Текст книги "Жаркие перегоны"
Автор книги: Валерий Барабашов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Жаркие перегоны
Новая повесть молодого писателя. Герои книги – железнодорожники одной из магистралей страны.
Инженер по образованию, Валерий Барабашов несколько лет работал на Урале корреспондентом газеты «Гудок». И повесть «Жаркие перегоны» он посвятил людям, чью жизнь и труд хорошо знает, – железнодорожникам.
С нелегкими проблемами сталкиваются герои повести – от седого, умудренного жизнью начальника Красногорской железной дороги Уржумова до машиниста Бориса Шилова и совсем еще юного его помощника Саньки. Не справляется передовая в недавнем прошлом магистраль с возросшим объемом перевозок, задерживается доставка грузов, опаздывают поезда... Буквально каждый час действия повести, охватывающего всего один летний день, насыщен острыми конфликтами. Но видя, как настойчиво и самокритично ищут герои «Жарких перегонов» выхода из сложной ситуации, как непримиримы они к тем, кто, заботясь о «чести мундира», хотел бы «припудрить» недостатки и упущения, – веришь: эти люди сумеют преодолеть трудности.
Действие повести В. Барабашова происходит в 1976 году. С тех пор многое на наших железных дорогах изменилось к лучшему. Однако многие из затронутых автором проблем остаются актуальными и сегодня.
Повесть «Жаркие перегоны» впервые опубликована в 1981 году в журнале «Молодая гвардия».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
8.00—9.00
I.
Вокзальное радио объявило, что «Россия» опаздывает на час, и Лариса пожалела, что не догадалась позвонить в справочное бюро. В зале ожидания было шумно, душно, и лучше бы этот час она посидела дома – до вокзала от них рукой подать. Но Володька спешил на работу, она тоже все время думала, не забыла ли чего, и такая простая мысль – справиться о поезде – пришла в голову лишь теперь. Володька, собираясь уходить, поминутно поглядывал на часы – от вокзала до завода ехать минут сорок, время поджимало, и Лариса сказала, – иди, мол, что ж поделаешь. Ей было приятно, что муж не хочет оставлять ее одну, что переживает за нее. Если бы поезд пришел вовремя, Володька, наверно, уехал бы на работу со спокойной душой, а сейчас явно нервничает. Он и вообще-то не хотел ее отпускать – вдруг что случится дорогой? Но Лариса уговорила: всего каких-то шесть часов пути, вещей она с собой много брать не собирается, так, самое необходимое, чувствует себя нормально – почему не съездить? В Прикамске сядет в вагон, в Барвиче – сойдет. Дома сидеть одной скучно, да и маму повидать хочется – когда потом вырвешься? Ну, погостит недельку-другую у родных и вернется.
Лариса в это утро встала рано. И только прошла на кухню, уже заполнявшуюся щедрым июньским солнцем, затренькал будильник. Володька услышал звонок, подал из комнаты хрипловатый, непромявшийся еще голос:
– А где моя женушка?
Лариса, улыбнувшись, пошла на зов. Села на кровать, машинально запахнув на коленях синий с крупными розами по подолу халат – он очень шел ей.
Володька взял ее руку.
– Ну, как вы? – глазами он показал на ее живот.
– Все хорошо, Володичка. Вставай. Чай, кажется, кипит. Яичницу тебе поджарить?
– Яичницу? – Он сладко и длинно потянулся. – Давай, жарь. – И рывком соскочил с постели – мускулистый, подтянутый, стройный. Осторожно обнял ее. – Может, в пятницу вместе поедем, Лариска? Я бы тебя отвез и вернулся, а?
Она капризно надула полненькие губы.
– Сегодня ведь понедельник только, Володичка. Что я целых пять дней делать буду? Ты, если хочешь, приезжай за мной недельки через две.
Володька кивнул, но кивок у него вышел заметно неохотным. Бережно положил руку на ее живот, погладил.
– Смотри, Лариска, береги Сережу.
– А если... Танечка будет, Володь?
– Ну... ты уж двоих тогда давай, что ли!
...Бесстрастный женский голос, льющийся откуда-то из-под гулких сводов вокзала, снова объявил, что «скорый поезд номер два сообщением Москва – Владивосток ожидается в десять часов тридцать минут» – то есть надо было сидеть на неудобном жестком диване еще уйму времени.
Володька торопливо чмокнул Ларису в щеку и побежал к выходу, а она, покорно вздохнув, принялась терпеливо ждать.
II.
