Текст книги "Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

– Ну конечно, мой друг… я боюсь смерти, и даже не самой смерти как таковой… я боюсь смерти смешной и постыдной, как у Быстроходного Гейнца… боюсь за своего сына, он у меня сейчас в Кригсмарине служит, на У-боте… [108]108
  Из трех тысяч немецких подводников войну пережили двадцать восемь человек.


[Закрыть]боюсь за нашу Германию…

– А в этой кампании чего вы боитесь?

– А в этой кампании, мой дорогой, я смертельно боюсь, что умный Иван начнет отступать… И тогда наш фронт начнет стремительно расширяться – воронкою на север, юг, восток… У нас же просто не хватит сил, чтобы гоняться за русскими по их Die unermessliche Steppe… Я искренне надеюсь, что большевики решат из каких-либо своих соображений – политических, престижных, ну я не знаю! – защищать этот паршивый городишко Брест-Литовск, и будут подвозить сюда резервы, дивизия за дивизией… а мы их будем здесь перемалывать, дивизия за дивизией… Как под Верденом, помните? Пока не перемелем их все… в тонкую кровавую муку…

– И тогда мы рванем на Восток?

– Друг мой, вы же опытный генштабист Цоссенской школы, неужели вы не понимаете, что и после окончательного разгрома русских скорость нашего продвижения на Восток будет лимитироваться скоростью перешивки железной дороги на нашу колею? А как иначе прикажете наши войска снабжать? Не этим же автозоопарком от парижских «ситроенов», которые развозили по бистро молодое шабли до голландских «устричных цистерн»? Вот возьмите, ради интереса, «физелер-шторьх», и пролетите над дорогой до переправы через Буг… Я лично насчитал там полсотни брошенных грузовиков, и считать бросил… Что вы говорите, снабжаться по воздуху? Воздуха не хватит. Шутка.

– Но герр командующий… Так мы НИКОГДА не выйдем до сезона осенних дождей на линию «А-А»…

– Вопрос: Ну, хорошо, вышли мы на линию «А-А». И что же будет дальше? Сказать вам по секрету? Только вы никому уж не говорите… ладно? А дальше будет линия «В-В», а еще дальше будет линия «С-С»… Россия – это же не страна. Россия – это целый материк… И дело не в том, что я мало похож на Писарро… Сталин – он явно не Монтесума, вот в чем наша беда-то. Нет, нам следует именно здесь хорошенько пустить кровь русским, потом занять к зиме удобные позиции, к примеру, на Березине или на Днепре, и начать с большевиками торг для заключения почетного мира…

– Но наш Фюрер…

– A, Der Gefreiter! Думаю, что ему придется научиться слушать умных людей… Или он… – с сожалением в голосе, – сколько верных сынов Фатерлянда уже пало в смертельной схватке с большевизмом! И сколько еще верных сынов Отечества ОБЯЗАТЕЛЬНО падет… я достаточно ясно выражаюсь? Вы меня хорошо поняли?

– Да, мой генерал. Я вас хорошо понял. Я с вами, прошу вас на меня смело рассчитывать… в любом деле.

– Ну, тогда мы с вами последуем рецепту великого Мольтке: «Отдай приказ и иди спать!».

И окурок сигары летит в ночную тьму…

24 июня 1941 года. Несколько позже.

Станция Береза-Картусская Белорусской железной дороги

Начальник станции, сдвинув на затылок форменную железнодорожную фуражку, торопливо подсовывал Эспадо какие-то бумажки:

– Товарищ командир, вот здесь, здесь и еще здесь, три экземпляра, один вам… претензий к внешнему виду и комплектности изделия нет? А как же? «Социализм – это учет и контроль», «Доверился – погиб», «Без бумажки – ты…», ой, извините, это я совсем не про то… Спасибо за понимание, счастливого вам пути, прошу вас немедленно освободить территорию станции, мне грузы принимать надо, а вы своим монстром всю рампу мне загородили, давайте, давайте, не задерживайте, а мне наплевать, как вы это уберете, теперь это ВАША головная боль!

