Текст книги "Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости"
Автор книги: Валерий Белоусов
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Дивизия продолжала движение…
24 июня 1941 года. 15 часов 00 минут.
Деревня Сипурка Каменецкого района Брестской области
– А никак!
– Что – никак?
– Никак вы, гражданин командир, туда не проедете… Потому как все дороги ваши же саперы завалили. И как хорошо завалили-то! Приятно посмотреть! По уму делали… Комли оставляли высокие, по полтора метра, вершины крест-накрест захлестывали да связывали… Нет, проехать по дороге не можно… Я знаю, я туда давеча ходил… на охоту…
– А по лесу?
– И думать не моги! Здесь у нас – Пуща! Деревья, как колонны, даже и вашим танком не сразу повалишь…
– Что же делать-то?
Отец Гарвасий задумчиво покачал головой в ответ:
– Сыне мой, не знаю, что тебе и сказать… вот, правда, тут старушка одна есть… может, она что знает?
Эспадо так и не понял, как рядышком с ним откуда ни возьмись возникла древняя, согнутая годами в дугу бабулька в ситцевом беленьком платочке:
– Знает, конечно, как же не знать! Вам, поди, к Федотовой Фаре нужно? А и правда, по дороге никак не проехать… а вот через Ведьмину топь – оно попробовать можно!
– Окстись, Олеся! – возразил отец Гарвасий с укоризной. – Не бери лишнего греха на душу! Там ведь третьего дня у Грицевича лошадь утонула.
– Отец Гарвасий, вот ты меня зачем все время обидеть норовишь?! Я что, так похожа на лошадь? Я-то ведь, поди, не утону…
– Ну, это-то понятно… ведьмы… то есть – КОЕ-КТО – они в воде не тонут…
– Бабушка, миленькая, проведи, а? – Схватив старушку за рукав, Эспадо нежно чмокает ее в морщинистую щечку…
– Да ладно уж, что уж, проведу уж, проведу… – с удовольствием ответила Олеся. – Надо же, сегодня ведь как раз полвека минуло с того дня, как меня парубки в последний раз челомкали… Юбилей!
Полчаса спустя.
Каменецкий район Брестской области. Ведьмино болото
Болота – избыточно увлажненные участки земли, поросшие растительностью. Образуются в результате заболочивания почвы или зарастания водоемов. В болотах обычно происходит накопление не разложившегося органического вещества и образование торфа.
В Беларуси торфяные болота занимают 2,5 млн. га…
При преобладании грунтового питания болотные массивы становятся почти полностью низинными (в большей части Брестской обл.). В других районах соотношение распределения низинных и верховых болот различно.
Самые большие болота находятся в Брестской области – Великий лес, Выгонощанское болото, Поддубичи, Обровское болото, Хольча…
Природа Белоруссии. Популярная Энциклопедия.
Довольно долго уже сидит во мне эта мысль. Чего у нас в стране много, особенно в Беларуси, Озер. И еще болот. Болота всегда были окутаны дымкой слухов и легенд, у каждого более-менее крупного болота есть не одна тайна.
Болота всегда притягивают к себе. Ведь, кто хоть раз почувствовал под ногами зыбкую трясину, ковер из ярко-зеленой травы под ногами (идешь по нему, а он как живой) – помнит это ощущение долго…
Всегда были в деревнях (ох, какие!) непростые люди, знающие болото, тропы и проходы через них.
Скажете, что с чужим человеком эти сельские ведуны и говорить не станут, не то что дорогу показывать? Очень даже покажут и проводят, если с ними душевно посидеть-побеседовать, это же не москвичи или львовяне, а добросердечные полещуки!
Им, кстати, тоже интересно с новыми людьми общаться. Это же не в городе, где каждый сам по себе. А на болотах, если места знать, ягод столько, что на всех хватит, еще и останется. Берите, нам не жалко!
И есть еще на болотах глухие, наверное – мертвые озера. Со стоялой, коричневой от торфа водой, с белесыми туманами, давящей, звенящей комарами тишиной…
А в детстве мы с друзьями мечтали найти такое загадочное место, где-нибудь посреди болот с озером, и чтоб никто не знал и не ловил никогда там рыбу, и чтобы мы были первые…
Не довелось…
Правда, однажды я все-таки нашел никому не известное затерянное озеро на плавучем Святом острове, на Рыбинском море… но это уже совсем иная история…
Вообще-то болото – это такой же символ древней Белорусской земли, как аист или зубр…
Многие этнографы полагают, что белорусы – строго говоря, и есть – «люди на болоте». Самый Минск был построен в таком низком болотистом месте, что иные люди из одиннадцатого века там бы даже и временный лагерь не разбили бы.
