаются, например, от нехватки крестовин. Новых не хватает, не успевает промышленность обеспечить а на изношенных крестовинах нельзя держать высокие скорости поездов – рискованно. Выросли в снабженческую проблему стрелочные переводы, рельсы, кое-что еще. А разве наши предприятия не смогут изготовить многие из этих не очень сложных деталей? Разумеется, придется согласовать с Москвой.
– Надо подумать, Виталий Николаевич.
– Правильно, подумайте. И вот еще над чем, Сергей Федорович, – Бортников вытащил из внутреннего кармана пиджака письмо Забелина, развернул его перед собою на столе. – Изучите, пожалуйста, вопрос реконструкции нашей сортировки. Есть предложения, – он положил ладонь на письмо, – удлинить пути станции, модернизировать горки, усилить тормозные позиции на этих горках, словом, сделать их мощнее. Предложения разумные, но меня смущает одно обстоятельство: как все это сделать в условиях действующей станции? Думаю, вам следует пригласить специалистов, ученых из НИИ...
– Виталий Николаевич, – Колобов осторожно кашлянул, – но это ведь сугубо технический вопрос, – я полагаю, что мы, партийные работники... То есть, я не хочу сказать, что мы не должны вмешиваться в дела станции, но такие чисто ведомственные подробности, как удлинение путей...
– Продолжайте, Сергей Федорович, я внимательно слушаю вас.
– Виталий Николаевич, понимаете... у меня за годы работы в обкоме сложилось стойкое мнение, что некоторые хозяйственные руководители сознательно, что ли, прибегают к нашей помощи, стремятся доказать, что тот или иной вопрос может решить только обком партии, и никто больше. Причем доказывают это умно и квалифицированно, с выкладками в руках – не придерешься.
– Это вы об Уржумове? – спросил Бортников.
– И об Уржумове тоже, – кивнул Колобов. – Хотя к нему это относится в меньшей степени, чем к другим.
– Ну и?..
– Ну только ведь и слышишь, Виталий Николаевич: помогите в том, помогите в том... А начнешь разбираться – сами бы вполне справились. Вот, на прошлой неделе, разбирался я с заводом «Автогеноборудование» – там заводик-то... А проблему «союзную» выдвинули – где им кислородные баллоны заправлять...
– Оставим пока этот «Автоген», – поморщился Бортников. – Что-то мы в сторону ушли... Так вот, Сергей Федорович, давайте проведем такой технический совет в обкоме. Речь тут не столько об удлинении станционных путей, сколько вообще о технической политике.
– Хорошо, – опустил глаза Колобов.
– Теперь второй вопрос. – Бортников помолчал. – Не разделить ли ваш отдел на два, Сергей Федорович, – на промышленный и транспортный?
– На два? – удивленно переспросил Колобов. – Тогда, пожалуй...
Тогда, пожалуй, он вообще на железнодорожников влиять не сможет. А заведующий новым отделом станет защищать интересы только транспортников... Да-а, задал первый задачку, нечего сказать!
– На мой взгляд, Виталий Николаевич, лучше бы нам остаться в прежнем составе. Как-то уж сложилось до нас, годами работали.
– Вот-вот, годами! – Бортников поднял вверх палец. – А теперь давайте по-другому попробуем. Специализация, как известно, дает рост производительности труда... Если говорить о помощи нашей дороге конкретно, то, может быть, вот за что возьмемся: организуем своеобразный центр... или, скажем лучше, штаб по оказанию помощи железнодорожникам силами трех обкомов, трех областей.
– Это... по-моему, это хорошая мысль, Виталий Николаевич! – откликнулся Колобов, в душе досадуя на себя – мог бы и сам предложить, простая же вещь.
– Начнем вот с чего, – Бортников выдернул из мраморной подставки первую попавшуюся ручку и стал быстро писать на листке бумаги: «1. Собрать заявки отделений на крестовины и стрелочные переводы. 2. В порядке шефства выделить ж. д. ...станков. 3. Помочь железнодорожникам с жильем за счет...»
«Да, все это правильно, конечно, – думал Колобов, следя за рукой первого и кивая в знак согласия головой. Идея со штабом отличная, но выполнять-то ее мне, а зав. транспортным отделом на заводах будет теперь вроде заказчика. Недурно...»
