Текст книги "За белым кречетом"

Автор книги: Валерий Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

ПЕРО НА ПАМЯТЬ ОБО ВСЕМ

– Ну что же,– сказал рыбак Володя, улыбнувшись как-то потусторонне, явно думая о чем-то своем,– если не боитесь, то поехали.

– Чего бояться,– откликнулся Юрий, деловито устраиваясь в лодке, радуясь, что нам так повезло.– Впервые что ли. Дорога нам знакома. Не один раз уже пришлось залив Корфа переплывать.

– Ветер,– односложно отвечал рыбак, качнув при этом головой, очевидно, удивляясь нашему непониманию, но и не считая нужным нас переубеждать.

– Поехали,– повторил он и, усевшись на корме у руля, запустил подвесной мотор.

Позже мне довелось узнать, что задержанный с грузом рыбы неожиданно рано вернувшимся с Умьявки рыбинспектором, рыбак пребывал в тот момент в таком состоянии, когда, как говорится, хоть к черту на рога, хоть в пекло.

На полном газу мы пересекли тиличикинскую губу, защищенную с моря длинной песчаной косой. Обогнули маяк и лихо вынеслись на морской простор. Тут-то и началось то, чего мы по неведению не могли предполагать.

По заливу гуляла штормовая волна. Нас затрясло, как на стиральной доске. Потеряв всякую надежду сохранить объективы, я вцепился в борта, пытаясь сохранить хотя бы себя, но при ударе о волну меня, как мяч, бросало назад, швыряло вверх, и оставалось радоваться, что ноги и руки целы. О ссадинах и синяках не приходилось переживать. А позже, когда достигли середины залива, надо было молить бога о том, чтобы не отправиться на съедение рыбам.

Жутко было снизу смотреть на вздымающиеся, зловеще поблескивающие на солнце водяные горы с зарождающимися на гребнях барашками.

– Что, суслики,– заметив растерянность и страх на наших лицах, весело крикнул рыбак.– Это вам не птичек в горах ловить. Море! Вот оно какое у нас. Не дрейфьте,– перекрывая рев мотора, кричал он нам, ловко уворачиваясь от очередной волны.– Не дам я вам погибнуть, не утонем!

Глаза его горели, весь он был в каком-то отчаянно-радостном возбуждении, словно шторм и был его стихией. Не отирая летевших в лицо брызг, сросшись с ручкой руля, он заставлял лодку, как бы боком продолжая нестись вперед, съезжать по склону длинной, разбежавшейся волны. Так же боком взбираться по склону следующей и в последний момент ускользать из-под завихряющегося над головой страшного гребешка.

Лодка, на который мы, не зная погоды, рискнули пуститься в плавание через залив, была самой обычной «казанкой» старого образца. Правда, в отличие от первых «казанок», на которых в море утонуло немало людей, на корме этой имелись полые крылья, сделанные для остойчивости. Но никакие крылья не спасли бы нас в этот шторм, накрой нас гребнем волны. И мы прекрасно понимали это.

Возвращаться тоже возможности не было. При развороте нас бы сразу перевернуло. Оставалось только мчаться вперед, уповая на судьбу и умение рулевого. К счастью, опыта в плавании по неспокойному морю этому парню было не занимать. Трясясь как в решете, ежесекундно готовые проститься с жизнью, часа через два мы выбрались на берег полуострова Говена. Втащить моторку на берег помогли подоспевшие рыбаки.

– Так-то, суслики,– усмехнулся невесело Володя, с жадностью закуривая сигарету.– Вот как на море бывает. Но мы здесь работаем, нам рисковать положено. А вам-то? Неужели птички стоят того?

– Если бы их еще поймать,– отшутился Носков,– а то ведь может статься так, что вернешься из поездки с пустыми руками.

– Тогда, как у нас,– удивился рыбак и попросил помочь ему отчалить.

Как ни уговаривали мы его, предлагая переночевать на базе, переждать шторм, он собрался возвращаться в Тиличики.

– Доберусь,– уверял он.– А не доберусь – туда мне и дорога.

– Из-за доброты и лихости своей парень пропадает,– посочувствовал один из рыбаков, остававшихся с нами, глядя, как нещадно молотит легкую «казанку» на штормовых волнах.– Не из-за денег, не жадный он, знаю. Отказать никому по слабости души не может, а этим и пользуются браконьеры. Вот и сейчас попался, чужую, поди, рыбу вез, а чью – не скажет. Рыбинспектор у нас человек строгий, он уже не раз его предупреждал, а теперь упечет, право дело, куда-нибудь на лесоповал задарма работать. А у Володи – старая мать. Да и каково ей будет узнать, позору не оберешься...