Болота надежно защищали белорусов от врагов, лечили целебными травами. Они спасали людей в войну, кормили дичью и ягодами, и кормят сейчас – многие в наши скорбные времена живут сбором клюквы.
Однако для наших предков болота были не только источником жизни, но и неразгаданной, опасной тайной: ведь там в трясине (багне) жили коварные «багники» – братья мирных лесовиков, жестокие водяные и злобные подводные змеи – «цмоки». Корежили людей болотные лихорадки, бросала то в жар, то в остуду жестокая малярия…
Недаром в старые времена по весне (или на Ивана Купалу) топили в болоте старую конягу, которую не жалко… Жертвовали водяному. Чтобы людей не хватал и под болотную ряску не утаскивал…
И вот теперь по древнему болоту, которое на детальных, тщательно прорисованных немецких картах было отмечено как «Absolut unpassierbar» – то есть непроходимое абсолютно, никем и никогда, ни при каких обстоятельствах – шли не только люди, а шел и тяжелый танк…
Ну вот, опять фэнтезийным душком повеяло – написал мне взыскательный читатель…
Но ведь я обязался писать правду…
Что касается явлений необъяснимых…
Например:
24 июня 1941 года зенитный дивизион ПВО города Дзержинск Горьковской области (центр производства химического оружия в СССР, оборонялся очень крепко) обстрелял неизвестный «дирижабль»…
Указанное летательное средство упало аж в районе Сельцы Рыбновского района Рязанской области – и до начала 80-х годов на месте падения не росла трава…
Приказано было считать, что зенитчики стреляли по кучевым облакам… А на месте падения «облака» – существовал до недавних пор артиллерийский полигон, куда доступ всем гражданским, разумеется, был строжайше воспрещен.
Кстати, по дороге к месту падения пылающее «облако» еще обстреляли и зенитчики города Владимир…
Или вот. 30 июля 1943 года танк Т-26 въехал в белесый туман в густом еловом лесу на Карельском фронте – и через четверть часа по часам командира танк выехал из тумана тоже на фронте, но на другом, на Северном, в тундре под Мурманском, в 580 километрах от того места…
Долго мурыжили несчастных танкистов проклятые особисты – кто и на каком грузовом аэроплане их туда перевез – и главное зачем?… в конце концов, просто списали дело в архив…
Хотите еще? Их – после работы в архиве Особых отделов – есть у меня…
А тут, подумаешь, непроходимое болото…
Во-первых. Лето проклятой памяти черного 41-го отличалось тем, что все стрелки дореволюционных барометров стояли на отметке «Велiкая сущЬ».
Во-вторых, люди же шли? И даже двое – бабушка Олеся (как самая знающая) и Иван Иваныч, как самый грузный, чтобы дорогу проверять, провалится он или нет… Что же, Иван Иваныч был тяжелее экранированного танка? Вовсе нет! Просто вес на единицу площади опоры – у «Беспощадного Красного Пролетария» был меньше… Физика, знаете ли…
А куда же так неторопливо, но безостановочно (принцип перемещения по болоту) двигался тяжелый танк?
А в разведку!
«Автор бредит?» – спросит взыскательный читатель.
Ничуть. Посылали же 24 июня 1941 года тяжелый, тихоходный, практически безоружный ТБ-3 из 3-го ТБАП среди бела дня НА РАЗВЕДКУ МЕХАНИЗИРОВАННЫХ КОЛОНН?
Вот и единственный тяжелый танк дивизии послали в разведку, надеясь, быть может, что никуда Эспадо на этом танке не доедет…
24 июня 1941 года. 16 часов 00 минут.
Шоссе Вильно – Минск. Район Ошмяны…
Да что, в конце концов, в масштабах огромной войны значит один человек? А один взвод? А полк? А дивизия, наконец?
