Текст книги "Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 4
Горячий полдень

22 июня 1941 года. 11 часов 00 минут.

Южнее деревни Чернавчицы

Здесь, у пересечения двух шоссе: Брест-Каменец и Жабинка-Мотыкалы, расположился ЗАГРАДИТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД. [51]51
  О! Чудовищное слово! Ужас демократической интеллигенции.


[Закрыть]

А значит это вот что:

Группа бойцов в зеленых фуражках, броневик БА-10 с надписью на прикрепленном к борту листе картона «Сборный пункт», чуть подалее, под деревьями – цистерна с водой, полевая кухня и санитарный фургончик, на базе ГаЗ-ААА.

Проходящих одиночками и группами бойцов и командиров заворачивают с дороги, проверяют документы.

Люди самые разные – и военные строители, и тыловики, и «приписные» – те, кого в 80-х годах двадцатого века будут называть «партизанами». Привезли бедолаг в лесной лагерь, из оружия – только штык-нож у дневального, ночью стрельба поднялась. Начальства – никого, вот бедолаги и пошли себе, куда глаза глядят… [52]52
  Случай подлинный.


[Закрыть]

Есть бойцы – из потерпевших поражение соединений, из той же 22-й танковой.

Есть и из вполне еще боеспособных частей – приехал, например, человек из командировки, а своих в казарме никого нет, и где они, никто не ведает, он и пошел на Восток.

А есть и просто так – вывели их ночью в поле, сели они в окопчиках, а начальство поматерилось, покрутилось малость да и куда-то сгинуло все.

Немцы утром стали стрелять из-за Буга из пушек. Кто-то на левом фланге крикнул: «Братцы! Пропадем тута все! Уходить надо!». Вот все встали и пошли… А куда шли? Да ребята говорят, что на старую границу… Там ведь такие укрепления!

У кого документы в порядке – первым делом отправляют к цистерне. Люди жадно пьют и пьют воду, умываются. Кому нужна перевязка – тут же получает первую помощь. Потом желающие подходят к кухне, но таких, на удивление, мало. Не до еды сейчас многим, да и жарко уже с раннего утра.

Поевших военнослужащих принимают под свою опеку армейские командиры – сразу отделяют специалистов: летчиков, связистов, артиллеристов, танкистов. Остальных формируют во взводы, роты и батальоны сводного стрелкового полка. Люди с удовольствием встают в строй, равняются, разбираются по номерам. Потому как строй – это порядок, это равенство и справедливость, а справедливость, это хорошо!

Страшно человеку оказаться на войне одному… Когда вокруг стреляют, никого из ставших за годы службы родными рядом нет, и кажется, будто ты один и остался против всех врагов…

Человеку не много и нужно – водички попить, успокоиться… Покормили его, организовали – глядишь, не все так и страшно…

А у кого с документами не порядок? Есть и такие.

Вот вальяжный, толстощекий красноармеец в замасленной, явно короткой ему гимнастерке и роскошных чисто шерстяных бриджах, заправленных в не менее роскошные хромовые сапоги. На голове – засаленная пилотка.

Кто такой? Сообщает, что он полковник, начальник тыла 62-го укрепрайона… А где же Ваши документы, товарищ полковник? Ах, сожгли… Вместе с формой? Случайно забыли из кармана вынуть, когда сжигали? А переоделись зачем? Понятно. Ну, пока мы Вашу личность установим, придется Вам повоевать рядовым стрелком. Встать в строй! [53]53
  Случай подлинный, кстати, профильтрованный полковник, изрядно похудевший и сбавивший вальяжности, зла на заградотряд отнюдь не держал, впоследствии воевал достойно и окончил войну генералом. Две недели в пехотном строю – отличное средство от ожирения и барства!


[Закрыть]

А вот и другой случай – лейтенант, из начсостава запаса, мобилизованный в январе 1941-го… Свои же солдаты его и привели – кричал, что воевать бессмысленно, немец все одно победит, и лучше покончить жизнь самоубийством, чем служить в РККА… [54]54
  Случай подлинный.


[Закрыть]

Тут же рядышком, под деревьями, сняв сапоги, отдыхает тройка военюристов (утомились, так как пришли пешком из самого Кобрина). Не обуваясь, военный трибунал постановил: просьбу потенциального суицидника удовлетворить.

