Текст книги "Век 'Свободы' не слыхать"
Автор книги: Валерий Коновалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Перед возращением в Москву я сделал еще два интервью: одно с представителем Главкомата ОВС в Минской штаб-квартире СНГ, генерал-майором Василием Волковым, второе – с депутатом парламента Белоруссии, полковником милиции Игорем Пырхом – бывшим бойцом команды специального назначения МВД СССР "Кобальт" в Афганистане.
В последний вечер мы все вместе отправились в ресторан поужинать, а наутро со мной произошел забавный случай (однажды это уже имело место, но в другое время и на другом континенте, в Америке) – я на совершенно трезвую голову перепутал время отлета, и самолет в Москву улетел без меня. Пришлось позвонить Елистратову, который безрезультатно проторчал два часа в аэропорту и посему наградил меня не одним нелестным эпитетом. Служащий Минского аэровокзала, безуспешно пытавшийся подсадить меня к местным депутатам, следовавшим курсом на Домодедово, все-таки нашел выход чартерный рейс ближе к вечеру, но, поймите, мол, у этого рейса свои особенности. "Что вы предпочитаете? Плохо сидеть или хорошо стоять?" – в шутку спросил он. Мог бы и не задавать столь провокационных вопросов. Как потомственный зэк я всегда предпочитал "плохо сидеть" на шконке, чем "хорошо стоять" у стенки, а посему выбрал первое из предложенного мне ассортимента.
В первый и, надеюсь, в последний раз я летел в самолете, сидя в "сортирной позе", то есть, уперев подбородок в коленки (хорошо хоть доплатил за это "плохое сидячее место", а не стоял в проходе, как некоторые), и моей единственной мыслью весь этот час было: "Какого хрена я не поехал поездом, там те же "мешочники", но поезд – не самолет, его так не перегрузишь". В общем, кое-как долетел я до "Шереметьева-1", правда, двигательные способности от весьма неудобной позы восстановились не сразу и в зал ожидания я, простите, вошел, как пое...ный. От Миши это не укрылось, и он не преминул меня подколоть.
Дома с порога секретарша Люда огорошила меня вестью, что уже два раза звонил генерал Стефановский. "Он в Архангельском, в санатории, просил заехать",– добавила Люська. Тут я наконец вспомнил, что так и не определился с Геннадием Александровичем по вопросу второй нашей встречи.
День в запасе у меня еще был. В Архангельском мне понравилось, красивое место. Я провел с генералом намеченное интервью, а кроме этого, Стефановский передал мне гранки своей книги "Пламя афганской войны", главы из которой я позднее дал в эфир в четырех "афганских" спецвыпусках "Сигнала". Геннадий Александрович, выслушав мой краткий отчет о поездке в Белоруссию (его предки были родом из Могилевской губернии), сказал мне, что хорошо знает Козловского еще по Афганистану, а посему скептически относится к возможности разговорить министра обороны РБ при сложившихся обстоятельствах. Я пожелал генералу Стефановскому приятного отдыха, и мы попрощались до осени.
Актовый зал Штаба ОВС СНГ, в котором собрались представители офицерских собраний со всех уголков некогда необъятной страны, когда я туда наконец добрался (ибо застрял в пробке в районе Белорусского вокзала), был набит до отказа. Я быстро пробрался поближе к трибуне, включил магнитофон. Ан не тут-то было! После краткого вступительного слова всегда улыбающийся маршал Шапошников улыбнулся еще шире и попросил корреспондента "Свободы" удалиться. Незачем, мол, выносить "сор из избы". Ко мне тут же подскочил комендант. Я вопросительно посмотрел на каперанга Мочайкина. Тот только руками развел. Ну что ж, раз Главком попросил, то удалюсь. Я справился, когда будет перерыв, и пошел в направлении буфета. Еще по дороге в актовый зал я приметил, что всегда скудный ассортимент буфета неожиданно обновился – в основном импортными напитками.