Брошенная под гусеницы всей 3-й танковой группе достойного соперника покойного Гудериана, кадровая 100-я, пусть и знатно отличившаяся на недавней «на той войне не знаменитой» дивизия… горсть песка, брошенная навстречу мчащемуся на всех парах паровозу…
Или по современному – жук об ветровое стекло летящему по автобану BMW. Смахнет «дворник» неэстетическое пятнышко, а сияющий кабриолет даже на четверть секунды скорость не сбавит.
Но если… Та же горсть песка… Да только насыпанная доброй, заботливой рукой этому же паровозу, в буксу его тендера…
Или – по-современному! Жук не станет пробовать ветровое стекло на прочность, а возьмет полет чуть выше, а потом спикирует резко вниз, метясь хозяину мчащейся, открытой сверху машины в выпученный баварский глаз…
Неторопливый, чуть с хрипотцой голос, спокойные крупные руки… Маршал Ворошилов доверительно говорит генералу:
– Ты меня пойми, товарищ Руссиянов… Если на Северо-Западном – сейчас полная жопа, а мне, старому козлу, отчего-то кажется, что так оно и есть… Значит, здесь, на Западном, может повториться позорная, горькая история с Польским походом Двадцатого года! Только виноват в нашем разгроме будет уже не проклятый Тухачевский, а я сам. Потому что… Двадцать лет мы всей страной создавали нашу Красную Армию… Двадцать лет готовились к новой войне, которая рано или поздно была бы разожжена буржуинами… И вот когда она началась… Как всегда. Ничего у нас не готово… А ведь как мы старались… Да. И ты старался, и я… Но на тебе вины никакой нет. А вот я… ну, ничего. Искуплю. Отставить, товарищ генерал-майор! Я еще, слава Труду, Маршал Советского Союза! Так что давай мы с тобой договоримся – ты командуешь, а я тебе, по старой комиссарской традиции, помогаю чем могу. Например, сейчас считаю насущной задачей сформировать группу войск, имея твою дивизию в качестве ядра кристаллизации – вот какие я слова знаю! Не ожидал? А это все Ко… товарищ Сталин, дорогой наш. Сам книжки по ночам читает, и нас заставлял… Даст, бывало, мне в руки толстенный том, а другим вечером требует вернуть, и ох, беда, если моих заметок на каждой странице не увидит. Да ведь не романы давал, а все учебники да справочники, и работы Мэхена, Дуэта, Деголля… Образовывал он нас, обломовых ленивых… Меня вот так французский язык заставил выучить… Да видно, мало нас колотил. Надо бы ему в руки дубину Петра Великого! Ну, ладно…
Маршал устало потер лоб и продолжил:
– Так, с командирскими приоритетами мы разобрались? Я в твои дела не лезу – моя задача, пользуясь звездами в петлицах, сейчас все под тебя грести, и сердца товарищей красных бойцов глаголом большевистским жечь… А танки фашистские жечь – это задача твоя… И вообще. Давай-ка вне строя мы с тобой будем на «ты», как в Гражданскую… Ты меня уважаешь? Ну и славно! Тогда скажи шоферу, чтоб тормознул… вот вроде еще группа бойцов навстречу устало плетется… Щас я их взбутетеню!
24 июня 1941 года. 16 часов 05 минут.
Минск. Дом ЦК КПБ(б)
– Это что такое?!
– Это, товарищ Нарком, газета «Известия Советов депутатов трудящихся СССР», от сего 24-го числа, матрица доставлена из Москвы, как обычно, самолетом ПР-5 ГВФ, отпечатана в Минске…
– Нет, ЭТО, ЭТО что?!
– Стихи…
– Читай! Вслух читай! Громко читай.
– Священная война… Автор: Лебедев-Кумач…
Вставай, страна огромная —
Вставай на смертный бой.
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война!
