Текст книги "Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Передайте на 031-й – «Флагман выражает удовольствие!» – секунду помедлив, добавляет адмирал, потом, построжев лицом, произносит: – Теперь о главном. Начштаба: Внесите в Журнал боевых действий: «В связи с обозначившимися военными действиями неприятеля ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ в составе первого корабельного отряда выдвинуться на Буг согласно плана прикрытия границы. Мой флаг на „Жемчужине“. Выход по готовности». Ну… Пошли, братцы. И семь, если не футов, то хотя бы семь сантиметров нам под килем…

Генералы, как правило, посылают солдат в бой… Адмиралы матросов в бой ведут. [23]23
  В реальности корабли Пинской флотилии, получившие приказ о «Готовности № 1» только в 3 часа 30 минут, последними по флоту, уже в 4 часа успешно отразили первый авианалет на затон и Пинский СРЗ. Не получив никаких боевых задач от командования 4-й армии, Пинская флотилия вышла на помощь 75-й дивизии только в 7 утра (после проведения собственной авиаразведки), но не дойдя до Кобрина всего 16 километров, беспомощно остановилась у взорванных буквально на глазах наших моряков шлюзов…


[Закрыть]

22 июня 1941 года. 01 час 00 минут.

Аэродром Высокое, 74-й штурмовой авиаполк 10-й смешанной авиационной дивизии

Командир полка майор Васильев – старый, двадцативосьмилетний боевой летчик, доверительно сказал своему начальнику штаба майору Мищенко:

– Саня, надо нам рвать отсюда когти… Ты слыхал, что наши соседи по аэродрому – армейцы из 28-й корпусной ОАЭ говорят? Сегодня вроде начнется!

– Широкомасштабная провокация, вроде Халхын-Гола? [24]24
  Именно так говорили старые халхингольцы.


[Закрыть] – переспрашивает его старый друг. – М-да. Слыхал, слыхал… и мне кажется, что очень это похоже на правду.

– Я-то там был! – и Васильев машинально потер своей крепкой, пролетарской ладонью роскошный, величиной с блюдце, монгольский орден на своей широкой груди… А потом так же машинально тронул согнутым пальцем старый багровый шрам от ожога на своей изуродованной левой щеке: – И ты там был. А помнишь, чем все там начиналось?

– Ага. Авианалетом японским, причем совершенно внезапным! [25]25
  Разумеется. Ведь никакой войны и не было! А был просто «Инцидент у горы Номон-Обо», по японской версии. А раз войны не было – что же ее объявлять?


[Закрыть]Без всякого объявления войны. Дали нам самураи тогда жара… – покрутил головой Мищенко.

– А ведь наш степной аэродром, Саня, был тогда в восьмидесяти километрах от китайской границы. Могли бы и ВНОСовцы нас своевременно предупредить – ежели бы телефонные провода кто-то заранее не порезал… Да, а наше сраное Высокое – теперь аж в целых трех верстах от границы немецкой. Накроют нас здесь злодеи как слепых котят решетом… Поэтому, товарищ майор, – произнес вдруг решительно Васильев, – слушай боевой приказ. Перебазируемся на 45-ю авиабазу. В Кобрин.

Мищенко был непритворно удивлен:

– Куда-куда? На сорок пятую? Так ведь там аэродром закрыт, ремонтируется? Полосу там бетонируют, что ли…

– О! Ты об этом знаешь! – Васильев был явно удовлетворен таким изумлением старого [26]26
  Двадцатисемилетнего.


[Закрыть]товарища: – И я про это знаю. И немцы – да я в этом просто уверен! – тоже об этом знают… А вот про то, что тамошние зека полосу уже разровняли под бетонирование и щебень укатали – немцы знают вряд ли. Я и сам вчера случайно узнал, у меня там кум службу тащит… Конечно, тяжелые машины там сейчас не посадишь, но наши «Чайки» – почему же нет?

