Текст книги "Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 3
Накануне. Ночь

21 июня 1941 года. 22 часа 18 минут.

Брест

На улицах города бодрствуют не только уходящие на Восток жители…

Люди в зеленых и васильковых фуражках патрулируют у вокзала, в районе путепровода – останавливают встречных военных, поголовно проверяют документы… Иногда такая мирная проверка заканчивается короткой, ожесточенной кровавой вспышкой – причем кроваво-сталинские опричники с задержанными не особенно церемонятся, а пускают в ход оружие при первом же подозрении…

Остановили и Мохнача.

Тот гордо протягивает командирское удостоверение личности – новенькое, вчера только полученное, без ржавых подтеков от скрепок на бумаге…

Осветив удостоверение висящим на груди квадратным фонариком, старший патруля делает чуть заметное движение рукой (наряд мгновенно насторожился, руки бойцов по-особому перехватили оружие) и кладет удостоверение к себе в карман.

– Товарищ командир, Вам придется пройти вместе с нами…

Курсант Мохнач ни за что бы не стал спорить с патрулем, тем более из ЭТОГО ведомства, но сейчас здесь был командир РККА, младший лейтенант Мохнач… Тем более, что вместе с ним была барышня!

– Да по какому пра… – начал было Евгений, гордо выпятив узкую грудь, перетянутую портупеей.

И тут же ему на затылок (хрясть!) обрушился окованный металлом затыльник приклада ППД.

– Смотри-ка, а пистолетик-то у него немецкий! – сказал старший патруля, опустошая кобуру Мохнача. – Эх, раззявы! Даже оружие подобрать толком по легенде не могут, а туда же – абвер, абвер…

– Что вы делаете? Мы на танцы ходили… – побелевшими губами пролепетала оцепеневшая от страха барышня.

– Да? Какая прелесть… – усмехнулся старший патруля. – На танцы? С биноклем? Пройдемте, гражданка…

21 июня 1941 года. 22 часа 19 минут.

Кобрин. Штаб 4-й армии

– Нет, товарищи, пленный унтер-офицер не врет! – устало говорит Богданов. – Да и захотел бы соврать – мы бы все равно его раскололи и узнали бы подноготную! Есть, знаете, у нас свои специфические методы…

Присутствующие красные командиры ознобно передергиваются.

– Кроме того, его показания, расходясь в несущественных деталях, в основном совпадают с показаниями взятых живыми в разное время и в разных местах вражеских диверсантов… – продолжает Богданов. – А таковых на двадцать два ноль-ноль уже более двадцати… Да еще около сотни уничтожено! Мои люди кровью умываются, хорошо, что не за так! Предотвращена крупная диверсия на ТЭС в Ковно, вычищены дома комсостава в Бресте!

– Мы очень вам благодарны, товарищ генерал-лейтенант, за обеспечение безопасности в полосе армии… – терпеливо, осторожно, словно общаясь с душевнобольным, говорит командующий 4-й армией генерал-майор Коробков. – Но что из сказанного вами следует?

– Вы что, плохо меня расслышали? – с недоумением спрашивает Богданов. – Для тех, кто на бронепоезде, еще раз повторяю: в течение ночи с 21 на 22 июня сего года возможно массированное нападение войск Германии, с применением артиллерии, авиации и приданных танков. Имеющих задачу нанести поражение противостоящим войскам Красной Армии в направлении Брест – Барановичи. Видимо, с целью оказания политического давления на Советское правительство и предъявления ультимативных требований.

– Ну… А мы здесь при чем? – раздраженно спрашивает Коробков.

– Как… как ты сказал? – на секунду онемев, спрашивает Богданов.

– Товарищ генерал-лейтенант, я вам не подчиняюсь! – решительно заявляет Коробков. – У вас свой Нарком, у нас свой Нарком. И от СВОЕГО командования я имею вполне четкие указания: не поддаваться ни на какие провокации!

– Ах ты сволочь! – почти ласково говорит Богданов. – Эт-то что же такое? – и внезапно, словно взорвавшись, вскакивает и орет на собеседника, перегнувшись через стол. – Опять Хасан повторить хотите?!! Когда на Пулеметной сопке одиннадцать пограничников против японского полка держались, а под сопкой целый стрелковый корпус РККА сутки приказа от Синехуева ждал, да так и не дождался?!!

Один из присутствующих командиров РККА шепотом спрашивает у соседа:

– Это он про кого?