В это время в Красногорске, где так же ярко светало солнце и быстро испарялась с политых улиц вода, к управлению железной дороги шла Капитолина Николаевна Гвоздева, начальник отдела сбыта Вогольского нефтеперерабатывающего завода – стройная миловидная шатенка в ярко-синем цветастом платье. Она шла, радуясь теплому утру, тому, что на нее обращают внимание встречные мужчины (да и женщины тоже), что выбралась наконец в командировку – хоть развеется, отдохнет от заводской суеты. Командировка не казалась Капитолине Николаевне сложной: в управлении дороги она бывала не раз, знала там многих и, как правило, успешно решала всегда один и тот же вопрос – своевременное выделение их заводу порожних цистерн. С этим она шла к железнодорожникам и сегодня.
Спустившись в прохладный подземный переход, Капитолина Николаевна размышляла о том, что сегодня все же не совсем удачный день – месяц и квартал кончаются, и, наверное, ей придется труднее, чем в прошлый раз. Несколько успокаивало, правда, напутствие директора Гаджиева: «Ты напомни там, Николаевна, что в марте мы их выручали, сверх плана налили сто цистерн, так что...» Конечно, это был козырь, но выложить его надо на крайний случай. А вдруг все пойдет как по маслу, к большому начальству идти не придется, – вопрос решится в кабинетах поменьше... Всплыли в памяти имена и лица, а рука ощутила тяжесть портфеля, где лежали у нее коробки конфет да кое-что из книжного дефицита. Возможно, все это и не пригодится – вдруг не будет подходящего для презента случая, – но подарки под рукою иметь надо...
Выйдя снова на яркий дневной свет, Капитолина Николаевна прибавила шаг. Электронные часы на знакомом сером здании управления показывали без четверти девять, рабочий день здесь уже начался, и она, пожалуй, чуточку запоздала. В нужный кабинет лучше всего попасть пораньше, когда у всех еще хорошее утреннее настроение, не испорченное ни звонками, ни разносами сверху. Но и в такой благоприятной обстановке надо сориентироваться, решить – начинать разговор с обворожительной улыбки или с делового и прямого вопроса. В считанные минуты (именно минуты отводят большие чины на аудиенции) нужно распознать человека, угадать его настрой... Капитолине Николаевне помогали опыт, живой ум, приятная внешность. Она знала, что в командировки надо брать с собою платья, выгодно подчеркивающие ее фигуру, что волосы должны быть тщательно прибраны, а духи – дорогие. Что бы там ни говорили, а внешность в деловых, пусть и мимолетных, встречах играла не последнюю роль, в этом Капитолина Николаевна убеждалась не раз. Конечно, есть мужчины, которые зачумленными глазами смотрят только в бумаги, с такими каши не сваришь. Есть и женщины, ревниво воспринимающие появление такой яркой просительницы. Но стоит попасть в кабинет умного и наблюдательного человека, пускай и очень занятого, как все должным образом оценивается и ставится на свои места. Сразу же возникает нужный контакт, разговор складывается сам собой, и тут уж только не теряйся – смело подыгрывай, старайся остроумно отвечать на комплименты, улыбайся. Короткая беседа катится в желанном русле, а руки хозяина кабинета делают между тем необходимое: листают документы и охотно, без проволочки, их подписывают. Именно в такие кабинеты Капитолина Николаевна входила потом своим человеком.
Сейчас, подойдя к дверям распорядительного отдела, она прикинула, что попадаться на глаза его начальнику, Степняку, пока не стоит – тот начнет доказывать ей, что сегодня ничего сделать невозможно, что обстановка на дороге сложная... Надо бы найти нынче другого, более решительного человека. Чтоб помог ей без волокиты, с пониманием отнесся к сложившейся на заводе ситуации. А уж она постарается убедить, упросить этого человека – нельзя ей возвращаться без цистерн!
С широкой лестничной площадки хорошо видна была массивная дверь с черной табличкой посередине: «К. А. Уржумов, начальник Красногорской железной дороги». Зайти бы сейчас, объяснить, что их завод в затруднительном положении, что без помощи железнодорожников квартальный его план сгорит синим пламенем, а коллектив останется без премии. Да разве не знает Уржумов их трудностей? Вчера ведь звонил ему директор, а она присутствовала при этом разговоре...
Из приемной начальника дороги вышли несколько мужчин в железнодорожной форме – с широкими золотистыми нашивками на рукавах и лацканах кителей. Капитолина Николаевна безошибочно определила в этой группе центральную фигуру – приземистого лысоватого мужчину с жестким взглядом и коротковатыми руками, цепко держащими зеленую папку. Возможно, это был начальник дороги, она не знала его в лицо, но идущий рядом с приземистым цыганского вида человек назвал его Василием Ивановичем, и Гвоздева вспомнила, что так зовут первого заместителя Уржумова – Желнина. Набравшись смелости, она громко поздоровалась: «Здравствуйте, Василий Иванович». Желнин рассеянно скользнул по ней взглядом, машинально кивнул в ответ. Но Капитолина Николаевна сочла, что для начала и этого достаточно.