– Слушай, я не понял, это как – вот так мы просто возьмем и перебазируемся? Без приказа?! – Мищенко, службист до мозга костей, был предельно возмущен таким самоуправством командира.

С нервическим смешком Васильев успокаивающе отвечал другу:

– Да ведь по правде мы же вовсе и не перебазируемся, чудак ты человек, а мы просто – ноги уносим. Есть же ведь разница? Шутка.

– Ха! Ха! – дисциплинированно поддержал командира Мищенко.

– Значится, так, – рубанул майор. – Мы проводим внеплановые учения по ночному групповому перелету. Тебя ТАКОЙ вариант устраивает?

– Хорошо! Внеплановые учения? От чего же нет, это можно. Это, наверное, подойдет… – все-таки еще несколько сомневаясь, покачал головой начштаба.

– Тогда готовь боевое распоряжение и кликни полкового штурмана – пусть готовит полетное задание и схему перелета. Через два часа – вылет всем полком.

– Два часа – это слишком мало! – с сомнением опять покачал головой майор. – Не успею!

– Знаю сам, что мало. Знаю! Не сепети, дружище… ты вот лучше как-нибудь возьми да и успей. На то и война… то есть инцидент. И еще. Немедленно, сей же час, отправь в Кобрин машины с техниками – по одному на самолет, под командой полкового инженера… Эх, жалко, что новехонькие И-ЭЛ-Два [27]27
  Так тогда многие говорили.


[Закрыть]взять с собой нельзя… ведь восемь штук их – ох, как их мне жалко… да ведь они в ящиках, не увезем.

Васильев походил еще по штабу, туда-сюда, в раздумчивости. Зачем-то поднес к носу горшок с цветущей геранью, понюхал, фыркнул как кот. Поставил осторожно цветок на прежнее место. Не оборачиваясь, глухо сказал, скорбно опустив плечи:

– А сам, Саня, ты сейчас же садись на УТ-2 и немедленно мотай в Кобрин. Найди первым делом моего кума, старшину Толика Галагана, скажешь ему, что я тебя послал – он все и всех там знает. Поднимайте там БАО, выложите из фонарей старт… впрочем, в четвертом часу – уже светает, так что, наверное, сядем по светлому…

– И… это… – обернувшийся к своему другу командир несколько смутился. – Знаешь, ты Знамя Части с собой возьми, понял?

– Почему?!

– Потому. Что. Я. Так. Решил. Ну, давай, давай, шевели булками… Надо отсюда удирать. Ох, чует мое сердце… Надо!

…Расстрелянный практически в упор немецкой полевой артиллерией, 74-й ШАП к 4 часам утра был уже мертв… как и его командир – майор Васильев, сгоревший в своем самолете, и не в воздухе, а на земле…

22 июня 1941 года. 01 час 18 минут.

Крепость. Центральный остров. Главный оборонительный вал (по-научному именуемый «рондо редюита», но мы, писатели, народ дикий, поэтому будем для простоты говорить «вал»)

Звякают красноармейские лопаты по обломкам кирпича – старого, красного, «довоенного». [28]28
  То есть дореволюционного.


[Закрыть]

– Што ты тут роешь, небога, што гэта за ямка заячья? – Красноармеец Кныш накинулся на молодых бойцов с яростью, трудно предположимой в таком милом дядьке. – Та хрен с им, с УставАм вашим! Траншею, траншею мы копать будем… ну, ежели не успеем, так хоть выроем окоп! В окопе, братцы, там хорошо, там же ведь все рядом, соборно, на миру. А в тэтой ямке будешь сидеть, как тот суслик, ничего не видя, усего боясь и сам себя жалея…

Потом, прищурив, будто прицеливаясь, глаза, оглядел внимательно вал, добавил с тоской:

– Эх, мне бы сейчас сюда мой верный кулемет, да патронов побольше, да бочку воды… Да я тут до морковкина заговения просижу… – И уверенно добавил: – Ройте, усердней ройте, братцы, родная землица – она одна русскому солдату защита и спасение… сам проверял!