Пыхтение «овечки», лязг буферов… тонко-жалобный свисток…

Наконец-то прибыл «этап», как образно выразился механик-водитель, вольнонаемный доброволец Солдатенко (военный билет у которого отсутствует). Пополнение прибыло из воинов-запасников, для встречи которых в общем-то и приехал на станцию старший лейтенант Эспадо. С одной стороны, выглядят они довольно смешно – форма сидит на них мешковато, и наличествуют у них изрядные пузики, толстые очки и солидные плеши, но с другой стороны…

– Слышь, старшой? Эта бандура твоя? Ну и ладушки. Считай, что я у тебя в экипаже… Сомов я, Иван Иваныч… артслесарь седьмого разряда опытного производства Завода имени Сталина, город Горький… Почему это я у тебя в экипаже? Так на пушку посмотри. Как это ну и что? Это же моя пушка. Я ведь эту пушку, Ф-32, своими руками собирал, и на полигоне отстреливал… любую неисправность просто голыми руками без всякого ЗиПа на коленке вылечу… Почему я не в артиллерии? Вопрос, конечно, интересный… Я ведь еще и сам на «броне»… меня военком призывать отказался… что-что, залез я в эшелон… Оказался поезд «литеркой», за полдня я уже в Москве… А оттуда рванул на Белорусский, а оттуда в Минск… А оттуда уже к тебе… что я мчусь как нашпаренный? А потому что первая проверка документов – и мне трибунал. Дезертир я потому что! С военного производства в военное время убежал… Почему я на войну убежал? Слушай, парень, ты женатый? Нет? Тогда тебе, счастливцу – ни за что не понять…

24 июня 1941 года. 03 часа 48 минут.

Буховичи. Штаб 4-й армии

Ночь на 24 июня выдалась такая же тихая и теплая, какими были и две предшествовавшие ей. Было очень сухо…

С наступлением темноты стрельба прекратилась. Лишь изредка кое-где даст короткую очередь пулемет, да далеко на горизонте взовьется ввысь над передним краем ракета, не иначе как немецкая, и снова водворяется странная тишина. Как будто и нет войны!

На командном пункте обосновались и командующий, и вновь назначенный член Военного совета, и почти все основные работники штаба армии. На столе две стеариновые свечи и аппарат Бодо. Телеграфная связь со штабом фронта очень неустойчива, и на аппарате работает лично начальник связи армии полковник А. Н. Литвиненко. Попытки связаться с фронтом по радио «из-за дальности расстояния», как пояснил связист, не удаются. Ой, лукавит связист… старенькая 11-АК-М1 свободно до Минска «доставала». Другое дело, что на технике надо было еще УМЕТЬ работать…

Командарма вызывает Павлов и уточняет задачу армии на завтра:

«Упорно обороняясь, утром 24 июня совместным ударом в направлении Каменец – 121-й стрелковой дивизией и 14-м механизированным корпусом – выбить противника и закрыть ему путь на Барановичи. Армейский контрудар будет поддержан фронтовой авиацией. Боеприпасами пополнитесь на окружном артиллерийском складе в Кобрине. Из Барановичей в Слоним перешла 155-я стрелковая дивизия, которая остается в моем резерве».

До конца выслушать командующего фронтом и передать ему горячий привет командарма не удалось: Бодо замолчал опять.

Тупицын, член Военного совета, нервно пожал плечами:

– Снова контрудар, а ведь мы уже убедились, чем это оборачивается при многократном превосходстве врага в авиации. А завтра условия будут еще хуже. Да и какими, собственно, силами сможем мы нанести этот новый контрудар?

– Сейчас вот приедет командир механизированного корпуса, доложит о состоянии своих дивизий, тогда и приму решение, – задумчиво почесывая затылок загипсованной рукой, сказал уставший Сандалов.

– Дело не только в количественном превосходстве врага, – стоял на своем Тупицын. – Помнится, на последних занятиях по военной подготовке для партхозактива вы сами, товарищ командующий, приводили выдержки из Энгельса о громадном значении качества оружия в войнах Прусского государства?

– Так что же, по-вашему, если у нас танки пока не лучше немецких, так нам остается только отступать? Я сам бил немецкие танки! – вспылил командарм.