В перерыве я и мой магнитофон тут же "обросли" внушительной компанией офицеров, в основном из российских частей, еще остававшихся на Украине, которые горели желанием сказать "пару ласковых" в микрофон. Кроме того, я выяснил, где точно в зале сидит министр обороны Белоруссии Козловский и как он выглядит, после чего офицеры снова пошли заседать, а я продолжил знакомство с содержимым буфета, предлагавшим и хорошую среднеазиатскую кухню. День подходил к концу, а в "целовании замочной скважины" актового зала я не видел особого смысла. Наконец подошло к концу и Офицерское собрание.
Я заметил, что министр Козловский бочком-бочком продвигается к выходу, и рванул на перехват. Генерал остановился, я представился и кратко изложил суть дела. Услышав про радио "Свобода", Козловский поначалу не знал, что сказать, а потом под дружный смех стоявших поодаль офицеров сослался на то, что, дескать, прилетел "Аэрофлотом" и опаздывает на самолет, а то ведь "зазря пропадет купленный на народные деньги билет". Смех стал еще громче, многие офицеры знали, что на самом деле он опаздывает на пьянку со своим российским коллегой Грачевым. Когда людская масса уже значительно схлынула, я подошел к генералу Валерию Манилову с немым вопросом герасимовской Муму. За что? Манилов посоветовал мне не обижаться на решение Главкома, пожелал счастливого возвращения в Мюнхен и, если что нужно, велел выходить по телефону прямо на него.
Дома меня ожидал приятный сюрприз в лице моего двоюродного брата Валентина. Оказалось, что из Закавказья его действительно перевели в МВО, присвоили старлея. От Москвы часть расположена не так далеко – меньше ста километров. Должность тоже не обременительная – тренер по физо, рукопашка. (Валька был обладателем черного пояса в карате.) Жить, в общем, можно. Мой московский телефон он узнал у близнеца, которому я предварительно его оставил, позвонил, вышел на секретаршу Люду – вот так и нашел меня. Последние три дня в Москве мы провели вместе, и он проводил меня в аэропорт. Я даже не мог представить себе, что наша следующая встреча с двоюродным братом будет уже на кладбище... на его могиле. Нет, Валя не погиб в "горячей точке" от рук боевиков. "Горячая точка" доконала его уже на "гражданке". Через несколько месяцев после нашей встречи он внезапно уволился с действительной службы, уехал домой в Белоруссию и... покончил с собой, оставив маловразумительную записку, что в своей смерти просит никого не винить. Вальке не было еще тридцати. Говорили, у парня "крыша съехала" "постстрессовые травматические нарушения психики" (ПСТН), так этот синдром называется по-научному. Может, по-научному оно-то и так...
ОБРАТНО В РОССИЮ
Я вернулся в Мюнхен, за пару-тройку месяцев подготовил и дал в эфир практически все привезенные из первой командировки материалы и... снова стал собираться в дорогу. Россия притягивала и манила меня. Я не мог уже больше бездумно сидеть в уютной квартирке, тупо уставившись в "тель-авизор" и потягивая баварское пиво, или шататься по кабакам, шлюхам и прочим сомнительным компаниям. "Во чужом пиру похмелье" становилось невыносимым. В октябре 92-го я подготовил и отправил два факса – в Минобороны Росиии и в Главное Командование ОВС СНГ – и вскорости получил ответы. В приложении к этой главе я приведу оба факсимиле, дабы читатель сам мог сравнить отношение ко мне со стороны МО РФ и Главкомата ОВС СНГ. Мой второй "бон вояж" в Россию в конце осени 92-го был мало чем примечателен. Единственное интервью в российских военных структурах, как я уже говорил, было взято у тогдашнего командующего ВДВ генерал-полковника Подколзина. Зато в Главкомате ОВС СНГ я поработал более плодотворно, фактически став желанным гостем в кабинетах и Главкома, и его заместителей. Не было проблем и в работе с такими структурами, как СВР и Министерство безопасности России. Видимо, мой по-человечески нормальный и объективный подход к деятельности данных силовых ведомств вполне удовлетворял их руководство, и оно не чинило препятствий. Так что совсем без материалов я, конечно, не остался.