Бортников кончил писать, ткнул ручку в подставку. Засмеялся вдруг:
– Не переживайте, Сергей Федорович. Все утрясется. Еще довольны будете, что транспорт уйдет от вас. Как говорят в народе: баба с возу – кобыле легче... Теперь насчет бюро. Давайте проведем. Только не надо на нем разнос Уржумову учинять, ничего это не даст. Поговорим откровенно и к в а л и ф и ц и р о в а н н о, – Бортников голосом выделил это слово. – Пригласите на заседание ученых, крупных специалистов-железнодорожников, рабочих. Рабочих-коммунистов – обязательно. Послушаем и их мнение. И вот еще кого позовите, Сергей Федорович, инженера Забелина, из управления дороги.
– Забелина? – переспросил Колобов. – А... что это за человек?
– Посмотрим, послушаем. По-моему, очень интересный и нужный делу человек, – серьезно сказал Бортников.
Колобов поднялся, понимая, что разговор закончен.
– О сегодняшнем ЧП на дороге знаете? – спросил, прощаясь, Бортников.
– Да, Виталий Николаевич, Уржумов мне звонил.
– Мне тоже... – Бортников покачал головой. – Вот ведь как у нас: пока гром не грянет, мужик не перекрестится.
Когда Колобов ушел, Виталий Николаевич прошелся по кабинету, перебирая в памяти подробности разговора. «М-да, – думал он, – вот так, через несколько лет совместной работы, открываешь вдруг человека...»
– Пожалуй, Сергей Федорович, на заводе вы были более на месте, – негромко проговорил Бортников и торопливо шагнул к столу – звонили из ЦК...
IV.
В приемной Уржумова Виктор Петрович Забелин ждал своей очереди. Был он третьим; женщина, записавшаяся на прием первой, уже ушла, сейчас в кабинет Уржумова вошел пенсионер – высокий старик в железнодорожном кителе с орденскими планками на груди.
Забелин встал, прошелся по приемной, стараясь унять нервное возбуждение. Предстоящий разговор с Уржумовым выбил его из нормальной колеи. Сможет ли он высказать начальнику дороги то, что хочет? Можно ведь и хорошую идею загубить на корню косноязычием... Как он, Забелин, завидует людям, у которых речь так и льется, так и журчит напористым и шустрым ручейком. А у него вот частенько какой-то барьер ощущался в голове между тем, что он понимал и хотел сказать, и тем, что говорил... Да нет, конечно же, не так уж он косноязычен, выразить мысль сможет, но суметь бы так повести разговор с Константином Андреевичем, чтобы он зажегся интересом, дал высказать все, что наболело... Появился в дверях старик; приблизившись к секретарше, со старомодной учтивостью поцеловал ей руку и чем-то очень довольный зашаркал из приемной. Секретарша кивнула Забелину – проходите, мол.
Уржумов, увидев входящего, встал из-за стола, пошел навстречу.
– Давай-ка, Виктор Петрович, вот здесь посидим, – слегка обняв Забелина за плечи, сказал он и повел его к маленькому треугольному столу в углу кабинета. Они сели в просторные чашеобразные кресла; Уржумов открыл минеральную воду, налил два тонких, с рисунком, стакана, пододвинул один из них Забелину. Тот, благодарно и торопливо кивнув, отпил глоток, потом быстрым, даже резким движением руки выхватил из кармана брюк платок, вытер губы.
– Я вот с каким предложением, Константин Андреевич...
– Ты все спешишь, Виктор Петрович: сразу быка за рога. Подожди о делах, успеем. Расскажи сначала, как живешь.
– Как живу? Как все, наверное, – стараясь скрыть волнение, Забелин зачем-то поправлял воротник рубашки, приглаживал аккуратно причесанные седые волосы. – Хожу на работу, выполняю ваши приказы и распоряжения начальника службы. Рационализацией, Константин Андреевич, занимаюсь... Дни только щелкают, годы – тоже.
– Да, это верно, – согласился Уржумов и как-то очень пристально оглядел Забелина. – Седые уж оба... А давно ли с книжками в техникум бегали?..
Уржумов покачал головой, в лице его жило сейчас грустное удивление. Да, действительно, ушли, ушли годы, отданные труду, железной дороге.
– Ладно, что ж теперь, – вздохнул он. – Слушаю, Виктор Петрович.