– Я не хотел бы, чтобы меня ТАК поняли! – возразил Тупицын. – Речь идет о другом: своими контрударами, заведомо обреченными на неудачу, мы только умножаем шансы на успех противника…

– Не надо меня агитировать за Советскую власть! Речь идет не о контрударе. Такого подарка второй раз мы немцам не сделаем. Однако я не собираюсь залегать в глухую оборону, да еще линейную, растягивая войска в непрерывную полосу, подобно фронтам в Империалистической… Этим мы отдаем противнику инициативу, позволяя выбрать место и время удара и сосредоточить на узком участке прорыва превосходящие силы. Нет, попробуем поимпровизировать…

Подоспевший к этому времени генерал Оборин всецело солидаризировался с Тупицыным и также стал убеждать командарма в бесцельности и опасности контрудара от Пружан:

– Тыловой рубеж по реке Лесной в районе Речицы обороняется сейчас почти исключительно переброшенной от Мухавца 205-й моторизованной дивизией. Вышедшие сюда части 28-го корпуса реальной силой не являются. Молодые, слабо обученные бойцы моторизованной дивизии неплохо отрыли окопы, но перед окопами у них ни мин, ни проволоки, никаких других заграждений. Даже мост через Лесную взорвать нечем.

– Нечем взорвать? – удивился Сандалов, – так разберите по бревнышку. Что с танками вашего корпуса?

– 22-я танковая дивизия полковника Кононова понесла такие потери, что говорить о ней сейчас, как о дивизии, просто нельзя. Относительно боеспособной осталась только 30-я танковая дивизия полковника Богданова, но у нее очень мало боеприпасов…

Командарм выслушал Оборина не перебивая. Потом задал несколько вопросов начальнику автобронеотдела армии полковнику Кабанову и принял решение:

– 42-ю стрелковую дивизию в составе стрелкового и гаубичного полков переместить в район Бродов в резерв. Остальные ее части, обороняющиеся на реке Лесной, передать в подчинение командиру моторизованной дивизии. 30-й танковой дивизии полковника Богданова, оставаясь в армейском подвижном резерве на рубеже Пелищи – Хмелево, оборудовать на этом рубеже узлы противотанковой обороны на перекрестках дорог, естественных рубежах, исключающих обход. В состав узла включается до роты танков, батарея дивизионной или зенитной артиллерии, минометная рота, до стрелкового батальона. Обеспечить противовоздушную оборону приданными орудиями СЗА из Минского, Пинского и Кобринского бригадных районов ПВО. Между узлами обеспечивать огневую связь. В случае прорыва или обхода – не паниковать, продолжать стойко удерживать оборонительные позиции.

Сандалов выразительно оглядел присутствующих командиров. Некоторые отчего-то отвели и спрятали глаза. Командарм тяжело вздохнул и продолжил:

– Есть у меня еще один туз в рукаве. Танковую дивизию, перебрасываемую в полосу Армии с ЮЗФ, предполагаю использовать не для обороны стыка с соседями – пока хватает и 75-й дивизии, а укрыть в лесном массиве в районе южнее Кобрина. И временно о ней забыть. Напрочь!

Возвратились один за другим делегаты связи штаба армии, ездившие в Слоним и Слуцк для установления связи с 55-й и 121-й стрелковыми дивизиями.

От майора П. В. Ставцева, вернувшегося из Слуцка, узнали, что к 23 часам два стрелковых полка 55-й стрелковой дивизии наполовину перевезены, но разгрузились не у реки Ясельда, а на рубеже Городище – Синявка.

– Автотранспорт, – доложил Ставцев, – возвращается для перевозки остальных подразделений этих полков. Штаб дивизии и гаубичный полк на марше, выступили из Слуцка с заходом солнца. Артиллерия стрелковых полков, дивизионная артиллерия на конной тяге и тыловые учреждения с восемнадцати часов тоже в пути; двигаются отдельной колонной. Отмобилизоваться дивизия не успела, автотранспорта из народного хозяйства не получила. Боеприпасов имеет один боекомплект. Противотанковых мин нет.

– Почему же части выгружаются так далеко? – спросил командарм-четыре.

– Подразделения, следующие вторым рейсом, будут доставлены прямо к реке, а те, что были подняты первым рейсом в течение ночи, доберутся туда пешком, – ответил Ставцев. – Третьим рейсом намечено перевезти последний стрелковый полк…

Майор Н. Н. Григорьев, ездивший в Слоним, застал там не только 121-ю, но и 155-ю стрелковые дивизии. На рассвете 24 июня она собиралась выступить на запад, а 121-я – на юго-запад.