22 июня 1941 года. 01 час 49 минут.

Брестская крепость. Северный остров. ДНС № 5

Осторожный стук в дверь…

Босая Августа, в накинутом на плечи халате, под которым видна ночная рубашка, шлепая ногами по крашеным доскам пола, испуганно спрашивает:

– Кто там?

– Августа, открой, это я, Шура…

– Ой, Господи, Шурка, что случилось-то? Заходи… тихо только, маленький дрыхнет…

– Буди его, – решительно говорит соседка. – И сама давай, собирайся – к нам посыльный из полка приходил, велел всем спускаться в бомбоубежище…

– Шура, слушай, ты меня, конечно, извини, подружка, – Августа строго поджала губы, – но меня ваши полковые тревоги уже не касаются! Мы уже на дивизии, – с гордостью заявляет женщина. А потом, с досадой, добавляет: – Это просто свинство какое-то! И Юрку я только еле-еле уложила, потому как всю ночь под окном то солдаты топают, а то техника скрежещет. И что, мне опять его будить, одевать?! Не пойду. Хватит с меня ваших осоавиахимовских игрищ…

– Густа, не дури… пошли уже с нами?

– Иди, иди давай, куда шла… мало, что мужа невесть зачем среди ночи унесло, так и мне туда же? Не пойду никуда, я же не дура набитая. Спи, спи, сыночек… все хорошо!

Между тем на улице между командирских домов уже начинает собираться небольшая толпа – 170 семей, около 700 человек… Закутанные в одеяла детишки спросонок хнычут…

– Товарищи женщины, товарищи дети, соблюдайте порядок. Нет, ничего с собой брать не надо! Только документы! Никаких вещей! Детское питание – можно… Да мы же вернемся к утру, я вам обещаю! – успокаивающе вещает заведующий гарнизонным клубом, старший политрук Махров.

Так и пошли люди из дому – в халатиках, в домашних тапочках… Некоторые потом в таком виде до Красноярска доехали…

…На асфальте лежит оторванная детская ножка. В абсолютно чистеньком, беленьком носочке…

22 июня 1941 года. 02 часа 00 минут.

Крепость. Цитадель. Танковая рота 75-го отдельного разведывательного батальона 6-й стрелковой дивизии

– Та-та-та-та… Гррммм! – Выбросив темное, даже в ночной мгле, облачко бензинового выхлопа, двигатель наконец запустился…

Командир-танкист (тот самый, который так был ошарашен зловещим предсказанием кучерявой блондинки в парке нынешним вечером – он даже свою роскошную форму переодеть не успел), отступая спиной вперед, помахивает мехводу обеими ладонями к своей груди – давай, давай, помаленьку…

Краса и гордость советского автопрома (именно так – даже движки ГаЗовские) плавающий танк Т-37А залязгал своими узенькими гусеницами и выполз из бокса…

– Боря, тут такое дело, слушай… – неслышно за гулом двигателя подошедший к танкисту комбат положил ему руку на плечо. – Короче, решили мы тебя в поход не брать.

Комроты Боря Элькин недоуменно вздернул вверх кустистые брови.

– Что значит, вы решили меня с собой не брать? За что?! Разве я в чем виноват? – Боря обиженно сбросил руку комбата со своего плеча.

– Что значит – за что? – тщетно пытается успокоить его комбат. – Я тебе что, порицание выношу?

Но Элькин непреклонен:

– А разве же нет? Это что же, вы в бой пойдете, а я в каптерке припухать буду? Милое дело. Товарищ капитан, вы права такого не имеете! Я подам рапорт командиру дивизии… Да я! Я самому Ворошилову напишу!!