– Это он про врага народа, бывшего маршала Блюхера, – не разжимая губ, отвечает более знающий коллега.

Богданов, с яростным отчаянием оглядывается по сторонам.

– Фрумкин, ты слышал, что здесь творят, а?!!

Старший майор Фрумкин бесшумно выступает из тени.

– Все слышал, товарищ Богданов. И почему я ни капельки не удивлен? Даже вот областного прокурора с собой, как на грех, прихватил… – за спиной Фрумкина появляется еще несколько фигур. – Не волнуйтесь, граждане подозреваемые, ваши конституционные права будут в полной мере защищены!

Старший майор деловито присаживается за стол, раскрывает планшет.

– Товарищ Богданов, как вы порекомендуете? Врагов народа оформлять будем каждого индивидуально или не будем уже разводить гнилую бюрократию и оформим гадов коллективно, прямо по списочному составу?

– Товарищи, товарищи… – примиряющим тоном говорит генерал-майор Сандалов. – Давайте разговаривать конструктивно! Не надо прокурора! Товарищ старший майор, товарищ генерал-лейтенант, здесь врагов нет! Докладываю: еще 16 июня сего года Командарм-4, присутствующий здесь товарищ Коробков, вторично запрашивал штаб Округа о выводе из Бреста в Жабинку 42-й стрелковой дивизии, в апреле переброшенной в крепость из Березы-Картусской, но вторично получил категорический отказ.

Богданов и Фрумкин переглядываются.

– Комкор-28 товарищ Попов, так же здесь присутствующий, еще раньше, в мае, решил вывести 6-ю стрелковую дивизию из крепости в район Южного городка, но командующий Округа Генерал армии Павлов ЛИЧНО запретил ему выводить дивизию в этот лагерь! – продолжает вещать Сандалов. – Тогда Василий Сергеевич предложил вывести соединение на территорию Брестского артиллерийского полигона, но командование Округа воспрепятствовало и этому!

Фрумкин начинает что-то писать в блокноте.

– Подтверждаю сказанное! – тоненьким голоском говорит член Военного совета армии, дивизионный комиссар Шлыков. – Более того! В этот же день начальник политотдела 6-й стрелковой дивизии полковой комиссар Пименов послал в Военный совет Округа письмо, прося разрешение дивизии занять оборонительные позиции, а семьям начсостава отправиться из Бреста на Восток. Из Округа же поступил приказ – наказать Пименова за паникерство. Или Вы считаете, что и ПАРТИЯ может ошибаться?

Сандалов, благодарно кивнув комиссару, продолжил:

– Вывести хотя бы одну дивизию по боевой тревоге имеет право только командующий ЗапОВО. Мы, под видом лагерных сборов, опять хотели было вывести к 23 июня из крепости в полевой лагерь 6-ю стрелковую, но начальник штаба Округа Климовских воспретил лично, сказав, что палатки для размещения дивизии в лагерях он выделять запрещает.

Фрумкин строчит в блокноте безостановочно. Богданов только растерянно качает головой.

– Товарищи, мы ведь тоже не слепые и не глухие! – сбиваясь с «вещательного» тона, говорит Сандалов. – Сегодня, например, три часа тому назад закончилось командно-штабное учение 28-го стрелкового корпуса, а на 22 июня намечен новый выезд на учения. Это несмотря на то, что от каждого стрелкового полка по одному, а то и по два батальона работают в пограничной зоне, строят полевые укрепления. Люди ночуют всю неделю в землянках, в палатках, устали…

Сандалов достает из кармана галифе батистовый платок и аккуратно промокает вспотевшие виски и лоб.

– Да, мы знаем, что за рекой по ночам слышен шум моторов. Командиры докладывают в штаб Армии, что немцы построили несколько новых наблюдательных вышек, сегодня опять несколько самолетов летали над нашей территорией… – Начштаба 4-й армии так же аккуратно убирает платочек в карман и вдруг тоже словно взрывается. Постепенно повышая голос, Сандалов почти кричит. – Но и вы поймите – война, вот так, просто на пустом месте, внезапно, не начинается!!! Я учился в двух академиях, в том числе – Академии Генерального штаба, и историю войн знаю отлично! Любой войне всегда, вы слышите, ВСЕГДА предшествует период напряжения международных отношений, предъявление каких-либо требований международного характера, а это два-три дня минимум! Понимаете?!! Минимум два-три дня!!! Ну вот как с Польшей было, помните? И только потом начинается развертывание войск и приграничные бои разведывательных групп и авангардов, а уж только затем война вспыхивает в полную силу!!!