– Хватит! Идиоты! Слепые идиоты все кругом! Почему мне сразу не доложили? Случайно ведь я увидел! Это же не стихи! Это… это народная идея! Это Гитлеру полный пиздец!!! Записывайте: Исполнить! Немедленно! Стихи перепечатать – где? В окружной «Красноармейской Правде», в армейских газетах – «Боевое Знамя», «Часовой родины», «За Советскую Родину»… Подвижной типографии Главного Управления Политпропаганды – отпечатать сто тысяч листовок с текстом… Немедленно разослать их в войска. Окружному Ансамблю на эти слова написать песню и немедленно мне представить… Что значит, композиция? Я вам дам – вдохновения и гармонии, во все дырки сразу! Сегодня же сочинить, отрепетировать и при мне спеть! Потому что завтра они будут петь ее по Минскому радио! Да что ж такое, а? Это же… это посильнее сотни батарей будет… Еще запишите. Этого поэта, Лебедева, найти и спросить, что ему надо, и дать из моих фондов, что он захочет… Я сказал, ВСЕ дать. Квартиру, «эмку», дачу, Любовь Орлову и барабан в придачу… Нет Орловой? Замужем за режиссером? Тогда Серову пригласим. А кстати, где товарищ Ворошилов? Надо ему немедленно это дело показать…
24 июня 1941 года. 16 часов 10 минут.
Брест. Крепость. Земля и небо. Аппарат «Бодо». Лента
«Здесь Гаврилов. Здравия желаю».
«Здесь Сандалов. Здравствуйте товарищ майор. Как там у Вас?»
«Противник форсировал Буг прорвавшись Северный остров однако остановлен рубеже Восточный форт – казармы 125-го полка. Сейчас надо мной перекрещиваются снаряды со всех сторон света такое ощущение что мы уже окружены. Кругом стоит канонада которой сплошной гул в ушах. В настоящую минуту идет такой концерт что карта на столе подпрыгивает сотрясения. Помощь еще не подошла. Хорошо бы нам продержаться на Северном хотя бы до ночи как видно за нас взялись всерьез.»
«Вам пошли птички. Были ли у Вас?»
«Только сейчас были. Бьют по дальним подступам. Не совсем то что нужно. В настоящую минуту крайне необходимо работать по артпозициям по их минометам по танкам и скоплениям пехоты меньше – по скоплениям машин, так как идет открытый бой. Вообще птички работают прекрасно смело дерзко летают прямо над головами но очень малый боезапас. Как только улетают то начинается старая картина. Однако при них куда спокойнее. Бойцы очень птичкам радуются кидают в воздух фуражки.»
«Держитесь изо всех сил. Противник переправился Буг также в районе Митьки – Аркадия, южнее Бреста но остановлен на рубеже Мухавец. Поэтому у Вас создалась видимость окружения. Послал Вам местную стрелковую команду народного ополчения. Хотя вооружены они слабо нет совсем артиллерии и минометов но они хотят и будут драться. Также послал Вам три подводы с зажигательными бутылками по образцу пограничников.»
«За бутылки спасибо. Ополченцев примем как родных тут каждый человек на счету. В случае чего если действительно окружат буду драться в Цитадели до последнего.»
«Надеюсь на Вас. Сейчас важно как можно дольше задержать немцев нам важен каждый час.»
Сообщение узла связи Брест – в Буховичи: «16 часов 15 минут. Проводная связь с Крепостью прервана.»
Это же время.
Город Брест, улица Московская, перекресток с улицей 17-го Сентября
Как взвыла, застонала Русь от боли,
Как взмыла, взмыла ввысь мольба,
Как оросилось кровью поле,
Слезою – каждая изба,
Как захлебнулось сердце злостью,
Как брызнул гневный свет из глаз,
Так хрустнули под ношей наши кости…
Так оперлась Страна на нас!
Николай Савостин, красноармеец, 3-я ЛДНО.
Впереди – куда уходила прямая как стрела улица (бывшая вообще-то последним отрезком Минского шоссе) все гремело, грохотало, ухало – как будто там работал громадный металлургический завод…
Над Крепостью стояло грибовидное, черное как ночь облако дыма и пыли, прорезаемое огненными вспышками разрывов. Смотреть туда было просто жутко, а тем более – туда идти…
Но добровольческий отряд ополчения шел бодро и энергично, даже старался идти в ногу.
В одном ряду с Володей Менжинским шагала невысокая, коренастая, скорее даже пышненькая блондинка очень решительного вида – из тех, что «слона на ходу остановит и хобот ему оторвет» (С. В. Царь. Поэма о женской красоте). На блондинке была странно знакомая Володе полувоенная форма. Вот только где он эту форму видел?
Откашлявшись, Володя вежливо спросил:
– Я дико извиняюсь, гражданочка, а как вас зовут?