– Утихни, чудила! – комбат по-доброму усмехнулся. – Я просто не так выразился. Не тебя лично решили не брать, а твои керогазы… Ну ты сам посуди, на что они нам в поле – броня у них картонная, из оружия – один пулемет… Лишняя обуза! Короче, слушай мой приказ. Поступаешь в распоряжение майора Гаврилова – ну, ты его знаешь, на корпусной партконференции его недавно ебали… ну, ладно, это дело прошлое… Будешь, значит, его под локотки поддерживать. Чтоб он опять не упал, как в тот раз, выходя подшофе из ресторана… [29]29
  Реальный случай. Герой обороны Брестской крепости майор Гаврилов был живым человеком, со всеми присущими живому человеку недостатками.


[Закрыть] хе-хе. Все, все, Боря, без разговоров, я умываю руки.

И, запрыгнув на подножку БА-10А, держась рукой за створку приоткрытого бронещитка, комбат убыл – поехал догонять уходящий разведбат…

Только Боре рукой напоследок весело помахал. Больше они уже не увидятся… никогда.

Элькин с печалью посмотрел на свои выстроившиеся на брусчатке стройной колонной «керогазы»:

– Эх, вы-ы-ы-ы… За что нас так обидели? Броня картонная, броня картонная… Вот уж нет! Это все же боевая машина! Мы еще себя пока-а-а-жем…

И с досадой поправив свою роскошную, специально по особому заказу за большие деньги построенную фуражку, он грустно побрел искать опального майора Гаврилова…

…На брусчатке – вверх дном – лежит роскошная, не уставная фуражка… простреленная… С засохшими пятнами крови…

Из танковой роты 75-го ОРАБ в район сосредоточения не вышел никто.

Во рву Крепости – спустя многие годы – была найдена истлевшая кожаная полевая сумка с «Записной книжкой командира». Владелец сумки – пропавший без вести лейтенант Элькин, Борис… отчество стерлось.

22 июня 1941 года. 02 часа 32 минуты.

Остров Пограничный

В замаскированных окопах и ДЗОТах, в полной боевой готовности залегли пограничники. В окопах они лежат уже довольно давно – с вечера, однако боеготовность не растеряли. Терпеливо выжидать долгими часами в засаде – им не привыкать…

Внезапно ночную тишину разорвал истошный визг…

Старший сержант-сверхсрочник с досадой перегрыз травинку и обреченно прошептал:

– Все! Зарезал-таки наш старшина Ющера…

Боец, из прибывших на окружные стрелковые соревнования спортсменов, с немым вопросом в глазах взглянул в его сторону…

– А, да ты, брат, не знаешь… – горько усмехнулся «старшой». – Понимаешь, тут вот какое дело… Наш старшина, Москаленко, всех наших заставских кабанов так почему-то называет – говорит, иначе их ему колоть жалко! Рука у него иначе не поднимается! Это у него что-то глубоко личное, я так понимаю… А какой у нас кабан был, ты не поверишь, увидишь – закачаешься… А умный был, как пограничная овчарка – все команды знал! А здоровущий какой! Старшина ведь поросеночка из-под самой Полтавы, из Всесоюзного НИИ свиноводства привез, от свиноматки – призера ВСХВ…

– Ну что же делать, – вздохнул старожил, – ежели провокация, так он, Ющер наш, – все одно был бы не жилец. В окоп же его не спрячешь… А так повар хоть мяса нажарит… Эх, какой был славный у нас кабан! За это фашисты нам особо заплатят!

22 июня 1941 года. 03 часа 00 минут.

Фольварк Семятиче. Участок Государственной границы невдалеке от Буга

«Пыль, пыль, пыль, пыль – от шагающих сапог…», как писал поэт, певец колониализма и солдатской доблести. В темноте ее не видно, но она висит в сереющем небе, припудривает потные лица красноармейцев, грязными ручейками скатываясь на чернеющие от пота гимнастерки…

Передовые подразделения советской пехоты прибывают, наконец, в район заполнения 62-го УРа.