Лодка меж тем благополучно миновала середину залива, самую трудную часть пути, а вскоре потерялась из виду за волнами. Пожелав от всей души этому лихому парню встать в конце концов на правильный и честный путь, мы отправились к рыбакам на базу.

По дороге они рассказали, что Александр Гражданкин жив и здоров. Он приходил в наше отсутствие на базу, рассказал, что живется ему там хорошо, много видит интересного, ведет ценные наблюдения. Запасшись хлебом, он ушел опять на птичий базар, пообещав вернуться через неделю. Таким образом одна из забот с плеч Носкова свалилась.

В тот же день мы отправились в горы, поставив целью осмотреть кряж к западу от нашего прежнего маршрута, где в прошлом году Юрий отыскал третье гнездо кречетов.

Тундра принарядилась: зазеленела свежая травка, покрылись листьями кустарники. Кое-где попадались подсохшие полянки, и я не утерпел, снял опостылевшие болотные сапоги, в кровь истершие ноги, и пошел по траве босиком. Однако блаженствовать пришлось недолго. Опять начались болота, приходилось переходить вброд многочисленные ручьи.

Юрий стал молчалив, неразговорчив, будто совсем потерял надежду на успех. Но с биноклем он нигде не расставался, где только можно изучая небосвод и далекие горные ущелья. Примерно на полпути, когда мы шли по подсохшей предгорной равнине, Юрий, оторвав бинокль от глаз, с радостным лицом обернулся ко мне:

– Он там! Это сокол! Я его отлично видел!

До горы, вершину которой венчала скалистая башенка, было еще километров шесть, и я удивился, как о такого расстояния можно было не только разглядеть, но и определить птицу. Сколько я ни смотрел, кроме силуэтов чаек ничего не увидел.

– Да, да,– твердил радостно Носков.– Это он, кречет, я его видел.

И он рассказал, что только бинокль и помог осуществить мечту жизни стать сокольником. Без бинокля ему никогда бы не отыскать всех тех птиц, которых ему довелось держать. Оказалось, что он от природы обладает слабым зрением, и без бинокля в горах был бы как слепой. Я порадовался тому, что хоть одно гнездо мы застанем на прежнем месте. Сил сразу прибавилось. Мы зашагали резвее, а Юрий припомнил, что как раз у этого гнезда его с таким неистовым бесстрашием и атаковывала белая кречетиха.

Но чем ближе мы подходили к кряжу, чем отчетливее прорисовывались его лесистые склоны, осыпи и каменистые возвышения у вершины, тем молчаливее становился Носков. Когда, одолев несколько речек, мы поднялись на террасу и зашагали по унылой равнине, он обратил внимание на ее пустынность. В прошлом году он встретил здесь уйму шустрых евражек, зверьки попадались на каждом шагу, можно было ловить их руками, пока же мы не встретили ни одного зверька.

– Ну кто мог подумать,– восклицал негодующе он,– что год выдастся таким на живность неурожайным.

Под вечер мы подошли к корякскому лабазу, о котором столько было говорено в прошлом походе. Он оказался обычным высоким сараем из досок, доставленных сюда, по всей вероятности, вертолетом. Под крышей, в прохладе, была развешена припасенная на зиму юкола. На полках и полу стояли мешки и ящики с продуктами. На стенах была развешена зимняя одежда оленеводов, а у входа тюками были сложены оленьи шкуры. За ночлег и впрямь можно было не беспокоиться: на таких тюках выспаться можно лучше, чем на перине, но радости особой это не доставило.

В двухстах метрах от лабаза, за речкой, освещенная низким вечерним солнцем отлично просматривалась вершинка, на которой Носков отыскал гнездо. Но сколько мы ни изучали ее в бинокль, белых птиц так и не обнаружили. То ли кречеты, предчувствуя бескормицу, как и предполагал Носков, не стали в этом году откладывать яиц, то ли они перебрались в другое гнездо. Обычно у каждой пары имеется одно-два запасных гнезда. Это и надлежало завтра проверить.

Скоротав в лабазе ночь, поутру вскипятив на костре чайник, позавтракав, мы решили разойтись. Носков намеревался подняться в горы, пройти по окрестным ущельям. Я с тяжеленным рюкзаком фотоаппаратуры был бы ему в этом походе только обузой.