Через десять минут бойцы комендантского взвода уже копали неглубокую могилку. Это – война, знаете ли, а не дискуссионный клуб. Никто ничего никому доказывать не будет. Времени для этого совсем нет.

22 июня 1941 года. 11 часов 13 минут.

Тересполь. Штаб 45-й пехотной дивизии

Посмотрев, не щурясь, на яркое летнее солнце, генерал-лейтенант Фриц Шлипер с досадой произнес:

– Ну разумеется, майне херрен, меня никто и не послушал. Нынешние, из партийных (это слово он выговорил, как грязное ругательство), считают, что опыт Великой войны – это ничто… А мы, старики, [55]55
  Генералу Шлиперу – всего 47 лет.


[Закрыть]этот опыт зарабатывали потом и кровью… Причем СВОИМ потом и СВОЕЙ кровью, прошу Вас это отметить…

Шлипер прокашлялся, вытер белым платочком капельки слюны, выступившей в уголках губ (память о газовой атаке англичан на реке Ипр), и неторопливо продолжил:

– И что мы имеем в сухом остатке? Мы занимаем на сей час те же позиции, что и перед началом операции, продвижение минимальное… А вот таких потерь моя дивизия не знала с… Да практически никогда не знала!

Фон Меллентин, без обычной своей подленькой генштабовской улыбки, просто и буднично, не кривляясь (ведь сейчас он говорит со СВОИМ), проникновенно спросил, чуть понизив голос:

– Герр генерал, что Вы намереваетесь делать?

– Воевать я буду! – Шлипер только плечами пожал. – Вот что. Схватив русского медведя за уши, потом отпускать его – это сущее безумие. Господи, спаси и помилуй Германию.

Генерал поморщился, как от нестерпимой зубной боли, потряс головой… Но быстро справился с приступом острой душевной тоски. Профессионал. Der gegenwartige Militar.

– Так, майне херрен. Смотрим на карту. Где же наш гениальный командующий собирается учинять новую переправу?

Фон Меллентин, показывая своим знаменитым серебряным карандашиком:

– Вот здесь, двенадцать километров севернее крепости, у Вука, имея задачей обойти русский укрепленный район через Высокое, Видомлю и Каменец, потом выйти на Пружаны, затем поворотом направо – оседлать Варшавское шоссе у Березы Картусской…

– Правильно, нормальные герои всегда идут в обход! [56]56
  Слова Генриха Гейне.


[Закрыть]– одобрил место переправы Шлипер. – А Ваш замечательный партай-полководец учел некоторые особенности местной топографии? А именно то, что прибрежный район весьма заболочен, что дорога на Высокое и далее к Пружанам представляет собой узкую грунтовку в отличие от шоссе Брест – Кобрин – Минск?

Меллентин молча, обреченно кивнул головой.

– Учел, значит. Молодец. Wunderbar! Я им, нашим der Tolpel-ем, как-то теперь даже и горжусь… Такой, знаете ли – Der konsequente punktliche Idiot! Ну, за неимением гербовой бумаги – у нас и рак рыба… Да что там, с этими партийными – и сам поневоле раком встанешь. А мне, следовательно, нужно чем-то срочно занять русских, чтобы они ему победно маршировать не мешали… [57]57
  В РЕАЛЬНОСТИ, находясь в несравненно лучших условиях, чем в нашей истории, Шлипер решил отказаться от штурма Крепости уже около 14 часов первого же дня войны, предоставив работу авиации и тяжелой артиллерии.


[Закрыть]

22 июня 1941 года. 11 часов 15 минут.

Лес около Кобрина. Штаб 4-й армии

У крыла «разъездного» У-2 стоят Богданов и Фрумкин. Богданов осунулся, погрустнел.

– Не хочется, ох как же не хочется мне улетать… Но Москва срочно требует от меня прибыть в Обузу Лесную, взять под командование охрану тыла всего Запфронта. Надо лететь… – Богданов вздохнул. – Знаешь что, Фрумкин, кажется мне, что это никакой не инцидент. Это Большая Война. Встретили мы ее достойно, а вот что дальше будет? Ох, как же мне не хочется отсюда улетать… Тяжело у меня на душе… А тяжелее всего мне осознавать, что мои пограничники теперь переходят под командование этих, дважды ак-к-кадемиков….