– Командир 155-й стрелковой дивизии генерал-майор И. Л. Александров привел свое соединение из Барановичей в полном составе, – доложил Григорьев. – 121-я перевозится из Бобруйска по железной дороге и выгружается на станциях Слоним и Лесьна. Командир ее генерал-майор П. М. Зыков приказал поставить вас в известность, что эшелоны с гаубичным полком, специальными подразделениями дивизии и тылами на место еще не прибыли. На тех же станциях выгружается и еще одна дивизия – 143-я стрелковая. Из тридцати семи ее эшелонов, следующих из Гомеля, выгрузились пока пятнадцать.

– А командования 47-го стрелкового корпуса там нет?

– Первый эшелон штаба корпуса прибудет к утру на автомобилях в Барановичи. Второй эшелон и корпусные части находятся еще в Бобруйске. Они только начали грузиться.

– Вот они, «железнодорожные ножницы»! – резюмировал Сандалов. – Пропускная способность железных дорог Западной Белоруссии явно уступает транспортным возможностям восточной части республики. Кто бы мог до войны об этом подумать, а? Особенно в Генеральном штабе…

– А кем и как управляются прибывающие дивизии? – полюбопытствовал новый начальник штаба Армии полковник Долгов.

– В Лесьне развернут фронтовой узел связи, и там до середины вчерашнего дня находилась группа командиров фронтового управления во главе с генерал-лейтенантом В. Н. Курдюмовым, – объяснил Григорьев.

– А куда эта группа делась теперь?

– Выехала в Минск. Но фронтовые связисты в Лесьне остались. И через них представители дивизий все время сносятся со штабом фронта.

– Нет, это не то, – заключил командующий. – Литвиненко! Вам нужно немедленно ехать в Миловиды. От Миловидов до Лесьны десять километров. На такое расстояние, я думаю, начальник связи провод найдет и свяжет нас со штабом фронта?

Не возражая против этого по существу, Литвиненко с видом стороннего наблюдателя заметил, что со связью с первого часа войны все как-то пошло кувырком. Вместо уставной системы связи «сверху вниз», как правило, складывается обратный порядок снизу – вверх.

– Мы ищем связи со штабом фронта, штабы соединений с нами, штабы частей со штабами соединений, командиры подразделений со штабами частей. Бардак, короче…

– Значит, будучи начальником оперативного отдела в округе, а затем начальником штаба армии, я плохо обучал штабных командиров! – горько заметил Сандалов.

Ему никто не возразил…

В 5 часов 24 июня развернули запасной узел связи армии в Миловидах и около 6 часов через Лесьну связались со штабом фронта.

С корпусами связь Штаба Армии по-прежнему поддерживалась только через делегатов.

24 июня 1941 года. Около 5 часов утра.

Районный центр Береза-Картусская, улица Привокзальная, дом 2А

– А хочешь, Солдатенко, я себя за глаз укушу?!

– Иван Иваныч, как же это может быть? Не верю! Не укусите!

– Спорим?!

– На что?

– На щелобан!

– Иван Иваныч, мне будет неудобно вас щелкать… Вы все-таки слесарь седьмого разряда…

– Не дрейф, Солдатенко! Ну как, мажем?

– Товарищ командир, разбейте…

Сомов, приостановившись, нагнулся и двумя пальцами осторожно вынул из глазницы левый глаз. И осторожно его укусил.

– Ну надо же! Как настоящий! – восхищенно ахнул Солдатенко.

– Это мы Ф-22 испытывали на живучесть… трое суток без перерыва стреляли! Ну она и… – устанавливая на место протез, с важностью объяснил Сомов. – Сам товарищ Елян, парторг ЦК ВКП(б), меня в Москву возил, в Институт Гельмгольца… Глаз, положим, мне не спасли, но сделали стеклянный – лучше прежнего!

– Надо же, и не заметно с виду!

– А хочешь, Солдатенко, я себе и другой глаз укушу?! – с наслаждением отвесив товарищу крепкий щелобан, продолжил подначивать Сомов.

– Иван Иваныч, ну это как же может быть? Не верю!!! – с восхищением воскликнул Солдатенко.

– Мажем на американку? – подмигивает Сомов.

– Мажем!!! – вскричал азартный Солдатенко. – Товарищ командир, разбейте!