Забелин стал говорить; что-то у него не получалось на первых порах – слова текли обильно и быстро, но пока что ничего интересного в них Уржумов не нашел – обо всех этих трудностях и сложностях на магистрали он и сам помнил каждую минуту. Однако перебивать Забелина не стал – пускай человек выговорится. Давно ему, видно, хотелось такого разговора – вон как волнуется... Да, странно все же складываются человеческие судьбы: вместе вот учились, знания одни и те же получили. А жизнь сложилась по-разному. Он, Уржумов, – руководитель магистрали, крупный специалист. Забелин же – трудяга-инженер, каких десятки, сотни на дороге. Доволен ли он своей жизнью, своим положением? Мог ли бы приносить большую пользу – и как специалист, и как личность? Ведь что-то не дает ему покоя – пишет, тормошит, на прием вот пришел... Странные мысли. А почему странные? Забелин ведь однокашник, сколько уж лет рядом. Он, Уржумов, всегда помнил и знал: Забелин жив-здоров, работает. Сначала долгие годы в отделении дороги, потом здесь, в управлении. Время от времени интересовался, при встречах в коридоре спрашивал: как, мол, Виктор Петрович, живешь-можешь? И ответ был обычный: ничего, живу, спасибо. А потом стало доходить до уржумовского кабинета настораживающее: пишет, дескать, Забелин, сор из избы выносит. Уржумов читал, конечно, его статьи в газетах – честные, правдивые, но... Неприятно было: одно дело корреспондент напишет, случайный, так сказать, человек – у него работа такая. А свой, да еще со знанием дела... Что-то стало копиться в душе против Забелина – обида не обида... черт его знает что. Раздражение, наверное. Ну, если умный такой – приди, скажи! Подумаем вместе, разберемся. Зачем в газету-то сразу?! Или Бортникову вот накатал. Думай теперь, что отвечать. Хотя, впрочем, Виталий Николаевич на ответе не настаивал, мол, для сведения письмо. Но как теперь о нем не думать? Не забудешь ведь...
– ...Я вот все думаю, Константин Андреевич, – теперь уже отчетливо проникали в сознание Уржумова слова Забелина. – Пусть бы нам министерство побольше инициативы предоставляло.
Уржумов едва заметно усмехнулся: да, Виктор Петрович по-прежнему в своем амплуа. Но тут же пригасил невольную эту усмешку, подумал лишь: «Эх, Забелин, Забелин! Занимался бы каждый из нас своим делом, какая была бы польза!» Но мысль эта мелькнула скорей по инерции, и Уржумов одернул себя: ведь только что думал по-другому, хотел понять, что же за человек сидит перед ним. Ну да, конечно, хотел и хочет.
– Так ты говоришь, Виктор Петрович, инициативы бы побольше? – несколько запоздало проговорил Уржумов.
– Конечно! В движении, например. В решении внутридорожных вопросов... Возьмем, к примеру, финансовые показатели путейцев. От чего они зависят? От состояния пути? Дудки! От тонно-километровой работы. А правильно это? Стимула же у путейцев нет... Или локомотивные, вагонные депо возьмите. Был у них в свое время хозрасчет, сводили концы с концами, теперь же все деньги в кармане начальника отделения...
– Ну, это вопрос спорный, – возразил Уржумов. – Централизация финансовой власти на отделении, на мой взгляд, не такое уж плохое дело.
– Ладно, допустим, – кивнул Забелин. – А вот управление наше возьмите. Для чего оно? Мы ведь как передаточный механизм между министерством и отделениями. Счетно-передающая ступенька, не более. Все решается там, в министерстве. Зачем же мы с вами?
– Вот как! – Уржумов изумленно приподнял брови. – Ты, Виктор Петрович, уволить меня задумал, что ли? Так подождал бы пару лет, сам на пенсию уйду.
– Нет, я серьезно, – Забелин не принял веселого тона начальника дороги.
– И я серьезно. Как же министерство будет управлять такой махиной отделений – на огромной территории страны, с разными часовыми поясами?.. Да отделения тогда погрязнут в междоусобицах, всякие удельные князьки заведутся.
Забелин улыбнулся.
– Не заведутся. В министерстве надо организовать территориальные управления, которые будут вести оперативную работу, а считать цифры можно и нужно с помощью ЭВМ. Ни к чему держать такой огромный счетный аппарат.
– В любом случае идею эту мне не с руки поддерживать, – хмыкнул Уржумов. – Это с министром надо решать. Не в нашей с тобой компетенции.
– Ну, мыслить – в компетенции любого человека, а высказывать мысли – специалист просто обязан.
– Ну, допустим, допустим, – согласился Уржумов. Он поднялся, подошел к окну, раздвинул шторы. – А если ближе к нашим сегодняшним делам, Виктор Петрович?
– Пожалуйста. ППЖТ, например, предприятия промышленного железнодорожного транспорта. Почему они не в ведении нашего министерства?