– Никак! Обычно я сама прихожу, без приглашения, но с санкцией! – ответила гражданочка, мило улыбнувшись. – А крестили меня Надеждой!
– А еще осмелюсь спросить, где до войны служить изволили, если не секрет? – продолжа разговор, осторожно спросил Менжинский.
– Ну какой там секрет – в Брестской прокуратуре… Следователем! По особо важным делам… – улыбнувшись еще милее, ответила Надежда.
– Это по каким же? – переспросил Володя, конспиративно понижая голос.
– По убойным! – хихикнула Надежда.
Соломон, в кожаной тужурке и соломенном летнем канотье, до странности похожий на комиссара из незабвенной Народной Армии имени батьки Нестора Махно, строго прикрикнул на молодых людей:
– А-ттставить разговорчики! Подтянись! Шире шаг! Песню-ю… Запе-Вай!
И ополченцы грянули:
И глядя на их колонну, почему-то хочется верить… Что ведь эти – действительно ЗАСТАВЯТ…
Это же время.
Крепость. Подвал кольцевой казармы 333-го стрелкового полка
Пламя пожара освещает лежащую на бетонированном полу раскрытую «Записную книжку командира» в зеленом коленкоровом переплете. Сквозняк перелистывает страницы. Заметки… про заготовку сена… ремонт сбруи… Обращает на себя внимание «Список красноармейцев, совершивших кражи». Потом – штрихи и загогулинки, которые оставляет человек, высиживающий скучные часы на партсобрании…
Затем как-то резко, без перехода:
1. Станков, пу. Доорганизоваться.
2. меропри (зачеркнуто) разбить участок.
3. Организовать охранение.
4. Наблюдение.
Следующая страница: 24.VI.41
Прибрать свой участок.
Умерших – собрать, оч. большие потери, тяжелая атмосф. от разложения трупов. Валит с ног малосильных и легкораненых.
Боеприпасы, малое наличие (?) где взорван склад поискать.
Исключит. тяжелое положение с ранеными, из-за отсутствия условий, медперсонала и медикаментов.
Запас продовольствия – только конфеты, печенье и сахар. Стало трудно с водой.
Далее в записной книжке идут только белые листы… [142]142
Из фондов Музея-заповедника Брестская крепость.
[Закрыть]
Это же время.
Там же
Тот же подвал, только другой отсек, отделенный глухой стеной, крайний западный, ближайший к Тереспольским воротам.
Назвать помещение госпиталем можно только потому, что в нем лежат и сидят, прислонившись спинами к кирпичным стенам, раненые… Много раненых…
Тяжелый смрад гниющей человеческой плоти, застарелый запах засохшей крови… Стоны, бред…
Вот у стены знакомая нам пара…
У Мохнача перевязаны обе руки, побуревшая от крови повязка скрывает левый глаз.
Клаша пытается напоить его с ложечки – очень плохо у нее получается. Драгоценная вода проливается из уголка рта.
Два пограничника заносят и бережно укладывают на свободный от тел «пятачок» пола лейтенанта Кижеватова… Их сопровождает Лерман, сокрушенно покачивающий головой.
Кижеватов на минуту приходит в себя, открывает воспаленные глаза, видит над собой склонившееся заботливое лицо оперуполномоченного. Что-то пытается ему сказать. Лерман наклоняется поближе.
– Ты… правда хотел… в Погранвойска… перевестись? – с трудом размыкая запекшиеся губы, спрашивает Кижеватов.
– Виноват, было такое дикое желание! – скрывая кривящей губы ухмылкой скупые слезы, через силу шутит Лерман.
– Тогда… Когда я… ты фуражку мою… слышишь, возьми себе… заслужил!
Лерман молча, глотая катящиеся безостановочно слезы, старается ободряюще ему улыбаться…
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
Это же время.