В эту вторую командировку вместе с уже успевшим выйти в запас Мишей Елистратовым мы наконец-то съездили в Ленинград. Он познакомил меня с некоторыми из своих друзей и бывших сослуживцев. Младший из братьев Зубковых, Саша, в прошлом капитан 3-го ранга, командир БЧ-3 атакующей атомной подводной лодки, классифицируемой в натовских справочниках как "Дельта-4", а ныне подающий надежды бизнесмен-финансист, получил предложение стать одним из авторов "Сигнала", готовя материалы по ВМФ и военно-экономическим вопросам. С другим автором было немножко сложнее, ибо в то время он продолжал еще служить, поэтому его материалы на радио "Свобода" приходили через Мишу Елистратова. Теперь, я думаю, этого автора давно уже военного пенсионера – я могу представить под его настоящим именем: кавалер двух орденов Красной Звезды, участник боевых действий в Афганистане, подполковник запаса Андрей Карганов. Но в ту пору он занимал должность заместителя начальника управления боевой подготовки округа, и я не мог подставлять его под горячую руку скорого на расправу командующего Селезнева.
Тогда же мне пришлось распрощаться с одним из авторов – писателем Игорем Буничем. Его материалы по военной истории уже перешли грань реальности и объективности, все больше отдавая просто больной фантазией и очернительством. С меня в свое время с лихвой хватило одного такого фантазера – проживающего в Англии беглого майора ГРУ Виктора Резуна. Российскому читателю он более известен под громким псевдонимом Суворов. Но Бунич ухитрился переплюнуть даже эту Алису из Застеколья (на армейском жаргоне ГРУ иногда называют не только "аквариумом", но и "стекляшкой").
В тот наш приезд в Ленинград Михаил Елистратов познакомил меня еще с одним человеком – доктором технических наук Николаем Сунцовым. Капитан 1-го ранга в отставке Николай Николаевич Сунцов оказался одним из создателей и разработчиков советского ядерного оружия и после знакомства с концепцией моей программы дал согласие давать для нее материалы, оговорив при этом, что технические подробности он сведет к разумному минимуму, дабы они не выглядели как пособие для начинающий ядерных террористов по типу "сделай сам". На самом же деле для этого, конечно, были иные причины, связанные с понятием "секретоноситель", но шутка мне показалась удачной. Один из самых первых радиоматериалов Николая Ивановича Сунцова я приведу в конце настоящей главы в традиционном приложении "По страницам программы "Сигнал", а из всего написанного им для "Сигнала" по истории и современности советского и российского ядерного оружия можно было бы составить отдельную книгу.
Вдоволь нагулявшись по Питеру, мы с Мишей вернулись в Москву. Я практически уже был готов к отбытию в западном направлении, но у меня оставалась еще одна непокрытая тема – ветераны афганской войны и их место в нынешних политико-государственных структурах России. В прошлую командировку мне удалось встретится и поговорить с лидерами двух ветеранских организаций: Русланом Аушевым и Александром Котеневым. В этот раз я замахнулся на нечто большее, решив все-таки взять интервью у Александра Руцкого. Нельзя сказать, что я до этого не пробовал выходить на Руцкого. Пробовал, и не раз, как по телефону, так и находясь в Москве еще летом 92-го. Но каждый раз это почему-то срывалось. От одного из тогдашних соратников Руцкого, полковника, а впоследствии генерал-майора авиации Николая Столярова, толку в решении этого вопроса оказалось мало. Второй бывший соратник Александра Владимировича, генерал Стерлигов, уже практически подвел меня к цели, но помешали обстоятельства. В этот раз я решил не рисковать и действовать наверняка через советника вице-президента России Андрея Федорова, с которым меня свел мой автор Андрей Шарый.