Впрочем, за этим таинственным названием: полевое заполнение – скрываются пресловутые стрелковые ячейки. Правда, не индивидуальные, а на два-три красноармейца, несколько рядов колючей проволоки, блиндажи, площадки для пулеметов и полковой артиллерии…

Но все же – это не среди чистого поля оборону стальную крепить!

Первый красноармеец спрыгивает в им же самим не далее как всего неделю тому назад выкопанный окопчик и с удовольствием скидывает с плеч ранец – нововведение имени покойного ныне врага народа Егорова, вместо «сидора» и знаменитой скатки – прошедшей с Русской Армией от Шипки до Мазурских болот… Натер бойцу плечи, сволочь такая, квадратная…

Прибытие бойцов с изумлением наблюдают работающие в ночную смену военные строители из 184-го саперного батальона…

Про весьма возможную провокацию они ничего не слышали – их командующий, генерал Карбышев, проезжая через их участок утром, ни полслова об этом не обмолвился… видимо, не хотел понапрасну волновать.

После недолгого производственного совещания безоружные строители разобрали свои инструменты, надели ремни и пилотки, и нестройной колонной потянулись к чернеющему на фоне розоватого неба лесу.

У недостроенного ДОТа № 27, прикрытого от нескромных зарубежных взоров дощатым забором, осталась грохотать заброшенными в нее камнями бетономешалка – чтобы «соседи» за рекой не беспокоились о том, что глупые «Иваны» что-то поняли…

…Поле, усеянное солдатскими телами с черными петлицами на выгоревших гимнастерках второго срока… Они не бежали – они отважно шли на врага в безнадежную атаку, сжимая мозолистыми руками лопаты, топоры и ломы…

22 июня 1941 года. 03 часа 35 минут.

Аэродром Высокое. 74-й ШАП

– Черт, черт, черт… – комполка Васильев метался по старту как тигр в клетке. – Уходит время, уходит… Прямо сквозь пальцы сыплется… Черт!

Майор резко дернулся к столику с полевым телефоном:

– Связь! Есть связь с Кобрином?

Начальник узла связи устало доложил, ответив на регулярно, через минутный интервал задаваемый один и тот же надоевший ему вопрос:

– Никак нет, товарищ майор… связи нет.

И про себя добавил в сердцах: «Подумаешь. Связи у него нет… и что? Третьего дня ее тоже ведь не было. Чего это наш Батька тогда сегодня дурит? Учения какие-то ночные задумал… делать ему по ночам, видно, совсем нечего… Жениться ему надо, вот чего, и срочно! Вот что! Скажу-ка я об этом жене, пусть его немедленно познакомит со своей подругой…».

Васильев, перестав бегать, внезапно, как вкопанный, останавливается:

– Так, принимаю командирское решение: если этот гребаный начштаба через полчаса не отзвонится, мы взлетаем все равно, полетим на шарапа…

– Товарищ майор! Есть связь! Вас! Комдив! Срочно! – почти закричал начальник узла связи. Радостно закричал – как мало надо человеку для счастья.

– Так точно, понял вас, товарищ командир, – Васильев, внимательно слушая невидимого собеседника, отогнул вверх ухо летного шлема. – Есть… Есть госграницу не перелетать!

Потом яростно швырнул на жалобно звякнувший аппарат ни в чем не повинную трубку, в сердцах хлопнул летными перчатками по поле своего кожаного пальто-реглана:

– Ну надо же! А?! Какая неожиданность! Нам приказано срочно перебазироваться на «сорок пятую», в Кобрин! Ожидается немецкая провокация. Скажите на милость? Ну кто бы мог это заранее предугадать! В рот и в жопу этих штабных сук!

Командир полка, высказывая громко, вслух это свое совершенно справедливое мнение (стукачей в этом полку не было!), при этих словах в два своих львиных прыжка уже очутился у раскладного деревянного столика и даже успел схватить с него сигнальный пистолет.