В приемную Желнина – квадратную, залитую солнцем комнату – она вошла спокойно и уверенно, как надо было входить к секретарям больших начальников. В том важном деле, которое ей поручили, не было мелочей, – была цепь действий и событий, одно с другим связанных и одно от другого зависящих.
За старомодной конторкой сидела пожилая некрасивая женщина («Ну, с этой придется повозиться...»). Она молча кивнула на приветствие вошедшей, уткнулась было снова в бумаги, но тут зазвонил один из многочисленных телефонов на столике, сбоку от конторки, и секретарша потянулась к нему. Выслушав, ровно сказала: «Хорошо, иду» – и вышла, ступая неожиданно молодыми легкими ногами.
Капитолина Николаевна села на один из тугих малиновых стульев, шеренгой вытянувшихся вдоль стены под окном. Огляделась. Ничего примечательного в приемной не было, разве только недавно натертый паркетный пол. Солнце желтыми квадратными плитами лежало на этом сверкающем паркете, отражалось на потолке.
Опять зазвонил телефон, звонки были настойчивыми, длинными, и Гвоздева, решив, что ничего дурного не сделает, подняла трубку.
– Мама! – раздался в ней женский голос.
– Вам кого? – спросила Капитолина Николаевна.
– Мне Татьяну Алексеевну. («Ага, значит секретаршу зовут Татьяна Алексеевна...»)
– Вы знаете, она вышла.
– Вышла? – растерянно переспросил голос.
– Может, что передать? – тут же сориентировалась Капитолина Николаевна.
– Да, передайте, что звонила Вика.
– Обязательно передам, не беспокойтесь!
Капитолина Николаевна ответила еще на пяток звонков, записала кое-что на календаре секретарши. Та вернулась через несколько минут, глянула на записи, скупо улыбнулась:
– Вот это вы хорошо сделали, звонок из аэропорта был важным. Спасибо.
– Вам еще Вика звонила, Татьяна Алексеевна.
– Вика?! – встревожилась секретарша и тут же сняла трубку. Впрочем, дома у нее оказалось все в порядке, так, какие-то мелочи. Но ниточка к Татьяне Алексеевне была протянута.
– Вы, как я догадываюсь, к Василию Ивановичу? – спросила она.
– Да. – Капитолина Николаевна встала, подошла к конторке, чуть коснувшись ее локтями. – Мне, Татьяна Алексеевна, вот так надо! – и выразительно дотронулась ладонью до открытой шеи.
– Приемные часы у него во второй половине дня...
– Сегодня двадцать девятое число, Татьяна Алексеевна!
Секретарша явно колебалась – ей было жаль симпатичную эту женщину.
– Какие нынче толкачи пошли, а! – она весело прищурилась, вышла из-за конторки, с видимым Удовольствием оглядела Гвоздеву. – Ладно уж... Сейчас вот понесу бумаги, попрошу, чтоб принял вас. В порядке исключения.
– Спасибо... – тепло и благодарно улыбнулась Капитолина Николаевна.
Высокая, обитая коричневым дерматином дверь кабинета, тяжелая на вид, открылась и закрылась за секретаршей легко и бесшумно.
Капитолина Николаевна торопливо распахнула портфель, выхватила попавшуюся под руку коробку конфет и, кинувшись к столу Татьяны Алексеевны, сунула ее под бумаги.
III.
Утренний разговор с женой не шел у поездного диспетчера Бойчука из головы. Подробно вспоминал он, что говорила Зоя, какое у нее сегодня было чужое лицо – заплаканное, злое. Конечно, она права – сколько можно ждать? Пять лет стоял Бойчук в очереди первым и все эти пять лет слышал одно и то же: подождите, с квартирами туго. Правда, его за это время обошли дважды: квартиры получили энергодиспетчер Цветкова и инженер грузового отдела Блинова. Но Бойчук тогда подчинился месткому – он жил в благоустроенной, пусть и однокомнатной, квартире, а Блинова снимала частную. Цветкова же – та вообще разрывалась на три дома: муж – в одном общежитии, сама – в другом, а ребенок их жил где-то у бабки, в деревне. Конечно, Бойчук мог настоять, чтобы квартиру в тот раз дали ему. Блинова работала на железной дороге меньше его, могла бы и подождать, но так уж получилось... Однажды Бойчук столкнулся в коридоре отделения с заплаканной женщиной, которая вела за руку худенькую девочку, тихонько и настойчиво повторявшую: «Пошли домой, мама!.. Пошли домой...» Мать что-то сердито отвечала ей, решительно направляясь к кабинету начальника. Бойчук тогда еще посочувствовал, догадываясь, что у женщины что-то случилось, иначе не притащила бы сюда ребенка. И в тот же день его попросили зайти в местком. Овчинников, председатель, – мягкий и совестливый человек – долго не начинал трудного разговора, смотрел в окно, потирая крепкой ладонью лоб. Бойчук не выдержал, резко спросил Овчинникова – заем вызывали? Предместкома глянул на него виноватыми глазами, сообщил:
– Исаев звонил.