Через несколько дней раздался долгожданный телефонный звонок и меня пригласили в Кремль. Прямо скажу, мне опять не повезло. Пока прапорщики из Главного управления охраны, дежурившие на КПП Спасских ворот Кремля, решали архиважную государственную задачу; следует ли разрешить проход через оные врата предъявителю иностранного паспорта, Руцкой куда-то укатил по делам, а мне пришлось беседовать с Федоровым, что, сами понимаете, вовсе не одно и то же. Мой старый кореш Алексей Мананников, депутат Верховного Совета России, долго смеялся над всей этой историей. Потом спросил:
– Ну и при каких обстоятельствах тебе все же разрешили пройти в Кремль через ворота Спасской башни?
– Только в сопровождении гражданина России,– скорчив кислую мину, ответил я,– но, пока его искали, Руцкой из Кремля уже уехал.
Хохот стал заметно громче.
– Ты бы, долбаный депутат, лучше не смеялся, а придумал что-нибудь,посоветовал я.
– А что тут можно придумать? Разве что повесить у ворот башни большой плакат с надписью: "Собакам и обладателям иностранных паспортов вход в Кремль через Спасские ворота разрешен только в сопровождении граждан России",– давясь смехом, внес рацпредложение депутат Мананников.
Ну что с него брать, с "народного избранника"! Впоследствии, уже став членом Совета Федерации и заместителем председателя комитета по международным делам, Алексей не раз оказывал мне помощь и в получении многократной въездной визы в Россию, и в моей корреспондентской работе. В политическом же плане из лагеря защитников "демократии" образца августа 91-го, после того что случилось в октябре 93-го, Мананников окончательно перешел в ряды оппозиции. Сейчас он уже давно не депутат, живет в Новосибирске. Изменилось ли его мировоззрение? Не знаю. Последний раз мы виделись в конце 95-го.
Уже перед самым моим отлетом позвонил Володя Пластун и попросил заехать. Он наконец разыскал мне домашний московский телефон Игоря Николаевича Морозова. Невзирая на явное желание Владимира Никитовича "посидеть на дорожку", я вежливо отказался и тут же набрал переданный мне телефонный номер. Игорь сам снял трубку. Я представился, но ожидаемой мною реакции с той стороны провода не последовало. Мы все же проговорили больше часа, в основном об афганской войне. Весь обратный полет в Мюнхен я изводился одной-единственной мыслью: "Тот это или не тот Игорь Морозов, которого я помнил еще с раннего детства?"
ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"
Николай Николаевич Сунцов – доктор технических наук, профессор, капитан 1-го ранга в отставке. Живет в Санкт-Петербурге. Один из создателей и разработчиков термоядерных боеприпасов для Военно-Морского Флота СССР. Предлагаемый вниманию материал Николая Николаевича явился своего рода откликом на ряд публикаций в российской и зарубежной прессе о ЦНИИ-12 МО РФ и подчиненных ему сейсмологических лабораториях, а также, об имевших-де место ядерных испытаниях, способных если не вызвать землетрясения, то существенно усилить их балльность по шкале Рихтера.