– Товарищи командиры, никто о войне и не говорит! – успокаивающе говорит Богданов. – Мы предполагаем проведение широкомасштабной ПРОВОКАЦИИ! Такой, как не раз бывало на Дальнем Востоке. Обрушатся на нас соседи всей силой на узком участке, наломают дров и уберутся восвояси! А после дипломаты спишутся, извинятся… Ошибочка, мол, вышла… А с кого будет спрос ПОТОМ? А спросят, по полной, с нас! Я вас уверяю! Почему, скажут, проспали? Приказа не было? А Присягу вы давали? А какой еще вам надобен приказ?!! [11]11
  Согласно директиве HKO СССР и Генштаба Красной Армии, Штаб Западного фронта был обязан к 23 июня 1941 года вывести 28-й и 44-й стрелковые корпуса, а также 17-ю, 50-ю, 121-ю, 161-ю стрелковые дивизии в районы, предусмотренные планом прикрытия границы. В полосу 4-й армии к Барановичам и Бресту должен был быть переброшен 47-й стрелковый корпус из Бобруйска и Гомеля. Однако ничего из этого сделано не было. Непосредственно вблизи границы находились тринадцать из двадцати четырех дивизий ЗапОВО, и ни одна из них не была развернута в районе прикрытия.


[Закрыть]

– Это да, спросить у нас с военных умеют, с кого же еще… – тихонько говорит Коробков. – Связи с Округом до сих пор нет? М-да… Товарищ Сандалов, что вы можете предложить?

Сандалов подходит к висящей на стене за синими занавесками большой карте.

– Для присутствующих здесь товарищей из НКВД поясняю обстановку вкратце… – отдернув занавески и взяв в руку указку, начинает «вещать» Сандалов. – Войска соединений, сосредоточенные в городе и крепости Брест, в случае угрожающего положения занимают оборону вдоль госграницы, на подготовленных позициях полевого доусиления 62-го Брестского УРа.

Части 6-й стрелковой дивизии при объявлении боевой тревоги должны немедленно покинуть расположение и занять оборону на рубеже река Пульва – Брест – Прилуки. Для обороны непосредственно Бреста остаются 84-й стрелковый полк и 204-й гаубичный артполк у деревни Ковалево. Непосредственно крепость остаются оборонять 3-й стрелковый батальон и 1-й артдивизион.

Богданов и Фрумкин завороженно следят за кончиком указки.

– В распоряжение 17-го Брестского погранотряда выделяется батальон 333-го стрелкового полка для непосредственной поддержки пограничников. Далее, 42-я стрелковая дивизия выходит в район сосредоточения – Высокое и занимает позицию на правом берегу Буга от реки Пульва до Дрохичина. Вывод частей прикрывает 393-й отдельный зенитный артдивизион.

Сандалов кладет указку и, обстоятельно задернув занавески, отходит от карты.

– По плану прикрытия границы шифротелеграмма Военного совета ЗапОВО о вводе войск в действие должна быть такова: «Командующему 4-й армии. Объявляю тревогу: Кобрин-41. Подпись», – назубок цитирует Начштаба, оперевшись на край стола. – В свою очередь, командарм дает своим войскам кодограмму: «Командиру корпуса (или дивизии). Объявляю тревогу вскрытием „красного пакета“. Подпись. – И, сбившись с „академического“ тона, Сандалов заканчивает. – Однако никаких „красных пакетов“ в штабах соединений нет, поэтому вскрывать будет нечего!

– Почему? – вскидывает голову Богданов.

– Потому, что решение командующего армией по прикрытию четвертый месяц не утверждается штабом округа! – несколько смутившись, отвечает Сандалов.

Фрумкин делает выразительное лицо и что-то старательно записывает в свой блокнот. Богданов продолжает по очереди смотреть на присутствующих командиров. Наконец его недоуменный взгляд фиксируется на лице командующего армией.

– Так, товарищ генерал-лейтенант, что есть эти пакеты, что нет их – все едино! – косясь на Фрумкина, говорит Коробков. – В штабах соединений прекрасно знают их содержимое, потому что сами же их и составляли… Леонид Михайлович, процитируйте, пожалуйста!