И тут же ввысь взмывает красная ракета…

Аэродром немедленно наполняется гулом запускаемых моторов…

В розовом свете занимающейся зари на летном поле выстроен поэскадрильно весь полк – впереди «Чайки», за ними более старые И-15Бис…

Все шестьдесят боевых машин.

Машина комполка – с красной надписью на борту «За ВКП(б)!» – стоит во главе первого звена… и вот она… начинает разбег – медленно, быстрее, быстрее… Взлет!

И тут же юркий истребитель-биплан уходит на крутой боевой вираж – для построения в круг…

Вслед за ним первое звено первой эскадрильи полка начинает стремительный взлет в сереющее небо…

22 июня 1941 года. 03 часа 38 минут.

Железнодорожный мост правее Крепости

В светлеющем небе гаснут последние звезды, а по дощатому настилу меж двух пар рельсов – снаружи широкая русская колея, внутри – узкая немецкая – топают подкованные сапоги с низко обрезанными голенищами…

– Эй, русски! Давай погранкомиссар! Конвенций о шелезнодорожний сообщений! Бистро-бистро! Шнеллер!

Пограничник на посту у нашего берега реки широко и ласково, даже нежно им улыбается и предельно вежливо отвечает:

– Погранкомиссара вам?! А лично товарищ Берия вам часом не нужен? Так Приемная Лаврентия Павловича работает с девяти утра! Причем личный прием Наркомом производится только по рабочим дням! А нынче выходной. Так что… пошли отсюда на хуй, уебки!

Затем добрая улыбка мгновенно стирается с лица пограничника, и он, строго по уставу, но очень, очень быстро командует:

– Стойстрелятьбудуложисьстреляю!!!

И стреляет – метко, точно в середину мишени поганого мышиного цвета.

Потом пограничник скатывается под откос насыпи – потому что над его головой звенят пули, а на мост накатывается плещущая огнем бронированная, серая туша «панцерцуга»…

И как только первые колеса броневагона пересекают незримую линию посреди реки…

Мгновенный всплеск красного, и коробчатые фермы, застонав, качнулись и рухнули в окрасившиеся оранжевым воды Буга…

На миг мелькнуло растерянное лицо командира бронепоезда обер-лейтенанта Сееле: «О майн Готт, это не правильно! Так не должно быть!».

И уже смешно и нелепо выглядит прикрепленная к борту бронетепловоза «ЦЛ-2» табличка с вагона поезда «Берлин – Москау»… Летящая вместе с ним вниз, вниз…

Докатывается могучий рык взрыва… А потом – слышатся другие тяжкие удары – и рушатся в Буг мосты у Мотыкал, у Коденя, у Семятиче, Домачево и Влодавы…

Добро пожаловать в ад…

…Подло, предательски убитые пограничники во главе с погранкомиссаром… Немецкий бронепоезд торжествующе пересекает Буг…

И тут же его в упор расстреливает пушечный ДОТ «Светлана» из 11-го ОПАБ 62-го УРа…

Есть там у них один такой наводчик – красноармеец Хазамбеков, ворошиловский стрелок…

На миг мелькнуло растерянное лицо командира бронепоезда обер-лейтенанта Сееле – «О майн Готт, это не правильно! Так не должно быть!».

И уже смешно и нелепо выглядит прикрепленная к борту бронетепловоза «ЦЛ-2» табличка с вагона поезда «Берлин – Москау», облизываемая языками горящей солярки… Нет, ни за что ему не доехать до Москвы. Судьба у него, фашиста, такая.

Добро пожаловать в ад…

22 июня 1941 года. 03 часа 58 минут.

Берег Буга. Наблюдательный пункт 2-й танковой группы

Гудериан опустил свой цейссовский бинокль и с сожалением произнес:

– Ну, на захват мостов я, в сущности, не очень-то и рассчитывал… В конце концов, это было бы не совсем спортивно…

Фон Меллентин, тщательно скрывая ехидную генштабовскую улыбочку, скрупулезно записал в книжечку с золоченым обрезом серебряным карандашиком: «Командующий совершенно справедливо отметил, что виноград зеленый…».