– Ну, Виктор Петрович, – озадаченно протянул Уржумов. – Такую ты обузу на сеть взвалить хочешь. Ты знаешь, что подъездные пути промышленных предприятий по протяженности равны...
– Знаю, – живо отозвался Забелин. – Целое новое отделение на дороге. Ну и что? Когда один хозяин будет – разве это плохо? С предприятиями мы сейчас почему спорим? Потому, что хоть и делаем одно дело, государственное, а...
– Это же целая реформа в масштабе страны!.. Замах у тебя, Виктор Петрович! Ты вот лучше скажи, как нам на своей магистрали порядок навести? Не справляемся с вагонопотоком, знаешь ведь.
– Прежде всего южный обход Красногорского узла надо делать, Константин Андреевич. Это даст нам...
– Это, пожалуй, мысль! – одобрил Уржумов. – Обход узла – это... Так, слушаю тебя, Виктор Петрович.
– Третьи пути надо строить, Константин Андреевич. Для тяжеловесных поездов и для ремонта.
– Резонно, – Уржумов снова уселся в кресло. – Но... деньги? Для третьих путей нужны огромные деньги. И если о южном обходе я могу ставить вопрос, то строить третьи пути...
Наверное, в этот раз Уржумову не удалось скрыть своей иронии – Забелин почувствовал ее и тут же встал.
– Константин Андреевич, вы меня извините, но я... я не просто так сюда пришел. Говорю вам все это как начальнику дороги, депутату. У вас больше прав и полномочий отстоять какие-то новые идеи...
Уржумов потянул Забелина за руку.
– Сядь, Виктор Петрович. Ты же такие идеи тут выдал, что... переварить их надо. Это ведь миллионы рублей капиталовложений.
– Деньги окупятся, и очень скоро.
– Возможно. Но сперва надо их достать, деньги-то...
Стояли друг против друга – седые, высокие, с серьезными лицами.
– Виктор Петрович, ты извини меня за прямоту: что-нибудь научного, диссертацию например, не пишешь?
Забелин смутился.
– Теперь уж нет – ушло время. Здоровья не стало Да и... практических дел хватало в жизни. Не сумел организоваться, дописать... Не стоит об этом, Константин Андреевич. Другие напишут.
Уржумов проводил Забелина до двери. Подал руку, задержал забелинскую ладонь. Думал, глядя в глаза: «Вон ты, оказывается, какой...»
Забелин смущенно высвободил ладонь, выскользнул за дверь. А Уржумов долго расхаживал по кабинету, со стыдом признаваясь себе, что не только много лет не понимал, не знал по-настоящему инженера Забелина, а главное, никогда, кажется, и не пытался узнать, не задумывался, что рядом с ним живут и работают такие вот люди – беспокойные, «неудобные». А если и думал, то лишь с досадой.
И не в том ли одна из причин нынешней «хромоты» в работе дороги, что голос таких людей не был своевременно услышан? Уржумов стал перебирать в памяти разговоры, касавшиеся Забелина, – теперь он отчетливо видел: все это преподносилось ему под определенным углом зрения людей недалеких, всеми правдами и неправдами оберегающих честь мундира. По сути, Забелин был лишен возможности влиять на дела, не мог в полной мере приложить свои знания и опыт.
– А ведь в управлении не один такой Забелин, – сказал Уржумов своему отражению в окне. – Что ж ты, начальник дороги, не использовал эту силищу?
Реконструкция красногорской Сортировки, вождение тяжеловесных и длинносоставных поездов, строительство специальных путей для них, – разве не за это бился и бьется он сам. Так почему же не взял себе в помощники Забелина, Иванова, Петрова, Сидорова? Почему прислушивается к мнению только узкого круга людей? Сколько дельных, умных предложений наверняка мог бы услышать от рядовых инженеров, техников, рабочих, душой болеющих за дело! Мог бы, да не услышал, не захотел слышать... И надо ли удивляться, что Забелин обратился не к нему, начальнику дороги, специалисту и руководителю, а к Бортникову?
Да, он, Уржумов, спокойной жизни не искал, наоборот. Но «обратная связь» с подчиненными, с коллективом магистрали оказалась нарушенной... И сколько же потеряно дорогого времени!..
Часа через полтора, когда прием закончился и Уржумов устало потянулся в кресле, резко, требовательно зазвонил красный телефон.
– Добрый вечер, Константин Андреевич, – раздался в трубке знакомый голос – Чем занимаешься?
– Откровенно говоря, хотел съездить поужинать да...