Николай Сунцов
Эксперименты в СССР по вызову искусственной волны цунами подводным термоядерным взрывом
Распад Советского Союза вызвал в числе прочего и усиление внимания людей к проблеме ядерной безопасности. Это вполне объяснимо и оправдано, так как частично распалась существовавшая в СССР централизованная система жесткого и четкого управления ядерными боеприпасами. Эта отработанная во всех деталях система предотвращала возможность несанкционированного применения всех видов оружия с ядерными зарядами и обеспечивала безаварийность эксплуатации этих зарядов. В войсках и на флоте были отдельные, немногочисленные случаи аварий с носителями, ракетами и торпедами, но не было аварий самих зарядов. Я беру на себя всю ответственность заявлять это, так как мне в течение двадцати лет приходилось заниматься исследованиями поражающих факторов ядерных взрывов, а также обоснованием перспектив развития и правил эксплуатации ядерных боеприпасов Военно-Морского Флота СССР. Было это во время моей работы в Морском филиале ЦНИИ-12 Министерства обороны СССР и в Военно-морской академии в Ленинграде. Однако справедливая обеспокоенность возможным нарушением ядерной безопасности привела также к появлению самых невероятных и фантастических домыслов. К их числу я отношу информацию о том, что с помощью ядерных взрывов можно в военных целях вызвать искусственное землетрясение и что испытания тектонического оружия в СССР увенчались определенным успехом.
Справедливости ради надо сказать, что в свое время появлялась мысль вызывать с помощью мощных термоядерных взрывов такие геофизические явления, которые возникают в естественных условиях и приводят к катастрофическим последствиям. Однако речь шла не о землетрясениях, а о так называемых волнах цунами.
Прежде чем говорить об этом, следует в самых общих чертах вспомнить историю создания и развития ядерных зарядов. Ее можно очень условно разбить на два периода. В первом из них все усилия ученых и конструкторов были направлены на увеличение мощности самих зарядов. Мощность, а точнее, энергию, заложенную в заряде, принято характеризовать тротиловым эквивалентом. Это масса заряда из тротила, энергия взрыва которого равна энергии ядерного взрыва. Максимальный тротиловый эквивалент ядерного заряда составляет величину порядка двадцати килотонн. Тротиловый эквивалент термоядерного заряда может быть на много порядков больше. Это и привело к созданию сверхмощных зарядов.
В дальнейшем, во втором периоде, тенденция развития зарядов изменилась. Во-первых, в войсках появились ракеты с разделяющимися головными частями, в том числе с индивидуальным наведением боевых блоков. Высокая точность стрельбы исключила актуальность создания сверхмощных зарядов. Вместо них потребовались малогабаритные заряды небольшой массы. Во-вторых, стали создаваться узкофункциональные заряды, такие, например, как нейтронные – для поражения живой силы противника или заряды с повышенным выходом рентгеновского излучения для решения задач противоракетной обороны.
Однако вернемся к первому периоду, когда в зарядостроении господствовала тенденция всемерного увеличения массы и мощности. В своих воспоминаниях, опубликованных в журнале "Знамя" в 1990 году, Андрей Дмитриевич Сахаров рассказывает, что в 1961 году был создан и испытан на Новой Земле свермощный термоядерный заряд с тротиловым эквивалентом в сто мегатонн. Однако носителя для этого гигантского заряда не было. Стали думать, что же с ним делать. Сахаров пишет: "Я решил, что таким носителем может явиться большая торпеда. Я фантазировал, что для такой торпеды можно разработать прямоточный водопаровой атомный реактивный двигатель. Однако Андрей Дмитриевич не упомянул, что эта его, так сказать, "фантазия" получила воплощение в виде технического задания на разработку торпеды с ядерной энергетической установкой. По этому заданию такая торпеда проектировалась под символическим шифром "Цунами".
Практически одновременно с проектированием торпеды "Цунами" прорабатывались и варианты ее боевого применения. По одному из них, торпеда должна была дойти до побережья вероятного противника, выскочить на берег... и там должен был произойти термоядерный взрыв. Однако было очевидно, что вероятность реализации такого варианта крайне мала, ибо торпеде вряд ли удастся в неповрежденном состоянии добраться до берега. Тогда появился вариант, по которому взрыв должен был произойти на некотором удалении от берега в океане. Но что это даст? Вот тогда-то и появилась мысль вызвать с помощью взрыва волну типа цунами. Волны цунами – это гигантские волны на поверхности воды. Они зарождаются в Мировом океане по различным причинам. Например, из-за подводных землетрясений. При подходе к берегу и вскатывании на него цунами часто наносит очень большой ущерб.