– Итак, при объявлении тревоги части проделывают следующие мероприятия… – нудным голосом, как механический органчик, начинает цитировать Сандалов. – Первое: оставляют минимальный личный состав для перевода части на военное положение, для охраны имущества оставляя по одному человеку на объект. Для ускорения передачи зданий и имущества КЭЧ в казармах имеются инвентарные списки, которые служат приемосдаточными документами.

Второе: в танки и боевые машины укладываются диски с боевыми патронами, с объявлением тревоги машины заправляются горючим, водой и маслом.

Третье: усиливается охрана складов, парков и гаражей.

Четвертое: возимые запасы огнеприпасов, горючего и продфуража укладываются в обоз.

Пятое: выдаются на руки начсоставу карты из НЗ.

Шестое: телефонные элементы питания заливаются водой…

– И сколько времени займет это мозгоеб… действо?!! – в нетерпении перебивает распинающегося Сандалова Богданов.

– Срок занятия позиций тридцать часов! – совершенно невозмутимо отвечает Сандалов.

– Сколько-сколько?!! – хором переспрашивают Богданов и Фрумкин.

– ТРИДЦАТЬ ЧАСОВ!!! – раздраженно отвечает Сандалов. – А что вы хотите? Например, части 42-й дивизии перебрасываются вдоль границы на расстояние от 50 до 75 километров, причем пешим порядком… Они и так большую часть пути будут БЕЖАТЬ, причем с полной выкладкой… А наша 100-я дивизия вообще располагается под Минском и должна быть доставлена по железной дороге на третий день!

– Бля-я-я-я-я! – Богданов с мясом отрывает пуговицу с душащего воротника гимнастерки. – А мы-то на границе… рассчитывали, что мы продержимся минут сорок – сорок пять… и к нам на помощь подойдет Красная Армия!

– Ну да… в принципе, занятие переднего края УРа должно было бы быть закончено в течение двух-трех часов максимум после объявления боевой тревоги… – немного смущенно отвечает Сандалов. – А огневые сооружения УР – действительно, за сорок пять минут. Но будем реалистами, товарищи!

Вот 30 апреля, тоже в воскресенье, пытались мы проверить боевую готовность 42-й дивизии – и что? 44-й стрелковый полк по тревоге поднять не удалось вообще, в связи с отсутствием в полку комсостава, проживающего на частных квартирах. В 455-м стрелковом комсостав на месте был, да что толку? Боеприпасами полк полностью не обеспечен, НЗ находится в пути на станции Береза-Картусская. 18-й отдельный батальон связи строился на плацу сорок минут… вместо пяти минут по плану! Имущество дивизии так и не погрузили, потому как, с одной стороны, имущества нет, а с другой стороны – автомашин и лошадей тоже нет. Они в народном хозяйстве, только по мобилизации поступят! [12]12
  Ой, лукавит генерал Сандалов! В 42-й дивизии находилось, по сохранившимся документам, 468 автомашин – 84 % по штату ВОЕННОГО времени, а тягачей и тракторов – 101 штука – 102 %! А в среднем по ЗапОВО их было значительно меньше – 51 % и 84 % соответственно. Но это ведь по штату ВОЕННОГО времени! А дивизия жила по штатам времени МИРНОГО! Так где были эти автомашины и трактора? Версия первая – их не было вообще, то есть они вроде бы были, но только на бумаге. О второй версии… лучше не говорить. Думайте сами.


[Закрыть]

Сандалов снова достает из галифе батистовый платок и тщательно вытирает потный лоб. Присутствующие смотрят на генерала, словно на взявшего свою знаменитую паузу актера Михаила Чехова. Фрумкин даже перестал писать в своем блокноте.

– А самое главное, где войска располагаются! – насладившись в полной мере вниманием слушателей, Сандалов убирает платок и, драматично взмахнув рукой, продолжает свой монолог. – Крепость! Понимаете: кольцевая казарма и главный вал – это мышеловка. Пропускная способность ворот исключительно мала! Мы хотели было пробить новые ворота или хотя бы починить разрушенный мост у Бригитских ворот… хозспособом… Но сначала не изыскали взрывчатку, а затем не нашли досок для ремонта моста.

– Так, кроме плача Ярославны, будут еще соображения? – деловито посмотрев на наручные часы, спрашивает Богданов.

– Так точно! – Сандалов сбивается с драматического настроя и торопливо говорит: – Считаю, что противник имеет задачей нанесением короткого концентрического удара через Брест на Барановичи прежде всего уничтожить живую силу, материальную часть и запасы, сосредоточенные в городе и крепости Брест.