Небо над Брестом
Изделие М-62, разработки товарища Швецова, созданное заботливыми руками рыбинских пролетариев, жителей бараков «Скомороховой горы» и землянок поселка «Шанхай»… А проще говоря, уникальный двигатель воздушного охлаждения, который – если заглянуть вперед – будет выпускаться еще шестьдесят лет(!) – для самолетов АН-2 – сейчас уверенно тянул машину майора Васильева в дымные облака…
Последняя штурмовка прошла на редкость хорошо… тьфу! Какая «последняя»? Поосторожней со словами! Ни один летчик не скажет так., в лучшем случае – крайняя… И ни в коем случае нельзя говорить о полете – «уже прошел» – пока не записал адъютант этот полет в книжку пилота…
Были, знаете, прецеденты, когда поторопившемуся так сказать летчику срубило голову винтом прямо у взлетной полосы…
Сначала «Чайки» – названные так за профиль крыла – атаковали позиции фашистской артиллерии залпом секретного оружия – реактивных снарядов РС-82, [143]143
«Посадка на вражеской территории с „Эр-эсами“ на борту – является изменой Родине!» – Кстати, почему секретного? – Пишет взыскательный читатель, PC ведь уже и на Халхин-Голе применялись? – все вопросы к особистам, зачем они писали ТАКИЕ подлинные инструкции.
[Закрыть]а потом – прошлись частым гребнем пулеметных очередей. Потерь и видимых повреждений на машинах полка майор не заметил. Дыры в перкале плоскостей – дело житейское, техники заклеют. Пора домой…
Устали люди, устали машины – пятый вылет на штурмовку за день! Никогда бы Васильев не мог предположить, что можно воевать с таким напряжением…
Только нечеловеческой усталостью и можно объяснить, что не заметил майор стремительной летучей тени, наискось промелькнувшей перед глазами в дымной гари, висящей над Крепостью…
Пламя стремительно охватило «граненый» фюзеляж «Чайки». Снаряды «Эрликона» изрешетили центроплан, в щепу разнесли руль высоты. Самолет Васильева сорвался в плоский штопор…
С трудом разлепив залитые кровью от осколков разбившихся летных очков глаза, майор увидел: Крепость… Буг… Крепость… Буг… Крепость…
Тренированное годами тело само – знало что делать…
Ручка-педаль-сектор газа… Вышел! Тянем… тянем… горю? Огонь в кабине! Прыгать! Левый вираж… слева подо мной – ЗА Бугом – Крепость….
Нельзя мне прыгать! Иначе сяду у фашистов… ручку от себя – как удачно! Подо мной – огневая позиция немецкой батареи! Повезло. Ручку от себя… от себя…
Подобно огненной комете, самолет с гордой надписью «За ВКП(б)!» рушится вниз…
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
24 июня 1941 года. 16 часов 20 минут.
Полоса 10-й армии. Севернее Бреста
Стратегическая конница! Звучит-то как!
Сразу представляешь себе – бескрайняя степь, гремящая под сотнями тысяч копыт, развевающийся в голубом небе тяжелый багровый бархат знамен, полет легендарных тачанок, запряженных четверками огнегривых коней, слепящий блеск поднятых подвысь клинков…
Как в фильме «Если завтра война…»
Однако к началу 41-го года стратегическая конница уже рассматривалась главным образом именно как ездящая пехота…
С великолепной, выше, чем у мотопехоты, проходимостью. И в белорусских лесах, в бескрайней Пуще – конница еще себя покажет…
Две дивизии: 6-я Кубано-Терская казачья Чонгарская Краснознаменная ордена Ленина и ордена Красной Звезды дивизия им. Буденного и 36-я Краснознаменная ордена Ленина и ордена Красной Звезды кавалерийская дивизия им. И. В. Сталина сейчас сосредоточивались в густом лесном массиве в районе Сокулки.
Немецкая авиация безуспешно пыталась бомбить лесной массив, однако, похоже, немцы просто потеряли конников! За всю войну немцы ни единого раза (никогда!) не смогли определить место нахождения наших кавкорпусов ДО нанесения ими стремительных ударов. И часто – «Auf den Kommunikationen die Kosaken!» было последнее, что немецкие тыловики успевали сообщить, прежде чем изящно выгнутый златоустовский клинок рассекал провод… или фуражку цвета «фельдграу»! Плохо было одно….
Перед самой войной вся зенитная и дивизионная артиллерия корпуса по приказу проклятого навек Павлова была отправлена на полигоны к самой границе. Где она, похоже, и осталась…
И с горючим для танковых полков корпуса было не очень хорошо. Одна заправка в баках. А подвезти горючее было не на чем, да и неоткуда! Потому как горючее для бронетехники терцев и кубанцев хранилось… правильно, на Кубани и Тереке. Тыловое же обеспечение в полосе 10-й армии было полностью дезорганизовано. С боеприпасами тоже было негусто.