22 июня 1941 года. 11 часов 20 минут.

Район Крепости

Похожая на огромный мусорный бак, вставший на гусеницы, 60-см мортира по имени «Один» изрыгнула вспышку огня и облако едкого дыма. Спустя несколько минут над Цитаделью встало грибообразное облако разрыва. Невдалеке не выстрелила, а именно ПРОИЗВЕЛА выстрел вторая мортира – по имени «Тор». От чудовищного удара в Цитадели обрушилась левая полубашня у Тереспольских ворот…

22 июня 1941 года. 11 часов 45 минут.

Штаб 28-го стрелкового корпуса, роща вблизи станции Жабинка

– Вы представляете, коллега, этот истеричный паникер Гаврилов мне сейчас доложил, что их так называемую крепость обстреливают орудия калибром 600 миллиметров! – со смехом сказал Сандалову начальник штаба корпуса полковник Чернецов. – Каков анекдотец, а? Забавно! Вы не находите?

Сандалов, авторитетно прихлебывая из граненого стакана в серебряном подстаканнике свежезаваренный ординарцем чаек с кусочком лимона, ответил в тон собеседнику:

– Да, уж! Уж эти мне гарнизонные знатоки зарубежной военной техники… Начитаются на свою слабую голову «мурзилок»! Я вот в двух академиях обучался, и никогда о таких калибрах не слыхивал… Таких орудий нигде в мире нет и быть не может! Полный бред это, коллега, флейм по-научному!

И Сандалов со вкусом потянулся на раскладном алюминиевом креслице с брезентовой зеленой спинкой… [58]58
  …Сообщениям о том, что Севастополь обстреливается орудиями калибра 600 мм, в Москве просто не поверили, сообщив на место, что таких орудий нет и быть не может.


[Закрыть]

22 июня 1941 года. 11 часов 48 минут.

Цитадель. Оборонительная казарма. Район Холмских ворот

Раз за разом на Крепость обрушивались удары чудовищного молота. Это называется: огонь на разрушение.

Снаряды «карлов», которые можно было увидеть в полете, сначала поднимались круто вверх, на долю секунды застывали на вершине баллистической кривой, а потом безжалостно обрушивались вниз, вздымая тучи красной кирпичной пыли, песка и обломков. Построенные в прошлом веке, казематы старой Крепости не могли им противостоять…

В одном из казематов, отделенные глухими стенами без окон от всего мира, нашли укрытие юный ротный командир и седой Кныш…

Ротный, засыпаемый непрерывно льющейся с потолка землей, горячечно шептал:

– Господи, Господи, зачем я только это сделал…

– Товарищ командир, о чем это Вы? – спросил Кныш, низко наклоняясь к нему:

– Никакой я не командир… – отчаянно ответил ротный. – Двое нас, братьев, Николай и я… близнецы мы… я всегда хотел в Красную Армию, сколько себя помню… А меня не взяли – туберкулез нашли… А взяли брата моего Кольку… Я к нему в Крепость повидаться приехал… Он говорит, побудь тут за меня, учений точно не будет, воскресенье же, а я на денек в Кобрин смотаюсь… девушка там у него… А ты, говорит, в моей форме походишь, покрасуешься… Мы переоделись, и он уехал… а я вот остался…

– А кто Вы по профессии будете? – спросил Кныш задумчиво.

– Артист я… в оперетте характерные роли играю! – с горечью ответил ротный.

– Ну и ничего, ну и ладно, хорошо у Вас получается… Играйте роль командира дальше! Я Вам подыграю…

Немного помолчав, Кныш добавил:

– Я ведь тоже Вам соврал… я ведь не унтер… Офицер я, прапорщик, за отличия из унтеров произвели, в феврале проклятого семнадцатого… От того я и домой, в Минск, после войны возвращаться из Польши не решился… Ну ничего, зато теперь я, случАем чего, Вам и посоветую, как и что делать… Вы меня только слухайте!