Это связано с тем, что Брест – основной пункт хранения запасов для всей 4-й армии, и не только для нее. В частности, в самой крепости – дивизионные склады 6-й и 42-й стрелковых дивизий, а также 447-го корпусного артполка. На Южном острове – склады 22-й танковой дивизии (хранятся два ее боекомплекта), остальные склады этой же дивизии – в городе. Там же, в городе, – материальные склады 4-й армии.

Мы извещали штаб Округа о нетерпимости подобного положения и, в связи с наличием сверхкомплекта, просили отправить часть огнезапаса на восток. Вместо этого артснабжение ЗапОВО прислало сверх указанного еще больше боеприпасов и продовольствия.

Так что… – вздыхает Сандалов, – если мы потеряем эти склады – будет очень плохо не только нам, но и соединениям соседних армий – 3-й, 10-й и 13-й… – Сандалов снова делает паузу, но на этот раз не для повышения драматизма, а собираясь с духом, как перед прыжком с вышки. – Поэтому, не имея возможности прикрыть всю линию государственной границы, предлагаю сосредоточить усилия для прикрытия прежде всего крепости и города Брест!

– Что ты болтаешь, Сандалов! – раздраженно цедит Коробков. – Неужели ты не знаешь, как учит нас воевать Нарком Обороны, Маршал Советского Союза товарищ Тимошенко: „Ни пяди советской земли врагу! Воевать на чужой территории, малой кровью, могучим ударом!“.

– Товарищ Фрумкин, ты там что говорил про индивидуальный и коллективный подход к гадам? – задумчиво, как бы про себя, спрашивает Богданов.

– Впрочем, если подход конструктивный, то я для пользы дела и не против… – немедленно реагирует Коробков. – Продолжайте, товарищ Сандалов…

21 июня 1941 года. 22 часа 32 минуты.

Управление НКГБ БССР по городу Брест. Кабинет сержанта ГБ Лермана

Младший лейтенант Мохнач открыл глаза, с трудом приподнял тяжелую голову и огляделся. Оказалось, что лежал он на небольшом диванчике, очень похожем на тот, что стоял в родном доме юного красного командира. Только дома над диванчиком, на полочке, стояло полдюжины фарфоровых слоников.

– Что, головушка бо-бо, а денежки тю-тю? Вот так оно и бывает, когда вместо того, чтобы учить в расположении части Боевой Устав Пехоты БУП-39, некоторые, отдельно взятые нами за задницу, командиры Красной Армии посещают во внеслужебное время сомнительные увеселения…

Евгений поморгал несколько раз и попытался сфокусировать взгляд на человеческой фигуре за письменным столом. Сфокусироваться не удалось. В глазах откровенно двоилось.

– Где я? – хриплым голосом спросил у незнакомца Мохнач.

– Не волнуйтесь, молодой человек! – тихим ласковым голосом ответила фигура за столом. – Вы, как говаривали бывшие соловецкие монахи бывшего Соловецкого монастыря, „в месте тихом, злачном, застенном“ – в НКГБ. И, как говаривал один старый контрабандист, отвечая на вопрос царской пограничной стражи: „Стой, кто идет? – Ужэ никто никуда не идеть“…

– Ох, что же я наделал? – Евгений попытался встать, что удалось только с третьей попытки.

– Азохан вей, ежели бы вы что-то наделали, кроме того, что в свои роскошные диагоналиевые галифе, мы бы с вами говорили долго-долго, минут десять… – дружелюбно ответила неизвестная „фигура“. – А так, простите, мне недосуг…

Мохнач сосредоточился, зажмурив глаза, а когда снова их открыл, предметы вокруг перестали двоиться. За столом сидел человек в форме сержанта НКВД и что-то быстро писал.

Увидев, что молодой человек немного оправился, Лерман деловито пояснил:

– Собственно, вы свободны, товарищ младший лейтенант!

– А-а-а… как же… что же… – пролепетал Евгений, с трудом вспоминая события, предшествующие пробуждению в „застенках“ кровавой гэбни. Припечатанный прикладом затылок немилосердно болел. – Что, совсем свободен?

– Ну, насколько может быть свободен военнослужащий. От присяги-то я вас никак освободить не могу… – улыбнулся Лерман. – А вот от внимания нашей организации – вполне!