Сомов осторожно вынимает вставные челюсти и осторожно кусает себя за правый глаз.

– Это мы Ф-22 УШВ ишпытывали… противооткатные уштройштва на динамометре… Ну она и… – важно объясняет Сомов. – Шам товарищ Елян, парторг ШК ВКП(б), меня в Мошкву вошил, в Шентральный наушно-ишшледовательшкий Инштитут штоматологии… шубы, допуштим, мне не вошштановили, но… штелали лутше наштояших…

Эспадо, тихо угорающий от сдавленного хохота:

– Отштавить… тьфу ты… Отставить!!! Ну, ей богу, как дети малые… Иван Иванович, ты же взрослый мужик, ну хватит уже…

– А что такое? – недоуменно вскидывается Сомов. – Я этим трюком в пивной по воскресеньям до шести кружек пива на спор выигрывал!

– Ну все, все… шутники… лучше скажите, вы заряжающего среди пополнения не присмотрели? Народ там прибыл все больше какой-то интеллигентный… а нам бы что попроще да поздоровее…

– Есть такой! – солидно ответил Солдатенко. – Костоглодов, выходи!

И из-за угла дома появился кряжистый, с руками, как лопаты, плечистый мужик с ясно-голубыми детскими глазами на рябом от оспин лице…

– Рекомендую! – хлопнул его по плечу Солдатенко. – Вместе с ним в одном бараке чалились. Человек он надежный, работящий и молчаливый. Часть 10 статьи 58 УК Р.С.Ф.С.Р. Десять лет.

Ретроспекция. Костоглодов

Пропаганда (подлежащее распространению) – распространение каких-либо идей с целью привлечения сторонников. Сходный смысл имеет термин агитация (приведение в движение) – устная, печатная и наглядная политическая деятельность, воздействующая на сознание и настроение людей с целью побудить их к политической или другой активности.

Василий Костоглодов с детства не разговаривал. То есть совершенно не говорил – и все тут! Молчал и молчал себе… И младенцем не вопил, и в робятках малых молчком. И что странно – слышал он превосходно. Но вот говорить – ничего никому не говорил, да и шабаш.

Поэтому и в школу не ходил, а родителям и ладно, на всех семерых ребятишек чуней не напасешься… Да и зачем, скажите, вологодскому плотнику грамота? А плотником Вася был отменным. За это и пострадал…

Послали Васю из родного колхоза в Шенкурск, клуб строить. Выстроили клуб на заглядение, аккурат к Октябрьским, и митинг зачали. А Васю от греха в «задню комнату» прибрали, а то начальство с Архангельскова-то увидит, каковы шенкурски-то пеньки обретаются, позору-те не оберешьси… Да лучше бы его на глазах держали!

Потому как попросила Васю библиотекарша, которая его все почему-то Герасимом звала, гвоздь в стену вбить, всего-то! А видно, приглянулась эта ученая девка простой Васиной душе, да и решил он малость покрасоваться. Взял Вася гвоздь – двухсотку, да одним ударом ладони в стену по шляпку и вбил! «Му-му», говорит, мол, принимай мою работу. И непонятно ему отчего за стеной поднялся вдруг гам да хохот. Портрет в актовом зале со стены от Васиного удара сорвался, да и на шею областному гостю и оденься, как хомут, а на портрете том был нарисован Сам… с усам…

А на следствии Вася тоже только молчал да искренне отвечал «Му?» да «Му?»… Что и было следователем расценено, как полное признание в совершенном преступлении, а именно в антисоветской контрреволюционной агитации и пропаганде…

– …и дали-то ему по первому «ходу» всего шесть месяцев лишения свободы. А до «червонца» уже при мне добавили, прямо в лагпункте выездной суд состоялся, – закончил свой рассказ Солдатенко. – А что? По 58–10 в основном болтуны идут, интеллигенция, руками работать не умеют… А промфинплан выполнять кто будет, Пушкин? Вот и довесили Васе от щедрого сердца, как рецидивисту… червончик! Уж больно Вася плотник замечательный! Отпускать жалко!

– А жалобу Калинину написать? – спросил наивный Эспадо.