– Правильно, с заместителем министра надо говорить откровенно, – перебил Климов, – Вот и доложи: что за столкновение организовал на дороге? Я, правда, слышал уже кое-что, мне докладывали.
– С «двойкой» сейчас все в порядке, Георгий Прокопьевич. Состав другим электровозом привели в Красногорск. «Чээска» немного повреждена, выведены из строя электродвигатели – машинист применял при торможении контрток.
– Правильно применял, – вставил Климов. – Думаю, что надо представить его к Почетному железнодорожнику.
– Понял, Георгий Прокопьевич, согласен с вами... Ну вот все, пожалуй. За сутки думаем работу магистрали нормализовать.
– Сутки много, постарайтесь к ночи... В обкоме, Константин Андреевич... что за разговор был?
По тому, как Климов спросил об этом, Уржумов понял, что поздний этот звонок заместителя министра не случаен, что он, наверно, и состоялся именно из-за его, уржумовской поездки в обком.
– Что вам сказать, Георгий Прокопьевич... Разговор серьезный был. Как всегда, о вагонах – почему не даем, срываем и прочее. Решено просить вмешательства бюро обкома. Час назад мне звонил Колобов, заведующий отделом: Бортников утвердил решение о проведении бюро.
– Та-ак, – Климов затянул паузу, явно обдумывая очередной свой вопрос. Но спросил напрямую: – Что и как думаешь докладывать, Константин Андреевич?
– Колобов сказал мне, что на бюро будет приглашен министр или вы, и я полагал, что мы с вами могли бы вместе обдумать...
– Ну, Семен Николаевич вряд ли сможет приехать, – раздумчиво покашлял замминистра. – Эскулапы что-то целятся на него, об отдыхе поговаривают. А я... Ты, чего доброго, начнешь там, на бюро, спорить со мною, как тогда, в вагоне. Красиво мы будем с тобою выглядеть перед товарищами, а, Константин Андреевич?
– Георгий Прокопьевич, может, и я в чем-то неправ. Там разберутся.
– Ты такими вещами не шути, – приструнил мягко Климов. – Обком есть обком.
– Во всяком случае, Георгий Прокопьевич, говорить там надо все как есть. Бортников не хуже нас с вами проблемы дороги знает.
– Ну, это как сказать...
Замминистра помолчал.
– Вот что, Константин Андреевич. Принципиальность, конечно, хорошее качество, я лично его в людях ценю. Но... может, не будем пороть горячку? Доложим бюро, что в ближайшее время поправим положение на магистрали. К чему огород городить? Признаем, что подзапустили эксплуатационную работу на дороге, что не все еще резервы использовали, строителей вспомним. В конце концов, вы-то здесь ни при чем: Красногорсктрансстрой – сам же ты на коллегии докладывал – систематически срывает ввод в строй объектов... Ну, если я буду, скажу, что и министерство кое в чем виновато – успокоились, с себя меньше спрашивать стали...
Уржумов задумался. Никогда еще замминистра не говорил с ним в таком тоне – чуть ли не просительном.
Трубка терпеливо ждала.
– Будет работать обкомовская комиссия, Георгий Прокопьевич. В ее составе специалисты, и...
– Мы с тобой тоже специалисты, Константин Андреевич. Разве наше мнение не должно быть решающим? Если, конечно, выработаем единую платформу.
Уржумов молчал. Непростительно долго молчал перед таким высоким начальством.
– Я должен подумать, Георгий Прокопьевич, – сказал он наконец. – Сложный вопрос, очень сложный.
– Я и не говорю, что простой. Просто боюсь, что излишняя откровенность может повредить делу. Это тебе не у нас, на коллегии...
– Я подумаю, – еще раз повторил Уржумов.
– Да, чуть не забыл!.. Я сегодня Цейтлина вызывал, финансового нашего бога. Толковали о помощи вашей дороге. Пожалуй, кое-что наскребем. Пожалуй, начнем реконструкцию вашей Сортировки уже в будущем году... Не убрать ли ее вообще за пределы Красногорска? Ведь теснота там какая, развернуться негде, город со всех сторон жмет...
– Я об этом и говорил в свое время, Георгий Прокопьевич! – Уржумов радостно перехватил рукой трубку, стал искать на столе папку с бумагами. – У меня тут и выкладки есть, цифры...
– Цифры я помню, – не стал слушать Климов. – Перед бюро позвоните мне еще, посоветуемся. Главное, не горячись, Константин Андреевич. Всего доброго!
Красный телефон отключился.