Поэтому сейчас броневичок БА-10 из разведэскадрона 35-го Кубанского казачьего танкового полка 6-й кавдивизии отправился на разведку к складу 6-го мехкорпуса, проверить возможность пополнения боекомплекта и топлива.
Очевидец вспоминает: «Когда мы к нему подъехали, нам показалось, что накануне он подвергся авиационному налету. Все наземные постройки склада исчезли. Во многих местах как бы горела земля, раздавались мощные взрывы, разбрасывавшие вокруг осколки, неразорвавшиеся снаряды, снарядные гильзы. Из подземных хранилищ выбивались клубы черного нефтяного дыма. Пришлось поскорее убираться от бывшего склада несолоно хлебавши.
Когда бронемашина возвращалась назад, кавалеристы увидели расхристанного солдата, без ремня, который, сидя на пеньке, горестно наблюдал безрадостную картину…
– Что, дядя, давно вас бомбили?
– Кой хрен бомбили… Сами же мы и взорвали…
– Зачем?!
– Поди спроси… запалили вчера склад, сели в легковушку, да и деру… Начальство, в рот его emu…
– Ну а ты что же остался?
– А я совесть еще не пропил! Возьмите меня с собой!» [144]144
Случай подлинный.
[Закрыть]
24 июня 1941 года. 16 часов 30 минут.
Ведьмино болото
– My! Му-му-му… – восхищенно произнес, как всегда, красноречивый Вася Костоглодов.
Действительно, восхититься было чему…
Посреди непроходимой топи, за бочагами, за кривыми осинками, за долгими верстами мхов, осоки, тростника – поросшая лесом, очень живописная горка…
Сияют золотом гордые стволы корабельных вековых сосен, вместо смрада потревоженной трясины – смоляной, боровой дух. Земляникой пахнет…
Над островком – звенят комары, слепни, стрекочут крыльями стрекозы, неумолчно гудят дикие пчелы, порхают яркие бабочки. Островок не только посреди болота – островок мира и покоя посреди жестокой и страшной войны…
– Ну, тут малость и передохнем! – скомандовала, остановившись на берегу, бабушка Олеся. – И колымага ваша остынет, а то вот, гляди, закипит, как тот самовар… Эй, малый, ты куда?
Додик Филькинштейн завороженно смотрел сквозь свои круглые очки в металлической оправе, как у самого люка порхает яркая бабочка…
– Это же Papilio machaon! – и потянув за собой свой костылик, Додик, как завороженный, побрел вслед за летающей красавицей. – Ой! А это Parnassius mnemosyne! Обитает в сильно затемненных, переувлажненных местах, с монофагией на растениях рода хохлатка… Я сплю. Ущипните меня…
– Ущипну, ущипну! – ласково отвечала ему добрая бабуля. – Вот и води энтузиастов по заповедным местам… Всех моих подопечных ревом да гулом напутали и уж за бабочек принялись!
– Эх, рай земной! – сказал Иван Иваныч, бросившись на густую, никем никогда не кошенную мураву. – Вылазь, ребяты! Когда такое место еще увидишь?
– Ладно. Привал десять минут! – сурово сказал недовольный задержкой Эспадо.
24 июня 1941 года. 16 часов 45 минут.
Крепость. Северный остров. Район ДНС
Три огнеметные группы PiBtl181 были прикомандированы к I.R.133 45-й пехотной дивизии еще в первой половине дня.
И сейчас Гельмут Бетхеттер, унтер-офицер пионерного [145]145
Штурмового саперного.
[Закрыть]батальона, тяжело волок на своем несчастном костлявом горбу свой «малый» Flammenwerfer – 40 klein. Господи, слава Тебе, что он не «большой»!
В свои 19 лет Гельмут выглядел аж на все пятнадцать – тощий, заморенный, с кривыми и редкими зубами. Типичный продукт периода экономической депрессии. Мировой кризис тогда был, знаете ли… Как-то вечером его дорогие родители сходили в синема на последний сеанс… после чего Гельмут и родился. К тому же с четырнадцати лет Гельмут был фактически выброшен из дома – мол, дорогой сынок, теперь зарабатывай себе на хлеб сам! Зарабатывал, что поделать…
Водил подвыпивших матросов к старшей сестрице, а когда та была занята, и к родной матушке (со значительной скидкой), иной раз обирал этих клиентов, которым его муттер подсыпала в пиво марафета…
Как стал постарше – не брезговал и ножичек приставить оплошному гусю, забредшему в гамбургские доки в недобрый ночной час… От тюрьмы Гельмута спасла только армия. Кстати, оказался хороший бизнес.