Мохнач облегченно вздохнул, мысленно проклиная себя за дурацкую попытку спорить с патрулем.

– А знаете, почему вы так легко отделались? – спросил Лерман, откладывая перо. – Потому что ни один террорист не выйдет на задание, не имея хотя бы одного патрона в пистолете… чтобы застрелиться! Ну, можно было бы заподозрить, что враг уже всю обойму уже где-то расстрелял, так ведь и пистолет-то новенький, в заводской смазке, ни разу не использованный – сплошное толстовство! О! Слушайте, вы случайно не из буддистов будете?

– Нет, я из Бобруйска… – не поняв умствования энкавэдэшника, ответил Мохнач.

– Ага! – обрадовался Лерман. – Это многое объясняет! Постойте, постойте… – сержант Госбезопасности на мгновение задумался. – Дайте догадаюсь! Старшина на ружскладе из-под полы вручил вам это удивительное чудо враждебной техники, а про патроны сказал, что они обязательно будут в конце следующего квартала?

– Да… так и было… – мельком удивившись прозорливости представителя органов, ответил Мохнач.

– А извините, шлемазлом он вас при этом не называл? – улыбнулся Лерман.

– Да, называл и говорил, это такое ласковое слово, вроде сынок… – простодушно признался Мохнач.

– Вот из-за таких поцев, как этот старшина, нас, евреев, и называют жидами… – сокрушенно покачал головой Лерман. – Ну ладно… Короче, про пистолет я сам все понял, а потом вас узнал старшина Горобец. Он видел, как неделю назад вы, еще с курсантскими петлицами, в ресторане вокзала Брест-Пассажирский безобразничали…

Мохнач попытался отрицательно помотать головой, но это движение привело к новой волне головокружения. Впрочем, Лерман отлично разглядел попытку младшего лейтенанта оправдаться.

– Как это не безобразничали? А кто в кадку с пальмой насс… помочился? Пушкин Александр Сергеевич? – грозно хмыкнул Лерман.

– Я… это… на спор! – прошептал Мохнач.

– Ах, на спор… – усмехнулся Лерман. – Эх, взгреть бы вас… да это дело Рабоче-Крестьянской Красной Милиции… совсем другой Главк, и Наркомат теперь даже – совсем другой… Да…

– Так я… это… пойду? – могучим усилием победив головокружение, робко спросил Мохнач.

– Нет, дорогой мой, отпустить вас я не могу… – ответил Лерман, и Мохнач похолодел. – Вы все равно только до первого патруля и дойдете! А вот утречком – пожалуйста! Сейчас же вы вполне можете выйти в коридор. В его конце, направо, – дверь уборной. Умойтесь, приведите себя в порядок. Тем более, что вас ожидает гражданка Никанорова, обрыдалась уже вся…

– Какая Никанорова? – испугался Мохнач.

– Как какая Никанорова? – Лерман мельком глянул на протокол задержания. – А Клавдия Захаровна, 1925 года рождения, русская, комсомолка, учащаяся десятого класса школы № 13, между прочим – не замужем… Иди уже, горе луковое….

И старый, 25-летний, кровавобериевский палач Лерман лукаво ухмыльнулся…

21 июня 1941 года. 23 часа 00 минут.

Кобрин, улица Леваневского, дом 33. Штаб 28-го стрелкового корпуса

Во дворе штаба – армейские автомашины, комендантский взвод 333-го стрелкового полка грузит в них ящики и шкафы со штабными документами…

– Дима, что за хрень? Куда нас гонят на ночь глядя? – сержант Алексеев обращается к своему прямому начальнику – комвзвода старшему сержанту Данилину.

– Ваня, сам ничего не пойму, но говорят, – Данилин понижает голос до шепота, – обстановка на границе тревожная… Так что штаб выдвигается на КП корпуса, в рощицу под Жабинкой. [13]13
  Еще до 19 июня командование западных приграничных округов получило директиву Генерального штаба к 22 июня вывести армейские и корпусные управления на полевые командные пункты. Командование 4-й армии эту директиву не выполнило, по одной простой причине – оно об этой директиве так и не узнало!


[Закрыть]Ну ты же там был, блиндажи копал…

– А мне чего сейчас делать?

– Найди старшину и вместе с ним получи для взвода сухпай… На сколько дней? Гм-гм… В сороковом, летом, маневры окружные продолжались трое суток, так что бери с запасом – суток на пять… Должно хватить с избытком!