– Ну и что? – насторожился Бойчук.
– Видишь ли, Евгений Алексеевич... Тут речь женщине одной... Кстати, отличный специалист. Да... Понимаешь, дом, где они комнату снимали, попал под снос, хозяева съехали, а Блиновы не были там даже прописаны. Еще мать у нее слегла... Уж мы ломали, ломали головы...
Бойчук шагнул к двери. Сухое скуластое его лицо пошло бурыми пятнами.
– И слышать не хочу, Сергей Николаевич! Хватит. В тот раз Цветковой уступил, теперь Блинова, потом еще кто-нибудь... Нет! Что я, в самом деле!..
– Как будто я не понимаю, Евгений Алексеевич, – вздохнул Овчинников.
Бойчук снова подошел к председательскому столу. Жестко спросил:
– Почему такое отношение к поездным диспетчерам, Сергей Николаевич? Ведь ты же сам был диспетчером, знаешь, что это такое.
Голова Овчинникова согласно покачивалась в такт словам.
– ...Измотанный, выжатый со смены приходишь. Двенадцать часов тебе в уши: диспетчер! диспетчер!.. Явишься домой, а там одна комната. Дочка над уроками сидит, сын с игрушками, телевизор...
– Да знаю я все, Евгений Алексеевич! – председатель месткома смотрел на Бойчука мученическими глазами.
– В общем так, Сергей Николаевич. – Бойчук решительно положил на стол тонкую вздрагивающую ладонь. – Мое тебе «нет». Не могу. И не желаю. Моя законная очередь. Будьте любезны. Я заработал.
– М-да-а...
Овчинников встал, сунул руки в карманы брюк. Хмуро смотрел в окно.
– Ладно, что ж... А насчет диспетчеров... зря ты обобщаешь, Евгений Алексеевич. Диспетчера живут у нас более или менее.
– Вот я и хочу. До свидания.
Бойчук ушел...
Сычом сидел сейчас за рабочим своим столом, вспоминал весь разговор в подробностях. Изругал молоденькую дежурную по станции Ключи за чуть припозднившуюся информацию о проследовании грузового поезда, напустился на соседа по участку за нерасторопность. Скверно было у него на душе. Стояли перед глазами Блинова со своей худенькой девочкой, собственная дочь-школьница, ютящаяся с книжками в углу их тесной комнаты, маленький сын...
Той ночью он плохо спал, ворочался в постели.
– Чего ты? – сонно спрашивала Зоя.
Он не ответил жене, затих до утра, забылся. А перед уходом на работу сказал:
– Знаешь, Зоя, наверно, придется нам еще с квартирой повременить.
– Что? Опять?! – У жены опустились руки.
– Да понимаешь...
– Ты что же – сам отказался?
– Понимаешь, Блинова у нас есть. У нее...
– Плевать мне на твою Блинову! – закричала Зоя. – Дурак!
– Малышка же у нее, а бабушка...
– А у нас кто? – Зоя ткнула пальцем в притихших детей. – Щенята, что ли?! Ой дурак, ой дура-а-ак, господи, – зажала она лицо ладонями, заплакала горько, зло...
И вот сегодня, почти год спустя, Бойчук твердо решил пойти к НОДу[1]1
НОД – начальник отделения дороги.
[Закрыть]. Пусть Исаев ищет выход, пусть теперь и о нем подумают. Надо вот выбрать момент, чтобы поездов на участке поменьше было, и сходить.
Привокзальный шум мешал работать, и Бойчук встал, закрыл окно. Постоял бездумно, глядя на приглохшую привокзальную жизнь, давая себе минутный отдых. С половины девятого утра он с головой окунулся в самую гущу движения на своем участке. Пришел на работу на полчаса раньше, стоял за спиной коллеги, Редькина, запоминал его график. У того почти все линии лежали в горизонтальной плоскости – поезда ночью стояли. Редькин – сероглазый, молодой, с лицом и руками, густо обсыпанными веснушками, – сидел на стуле развалясь, покуривал. Глянув на вошедшего Бойчука, с облегчением сказал:
– Наконец-то кончились мои мучения. Знаешь, Женя, лучше работать, чем так вот сидеть. Ну его к черту!