Тяжкий удар, вновь сыпется песок с потолка…

Кныш, отряхиваясь и прокашлявшись:

– А ничего нам вражина сейчас вломил… Крепко. Помню, раз под Стоходом он тоже вот так-то «чемоданами» швырялся… Но не такими, нет… Далеко не такими…

22 июня 1941 года. 12 часов 00 минут.

Город Брест

Из черных раструбов репродукторов:

«Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза…

Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие… Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу…

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О МОБИЛИЗАЦИИ ВОЕННООБЯЗАННЫХ

…Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно. Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года… Москва, Кремль. 22 июня 1941 года.

22 июня 1941 года. 12 часов 20 минут.

Город Брест. Улица Дзержинского, дом 19. Областной и городской Военный комиссариат

Облвоенком майор Стафеев примчался на службу еще затемно – после того, как ему позвонил домой лично товарищ Тупицын и предупредил о возможной крупномасштабной провокации.

С первыми залпами на улицу Дзержинского сбежались работники военкомата, несколько военнообязанных добровольцев, с вокзала пришли восемнадцать политруков запаса, которые не успели уехать на курсы усовершенствования в Смоленск.

Позже подошли партийно-советские работники, отправленные в военкомат Мазуровым из подвала Обкома.

В военкомате нашелся учебный станковый пулемет в разобранном состоянии, два десятка учебных винтовок ОСОАВИАХИМа с просверленными стволами, несколько «мелкашек» с ящиком патронов для них. Нормального оружия не было вообще, только у военкома и трех-четырех начальников отделений по пистолету.

Разослав гонцов в штабы корпуса и дивизии, Стафеев стал готовиться к мобилизации, а поскольку Указа все не поступало, по своей инициативе, с одобрения Бюро Обкома, стал поднимать военнообязанных повестками. Повестки разносили жены и дети работников военкомата, потому что весь персонал почты Бреста на работу не вышел.

К позднему утру у военкомата собралась небольшая толпа, человек четыреста. Стафеев, размахивая наганом, остановил на улице Карла Маркса грузовики, вывозившие один из воинских складов, и начальник колонны охотно согласился помочь, разгрузив три машины во дворе: винтовки и патроны. Гранат, увы, не нашлось…

От прибежавшего участкового милиционера в белом, испачканном сажей, кителе пришли нехорошие новости. В городе начинается беспорядок – идет открытый грабеж квартир «восточников», кто-то бьет витрины магазинов. Неизвестные нападают на выходящих из города евреев, отнимают у них ценности, убивают и насилуют. С чердаков и из подвалов незнамо кто нет-нет, а постреливает по проходящим красноармейцам. А в Управлении НКВД нет никого, все ушли на фронт.

Вооружив самых сознательных из мобилизованных – коммунистов и комсомольцев, под командой так удачно зашедших политруков, Стафеев немедленно отправил их в патрули с наказом навести должный порядок, приказав действовать решительно и жестко.

Распотрошив Ленкомнату и нарезав из транспаранта красные нарукавные повязки, патрули, похожие на легендарных красногвардейцев, ушли в город.

С облегчением услышав по радио Указ, майор Стафеев не стал дожидаться завтрашнего дня, а немедленно вывесил над дежурным помещением загодя приготовленный трафарет: «Мобилизация».

После этого он открыл железный шкаф и извлек из него два огромных пакета: № 1 и № 2.

Пакет № 1 он, не распечатывая, облил керосином и сжег во дворе военкомата.

А вот второй пакет – распечатал…

Через час на улицах города заалели плакаты: «Родина-Мать-Зовет!»

Брест, полдень… Пылающий военкомат, во дворе среди почерневших луж крови – мобилизованные с учебными винтовками в руках, Стафеев, политруки, партработники… они не сдавались. И не сдались!

22 июня 1941 года. После полудня.

Окрестности Бреста

Первый удар «Прыжка пантеры» немцы нанесли по аэродромам…

Советские истребители, прикрывая движущиеся по пыльным дорогам к месту переправы у Коденя колонны, не смогли противостоять немецкому «конвейеру», когда один или несколько фашистских самолетов непрерывно наносили удары по севшим на заправку.

Вот типичная картина этого черного дня: вывалившись из-за тучки, «Юнкерс-88» засыпает аэродром «адскими яйцами» – малокалиберными осколочными бомбами «Шпренг Диквант» SD-2.