В то время, о котором сейчас идет речь, я был начальником отдела поверхностных явлений подводных ядерных взрывов в уже упомянутом мною Морском филиале ЦНИИ-12. В числе прочего занимались мы и волнами, возникающими на поверхности воды при подводных ядерных взрывах. При подводном ядерном взрыве в воде возникает так называемый парогазовый пузырь, который интенсивно расширяется и прорывается в атмосферу. При этом у свободной поверхности воды образуется впадина-воронка, словно от брошенного камня. Заполнение этой воронки окружающей водой и приводит к образованию системы расходящихся по поверхности кольцевых волн. Такие явления наблюдались при наших подводных ядерных взрывах в Губе Черная на Новой Земле, а также при американских взрывах, в частности при взрыве "Бейкер" в атолле Бикини архипелага Маршалловых островов в Тихом океане. Тротиловые эквиваленты всех этих взрывов были относительно невелики, они составляли десять – двадцать килотонн. Соответственно и волны не были очень опасными. Так, при взрыве "Бейкер" с тротиловым эквивалентом двадцать килотонн высота волны на расстоянии трехсот метров к удалению от эпицентра взрыва была порядка тридцати метров, а на расстоянии трех километров составляла около трех метров высоты. Безусловно, такие волны могли повредить корабли в гаванях и гидротехнические сооружения. Однако говорить о них как о стратегическом поражающем факторе не приходилось.
Положение в принципе изменилось с появлением заряда с тротиловым эквивалентом в сто мегатонн. В 1962 году я был вызван из Ленинграда в Москву начальником 6-го Управления Военно-Морского Флота СССР вице-адмиралом Фоминым Петром Фомичем. Это была заметная фигура среди руководящего состава ВМФ. В его ведении были все флотские ядерные боеприпасы. Ему же подчинялся и ядерный полигон на Новой Земле. Адмирал Фомин вызвал меня, чтобы поручить выполнение научно-исследовательской работы, как он сказал, чрезвычайной важности. Целью этой работы являлось составление методики расчета ущерба, который может быть нанесен территории Соединенных Штатов Америки искусственной волной цунами, вызванной подводным взрывом мощного термоядерного заряда. Был выдан диапазон тротиловых эквивалентов, верхней границей которого была цифра сто мегатонн. Мои попытки утверждать, что эта затея не приведет к стратегическому эффекту, вызвали гнев Фомина. Было сказано, что я ничего не понимаю, что эта идея принадлежит академику Лаврентьеву. Он, академик Лаврентьев, считает, что волна типа цунами от мощного подводного термоядерного взрыва может нанести значительный ущерб большой части территории США. Якобы Лаврентьев написал уже по этому поводу докладную записку Хрущеву. Никита Сергеевич заинтересовался и приказал разобраться и доложить.
В такой ситуации оставалось одно – возвращаться в Ленинград и приступать к работе, что я и сделал. Собрав сотрудников отдела, я рассказал о поставленной задаче и дал короткое время на обдумывание путей ее решения. Выработанный нами план исследований включал анализ гидрографических особенностей заданных акваторий, обобщение натурных данных, проведение модельных опытов, создание математической модели и разработку расчетной методики. Считалось необходимым максимально возможным образом использовать математический аппарат гидродинамики волновых движений. К этому были все основания, так как уровень квалификации исполнителей был весьма высок. Мы отчетливо представляли, что наши выводы и рекомендации должны быть максимально обоснованными и убедительными. Ведь это было время Карибского кризиса, и мир стоял на грани глобальной термоядерной катастрофы. Использовать в этих условиях термоядерный стомегатонный заряд было весьма соблазнительно. А если еще учесть докладную записку академика Лаврентьева и реакцию на нее Хрущева, то дело обстояло очень и очень серьезно.