– Давно? – спросил Бойчук, подходя к столу и подавая Редькину руку.
– Да вот, с вечера почти, – Редькин показал глазами на график. – По Ключам обрыв контактного провода был. И всю ночь – представляешь! – всю ночь провозились. То опоры искали, то решали, на чем их везти... С семи утра шум в отделении, а виновников – нету. НОД на одиннадцать разбор назначил... А провод только на рассвете натянули. Поездов скопилось – ужас! Пассажирские я, правда, проталкивал понемногу, а грузовые... видишь? Куда я с ними?.. В общем, веселая тебе смена предстоит. Весь главный ход закупорен, успевай только поворачиваться.
Редькин засмеялся, блеснув ровными крепкими зубами.
– Должок тебе оставляю: четных поездов на шесть меньше принял, нечетных – на девять меньше сдал. Тут еще Сортировка держала, регулировочные задания выполняли.
– Действительно, веселая у меня будет смена...
Вскоре Бойчук, попрощавшись с Редькиным, сидел за столом. Разложены под руками цветные карандаши, нога привычно тронула педаль переговорного устройства. В памяти цифры: на участке восемнадцать грузовых в четном направлении плюс три пассажирских, в нечетном – семь грузовых и четыре пассажирских – все поезда в данный момент на перегонах. Скорых пока нет, надо воспользоваться, протолкнуть вот эти транзитные, порожняк. Пусть быстрее катит с отделения, освобождает место.
Бойчук чувствует кого-то за своей спиной, оборачивается – Исаев, начальник отделения, и вместе с ним Беляев, спортивного сложения молодой человек, дежурный по отделению. Некоторое время пришедшие молчат, изучают график. Исаев жарко дышит Бойчуку в затылок.
– Да-а, лихо ночью сработали, лихо! – говорит он хрипловато. – За два дня теперь не расплюхаемся.
– Да что вы, Федор Николаевич! Часов за пять-шесть растолкаем поезда! – Беляев убеждает горячо, с молодой верой в свои слова, но начальник отделения скептически поглядывает на него, кривит губы.
– Нет, я серьезно, Федор Николаевич! Только бы нам соседи не... – дежурный по отделению вышел вслед за Исаевым из кабинета, и Бойчук конца фразы не расслышал. Он вдруг вспомнил о своем решении, выскочил в коридор.
– Федор Николаевич!
Исаев остановился, обернулся. В лице – недовольство: что еще, дескать, за крики?
– Федор Николаевич, мне к вам зайти надо сегодня. Обязательно!
– Что случилось?
– Личный вопрос у меня.
– Для личных вопросов есть приемный день, ты же знаешь.
– Но у меня неотложный вопрос, я не могу больше ждать!
– Вот как?! – Исаев теперь не скрывал своего раздражения, сердитыми глазами смотрел на диспетчера. – У меня знаешь сколько неотложных вопросов, Евгений Алексеевич?! Почти шесть часов на отделении движения не было – шутка сказать! А ты... Не горит же!.. В другой раз, некогда!
Исаев с Беляевым, который все это время за спиной начальника отделения делал знаки Бойчуку – мол, не понимаешь, что ли, голова! – уходят, голоса их гаснут где-то в конце коридора.
– Диспетчер! Диспетчер! – настойчиво зовет из открытой двери селектор.
Бойчук, чертыхнувшись, снова занимает свое рабочее место; с ненужной и грубой силой жмет на педаль переговорного устройства.
– Ну? Я диспетчер! Слушаю.
– Здорово, Женя! Горохов. (А, это прикамский диспетчер.)
– Привет.
– Как жизнь?
– Лучше всех, но никто почему-то не завидует.
– Что так?
– ...
– Ясно, не с той ноги, наверное, встал... Ладно, Жень, выручи!
– Чем?
– Возьми у меня пяток четных. Скорый на подходе.
– Куда – в карман себе?
– Скажешь тоже!.. Совсем, что ли, некуда?
– Конечно! Час вот сижу, ломаю голову.
– Но ты все же посмотри, а?.. Я потом вызову тебя.
Динамик, отключаясь, щелкнул.
– Ты ему про Фому, а он тебе про Ерему! – в сердцах сказал Бойчук. – Им, значит, некуда, а ты вертись тут как хочешь. Из кожи лезь.