Кроме того, новая техника в советских авиационных частях просто не могла быть в достаточной мере освоена – топлива для этого отпущено было крайне мало. Моральное эмбарго САСШ означало и прекращение поставок высокооктанового бензина…

Вот новейший МиГ-3, заходя на посадку, вдруг сваливается в плоский штопор и рушится на землю прямо у полосы… очень строгий самолет! Даже умелый летчик, пересев на него, вмиг становился новичком… а если не очень умелый?

В ближайшие два часа авиаполки 10-й САД понесли значительные потери, причем именно на земле…

33-й истребительный полк майора Николая Акулина, базировавшийся в Пружанах, в первом бою потерял только одного летчика – заместителя командира эскадрильи лейтенанта Степана Гудимова.

В 5 часов 20 минут в районе аэродрома звено И-16 перехватило 18 бомбардировщиков Хе-111. Гудимов одного сбил, а другого рубанул винтом самолета по хвосту. Оба самолета рухнули на землю.

Основные потери полк понес в четвертом налете противника на аэродром базирования – немцы сожгли двадцать самолетов на земле, застав их в момент заправки топливом.

Противовоздушная оборона аэродрома отсутствовала – не считать же за оную единственную установку ПВ-4? К концу дня полк потерял уже 34 самолета…

А где же была вся зенитная артиллерия? На Окружном зенитном полигоне, куда ее за два дня до войны направил приказ Климовских, того самого, позже безвинно расстрелянного кровавосталинскими опричниками! Жалко, очень жалко! Жалко, что его только один раз расстреляли…

39-й бомбардировочный полк майора Захарычева в Пинске подвергся четырем последовательным атакам, на земле сгорели 25 самолетов СБ и были полностью разрушены 5 неиспользуемых Пе-2. Техники прилагают титанические усилия, чтобы восстановить поврежденные машины, но техников очень мало – вот и сказалось резкое предвоенное сокращение авиационно-технического состава… за что отдельное спасибо расстрелянному кровавосталинскими опричниками Рычагову.

Немецкий «конвейер» приводит также к тому, что часть истребителей постоянно отвлекается для обороны собственных аэродромов.

Удручает малая эффективность использования авиации, тогда как вражеские бомбардировщики делают три-четыре вылета, наши самолеты в лучшем случае один.

Какого-либо управления авиацией со стороны штаба ВВС не было вообще…

Командующий ВВС – Герой Советского Союза, генерал-майор авиации Копец, совершив на своем личном И-16 облет аэродромов, подвергнувшихся ударам, и сбив по дороге вражеский истребитель, днем 22 июня застрелился в своем кабинете.

По одной из недостоверных версий, это была инсценировка. Причем неуклюжая донельзя.

Копец был пусть и плохой военачальник, [59]59
  Да и когда ему было стать хорошим военачальником, если он прыгнул за три года из «старлеев» прямо в генералы?


[Закрыть]но мужественный человек, прекрасный летчик и храбрый боец, он просто не мог так поступить, как начфин, проигравший в карты полковые деньги.

Если бы даже его и охватило отчаяние и он не захотел дальше жить – в его распоряжении находился его личный боевой истребитель, а в небе были фашистские самолеты, в эту минуту бомбящие Минск.

Но в штабе фронта находились те, кому были очень невыгодны показания живого Копца: как, зачем и по чьему преступному приказу была «подставлена» красная авиация…

Вплоть до 24 июня в командование авиацией никто не вступал.

Так или иначе, в этот день советские ВВС Запфронта вели какую-то свою отдельную войну, за некоторым приятным исключением, мало связанную с наземными операциями.

Блокировав аэродромы и временно, на несколько решающих часов, выведя из игры советскую авиацию, немецкие самолеты наносят второй удар.

На этот раз цель – корабли Пинской ВФ, так и не получившие никаких боевых задач от командования 4-й армии и по своей инициативе установившие связь, увы, только со штабом 75-й стрелковой дивизии.

После уничтожения вражеской переправы у Коденя, флотилия, согласно еще довоенным планам, поднялась вверх по Бугу, заняв позиции от Знаменки до Томашевки.