В этот момент над их головой на восток пролетели первые бомбардировщики…

В это же время.

Брестская крепость. Северный остров. ДНС № 5

Тяжелый гул дальнего взрыва разбудил забывшуюся под утро тревожным сном Августу…

Женщина накинула халатик, поправила одеяло на детской кроватке, опасливо выглянула в коридор…

В коридоре никого нет.

Пусто. Только льется желтый свет не погашенной лампочки, свисающей на черном проводе с высокого потолка…

Зловещая тишина. Только чуть слышно скрипнула оставленная приоткрытой входная дверь на лестничную площадку…

– Э-эй, кто нибу-у-удь? – тихо позвала Августа. – Шура? Катя? Варенька? – И, уже со слезами в голосе, испуганно: – Девочки? Где вы все?!

Прошлепала босыми ногами к выходу на площадку…

В этот миг тишина взорвалась ослепительной вспышкой…

В это же время.

Управление НКГБ по городу Брест

– Что это было? – сидящая на лавочке во дворе девушка испуганно прижалась к Мохначу.

Рывком распахнулась дверь, с крыльца посыпались оперативники…

Лерман, пробегая мимо них, через плечо, на бегу, отрывисто пролаял:

– Я в Крепость! Могу подхватить!

Мохнач стремительно кинулся к зарычавшему мотором грузовику…

Только он вскарабкался в кузов, как за доски борта ухватились тоненькие девичьи ручки.

– Ребята! Можно мне с вами? Я комсомолка, я медкурсы МПВО окончила! С отличием!

Лерман с досадой махнул рукой – мол, по дороге мы ее высадим… Какой он все-таки наивный человек.

В это же время.

Небо над Брестом. Дежурное звено 2-й эскадрильи 123-го ИАП

Второй ведомый младший лейтенант Иван Иванович Иванов, 19 лет, потрясенно ахнул:

– Ух ты, мать ты моя женщина. Где же мы их всех хоронить-то будем?!

Внизу двигался на восток сплошной ковер из вражеских бомбардировщиков, пересекших Границу… [30]30
  Примечание автора: критики, не визжите – это субъективное восприятие летчика.


[Закрыть]

Ведущий покачивает плоскостями – «Делай, как я!» и начинает стремительное пикирование…

Ближе, ближе…

Огонь!

Воздух полосуют огненные стрелы Ультра-ШКАСов – 2800 выстрелов в минуту…

Иванов, как бультерьер, ничего не видя и не замечая, вцепился в «Юнкерса»… а тот знай себе летит!

От фюзеляжа врага летят какие-то щепки и отваливаются целые куски, а он все равно летит! Наконец, когда Иванов уже видит заклепки на его оперении, «немец» лениво задымил и свалился через левое крыло… [31]31
  Молодой пилот начал стрелять слишком рано. Фатальные попадания появились только после сближения на сорок метров. Впрочем, сверхпулеметы русских, даже винтовочного калибра, при удачном попадании перерезали вражеские самолеты, как циркулярная пила. Но для этого надо было подойти к врагу поближе! Как можно ближе!


[Закрыть]Есть один!

Иванов оглядывается, крутит головой. Он, преследуя врага, провалился значительно ниже схватки – при этом весь его истребитель изрешечен, с крыльев лохмами свисает перкаль. Мотор истребителя чихает, но тянет уверенно… Что вы хотите – это же воздушное охлаждение. Пара простреленных цилиндров для надежного рыбинского мотора, это, в сущности, ерунда… Плохо другое. Патроны уже, похоже, все!

Иванов с досадой дергает пару раз рычаг перезаряжания – бесполезно. Самолет теперь безоружен.

– Нет, ну я не понял, что, я уже и отстрелялся? Маловато будет!