– Да он у нас неграмотный… – качнул головой Солдатенко. – А за него жалобу написать опер не велит, он в оперчасти жалобщику карандаш да бумаги лист дает и при себе писать заставляет… Вася уж исхитрился – на бумаге свою историю НАРИСОВАЛ, не знаю, рассмотрят ли…

– М-да… Ну и экипаж у меня подбирается… Загляденье! – хмыкнул Эспадо. – Вредитель, дезертир и контрреволюционный немой неграмотный агитатор… впрочем, каков поп – таков и приход! Ну ладно, башню вроде укомплектовали. Еще бы нам стрелка-радиста… Иван Иваныч, среди пополнения радисты есть?

– Нет, командир… – после некоторого раздумья ответил Сомов. – В основном по мехчасти… Даже главный механик Гомельского мелькомбината есть! Сам я в этом деле тоже не мастак. Вот до сорока лет дожил, а все не понимаю, как это ток по проводам бежит… Но ежели тебе радист так нужен, то, может, вот сюда зайдем?

И Сомов показал на крышу дома, у стены которого беседовали танкисты. Над красной железной крышей возвышалась высокая, с проволочными ромбами, закрепленная растяжками радиоантенна…

Ретроспекция. Додик

28 июля 1924 года Совет Народных комиссаров (СНК) СССР принял «Закон о свободе эфира» (Постановление «О частных приемных радиостанциях» – было опубликовано в газете «Известия» от 9 сентября и в сентябрьском номере журнала «Радиолюбитель»). А позднее, 26 февраля 1926 г., в «Известиях ЦИК СССР и ВЦИК» было опубликовано Постановление СНК СССР «О радиостанциях частного пользования», что легализовало радиолюбителей в части разрешения на индивидуальные передатчики.

Злобный кровавосталинский режим, закрывший страну «непроницаемым железным занавесом», (ТМ) не возбранял иметь радиостанции и рабочим, членам Оборонного клуба Дальзавода (RA03), и студентам ХАИ (au1KAF), и отдельному ленинградскому гражданину Виссу (72RW)…

Подай заявку в НКПиТ, зарегистрируй позывные, получи полосу частот, чтобы не мешать связистам или военным, оплачивай таксу абонентной платы по весьма скромному тарифу, как за дополнительную радиоточку – и гуляй себе по Интерне… то есть, разумеется, по радиоэфиру…

И ведь гуляли! Увлечение радиотехникой среди молодежи было массовым. Недаром первым сигнал гибнущей экспедиции Нобиле уловил именно советский радиолюбитель.

Додик Филькенштейн никогда не жаловался на судьбу. В конце концов, он никогда не мечтал играть в футбол, цур его! Так что детский церебральный паралич, изуродовавший ему левую ногу, особенно жизнь Додику не изломал. Еще в детском санатории в Саках, где он полгода бесплатно и лечился и учился, попалась ему в руки замечательная книга Кренкеля «Моя радиолюбительская жизнь». И, в общем-то, и все… Умер Додик, умненький и старательный мальчик. И родился грозный Король эфира, мудрейший Гуру Могилева, чуткое Эхо Березины… короче, U2XE.

Собственно, жить U2XE начинал, только когда надевал тяжелые эбонитовые наушники с каучуковыми прокладками… Бегло пробегал по эфиру, здоровался с AS2BQ из Дарвина, Северо-Западные территории Австралийского Доминиона, привычно переругивался с W5FFC, из Бангора, штат Мен, Северо-Американских Соединенных Штатов Пиндостана… то есть просто Северо-Американских Соединенных Штатов. А в остальное время, то есть днем, U2XE спал. Дремал в школе, похрапывал на занятиях в торговом училище, клевал носом за своим рабочим столом в бухгалтерии…

От этой, всеми замечаемой особенности, у Додика не сложилась как общественная (а нечего дрыхнуть на комсомольских собраниях), так и личная жизнь. Хотя в его бухгалтерии, если не считать главбуха Израиля Ивановича, мужчин больше не было, и сотрудницы выдавали симпатичному юноше недвусмысленные авансы… Напрасно! Он витал в небесах.

Как-то незаметно для самого себя стал Додик сначала KMC, а потом и Мастером спорта по военно-прикладным дисциплинам – радиотехническому спорту. На Западную Белоруссию U2XE поехал только потому, что в районе Березы удивительно хорошее прохождение радиоволн.