Этот же двор – но с пылающими автомобилями… Раскаленный ветер носит в воздухе листы бумаги – уже не нужные никому штабные документы несуществующего, погибшего штаба…

У горящего колеса штабного фургона лежит что-то бесформенное, окровавленное, в которое даже не хочется всматриваться…

21 июня 1941 года. 23 часа 10 минут.

Брест. 62-й Укрепленный район. 18-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон, 1-я батарея

ДОТы Брестского УРа… Мы знаем, как начиналась ваша жизнь, как вы рождались…

Двухэтажные… Пулеметно-артиллерийские, на три или пять амбразур, спроектированные великим военным инженером Карбышевым, построенные с учетом самого современного опыта…

Толщина железобетонных стен: до 1,8 метра, перекрытия: до 2,5 метра, выдерживавшие попадания 500 кг бомбы или 8-дюймового гаубичного снаряда… вооруженные, созданными гениальным Грабиным, уникальными казематными 76-мм пушками и „сорокапятками“, спаренными с пулеметами ДС.

Все там было: разумно продуманное, заботливо и надежно построенное – от казармы и хранилища боезапаса до артезианской скважины и санитарного узла – душа с туалетом…

Мы знаем, как вы строились, как оснащались, как осваивал вас личный состав. Мы не знаем и никогда уже не узнаем, как вы умирали. Знаем только, что ваша смерть была геройской!

В казарму стремительно входит командир батареи капитан Фролых и старшина батареи Саша Лукашенко.

– Встать! Смирно! – командует личному составу дежурный – сержант Владимир Осауленко. – Товарищ командир, за время…

– Отставить, сержант! – Отмахивается от доклада капитан. – Поднимай личный состав. Поступил приказ – начать загрузку ДОТа боеприпасами и продовольствием. Немедленно.

– Това-а-арищ командир, так ведь планировали с понедельника… – сержант не то чтобы спорит, он как бы „напоминает“ командиру.

– Сержант, я вообще-то в курсе… – хмыкает капитан. – Только вам здесь не колхозное собрание, а Красная Армия. Выполняйте приказ!

– От за што я люблю нашу Червону Армию – што с нея николи не соскучишься… – тихонько в сторону говорит старшина Лукашенко. – Сначала ляжим-ляжим, а патом бяжим-бяжим… – а вслух добавляет: – Товарищ командир, да на што нам тая спешка? Давайте уж у ранку, по-светлАму… ПАтаму што впотьмах макароны усе порассыплять, масло растительное обязательно кокнут, про гречку я уж и не гАварю…

– Старшина, уж от тебя я такого не ожидал… – кривится Фролых и рявкает: – Не рассуждать!

– Есть, не рассуждать! – вытягивается „смирно“ старшина, но все равно не может удержаться и бормочет себе под нос: – Вот от того у нас и бесхАзайственность!

– Старшина!.. – снова рявкает капитан.

– Молчу, молчу… – бормочет старшина и приступает (переступив через себя) к руководству погрузочно-разгрузочными работами: – Форму новую куда одягаешь, храппаидол! Кухонну подсменку бяри! Думай гАлАвой, снаряды-то в пушечном сале…

Начинается привычная армейская работа – плоское катаем, круглое таскаем…

Бледный рассвет. Смертельно раненый старшина Лукашенко, уже умирающий, упрямо бьет и бьет окровавленными руками по двери склада, тщетно пытаясь сбить с нее тяжелый замок…

21 июня 1941 года. 23 часа 29 минут.

Брест. Штаб Погранотряда

С участка Вилейка поступило срочное тревожное известие. Границу перешел перебежчик – немецкий ефрейтор Дисков, коммунист-спартаковец… Он сообщил пограничникам о зачитанном „Солдатам Восточного Фронта“ приказе Гитлера…

Спецсообщение немедленно ушло в Москву, Наркому Берии.

По сообщениям с застав: на границе наступила странная тишина, хотя в предшествующие ночи из-за реки был постоянно слышен шум моторов…

21 июня 1941 года. 23 часа 30 минут.

Брест. Улица Лесная, штаб 42-й дивизии

Майор Петр Михайлович Гаврилов, командир 44-го стрелкового полка, и другие спешно вызванные, командиры получают боевую задачу:

„Пачками“ [14]14
  Так в Боевом приказе.


[Закрыть]вывести из крепости в первую очередь не обученный личный состав из нового пополнения и не принявших присягу приписной состав, затем спецподразделения и спецтехнику.