Враг, невзирая на потерю уже трех самолетов, продолжает идти на город и Крепость.

Русские летчики со времен героического Нестерова хорошо изучили особенности такого вида боя, как таран.

Кстати, как вид боя – массово таран применяли только русские. Ну и японцы, разумеется. Дикари, что с них возьмешь, азиаты… никакого понятия о правах человека.

Значит, делаешь так: догоняешь врага сзади, уравниваешь скорость и рубишь винтом вертикальный стабилизатор… Супостат гарантированно сваливается в штопор.

Только вот как догнать-то? «Чайка» и в исправном состоянии-то это сделать не может, скорость меньше, чем у бомбардировщика на горизонтали…

И Иванов бестрепетно переходит на встречно-пересекающийся курс… [32]32
  Реальный случай. Взлетев под бомбами на предательски ОБЕЗОРУЖЕННОМ самолете, Иван Иванович Иванов, младший лейтенант, девятнадцати лет, ценой собственной жизни уничтожил врага, совершив в четыре часа утра один из первых таранов Великой Отечественной. Вечная тебе память, Герой Советского НАРОДА!


[Закрыть]Есть и второй!

Вечная тебе память, летчик.

«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

…Между тем весь предыдущий бой продолжался, оказывается, всего пару минут (в бою время идет ПО-ДРУГОМУ), и только сейчас на наши «Чайки» упали сверху эскортирующие бомбардировщики «мессеры».

Не обращая внимание на разгорающуюся «собачью свалку», немецкие бомбардировщики идут и идут к цели – осталась пара минут…

Они – ничего не боятся!

Первые сбитые немецкие летчики подтвердили – им было достоверно известно, что зенитные орудия «Иванов» стрелять не будут! Так оно и было – в Белостоке, Минске, Киеве…

Звучит вагнеровский «Полет валькирии».

Довольные, самоуверенные лица убийц Ковентри, Варшавы, Роттердама…

Готовые разить унтерменшей.

Абсолютно ничего не боясь.

С абсолютно безопасной высоты.

Первый секретарь обкома партии товарищ Тупицын (он же член Военного совета Армии, диввоенкомиссар), выглядывая в окно на грозное небо, отчаянно кричит в трубку:

– Штаб ПВО? Ты, пиздюк, почему не стреляешь?!! Сейчас ведь они все тут разнесут к ебеням!!

Это же время.

Штаб 218-го отдельного дивизиона ПВО

У телефонного аппарата стоит высокий, светловолосый, голубоглазый командир РККА (выглядит как истинный ариец с немецкого плаката).

– Этто нэ пиздюккк. Этто полковник Сирмайс, – «истинный ариец» отвечает Тупицыну в трубку городского телефона солидно, неторопливо и весьма обиженно. – А стрелятть нам ещще ранно… Они ветть ещще нне на поевомм ку-у-у-уррсе… По-мое-е-ему. А фот сейчасс, нафе-е-е-рное, уше мо-о-ожно. Все, стреляю… – И совершенно спокойно, как на полигоне, командует в трубку полевого телефона: – Огоннь!

Перед кабиной головного «юнкерса» мгновенно вспыхивает огненное облако разрыва, и сквозь пластик в нее с воем влетает туча раскаленных убойных осколков.

«Полет Валькирии», истошно взвизгнув, переходит в «Полет шмеля».

Остальные бомбардировщики, потеряв ведущего, шарахаются в разные стороны и сыпят груз на кого ни попадя – так, что бомбы летят и за Буг, на немецкие головы…

Хорошо стреляет полковник Сирмайс, черт нерусский. Профессионал.

…Замначальника ПВО Округа, верный соратник замученного кровавосталинской гэбней борца за демократию троцкиста-интернационалиста Алксниса, приставив пистолет к виску полковника Сирмайса, заставляет его ЗАПРЕТИТЬ батареям открывать зенитный огонь.