Юрий прихватил с собой ружье, мне же, безоружному, по здравом размышлении предлагалось сидеть у лабаза и далеко от него не отходить на случай появления в окрестностях медведя. Но, походив немного у лабаза, я отыскал самодельный длинный, как клинок, нож. Этим ножом пастухи колют оленей при забое. Нож был великолепен, с ним я сразу почувствовал себя смелее и решил прогуляться вдоль по долине реки.

Шлепая по мелководью, наслаждаясь солнцем и тишиной, я наконец попал в ущелье, где снег все еще мирно лежал на склонах. Пейзаж был удивительной красоты, достойный кисти хоть самого Рокуэла Кента, моего любимого художника. Вершины гор сияли в небесной синеве, внизу средь снежных склонов текла река, по берегам которой зеленели каменные березы, кустарники ивы и ольхи, а на вытаявших бугорках тянули к солнцу золотистые лепестки цветы рододендронов. Я присел, залюбовавшись столь необычным сочетанием красок. И так в беспечности просидел довольно долго, приметив заодно и евражек, временами выскакивавших из снежных нор. Потом я обратил внимание на темную точку, вроде бы до той поры отсутствовавшую на снежнике. Посмотрел через телеобъектив, служивший мне вместо бинокля, и обмер.

По снегу строго в моем направлении двигался большущий бурый медведь. Иди он стороной, я, пожалуй, не так бы перепугался. Но медведь твердо выдерживал курс. Внутри у меня все похолодело. Я отлично представил затерянность и одинокость моего положения и понимал, что вряд ли меня спасет этот длинный корякский нож. Медведь не олень, он не даст подойти к себе сбоку, спокойно прицелиться и ударить в сердце. Скорее, он сам подойдет ко мне, выбьет из рук хлипкое жало да даст по башке, прикончив. Оставалось надеяться, что медведь идет в мою сторону, не подозревая обо мне.

Пятясь задом, я заполз поглубже в кустарник. И видел, как медведь нырнул в него с другой стороны реки. Минут через десять он должен выйти как раз перед моим носом. Я все-таки держал в руках нож, собираясь биться до последнего.

Прошло десять минут, двадцать, я сидел в кустах не шевелясь. Медведь не появлялся. Где он? Прошел мимо или, затаясь, поджидает меня? Просидев в кустах еще минут сорок, я решил, что медведь отправился вниз по реке. Но следом за ним теперь идти опасно.

Только через час, кляня себя за безрассудство, я вышел на середину реки и отправился к лабазу. У стен его за дверьми с хорошим запором было поспокойней.

Разведя костер, сварив обед, я поджидал Носкова, когда у лабаза неожиданно появился невысокого роста коряк в таких же, как у меня, резиновых болотных сапогах, засаленных брюках и зеленой рубашке.

– Что за люди? – спросил он, улыбаясь.– Вижу дым, костер горит, а вроде никого не должно быть.

Это был хозяин лабаза Николай, бригадир оленеводов, которые прикочевали недавно в эти места и неподалеку пасли стадо оленей. Я рассказал о себе, о Носкове, о целях нашего приезда. Мы пообедали, попили чайку, и Николай, подивившись нашему увлечению, предложил сходить с ним к стаду. Там, по его мнению, были ребята, которые могли бы нам помочь. Сам он в птицах не особенно разбирался, за исключением тех, которых можно на костре зажарить да в котле сварить.

На ногу хозяин оказался легок. За ним, пожалуй, не смог бы угнаться и Носков. Я взмок, пока, переходя из одной лощины в другую, мы наконец-то отыскали пастухов. Стадо светло-коричневых, серых и совершенно белых животных с темно-коричневыми ветвистыми рогами, образовав движущееся на одном месте кольцо, сгрудилось на снежнике перед рокочущим ручьем.

Спасаясь от комаров, олени устроили себе отдых на снегу. Воспользовавшись этим, я поспешил к пастухам. Представлялась возможность поговорить сразу со всеми. Вместе с Николаем их собралось шесть человек. Я повторил все, о чем рассказал Николаю: кто мы, откуда, зачем приехали в их края. Рассказал о том, сколь редки стали белые соколы, живущие в горах, что ученые намерены их спасти, разводить в вольерах, а для этого нужны птенцы, но найти гнезд мы пока не можем. Меня выслушали со вниманием и со снисходительными улыбками.