44-му полку в составе 1 – го батальона при поддержке полковой артиллерии к 3 часам 22 июня скрытно занять оборону по Восточному главному валу Северного острова крепости и обеспечить вывод частей и спецподразделений дивизии».

Гаврилов спокоен и собран, как на обычных полковых учениях.

– Ну, совершенно правильно! – рассудительно говорит майор. – На что они мне, необученные, нужны? У меня третья часть бойцов не только винтовкой, а и ложкой не владеют – рис вчера руками кушали. Раньше туркмен да таджиков только в национальные строительные части ТуркВО призывали, а теперь… А ведь в 455-м и того хуже – там даже русский язык и то не все понимают. Эх, вот зато бойцов, прошедших со мной Финскую и Освободительный поход, – всех подчистую демобилизовали и набрали вместо них желторотиков. И это на самой границе! А вот у погранцов – все не так, как у нас, да у них ведь и Нарком, как Нарком. А у нас… герой Гражданской… Эх, эх… мать, мать…

– О чем там штабные в Округе думают? И главное, чем? – задавая риторический вопрос, полностью согласен с ним полковой комиссар.

21 июня 1941 года. 23 часа 31 минута.

Брестская крепость. Госпитальный остров, Окружной военный госпиталь

Старшая медицинская сестра хирургического отделения вольнонаемная служащая РККА Полина Ткачева только что вернулась с танцев из парка имени Первого Мая.

С удовольствием скинув натершие ноги узкие туфли-лодочки, она надела уютные растоптанные шлепанцы и, взяв вафельное полотенце с черным госпитальным штампом, готовилась было уже пойти помыться перед сном в душе…

И тут же была неожиданно вызвана к себе заместителем начальника госпиталя по политчасти батальонным комиссаром Богатеевым.

– Поля, сколько у нас лежачих в первой и второй хирургии, а также в гнойной?

– Да столько же, сколько вчера было, – семьдесят девять человек, – по памяти ответила Полина.

– Слушай приказ, Поленька, – тихо говорит комиссар. – В течение двух часов весь госпиталь с ранбольными убывает в Пинск. Лежачих бойцов вывезти в первую очередь!

– Никита Сергеевич, родненький, да как же мы их вывезем? И главное, на чем? – всплескивает руками Полина.

– Да хоть на х…ю, но вывезти! – и хлопнув дверью, красный, как рак, комиссар стремительно удаляется по коридору.

– Да у меня и того нет… – Полина растерялась от внезапной грубости всегда предельно вежливого комиссара.

Через час коридоры госпиталя наполняются топотом и возней. Богатеев привел целую роту полещуков. Где-то конфисковал, видимо…

Вислоусые седые дядьки из 23-го отдельного гужевого батальона бережно укладывают закутанных в шинели и байковые одеяла бойцов и командиров на заполненные сеном повозки.

И, глядя на их неспешную, основательную торопливость – веришь, что ЭТИ – вывезут, спасут, сохранят…

Пылающий госпиталь, чудовищные крики заживо горящих лежачих больных… Расстрелянные фашистами Никита Сергеевич и Поля, в закопченном, окровавленном белом халате, символе милосердия… Рядом, на залитом кровью асфальте, – добитые безжалостно немецкими штыками раненые – те, кого комиссар и медсестра успели выхватить из огня.

21 июня 1941 года. 23 часа 32 минуты.

Брестская крепость. Северный остров. ДНС № 5

Топанье солдатских ботинок по лестнице, осторожный стук в дверь…

Для командира Красной Армии – дело обыденное и давно привычное.

Тихо встать, постараться не разбудить детей, обмундирование – на привычном месте, в привычном порядке развешано на стуле.

«Тревожный» чемоданчик со сменой белья, опасной бритвой, мылом, помазком, карманным зеркальцем в коленкоровом чехольчике, иголкой с черной ниткой, иголкой с белой ниткой, иголкой с зеленой ниткой, парой запасных пуговиц, бязью для подшивки воротничка, складным ножиком, расческой, щеткой для обуви, щеткой для одежды, фланелькой, баночкой с ваксой, камешком пасты «ГОИ» в восковой бумаге (пуговицы и пряжки чистить), зубной щеткой, зубным порошком в картонной круглой коробочке, флаконом одеколона «Шипр» и полотенцем (быстрый взгляд – все штатно, по единожды заведенному образцу) – в левую руку…