Это было вызвано тем, что поддерживаемая флотилией левофланговая 75-я СД, занимавшая немыслимо растянутый фронт длиной более пятидесяти километров, прикрывала очень важный участок – стык Западного и Юго-Западного фронтов, находящийся как раз на границе Брестской и Волынской областей двух братских республик – Советской Украины и Советской Беларуси.

Разумеется, между находящимися на границе фронтов частями имелись значительные разрывы и был совершенно открыт левый фланг Западного фронта, до сих пор не прикрытый 41-й танковой дивизией 22-го Мехкорпуса 5-й армии Киевского Особого военного округа (с 21 июня Юго-Западного фронта).

Эту брешь и должна была прикрыть флотилия, не давая противнику форсировать реку.

Состоящие на вооружении эскадры StG-77 пикировщики Ю-87Б были среди немецких самолетов не самыми новыми и не самыми современными. Превосходно показав себя в Польше и Франции, во время «Адлертага» они понесли столь значительные потери, что больше днем на Альбион не летали…

Что говорить, даже комиссия товарищей Яковлева и Широкорада, закупившая в Германии перед войной самые современные образцы боевой техники, на этот самолет не обратила никакого внимания…

Да и сами посудите – не убирающиеся шасси, правда, оснащенные аэродинамическими «штанами», в которые в свое время так легко будет набиваться украинский чернозем… Вооружение слабое… Скорость смехотворная… Короче, это был самолет исключительно «открытого неба».

Но на 15 часов этого первого дня ожесточенной войны небо над Западным Бугом было РАСПАХНУТО!

…Первый «штукас», перевернувшись вверх колесами через левую плоскость, обрушился вниз – на тонкую с высоты 3000 метров голубую ленту меж двух зеленых берегов. Зловеще взвыла сирена…

Маневр и скорость – эту формулу спасения вывели англичане, после кровавой бани, устроенной им пикировщиками в заливе Суда.

Наши моряки это отлично понимали, но… Какой маневр меж двух извилистых берегов? Какая скорость у речного корабля?

Навстречу крылатой смерти рванулись трассы 61-К – уродливого ублюдка подлипкинских бракоделов завода имени Калинина, так и не сумевших довести до ума лицензионное производство немецкого орудия аж с 1928 года… И который «клинил» после 10 минут непрерывного огня…

Какой враг додумался устанавливать на корабли орудие, имеющее воздушное охлаждение? Воды у боевого корабля в дефиците никогда не бывает… даже слишком много бывает ее, воды-то. Особенно если вода плещется внутри корпуса.

По атакующей крылатой смерти стреляли спаренные башенные 45-мм 41-К, которые по сути дела были обыкновенной «четверть-автоматической сорокапяткой», попасть из которой в пикирующий самолет, конечно, можно было, теоретически… Закон больших чисел – великая наука..

Стреляли и пулеметы – «крупняки» ДШК, спаренные МВ-2…

Но этого было слишком мало…

Полутонная бомба, сорвавшись с выносного, вне зоны воздушного винта, кронштейна, рушится на палубу «Винницы», по которой перебегают подносчики боеприпасов…

Тонкая 6-мм палуба не смогла задержать удара полубронебойного снаряда, а эффективная советская взрывчатка в боекомплекте – весьма склонна к детонации…

Первый мощный взрыв вздымает над мгновенно окрасившейся кровью водой облако воды, огня и дыма…

А «штукас» уже выходят в атаку на другой корабль…

…Пусть деревянное, зато аэродинамически безупречное, крылатое чудо харьковского доцента И. Г. Немана, расстрелянного врага народа, [60]60
  А нечего было с тов. Яковлевым конкурировать.


[Закрыть]построенное, разумеется, на заводе «Саратовский комбайн» НКСХМ, [61]61
  Где же еще строить в СССР боевые самолеты, как не на заводе сельхозмашиностроения? Строили же легендарный Т-34 на Харьковском паровозостроительном…


[Закрыть]было далеко не самым современным самолетом РККФ…

Ну, разумеется, мотор слабый… Иных Наркомавиапром просто не дал, что делать… Вооружение, впрочем, тоже не ахти! Но! Никаких других, кроме Р-10, советских самолетов в этом месте и в это время не оказалось!