Только один раз эфирное бытие чуть было не пресекло земное… Год назад хозяйка квартиры, где жил U2XE, написала куда надо кому следует, что ее постоялец – однозначно, шпиен. Потому как – живет у железной дороги, по ночам стучит ключом, пищит морзянкой, значит, врагам сигнализирует! И быть бы у него крупным неприятностям, если бы начальника Березовского райотдела НКВД не звали бы U2MF…

О начале войны U2XE узнал намного раньше, чем все советские люди, Потому что в ночь на 22 июня замолчали все любительские радиостанции коротковолновиков Европы, а на средних и длинных волнах зазвучали военные марши… Речь Гитлера U2XE, довольно хорошо знавший идиш, слушал в прямом эфире.

И это было практически последнее, что он слушал, потому как утром пришли кто надо откуда следует и конфисковали всю его любовно собранную и отлаженную аппаратуру, до конца войны. Представляете, вот сейчас вломятся к вам лично и с мясом вырвут модем. Осознали? То-то…

Так что когда в окошко дома постучали и мучающийся непривычной бессонницей Додик услышал:

–  А нет ли здесь радиста? – он радостно ответно завопил: – ТАКИ ОН ТУТ ЕСТЬ!!!

24 июня 1941 года. Около пяти часов утра – еще до начала утреннего обстрела.

Крепость. Северный военный городок. Развалины ДОС № 5

Около развалин стоит очень высокий, неуклюжий, похожий на заторможенного богомола молодой мужчина в летнем пыльнике – это такой летний плащ, как правило, шелковый… И в широкополой летней шляпе.

Мужчина задумчиво крутит в руках что-то явно шорно-обозное… Стоящая перед ним, как лист перед травой, лошаденка нетерпеливо потряхивает нечесанной гривой – мол, слушай, новый хозяин, ты там скоро меня запрягать будешь? С этим делом у мужчины что-то явно не ладилось…

Внезапно за его спиной возникла, накрыв его волной, черная как 1937 год тень, и хриплый голос резко спросил:

– Wie Sie rufen?

– Mein Name Antipodist Saprykin! – пролепетал мужчина в шляпе, испуганно вскакивая и роняя шлею.

– Wer Sie? – задал новый вопрос оперуполномоченный Лернер.

– Ich der Dozent der Timirjasewski Akademie, der Kandidat der biologischen Wissenschaften, – смущенно ответил Antipodist Saprykin. – Я ученый-ипполог… а почему вы со мной по-немецки разговариваете?!

…За полчаса до этого старшина Васьков доверительно рассказывал Лернеру:

– И вот взяла меня, товарищ старший лейтенант, такая забота: от чего мой обозный, говоря, что всю жизнь лошадьми занимается, сам лошадь запрячь не может? И одет как-то не по-людски… носки у него НА ПОДТЯЖКАХ, представляете? [109]109
  Право, не знаю, чем этот факт так удивил Васькова? Один из читателей наверняка помнит своего деда точно вот в таких же подтяжках на носки.


[Закрыть]Может, взглянете опытным взором, что это за фрукт?

Ретроспекция. Ученый

Жизнь не очень-то баловала Антиподиста Элпидифоровича Сапрыкина, начиная с имени, которым наградил его помешанный на греческой медиевистики батюшка, до странного с точки зрения родителей увлечения – лошадьми…

Нет, папа понимал, что у интеллигентного человека МОЖЕТ быть живой интерес к лошадкам, например, тотализатор на Московском Ипподроме работает каждое воскресенье… Но посвятить жизнь изучению ЛОШАДИ ad hoc – нонсенс!

А что делать? Видящий папа и мама в промежутках между посещениями ими Научной Библиотеки, растущий как трава на руках у грандмама Антиподистик (по домашнему – Подя), видимо, реализовывал свои детские комплексы – неосознанно тянулся к чему-то большому, теплому и надежному.

И после окончания арбатской школы № 301 юноша поступил не на филфак МГУ, где уже грел ему место папа, а – о ужас! – в Тимирязевку, на факультет животноводства.