– Белых хищных птиц в горах много,– сказал загорелый до черноты молодой пастух.– Тут совсем неподалеку есть гнездо. Я вчера подходил к нему. Птицы на меня бросались, подходить не давали. Ох, смелые птицы. Но те ли это птицы, что вам нужны, не знаю.

Пастухи начали вспоминать, что белых хищных птиц много в лесах неподалеку от их поселка Ветвея, откуда они пришли с оленями. Поселок этот находился на берегу реки Вывенки. И птицы, что там живут, очень бесстрашные. На куропаток, зайцев охотятся. А иногда и на лис. Не боятся. Но лисы, однако, звери ловкие. Они успевают извернуться и перекусывают птицам горло. По весне, когда начинает таять, много этих птиц остается лежать на грязном снегу.

Достав блокнот и ручку, я стал рисовать силуэты разных птиц, как меня когда-то научил их рисовать художник Горбатов. Рисовал сокола, ястреба, канюка, а потом спрашивал, какую из этих птиц и где им приходилось встречать. Пастухи переглядывались, переговаривались между собой, спрашивали, как кричит та или иная птица. Пришлось мне изображать крик ястреба, кречета, блеяние канюка.

Выходило, что в лесах по Ветвею живут белые ястребы – мечта сокольника Носкова. А белые птицы, что неподалеку, которые атакуют приближающегося человека, похожи на кречетов, но свистят, как канюки. Большего мне выяснить не пришлось. Олени отдохнули, выбрались на возвышенность и пошли по кустарникам. Пастухи поспешили за ними, мы попрощались.

Возвратившись в лабаз, я долго поддерживал костер, дожидаясь Носкова. Но наступил вечер, ночь, стало небезопасно жечь костер – на свет могли заглянуть медведи. Я забрался в лабаз и улегся на шкурах.

Проснулся от громыхания двери, открыл Носкову и тут же повалился на радостях спать. Утром он встал обиженный. Ворчливо посетовал на то, что исходил все ущелья вокруг, как черт устал, еле ноги принес, а у меня не то что ужина, даже чая горячего нет.

Гнезда кречета он не нашел. Тогда я рассказал ему о встрече с коряками. Услышав о белых ястребах, Юрий воодушевился, но проверять ближнее гнездо с белыми птицами наотрез отказался.

– Кандюки там,– сказал он,– видели мы их с Иваном. Только не обычного, а белого цвета. Сколько же этих птиц в этом году поразвелось. Вчера я тоже одно их гнездо нашел. Полдня выслеживал, лез, а там эти твари. Все кречетиные гнезда позанимали.

Он был не совсем прав: канюки в отсутствие кречетов скорее всего возвращались в свои собственные гнезда. Обижаться на этих птиц было не за что, но вот с кречетами нам не повезло. И здесь неудача. Оставалось лишь проверить, что за птицы жили в гнезде на той скале, куда мы тщетно пытались забраться во время прошлого похода. Надо было собираться да идти к ней. Там нас должны поджидать Рушан со скалолазными принадлежностями и Бевза.

И тут Юрий меня удивил. Ему к тому гнезду идти незачем, сказал он мрачно. И там нет кречетов. Я ушам своим не поверил. Не он ли рассказывал, что видел кречетиху с опутенками? Не он ли туда нас привел, заставил Ивана тащить бухту тяжеленной веревки, сам собираясь подняться к гнезду? И не он ли упросил Рушана к назначенному сроку быть у той скалы со всем снаряжением, чтобы осуществить спуск к расщелине? Теперь, так считал я, даже если он совершенно уверен в том, что на скале нет кречетов, непременно надо идти к условленному месту, ибо нас будут ждать. Ждать и беспокоиться, если мы не придем.

– Вот и иди один,– сказал Носков.– Я лучше по долине пройду. В прошлом году я видел там кречетов, может, и сейчас встречу.

Местность была мне незнакома, ружье Носков, конечно, оставил при себе, но я был столь возмущен его нетоварищеским поведением, что в тот момент, наверное, был бы рад, если бы по дороге меня сожрали медведи и ему потом всю жизнь пришлось бы прятать глаза от людей.

Долго мыкался я по тундре. Продирался сквозь кустарник, терял направление, выбирался обратно, сориентировавшись по горам, вновь продирался, пока не вышел к знакомой речке. К горе, похожей на замок, я добрался часа через четыре. На вершине ее я еще издали увидел две человеческие фигурки. Рушан и Бевза пришли к условленному месту за несколько часов до назначенного срока.