Натурные данные по волнам на воде от ядерных взрывов, как я уже упоминал это выше, были немногочисленны. В числе них были данные по ядерному взрыву в контакте со свободной поверхностью воды. Это было уникальное испытание, максимально приближенное к условиям боевого применения ядерного оружия морского базирования. Подводная лодка в Губе Черной на Новой Земле выпустила торпеду с ядерной боевой частью. Взрыв был задуман как подводный. Однако торпеда всплыла, и взрыв произошел у поверхности воды. При этом обычный для подводных взрывов водяной столб, иначе называемый "взрывным султаном", отсутствовал, а наблюдался паровой столб от испарившейся воды. Поверхностные волны при этом взрыве были незначительны, они были меньше, чем при подводных взрывах такой же мощности. Поэтому сразу был сделан вывод, что для получения волны максимальной высоты взрыв должен быть обязательно подводным. При этом очевидно, что чем мощнее заряд, тем больше должна быть и оптимальная глубина такого подводного взрыва. Мы воспользовались известным в теории взрыва законом подобия по корню кубическому из энергии взрыва. Этот закон выполняется точно для ударных волн, а приближенно он может быть распространен и на поверхостные волны на воде. За модельный взрыв нами был принят американский подводный ядерный взрыв "Бейкер". По закону корня кубического все характерные линейные размеры при взрыве натурного стомегатонного сахаровского заряда следует увеличить примерно в семнадцать раз. Глубина атолла Бикини, в котором был взрыв "Бейкер", составляла шестьдесят метров. Следовательно, глубина океана при взрыве сахаровского заряда должна составлять не менее тысячи метров. Такие глубины есть у Западного побережья США, однако гористый характер берега исключает возможность проникновения волны далеко в глубь суши. Оставалось Восточное, то есть Атлантическое побережье, имеющее пологий характер. Но перед ним расположена широкая мелководная материковая отмель, которая отделяет берег от океанских глубин. Следовательно, для получения волны максимальной высоты взрыв надо производить далеко от берега, за материковым шельфом.
Мы приближенно оценили, что при взрыве в океане сахаровского заряда на расстоянии пяти километров от эпицентра взрыва высота волны может составить порядка пятисот метров, а длина ее – около десяти километров. Было совершенно неясно, как поведет себя такая волна кольцевой формы в плане при входе на материковую отмель и продвижению по ней, а также при вскатывании на берег. Влиять на все это могли в принципе три фактора.
Во-первых, должна иметь место так называемая рефракция, за счет которой кольцевой фронт волны будет выпрямляться и в таком виде двигаться в сторону берега. Во-вторых, на материковом шельфе происходит трансформация волны, в ходе которой высота волны несколько возрастает, а длина уменьшается. В-третьих, характерным моментом трансформации волны на отмели является ее обрушение при некоторой критической глубине водоема. В месте обрушения волна резко теряет свою высоту, примерно на пятьдесят-шестьдесят процентов, и переходит в прибойный поток.
Для выяснения влияния всех этих факторов на поверхностную волну взрывного происхождения в конкретных условиях поставленной задачи мы смоделировали материковую отмель у Восточного побережья США и прилегающую к отмели часть Атлантического океана. Сделано это было на песчаном берегу Ладожского озера близ Приозерска. Материковая отмель плавно переходила в пологий берег, на который и скатывались возникающие при взрывах волны. Заряды использовались небольшие, с массой до ста килограммов. Высота волн на всем пути их движения регистрировалась специально разработанными волнографами. Кроме того, производилась съемка всей водной поверхности двумя кинокамерами, установленными на вышках. Затем профиль волновой поверхности восстанавливался с помощью стереопланиграфа. Начальство торопило нас с ответом на вопрос: какой же поражающий эффект может быть от искусственного цунами, вызванного подводным взрывом сахаровского стомегатонного термоядерного заряда?