Для начала домашние лишили Антиподиста ежемесячной денежной субвенции. Пришлось Поде зарабатывать на трамвай до Петровского Парка общественно полезным трудом, перепечатывая на пишмашинке чужие дипломы и даже диссертации. Однако же он учебы не бросил и даже по окончании с отличием Академии был оставлен на кафедре патологии непарнокопытных при alma mater. Ну и где ему было, теоретику, научиться запрягать лошадь, ежели вся его научная работа проходила в пределах Окружной Московской железной дороги…

Так уж случилось, что по окончании весенней сессии отправили его в Брест, для чтения общественно доступных лекций. Темы самые популярные: «Профилактика инвазионных нутталиозов», «О санации мыта и подседов»…

Да только не сложилось с лекциями – война началась. Отправив коллег – Александру Саввищну и Музу Васильевну на Восток, Антиподист решил вступить добровольцем в армию… и вступил. В обоз старшины Васькова!

– Ну нет, это не дело! – выслушав Сапрыкина, решительно заявил Лернер, – это все равно что гвозди микроскопом забивать! Так вот, товарищ доцент, вручаю вам записку, и поезжайте в Кобрин, найдете там главного ветврача Армии, поступите в его распоряжение. И БЕЗ ВОЗРАЖЕНИЙ МНЕ! А не то – арестую!

И злобный кровавосталинский опричник устало улыбнулся. [110]110
  Случай подлинный.


[Закрыть]

24 июня 1941 года. Около пяти часов утра – еще до начала утреннего обстрела.

Брест. Улица Фортечная, дом 41

Если ехать по железной дороге из Минска на Варшаву, то справа по ходу, немного не доезжая Центрального вокзала, вы увидите ряд беленьких домиков. Это она и есть, Фортечная, плавно перетекающая в Шоссейную. Особенно ничем не прославленная, кроме того, что в доме № 1 располагается Брестское отделение Белорусской железной дороги.

И люди на Фортечной живут тихие, незаметные. Железнодорожники, работницы со швейной фабрики, всякий разный работящий разночинный народ. Обыватели городские. Те, на которых город и держится.

Вдоль по этой улице и бежала взапуски гражданка Никанорова, трепетно ожидая, ЧТО именно ей скажет любимая матуся… Сходила, называется, девочка на танцы!

Ну а она, Клаша, расскажет ей… расскажет… ой, Божечки, да как ей все рассказать-то… каких она ужасов навидалась, как ей было страшно, как лихо… и про… НЕГО… как расскажешь? Но милая мама поймет, мама обязательно все поймет…

Еще помыться и переодеться надо, а то она вся дымом и застарелой чужой кровью пропахла. Господи, как она устала… Скорее, скорее к маме!

Клаша подбежала к беленькому штакетнику заборчика, толкнула от себя калитку:

– Мама? – и осеклась. Вместо их домика посреди сада чернела воронка. Чуть-чуть не долетела полутонная бомба до железной дороги…

Воя от горя, рухнула Клаша на рыхлую землю, когтя, пытаясь ее разрыть… но что-то уже умирало в ее душе и говорило ей, что это навсегда…

Навсегда – эта боль вины, горя и вечной тоски… Хоть бы еще раз увидеть маму, хоть бы одним глазком… поздно. Поздно. Поздно.

24 июня 1941 года. Около семи часов.

Где-то между Березой-Картусской и Теулями

… – Es gibt keine Frauen – es gibt kein Weinen! [111]111
  Обычные мужские дерзости о извечной женской мерзости. Мнение литературного героя не совпадает с мнением автора.


[Закрыть]– закончил свое печальное повествование Додик…

Экипаж «Беспощадного Красного Пролетария» сочувственно покачал головами, а Вася, выразив общее настроение, даже красноречиво, выразительно произнес:

– My. Му-му-му…

Мерно постукивали колеса. Мимо бортов платформы неторопливо проплывал неброский пейзаж полосы отчуждения – березки, орешник, молодые сосенки.

Бронепоезд «Смерть фашистам!» (ну разумеется, бронедрезина – но будем уважать маленькие слабости отважного командира) с двумя прицепленными платформами – на одной возвышался танк, на второй теснились новоприбывшие в 30-ю дивизию бойцы – неспешно двигался на запад…

Все равно для Эспадо и его команды это была чистая выгода: и все-таки хоть на чуть-чуть, а побыстрее, и моторесурс не расходовался… не говоря уже о драгоценной солярке, которую ведрами сливали из всех емкостей Березовской «Сельхозтехники».