Увидев меня одного, они поинтересовались, где Носков. Но когда я сказал, что он ушел искать кречетов, Рушан покачал головой.

Охотовед явился со специальным нейлоновым тросом, поясом, шлемом, но прежде чем начать спуск по отвесной стене в нишу, поделился своими подозрениями.

На вершине горы они пробыли более восьми часов, и за это время к нише не только не подлетело ни одной птицы, но и в небе и окрестностях соколов не наблюдалось. Летали над ущельем только канюки. И никакого писка из ниши не доносилось. Зато на каменистом обрыве; который находился на другом берегу реки, почти напротив скалы, они обнаружили гнездо канюков с двумя птенцами.

Рушан показал мне это гнездо, и, взглянув туда, я сразу все помял. Гнездо канюков находилось как раз на том обрыве, с которого я наблюдал в прошлый раз в бинокль за птицами на скале. Писк птенцов доносился не из ниши в скале, у которой сидела светло-коричневая птица, а из гнезда, находящегося подо мной. Канюки же, а это были, как теперь стало ясно, они, видя, что я залег над гнездом, не решались подлетать к птенцам, а потому сидели в ожидании на скале. А я, сбитый с толку рассказом Носкова о светло-коричневой кречетихе с опутенками, увидев такой окраски канючиху, принял ее за самого большого сокола. Вот ведь как бывает!.. Не опознать сидящую птицу с расстояния в сотню метров было простительно.

Можно и не спускаться в нишу. Ясно было, что никакого гнезда там нет. Это самая обычная соколиная присада, где птицы отдыхают, чистят перышки, опорожняют желудок и отрыгивают погадки. На горе мы нашли и погадки, и полосатое перо кречета, которое я взял себе на намять. Но Рушан для окончательной ясности все же решил осуществить спуск. Страшно было смотреть снизу, как он, держась за трос, используя крохотные выступы, спускался к нише. Сверху сыпались камни, любой из них мог надолго оставить след, попади он в охотоведа, и было бы трагично, если бы это случилось.

Ниша, как и следовало ожидать, оказалась пустой. Гнезд белых кречетов в горах полуострова Говена на этот раз мы не отыскали. Все наши мучения оказались напрасными, теперь в этом я убедился окончательно. И какое-то недоверие к Носкову закралось в душу. Действительно ли он видел эти гнезда сам? Не выдумал ли?..

Собрав рюкзаки, мы тронулись в обратный путь. Солнце клонилось к закату, когда мы, осмотрев еще несколько гнезд, где жили канюки и вороны, покидали горы. Внезапно Рушан обернулся, вскинул ружье и, не целясь, выстрелил. Огромный черный медведь тихо спускался за нами с горы. Глухо рявкнув, медведь рванулся в кустарник, сразу же там пропав. Встреча эта на меня нехорошо подействовала: именно в этих местах полдня назад я разгуливал, пытаясь отыскать гнездо белых птиц, о которых рассказали пастухи. Что бы я делал, безоружный, если бы мне встретился этот любопытный зверь?..

Перезаряжая ружье, осуждающе тряхнул головой и Рушан. Мнение его было твердым: в одиночку да без ружья по тундре лучше не ходить.

В сумерках, переходя речку, мы едва не столкнулись еще с одним медведем. Вероятно, это было его излюбленное место рыбалки, и медведь недовольно рявкнул, но уступил дорогу.

Мы шли почти не останавливаясь. Тучи комаров вились над каждым из нас живым серым облаком, не позволяя передохнуть. Охотовед шел впереди, задавая хороший ритм, но все-таки ночь застала нас в пути. К избушке рыбаков мы выходили по свету керосиновой лампы в окошке, идя на него, как на огонь маяка.

Носков уже был здесь. Умытый, чисто выбритый, в мягком свитере, он расхаживал по помещению просторного сарая, где готовили еду и обедали. Узнав о результатах нашего обследования ниши на скале, он заявил, что так и предполагал: не могло быть там гнезда кречетов.

– Северная сторона,– без тени смущения, уверенно объяснял он.– А соколы гнездятся всегда на южных склонах гор. Я сразу догадался – не может быть там никакого гнезда. Ведь это ты услышал писк птенцов,– он ловко попытался все свалить на меня.– Я их не видел.