А что? Новые возможности… Например, возможность бесплатно посмотреть мир, встретить интересных людей и безнаказанно их убить.
Кроме того, тут хоть кормили, причем регулярно. И даже давали бесплатные талоны в публичный дом, что Гельмут очень ценил – потому что даром спать с ним барышни почему-то не соглашались, а платить за это деньги ему было ужасно жалко. На гражданке хоть иной раз хоть от сестрицы перепадало, изредко, по настроению… Так что в армии Гельмуту очень нравилось.
Работать оператором огнемета, в принципе, ему было по приколу. Только тяжело было таскать резервуар весом 22 килограмма…
Но надо. Потому что в нем была смесь Flammen № 19, специально вязкая, чтобы облепило тело жертвы при распылении. Огнемет давал пламя длиной около 30 метров, температурой свыше 1600 градусов по Цельсию. Когда пламя направлялось в подвал, оно могло огибать углы, полностью заливая помещение безжалостным огнем.
Сам оператор был командиром группы, состоящей из подносчика смеси и стрелков, которые его прикрывали. Но главным был именно он – Гельмут, бывшая портовая крыса! Именно он включал подачу сжатого азота, именно он специальным пьезоэлементом поджигал струю пламени, от которого не было защиты…
Десять односекундных струй высасывали кислород из подземных убежищ, опаляя и разрушая легкие находившихся там людей волнами раскаленного воздуха. Большинство из этих людей сгорали мгновенно, и это были счастливцы. Иные, ослепленные, с запеченными глазными яблоками, беззвучно корчились долгие минуты. Почему беззвучно? Голосовые связки у них тоже сгорали…
Это же время.
Подвал ДНС № 5
Уже третьи сутки лишь грохот снарядов днем, да осветительные ракеты ночью. Да очереди невидимых немецких пулеметчиков, не дающих не только переходить из подвала в подвал, а даже набрать воды…
За последние сутки людей заметно поубавилось. По подвалу изредка пробегает кто-то из бойцов, все у подвальных окон, заваленных разломанной мебелью и матрасами почти доверху.
Матрасы лежат на аккуратно уложенных кирпичах, так, что получились своеобразные бойницы. С внешней стороны они скрывают все, что делается в подвале. Иногда разрывом выбивает заделку из окна, начинается пожар, но это выглядит сущим пустяком…
Грязные, оборванные, с воспаленными глазами, впалыми, заросшими щеками, бойцы молча, сосредоточенно ведут бой…
Это же время.
У стены ДНС № 5
Гельмут осторожно, бочком подобрался к окну и просунул штуцер огнемета вниз…
Он не спешил. О, как он любил эти секунды до того, как струя пламени польется, все сжигая на своем пути…
Себе он тогда казался огнедышащим драконом Фафниром – и оттягивал сладкие мгновения до сладостного мига всевластия…
Слева от Гельмута что-то чавкнуло… Он повернул голову и закричал от ужаса. Поднять огнемет и послать струю огня – ему и в голову не пришло. Потому что он просто окаменел. И было от чего…
Огромный, покрытый синими татуировками недочеловек, схватив одной рукой его напарника за волосы, другой рукой с огромным ножом не торопясь отрезал ему голову. Но долго стоять Гельмуту (с уже мокрыми штанами, кстати говоря) не пришлось…
Белокурая, невысокая, крепко скроенная медхен подскочила к Гельмуту, вонзила ему в живот штык и с хриплым кличем – Iojopp tffojou matt! [146]146
Вперед, к победе! – Прим. переводчика.
[Закрыть]перекинула его через себя, как сноп соломы…
«Я много раз видала рукопашный…
Раз – наяву, и сотни раз во сне…
Кто говорит, что на войне – не страшно,
Тот ничего не знает о войне…»
Старшина морской пехоты Юлия Друнина…
24 июня 1941 года. 17 часов 00 минут.