Масла в огонь подлила появившаяся в американской печати статья командира подводной лодки военно-морских сил США. В ней описывалось, как эта лодка всплыла в районе Новой Земли, когда там был подводный ядерный взрыв. Командир этой подлодки якобы даже видел гигантскую поверхностную волну от этого взрыва. Пусть этот рассказ будет на его совести, тем более что, находясь в открытом море, такую волну вообще нельзя заметить, ибо угол волнового склона у нее очень мал.
Несмотря на настойчивые требования начальства о быстрейшем окончании работы и выдаче рекомендаций, мы все же провели еще контрольные опыты с тротиловыми зарядами массой в одну тонну на Новой Земле. Теперь в нашем распоряжении по натурным ядерным взрывам и по взрывам малых и крупных тротиловых зарядов. Это позволило нам достаточно обоснованно экстраполировать разработанную методику на термоядерные взрывы мегатонного класса. Чтобы избавить слушателей от излишних технических деталей, остановлюсь сразу на основном результате наших исследований. Материковая отмель у Восточного побережья США оказалась прекрасным природным фильтром, не пропускающим поверхностную волну больше некоторой определенной высоты. Максимально возможная высота прибойного потока, подходящего к берегу, целиком определялась глубиной воды на отмели и не зависела от высоты волны в районе эпицентра термоядерного взрыва в глубоком месте океана перед отмелью. Следовательно, не имел значения и фактор мощности такого взрыва. Даже если все ядерные заряды собрать вместе и подорвать их в океане, то в данных условиях к берегу подойдет практически такой же прибойный поток. Скатываясь на берег, этот поток, как мы определили, может причинить ощутимый ущерб различным сооружениям и объектам на расстоянии в два, ну максимум пять километров от уреза воды, но не более. Глобальной по масштабам катастрофы в США он вызвать не сможет.
Таким образом, нами была доказана невозможность претворения в жизнь идеи академика Лаврентьева "смыть американский империализм с лица земли" с помощью сахаровского стомегатонного термоядерного заряда. На этом данная область исследований была закрыта, и к ней, насколько мне известно, больше не возвращались.
Вскоре наш отдел получил новое задание – исследовать эффект от подводных термоядерных взрывов в водохранилищах, ограниченных высотными плотинами. Но это уже отдельная тема для разговора.
ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"
Капитан Сергей Суслин во второй половине 80-х проходил службу в Афганистане, в провинции Забуль, в одном из батальонов Лашкаргакской бригады спецназа ГРУ. Эти его воспоминания, я до сих пор считаю одним из лучших материалов об Афганской войне, подготовленных для программы "Сигнал". Рассказ солдата о нескольких днях бесконечной войны.
Сергей Суслин
Воспоминание об Афгане
Пенкарауль, Туркарауль – два высоких пупа на равнине, испещренной глубокими мандехами. В густых клубах пыли по ней идет броня. Седые от пыли бойцы внимательно следят за местностью и в любую минуту готовы ссыпаться на землю и вести огонь по внезапной засаде. Провинция Забуль, дорога на Калат, Афганистан.
Опять мне снится этот сон... Прошло ведь столько времени. Там опять идут бои, но уже без нас. Вчера по телевизору показали Гульбедина Хекматияра. Дерется уже с Ахмад-Шахом Массудом. А Массуд выглядит ничего. Оказывается, еще молод годами. Когда-то грозный хозяин Паншера Ахмад-Шах теперь министр обороны в новом правительстве Афганистана. А кровавый Гульбедин – хозяин почти всего юга – все еще не успокоился. Дерутся между собой лидеры. Как это теперь у них называется – опять джихад или уже просто привычка? Нам это было тогда еще невдомек, мы шли на Калат. Караваны с оружием и боеприпасами из Пакистана непрерывным потоком текли к боевикам и Массуда и Хекматияра, во все провинции Афганистана. Из этого оружия душманы стреляли и в нас, и в афганский мирняк. Нам надо как можно больше таких караванов перехватить, уничтожить, взять.