Тут уж я не сдержался и в присутствии всех высказал ему все, что в тот момент накипело в душе. Припомнил и кречетиху с опутенками, и кречета, которого он «разглядел» в бинокль за шесть километров, а у гнезда его не оказалось, и безжалостность по отношению ко мне, когда отправлял меня безоружным по тундре, и неуважение к товарищам, проявившееся впоследствии. Ведь знал же, оказывается, что гнезда нет, но не остановил Рушана, чтобы тому напрасно не рисковать. Я не скрывал, что за эти дни в нем сильно разочаровался. Да и верить ему перестал.

Носков сник. Он попытался свалить все на неудачный год, убеждал, что кречетиные гнезда он видел в прошлом году, что и самому сильно переживать приходится, ведь не одного меня он сюда позвал, как отчитываться теперь перед Флинтом. Под конец он сказал, что все-таки выследил, где проводит ночь пара кречетов. Хоть завтра он готов меня отвести, и я смогу их снимать. Птицы, уверял он с прежней страстью, близко подпускают! Но я уже решил твердо: хватит мне слушать заверения Носкова! Завтра в Тиличики и оттуда в Москву. Утром, выйдя из избы, поначалу я и не обратил внимания на средних размеров птицу, взлетевшую с берега. Мало ли их постоянно летает тут, подъедая остатки рыбы, разделываемой рыбаками. Чайка, взмахивая крыльями, держась на ветру, подлетела почти к самой избе, а затем, словно убедившись, что вреда ей не причиню, снизилась и ловко опустилась на рыбину, лежавшую в воде у берега.

Я глазам не поверил, вновь присмотрелся. Так и есть: черное ожерелье на шее, бледная розоватость на груди, красные лапки. Розовая чайка! Значит, не напутали рыбаки, именно розовая чайка к ним прилетает. И прилетает, как они утверждают, уже третий год. Я поспешил в избу за фотоаппаратом – успеть бы зафиксировать столь необычный для науки факт: розовая чайка, эта таинственная странница льдов, на побережье Камчатки!

Птица не улетела. Вертя из стороны на сторону крупной красивой головкой, она прохаживалась красными лапками, будто в изящных сапожках, по залитой водой траве, вспрыгивала на голову дохлой кетины, заглядывая ей под жабры и что-то склевывая черным клювом, перебиралась на рваную коричневую сеть, словно постоянно что-то искала забытое здесь. И не улетала.

Делая кадр за кадром, я подошел к ней на четыре метра, ровно настолько, насколько позволял объектив, а мог бы, наверное, и ближе. Птица совсем не боялась меня. Я вынужден был перестать щелкать, уже начав ловить более выгодный ракурс или понеобычнее кадр. Затем, устав сидеть рядом, поднялся на берег, и только тогда, взмахивая, как легкая бабочка, крыльями, будто танцуя, поднялась она в воздух и полетела над рекой к морю. Я снял ее на фоне снежных гор.

О розовой чайке до сих пор ученым известно не много. Впервые обнаружил ее англичанин капитан Росс в 1823 году среди льдов Арктики, неподалеку от острова Мелвилл. И с тех пор каждый путешественник, отправлявшийся к полюсу, совершавший дрейф или переход во льдах Центральной Арктики, таил надежду на встречу с этой птицей. Воспринимая встречу с ней как большую удачу и счастье, Великий Фритьоф Нансен радовался и прыгал, как ребенок, повстречав наконец эту птицу среди льдов. Долгие годы мечтал о встрече с ней во льдах Ледовитого океана и я. А встреча состоялась здесь, на Камчатке, в самом непредсказуемом месте.

В 1905 году русский зоолог и исследователь Севера Сергей Александрович Бутурлин обнаружил гнезда розовой чайки в низовьях рек Индигирки, Алазеи и Колымы. С тех пор и предполагалось, что только здесь можно встретить их. Но Борис Павлов, хорошо знакомый мне охотовед, отыскал колонию этих птиц на восточном побережье Таймыра. Затем гнезда розовых чаек обнаружили в устье реки Лены, и вот повезло мне, я встретил птицу на Камчатке. Что ж, возможно, и здесь появится вскоре колония розовых чаек. Больше станет на земле редких и прекрасных птиц.

...Воспользовавшись утренним затишьем, мчались мы на быстроходном катере охотинспектора по едва колышащейся глади залива. Было холодно, пришлось облачиться во все свитера и плащи. Солнце едва поднялось над горами, просвечивая сквозь косые полосы легких облаков. Вскоре в черную нить сузился берег, пропала избушка рыбаков, виднелись лишь заснеженные пики гор и среди них долго еще хорошо просматривалась гора, по ущельям которой мы тщетно искали белых кречетов.