Выпускник Ейского военно-морского училища летчиков им. Леваневского командир экипажа лейтенант Г. И. Сацук прокричал своему штурману, выпускнику Ново-Петергофского военно-морского пограничного училища старшему лейтенанту С. И. Уласевичу:

– Серега, держись! Атакую!!!

И взвыв мотором, деревянный самолетик, задачами которого являются фоторазведка и корректировка огня, ринулся на перехват…

Голос штурмана Уласевича, как муха, торопливо бился в шлемофоне командира:

– Гриша, поближе, поближе… Не торопись стрелять! Только не торопись! У нас ведь всего 600 патронов, на десять секунд боя!

Пули, выпущенные вражескими стрелками дырявили его фанерные борта и перкалевые крылья, а одинокий Р-10 все рвался, рвался, рвался в середину вражеской карусели – и враг не выдержал!

Рассыпав строй, «юнкерсы» шарахнулись от сумасшедшего русского в разные стороны…

И тут же, развернув турель, штурман Уласевич всадил длинную очередь в ближайший пикировщик…

«Штукас» послушно задымил и перешел в последнее пике…

Победа очень дорого далась – огненные трассы MG-17 скрестились на кабине отважных пилотов. На пробитое остекление кабины обильно плескануло красным…

Тяжек был их обратный путь.

Перебитая правая рука летчика безжизненно повисла, силы его иссякали. Однако он сумел дотянуть до своего аэродрома и посадить израненную машину. Когда подбежавшие техники открыли фонарь, летчик был уже мертв. А штурман был убит еще в небе…

А «штукас» в эти минуты начинали новый налет на беззащитные с воздуха корабли…

…В состав Флотилии входил 109-й отдельный зенитный дивизион на механизированной тяге.

Трактора СТЗ-5, грохоча и высекая искры гусеницами, по старинному булыжному тракту Пинск – Кобрин, а потом изрядно срезав путь через Милориту, притащили 76-мм орудия 3-К (в девичестве «Рейнметалл»), в количестве двенадцати штук, к новому месту передового базирования даже раньше, чем туда подошли с боем прорывавшиеся мониторы и бронекатера.

Одна батарея поспешно заняла огневую позицию на берегу реки у Знаменки, вторая у Домачева, третья у Томашовки.

…Первая волна «штукас» ушла практически безнаказанно – только замыкающий «юнкерс», качаясь, потянул за собой тонкую струйку дыма…

Курс обмена: «один самолет – один корабль» был явно занижен в пользу «иностранной валюты»…

Командир батареи, в черной форменке и заломленной с боков фуражке с «крабом», с досадой швырнул наземь высочайше утвержденные ГАУ Таблицы стрельбы. Рассчитанные на тихоходные горизонтальные цели, они давали кучные разрывы исключительно позади вражеских пикировщиков…

А на корабли заходила вторая волна…

Комбат сперва поднял к глазам большой палец, потом сжатый кулак с синей татуировкой (парусный кораблик) на запястье и посмотрел на приближающегося врага поверх костяшек пальцев. Кое-что прикинув, он подвигал вперед-назад бегунок на логарифмической линейке. Из его приглушенного бормотания можно было уловить:

– Так… выходит, у них угловая скорость… значит, ВИР будет… ого! Не мудрено, что мы мажем! Дохлым осьминогом тебя в ютовый клюз, штабная сволочь!!! – Комбат поднял глаза на своих батарейцев. – Батарея! Цель сто вторая, воздушная, малоразмерная…

Защелкали стрелки ПУАЗО, зашевелились и нацелились тонкие стволы орудий – не на врага, а на то место, где он будет, когда до него долетит снаряд…

Новый залп поставил стену из коричневых разрывов прямо на пути закручивающейся карусели, и головной «юнкерс», пролетевший сквозь эту стену, вылетел из сгоревшего порохового облака охваченный ярчайшим бензиновым пламенем…

Остальные пикировщики в ярости обрушили свой груз на позицию зенитчиков, на которой не успели даже отрыть орудийных двориков.

Но корабли были все равно прикрыты… Пускай всего только на четверть часа…

На вздыбленной, почерневшей земле лежит кисть руки. На запястье татуировка: синий кораблик… Пальцы шевелятся, скребут землю… Оторванная кисть еще живая… еще живая…